Первичный ролевой дефицит лежит также в основе неосвоенности ролей, к которому приводит скачкообразное прогредиентное развитие. При перескакивании через социальный уровень ролевого развития интеллигентный человек все же способен прийти к определенному пониманию самых разных взаимосвязей, он будет вести себя соответствующим образом и ощущать себя оторванным от жизни «преобразователем мира», но из-за своего неадекватного поведения на социальном ролевом уровне может превратиться в скандалиста. Самому ему социальные роли будут казаться неинтересными или же опасными вследствие их неосвоенности и постоянных фрустраций.
Однако вместо такого понимания или определенных представлений могут также возникнуть абсолютно бредовые или частично бредовые идеи. Поскольку они не могут актуализироваться на социальном ролевом уровне, пациент перемещает их на психический ролевой уровень и проявляет и реализует их именно здесь. То, что на социальном ролевом уровне воспринимается как осечка, промашка или потеря, на психическом ролевом уровне переживается как утрата могущества, угроза, прегрешение или обеднение. То, что на социальном ролевом уровне не может осуществиться в социальных ролях в энергичной деятельности, при регрессии на психический ролевой уровень побуждает человека к экстра- или интрапсихическому действию в виде маниакального чувства всевластия или шизофренического бреда величия.
Психодраматическая проба на реальность и психодраматическая техника конкретизации бреда позволяют клиенту или пациенту конкретизировать свои вычурные идеи или бредовые представления и переместить их для начала на проверку в полуреальность психодрамы, с тем чтобы научиться распознавать препятствия, стоящие на пути к их осуществлению, и относиться к ним более реалистично. Последующая игра в социальных ролях делает эти роли более знакомыми и придает по отношению к ним смелость. После соответствующих ролевых игр пациенту проще решиться на попытку исполнить социальные роли в реальности и появляется больше шансов, что она окажется удачной.
Само собой разумеется, при более серьезных нарушениях для выяснения их этиологии и каузальной терапии должна вводиться раскрывающая психодрамотерапия.
Пример: Двадцатичетырехлетний мужчина в связи с острым параноидным шоком попадает в больницу, где с ним проводится индивидуальная терапия. Под воздействием психофармацевтических средств он уже не считает, что его преследуют, но зато становится пассивным и вялым. На протяжении нескольких часов терапевтических занятий он излагал свою маниакальную идею о государстве вегетарианцев, которое он помышлял основать и возглавить в Северной Америке или Канаде. Он очень удивляется, когда однажды в своего рода психодраматической проверке на реальность терапевт спрашивает его, не связывался ли он по поводу своих планов с американскими или канадскими властями. Когда в ходе терапевтического занятия, где дорог каждый час, терапевт вопреки ожиданиям пациента не просит его свободно ассоциировать, а понуждает к составлению письма, он начинает терять терпение. Сначала он еще подшучивает над этим, но затем, когда терапевт кладет перед ним бумагу для письма, в раздражении набрасывается на него: «Вы что, действительно сумасшедшая?» — на что получает ответ: «Почему же? Ведь это ваш план! И если уж на то пошло, то безумны либо вы, либо ваш план!» Пациент вынужден рассмеяться: «Да, вы действительно правы, создание государства вегетарианцев было всего лишь моей идеей!»
В рамках группы с пациентом проводится раскрывающая психотерапия. Первая сцена занятия демонстрирует неудачу пациента в школе. Он дважды проваливается на экзаменах на аттестат зрелости. В следующей психодраматической сцене он изображает свою уединенную на протяжении всего детства и юношества жизнь с матерью — преподавательницей университета с ярко выраженной обсессивной структурой личности, живущей преимущественно своей работой. Одинокий юноша уже в раннем возрасте тайком зачитывается книгами о нравах и обычаях экзотической родины своего отца, фамилию которого он перестал носить после развода родителей уже на первом году своей жизни. О семье отца почти никогда не говорится, но она еще более завораживает фантазию мальчика, поскольку неизвестный дедушка — в прошлом министр-президент — и такой же неизвестный отец в роли «кронпринца» стали для него воплощением мужественности.
Следующая сцена воспроизводит встречу пациента со своим отцом во время поездки за границу, добиться которой стоило ему немалого труда. Она проходит в дружеской обстановке. Беззаботная экзальтированность отца пленяет сына, но и отталкивает его, так что он не без желания возвращается к прежней уединенной, упорядоченной жизни с матерью. В фазе обсуждения все участники группы высказывают свое мнение, что протагонист спонтанно играл только в роли чужого для него отца, но был неспонтанен в роли близкой ему из-за долгой совместной жизни матери. В ролевой обратной связи пациенту становятся понятными причины его эмоциональной разорванности между завораживающим, ярким и опасным миром отца и деда (одно время обоих и в самом деле преследовали) и тесным, скучным, но надежным миром матери. Он осознает также и свою бредовую идентификацию с «достойными преследования отцом и дедом, с одной стороны, и «боящейся преследования» матерью — с другой.
После этого занятия медикаменты полностью снимаются. У пациента нет больше ни идеи стать президентом страны вегетарианцев, ни страха преследования; зато он начинает проявлять активность в социальных ролях. До самой своей выписки из больницы он занимается с мальчиком с задержкой психического развития и весьма квалифицированно заботится о больном со старческим слабоумием.
Гораздо сложнее наверстать упущенное в развитии психического ролевого поведения у психопатических личностей. Обычно такое удается лишь при с трудом дающемся установлении постоянных межчеловеческих отношений или при постоянном ощущении себя в безопасности в группе, в которой пациент, чувствуя, что его принимают, впервые становится способным к более чуткому ролевому поведению. Благотворным может оказаться и его партнерство в интенсивных психодраматических сценах других членов группы, способное вызвать у него истинное акционально-катартическое сопереживание. При этом не следует отказываться и от психодраматической семейной терапии.
Даже духовно обедненный деспот и формалист, принимая участие в качестве партнера в психодраматических сценах, получает пользу от изображения эмоционального поведения, поскольку причиной его ригидности во многих случаях является ролевой дефицит или ненадежность ролей на психическом ролевом уровне.
