Специальная школа в эвакуации

С первых дней Великой Отечественной войны начинается масштабное перемещение огромных масс гражданского насе­ления из районов, внезапно ставших зоной боевых действий, на восток. Всего за 7 месяцев, прошедших с 22 июня 1941 г., около 17 млн человек, оставив родные места, оказались в глу­боком тылу. Среди многомиллионной армии эвакуированных значительную часть составляли дети и подростки. Внезап­ность нападения и стремительность, с которой наступал враг, застали жителей западных регионов страны врасплох, спро­воцировав стихийное бегство мирного населения. Но даже в этих тяжелейших условиях в ряде регионов местные совет­ские и партийные органы сумели обеспечить организованный вывоз части детей и учебных заведений. Так, их немедленной эвакуацией из Минска ЦК компартии и СНК Белоруссии оза­ботились буквально с началом вражеского вторжения. «В чис­ле первых из Белоруссии было эвакуировано 110 детдомов, 25 детсадов, 28 пионерских лагерей, 3 специальные школы, 3 детских санатория. Всего за две недели из республики было вывезено около 14 тысяч детей. Из ряда районов Белоруссии эвакуация детей проходила под обстрелом врага». Из Ле­нинграда — города, где число детских специальных учрежде­ний, как мы знаем, было достаточно высоким, «к началу блокады удалось вывезти более 311 тысяч детей. К концу 1942 г. из фронтовых и угрожаемых районов страны было вывезено 976 детских домов с 107 223 воспитанниками».

Даже чтобы просто пересчитать миллионы эвакуирован­ных, необходимо значительное время. Сколько же сил при­шлось приложить государственным службам, взрослым, кото­рые сопровождали и принимали перемещаемых по стране де­тей? А ведь каждого надо было накормить, обогреть, обеспечить одеждой, кровом над головой. Многие местные детские учреж­дения занимали малоприспособленные для их деятельности здания, а предстояло как-то расселять прибывающие детские сады, общеобразовательные и специальные школы, детские дома.

О том, как разворачивались события в принимавших эва­куированные детские учреждения регионах, можно судить по справке Государственного архива Оренбургской области (в опи­сываемые годы область называлась Чкаловской):

 

«На 1 декабря 1941 г. <...> всего в область по эвакуации при­было: детучреждений — 87, в них детей — 8575 человек. В том чис­ле: детдомов —53, детей —5516, детсадов — 24, детей — 1802, интернатов — 7, детей — 449, спецшкол — 3, детей — 808». Значи­тельную часть среди них занимали детские учреждения, эвакуиро­ванные с территории Белоруссии и Украины.

В условиях военного времени было сложно разместить и обе­спечить всем необходимым такое количество человек. Детские дома, прибывавшие из оккупированных областей Советского Сою­за, размещали в неприспособленных помещениях — зданиях клу­бов, школ, правлений, МТС, бараках. Во многих детских домах отмечалась скученность детей, которым приходилось спать по двое на одной кровати, а то и просто на полу. Отсутствовали изоляторы, бани, прачечные. Для того чтобы улучшить питание детей, создать крепкую производственную базу, обеспечить продуктами питания эвакуированных детей, при детских домах организовывались подсобные хозяйства.

К сельскохозяйственным работам привлекался не только кол­лектив работников детдома, но и воспитанники. Дети до 10 лет ра­ботали 2 часа в день, выполняя посильную работу. Дети 10—12 лет — 2 часа в учебное и 3 часа в каникулярное время. Подрост­ки 12—14 лет —2 часа в учебное и 3 часа в каникулярное время. Старшие воспитанники (14—16 лет) в каникулярное время работали до 8 часов в день».

 

Пережили эвакуацию и многие специальные школы Мо­сквы. Старейшее столичное учебное заведение для слепых де­тей наряду с пятью детскими домами и несколькими госпиталями принял небольшой городок Мензелинск (Татарская АССР). На прежнее место школа сможет вернуться в 1943 г., но её предвоенные выпускники даже в самые грозные дни осе­ни 1941 г. Москву не покидали, помогая фронту своим трудом на учебно-производственных предприятиях ВОС. Незрячие рабочие собирали коробки для противотанковых мин и столь нужные морозной зимой 41-го железные печки для обогрева солдат в окопах и блиндажах. 30 ноября 1941 г. смерть настиг­ла семерых вчерашних школьников на рабочих местах. Прямое попадание бомбы превратило Лефортовскую щетинно-щёточ­ную фабрику ВОС в руины.

Война не пощадила большую часть специальных школ, ока­завшихся в зоне боевых действий, только за один год сеть учебных заведений для детей с нарушением слуха лишилась 111 школ, а в Воронеже, Курске и Смоленске от недавно возведённых новостроек остались обгоревшие стены да груды битого кирпича.

Тяготы бегства из родных мест, ужас бомбёжек, горечь вы­прошенного куска хлеба, холодное равнодушие чиновников и душевное тепло сердобольных людей в полной мере узнали ученики и педагоги знакомой нам Смоленской областной шко­лы слепых.

«В июне 1941 г. на летней даче находилось 26 слепых уче­ников. Во время оккупации Смоленской области школа сле­пых находилась в д. Свинуха Пензенской области. О том, как происходила эвакуация детей, — пешком, на подводах, поезда­ми, — и всё это под бомбёжками, в постоянном страхе за жизнь свою и учеников, — видно из дневника Н. П. Яковлевой. Для того чтобы совершить подвиг, не обязательно бежать навстре­чу врагу с криком «ура». Настоящий Герой тот, кто продолжает заботиться о тех, кто ему доверяет, в любых условиях...»

 

Выписки из дневника Надежды Петровны Яковлевой (1941)

«9 июля нагрузили 4 подводы детьми, продуктами и вещами и двинулись по наиболее «безопасному направлению», на Ельню.

Мы почти всю дорогу, 55 км, брели по страшной жаре пешком, из­редка присаживаясь. В Белом Холме остановились, заняли большую хату, где были когда-то квартиры учителей. Живём, как цыгане: спим на полу, мебели никакой, варим на улице в вырытой Наташей ямке в земле, на кирпичах. Иногда слышны глухие взрывы: вероят­но, бомбят ближайшие станции. Мучит нестерпимый зной.

Кошмарный день 18 июля никогда не изгладится из памяти.

Из Белого Холма нас заставили уехать 16 июля. С эшелоном бежен­цев мы стояли на ст. Глинка 20 часов. В вагоне-теплушке было 84 человека. Потом нас провезли немного, в Ельне опять стояли 2 часа; в Павлиново 8 часов стояли, проехали 12 км до ст. Гривка и опять стали на неопределённое время; пути заняты воинскими со­ставами. Рядом с нами стоял поезд с провиантом, его охраняли во­енные; мы не подозревали, что 5 вагонов заняты были бомбами. Внезапно над нами загудел страшным отрывистым рёвом немецкий бомбардировщик, и по крышам и стенам вагонов застрочил пуле­мёт. Зина с Ниночкой кинулись удирать. За меня с плачем ухватились слепые девочки. Я рухнула с ними на пол, закрылись подушками и одеялами. Раздалось 3 взрыва. Самолёт удалился, мы выскочили из вагона. Он загудел опять. С Ниночкой на руках и слепыми Шурой и Галей я кинулась бежать через насыпь, вбежала в воронку от бом­бы, соображая, что туда он уже бомб больше не бросит; легла, при­крыв собой Ниночку. Шура дрожала рядом со мной (Галю я положила в траве возле ямы), Ниночка дрожала, посинев от страха, и шипела: «Ой, мамочка, мамочка, мне страшно, пойдём домой».

<...> Чудо, исключительное счастье, что ни пули, ни бомбы не по­пали в вагон с боеприпасами. Из наших никто не пострадал, во­обще было убито 6 человек, ранено 10. Девочке из Тюшинского детдома оторвало руку, она умерла через 3 часа. Врачей в воин­ском поезде не было, транспорта для отправки раненых также. На­лёты были и ещё. В ужасе мы перетаскали вещи из эшелона в бли­жайший лесок, нашли школу, погрузили туда вещи, а сами с детьми ночевали в лесу. <...> Мы (24 слепых и 14 зрячих) двинулись в кол­хоз. Нас приютили в деревне Приветок. Здесь мы и начали жить. Неудобств масса, нет денег, нет хлеба, нет (и это самое ужасное) перспектив. Фронт продвигается, настроение у населения ужасное...

22 июля. Сегодня месяц войне. А выстрадано за этот месяц столько почти, как во все предыдущие годы, не исключая 5 последних. Сегодня всю ночь и всё утро зловеще и нахально гудят само­лёты, сейчас бросили 6 бомб на Спас-Деменск. Он горит, взрывы за 9 км слышны прекрасно... Слепые дети перепуганы, нервничают, но послушны и резких нарушений дисциплины нет.

28 июля. Выпросили у военных автомашину, и они вчера при­везли нас в Глазово. Здесь мы встретили исключительный приём со стороны и населения, и администрации.

31 июля. Такого прекрасного, тёплого и сочувственного отноше­ния мы ещё никогда нигде не встречали и, конечно, не встретим. Русская, сердечная, отзывчивая душа здесь чувствуется в каждом человеке. Первые дни на нас глазели, как в кино, и приносили без конца всякие продукты; теперь смотрят мало, а пожертвования про­должают поступать. Просто повинность себе люди создали. Жалеют слепых. Удивительно добрый, жалостливый народ.

14 августа. Тульская область встретила нас приветливо (Волково). Вечером приехали в Перемышль. Сегодня нас повезут в Калугу, а оттуда — неизвестно. Там — эвакуационный пункт. Когда же кон­чатся наши скитания? Начинают сдавать ребята...

24 августа. В Перемышле было сравнительно хорошо. Зато Ка­луга с её бюрократами и лицемерными лжецами навсегда останет­ся в памяти. Удивительно много мерзких людей в этом городе. <...> Ребята попали в детприёмник с тюремным режимом. Еле удалось их оттуда вырвать. С большим трудом добрались до вокзала и устроились в эшелон.

24 августа. Из Ряжска направили в Пензу. Здесь от нас также отмахнулись и направили вместе с другими беженцами на ст. Кромщину в колхозы. Однако наши «ненаглядные» и здесь не нужны. Мы сгрузили вещи и решили остаться здесь, во что бы то ни стало. Ездить дальше нет сил. Сегодня хоть со скандалом, но все же постараемся оставить их в Пензе.

26 августа. Сколько напрасных унижений, муки, зла. В Пензе нас всё же пытались спихнуть дальше, в Куйбышев. Но мы не подчини­лись, хоть председатель облисполкома орал на меня и Зину, как на девчонок. Поганое, неприятное объяснение с ним, но в результате ребят направили на эвакопункт, вымыли, накормили и, возможно, удастся устроить их в школу слепых...».

К счастью, в большинстве своём местные жители прояв­ляли сострадание к прибывшим детям-беженцам. Именно об этом воспоминания сотрудницы московского детского сада, эвакуированного в Красноборский район Татарской АССР:

«Пароход прибыл на рассвете, но на пристани было много на­рода — это были представители советских и партийных организа­ций, которые вышли нас встречать и оказать свой отцовский приём детям, прибывшим из Москвы... Люди, которых, по существу, мы видели впервые, оказались нам такими близкими, такими родными. Вскоре прибыли колхозники — татары из деревни Болтачёво, чтобы доставить нас до нового места жительства. Прибыло 38 подвод. Их сопровождали молодые, пожилые и старые колхозники. С какой ла­ской они встречали наших малышей и как с любовью, по-отцовски они усаживали их на колхозные подводы. Ехать предстояло 35 км. Путь был трудный, шёл дождь, дороги размыты, обоз, нагруженный детьми и вещами, медленно двигался по просёлочной дороге. При­были мы в деревню Болтачёво в три часа ночи, но нас ждали. Для нас подготовили чистое и тёплое помещение в сельсовете. Дети были накормлены и тотчас уложены спать».

 

Немалое число эвакуированных учебных заведений и их воспитанников приняла Узбекская ССР. Как мы помним, спе­циальные школы, действовавшие на тот момент в республике, можно было пересчитать по пальцам одной руки, да и те су­ществовали в весьма стеснённых обстоятельствах. Тем не менее, ташкентская школа слепых им. Ю. Ахунбабаева сумела принять и разместить около сотни незрячих ребятишек, школа глухих — более 200 детей.

К счастью, в 1936 г. завуч ташкентской вспомогательной школы № 66 К. В. Климова, проявив гражданское мужество, сумела убедить работников Наркомпроса Узбекской ССР не закрывать учреждение. Оно продолжит работу и в войну смо­жет приютить эвакуированных глухих детей и вечернюю шко­лу молодёжи.

 

«Учебные занятия велись в столовой, спальнях. Увеличилась почти вдвое и наполняемость классов. В школах недоставало учеб­ного оборудования, учебников, письменных принадлежностей. Не было света, топлива. Однако занятия не прекращались ни на один день, работа велась организованно. Были намечены конкретные ме­роприятия по улучшению обслуживания слепых и глухонемых, по повышению качества учебно-воспитательной работы. Впервые со всей серьёзностью был поставлен вопрос об учёте слепых и глухих детей, поскольку во многих областях республики не все аномальные дети были охвачены обучением. В связи с этим предусматривалось в Самаркандской и Ферганской областях создание спецклассов для слепых и глухих в возрасте от 7 до 14 лет, с тем, чтобы впослед­ствии реорганизовать их в спецшколы».

 

На территории среднеазиатской республики окажется 200 ООО детей и подростков, оставшихся без родителей. Узбе­кистан военной поры прославит себя возникшим среди местного населения общественным движением за усыновление детей-сирот, эвакуированных из Западного и Центрального ре­гионов СССР.

Из истории развития благотворительности в России мы знаем, что эвакуация в пору нашествия наполеоновских войск Московского института благородных девиц в Казань приведёт к возникновению в городе и филантропического движения, и организации женского образования, а со временем и к от­крытию специальных учебных заведений для глухих и слепых детей. Нечто подобное происходило теперь в Советском Уз­бекистане. В 1936 г. там закрылись пять из шести вспомога­тельных школ, избежал ликвидации только ташкентский ин­тернат № 66. Однако с началом войны в республику стали прибывать школы для умственно отсталых детей, эвакуированные из Западного региона страны. Работникам Наркомпро­са Узбекской ССР, вероятно, непросто было осмыслить про­исходящее — согласно известному постановлению вспомога­тельные школы 5 лет как не должны были существовать, но, оказывается, их сохранили в РСФСР и на Украине. В край приехали ученики, не посещавшие обычную школу, и педаго­ги, которые знали, как их учить! В частности, в 1944 г. до Ташкента добирается детский дом № 29 для умственно от­сталых детей, объединивший воспитанников из Астрахани, Днепропетровска и Харькова. Руководил учреждением «опыт­ный, любящий детей директор Л. М. Оренберг»^.

Массовый приезд в республику учителей с высшим дефекто­логическим образованием и опытом работы в специальных школах, появление людей, не понаслышке знакомых с практикой обучения аномальных детей, подготовили перемены в системе специального образования Узбекистана, которые слу­чатся в недалёком будущем.

Оказавшиеся в глубинке энергичные и хорошо образован­ные дефектологи нередко коренным образом меняли уклад жизни местных специальных школ. Так, незрячий преподаватель Ленинградского педагогического института им. А. И. Гер­цена В. С. Сверлов в годы Великой Отечественной войны работал завучем хорошо знакомой нам Иркутской школы-интерната для слепых детей. Профессиональные знания и настойчивость ленинградца изменят педагогическую атмосферу учреждения, В. С. Сверлов сумеет убедить руководство област­ного отдела народного образования преобразовать школу из начальной в неполную среднюю, и в победном 1945 г. Иркутская школа проведёт первый набор учеников в 6 класс. Иркут­ский прецедент убеждает, что эвакуация умелых и опытных дефектологов в специальные школы глубинки способствовала росту профессионального уровня этих учебных заведений. Впрочем, большинство учреждений, принимавших эвакуиро­ванных учеников, квалифицированную помощь обеспечить не могли. «В годы войны имелись нередкие случаи, — конста­тирует А. Г. Басова, — когда глухие дети посещали массовую школу или детский сад, и это положительно сказывалось на развитии их речи. В детских садах слышащие дети часто бра­ли на себя роль педагога, обучающего речи всех глухих». Оставим без комментария утверждение о том, что слы­шащий дошкольник способен выступить в роли сурдопедагога, но расскажем, как обустраивалась жизнь и организовывалось обучение эвакуированных глухих малышей.

Война внесла существенные коррективы в государственную политику образования детей и подростков. С первых дней гит­леровской агрессии советские и партийные органы в центре и на местах прилагали все усилия для организации эвакуации детского населения и учебных заведений, одновременно при­ходилось решать сложную задачу размещения и питания эва­куированных. Чтобы обогатить скудный рацион, детям и педа­гогам придётся всерьёз заняться сельскохозяйственным трудом. Стимулируя деятельность, которой прежде специальные образовательные учреждения не занимались, Наркомпрос РСФСР издаёт в феврале 1942 г. приказ «Об улучшении подсобных хозяйств и организации сельскохозяйственного труда воспитанников детских домов».

Предвидя, что перемещение огромного числа детей, в том числе оставшихся без родителей и близких, может привести к масштабному беспризорничеству, СНК СССР издаёт распо­ряжение «О вовлечении в школы всех детей школьного воз­раста и использовании школьных зданий по назначению» (июль 1942 г.). Во исполнение постановления правительства Наркомпрос РСФСР обязывает краевые и областные ОНО и наркомпросы автономных республик провести учёт и реги­страцию всех детей, подлежащих всеобучу¹³⁰, что очень помо­жет детям с недостатками физического и умственного разви­тия школьного возраста. Допускаем, что ретивые администра­торы, сталкиваясь с необходимостью организовать обучение эвакуированных детей-инвалидов, могли отказывать им, ссы­лаясь на отсутствие учебных мест и квалифицированных пе­дагогов; веским аргументом при отказе могло служить упоминание постановления «О педологических извращениях в си­стеме наркомпросов». И всё же грозное распоряжение СНК, напрямую не затрагивавшее интересы детей-инвалидов, давало им возможность реализовывать своё право на образование, так как правительственный документ требовал «вовлечения в шко­лы всех детей школьного возраста».

Война и её тяготы вынуждают Наркомпрос пересмотреть содержание образования умственно отсталых детей. «Органи­зация и содержание учебно-воспитательного процесса во вспо­могательной школе были преобразованы в соответствии с нуждами фронта и тыла. С 1942/43 учебного года в этих шко­лах ввели новые учебные планы. Чтобы ускорить подготовку квалифицированных рабочих из учащихся вспомогательной школы, количество часов на профессионально-трудовое обу­чение увеличилось на 2 часа в неделю. Начиная с четвёртых классов сверх учебного плана стали изучаться основы сель­ского хозяйства (4 часа в неделю). При многих вспомогатель­ных школах создали подсобные хозяйства, которые в значи­тельной степени, а в некоторых случаях полностью обеспе­чивали воспитанников овощами. Деятельность подсобных хозяйств специальных школ, детских домов и других учреж­дений регулировалась приказами Наркомпросов. При этом Наркомпрос указывал на необходимость учитывать при рас­пределении заданий реальные силы и возможности каждого учреждения в отдельности во избежание снижения уровня учебной и воспитательной работы (приказ Наркомпроса РСФСР № 92 от 5 февраля 1944 г. «Об обеспечении весенне­го сева в подсобных хозяйствах педагогических училищ, дет­ских домов, специальных школ и на пришкольных участках»)».

Не менее интенсивно работали на колхозных полях и при­школьных участках учащиеся с нарушением слуха и зрения. Имеющиеся в специальных школах столярные, слесарные, швейные мастерские перешли к производству продукции, нужной на фронте и в тылу. Выпускники трудоустраивались по полученным во время учёбы профессиям.

 

«Я хотел помогать фронту. У меня специальность — слесарь-инструментальщик VI разряда. Я пошёл в вербовочное бюро и там прочитал, что требуются рабочие в оборонную промышленность. Я выбрал авиационную промышленность в Тушино. И туда завербо­вался. Приехал [1942]. Меня сделали бригадиром слесарей-инструментальщиков. Мы осваивали моторы для бомбардировщиков даль­него радиуса действия. Более года в моей бригаде работало 20 во­еннопленных немцев. Все были инструментальщиками и по работе соскучились. Но были очень медлительные. Медленно ходят, долго курят, переодеваются долго. Но хорошо наши задания выполняли. С немцами мы мало разговаривали. Когда я им писал: «Вы — фашисты!», они мне отвечали: «Нет! Мы социал-демократы». Перед окончанием войны они перестали к нам ходить.

Ещё я был редактором цеховой стенгазеты и активным рабко­ром заводской газеты»

Д. Гинзбургский

 

Итак, в трагические годы войны учащиеся и выпускники специальных школ по проявленному трудовому энтузиазму, патриотизму, беззаветной преданности Родине ничем не отли­чались от остальной советской молодёжи. В тылу они труди­лись наравне со всеми, оказавшиеся на оккупированной тер­ритории нередко становились деятельными членами партизан­ских отрядов, ушедшие на фронт воевали храбро, за что многие были удостоены правительственных наград. Учащиеся и выпускники специальных школ в пору общей беды не про­явили себя «инакими», доказав, что, по сути, являются дееспо­собными гражданами страны!

В 1943 г. в войне наметился явный перелом в пользу Со­ветской армии. Территории, ранее захваченные врагом, осво­бождаются от оккупантов, и почти тотчас правительство СССР приступает здесь к масштабным мероприятиям по возрожде­нию мирной жизни. Одной из первоочередных задач руко­водство страны ставит восстановление сети детских учебных заведений, что плодотворно сказывается и на судьбе специ­альных школ. В феврале 1943 г. «в помощь органам народного образования на местах Наркомпрос издал «Инструкцию по восстановлению дела народного образования в областях, осво­бождённых от немецко-фашистской оккупации», а 15 апреля того же года СНК РСФСР принял специальное решение о восстановлении системы народного образования в освобождён­ных районах. Специальные школы начинают возвращаться на родные пепелища, при этом нередко в населённых пунктах, приютивших их в лихие годы, сохраняются «временно организованные» учебные заведения для детей с недостатками физи­ческого и умственного развития. Начинается новый этап жиз­ни советской системы специального образования.