Патологическая атрофия ролей

Патологическую атрофию ролей и вторичный роле­вой дефицит очень часто можно наблюдать при дли­тельной госпитализации. В ходе стационарного лечения некоторые важные роли, такие, как профессиональная роль, роль супруга, отца и многие другие, могут быть оттеснены в латентное состояние ролью пациента в та­кой степени, что и эмоционально и активно данный че­ловек начинает жить чуть ли не полностью в послед­ней. Будь он хоть прирожденным, к примеру, инжене­ром, но из-за длительного латентного состояния его профессиональная роль претерпевает такую атрофию, что в конечном счете пациент теряет к ней активный интерес и перестает быть в ней компетентным. В таких случаях терапевт должен поставить вопрос болгарского психиатра Шипковенского: «Ятрогения или освобожда­ющая психотерапия?» (118) — и выяснить для себя, к чему приводит выбранное лечение: к возникновению у ближнего, ставшего теперь пациентом, недопустимой ролевой атрофии и регрессии вследствие ятрогенного, то есть вызванного терапией, нарушения пли же тера­пия является освобождающей в смысле освобождения для дальнейшего развития большей самостоятельности. Ролевые игры, актуализирующие прошлые или буду­щие жизненные роли, не связанные со статусом паци­ента, могут предупредить нежелательную атрофию ролей, но прежде всего они служат реабилитации (71). Если роли, о которых здесь идет речь, осложнены про­блемами, то они должны подвергнуться психодрамати­ческой терапии во всей своей проблематике. Сама по себе ролевая игра была бы для пациента всего лишь принижением значимости его проблем или идеализа­цией, возможно, весьма неприятных для него ролей и соответственно нанесла бы ущерб его установке на ле­чение. Морено говорит: «В случае регрессивного пове­дения речь идет не об истинной физиологической ре­грессии, а о форме бессознательного проигрывания ро­ли, так сказать, о «психодраматической регрессии». Взрослый кататоник и в физиологическом отношении, и в психологическом по-прежнему остается взрослым. Когда он ведет себя подобно беспомощному младенцу, он возвращается к самому нижнему знаменателю по­ведения» (96).

Вторичный ролевой дефицит можно также наблюдать и при психических дефектах. Большинство действий осу­ществляется при одновременной актуализации соответст­вующих ролей на самых разных ролевых уровнях. Так, например, акт приема пищи почти всегда актуализирует одновременно роли принимающего пищу, наслаждающе­гося, потребителя. Если же, к примеру, человек на психи­ческом ролевом уровне испытал столько страданий, что отстраняется от него в своего рода остром ступоре или в хроническом состоянии дефекта, то, возможно, он будет одновременно актуализировать роли принимающего пи­щу и потребителя или идущего и прохожего, но уже не бу­дет способен к актуализации ролей наслаждающегося и прогуливающегося. Из-за дефицита психических ролей его поведение приобретает те характерные для состояний дефекта черты неуклюжести и чопорности.

На первых порах психодрамотерапия протекает пас­сивно и прежде всего дает больному почувствовать свою принадлежность к группе. Постепенно, однако, в пресле­дующих свои цели сценах — иногда кататимного характе­ра — и в психодраматическом воспроизведении сначала приятных, а затем и травматических переживаний из про­шлого предпринимается попытка катартически освобо­дить отщепившиеся или застывшие чувства и с помощью укрепляющих «Я» психодраматических техник интегри­ровать их в личность в ситуации «здесь и теперь».

Психические роли, которые в состояниях дефекта практически никак не актуализируются, по всей види­мости, отщепились на ранних стадиях болезни и осо­бенно интенсивно переживались в острых фазах как «чужие роли». Разумеется, это переживание отвлечено от внешней реальности и происходит почти исключи­тельно интрапсихически — прежде всего в галлюцина­торных фазах. В таком случае взаимодействие между пациентом и его окружением становится практически прерванным. Поступки пациента и поступки здоровых людей становятся друг для друга непонятными, что по­рождает circulus vitiosus, постоянно усиливающий у па­циента «интроверсию либидо», если использовать тер­минологию Юнга.

Во многих случаях эта кажущаяся непреодолимой пропасть может быть преодолена благодаря полуреаль­ности и дополнительной реальности психодрамы, когда, с одной стороны, экстерна-лизируется интрапсихическое переживание больного, а с другой стороны, приходящие из внешнего мира партнеры в ролях интрапсихических образов пациента получают доступ к его внутреннему миру. На психодраматической сцене они вступают с ним в соответствующую этому внутреннему миру интерак­цию. Возникающие в игре психодраматические пережи­вания вместе с описанным Морено любовным катарси­сом могут стать настоящими поворотными пунктами в те­чении болезни.

Пример: Двадцатитрехлетняя аноректическая пациент­ка длительное время находится в довольно выра­женном состоянии кататонии. Целыми днями она неподвижно стоит возле окна. Если к ней обраща­ются, то она в общем-то реагирует, но из-за явной своей отгороженности не способна даже подать ру­ки. В этом состоянии ее впервые вводят в психодра­матическую группу.

Не стоит и думать, что она могла бы поприветст­вовать каждого из членов группы по отдельности. Психодрамотерапевт сообщает начинающей протагонистке, что на последнем занятии играла бывшая ее соседка по палате. Однако упомянутую соседку больная никак не может припомнить. Сама она пол­ностью дезориентирована в пространстве и времени и не знает своего имени. На вопросы терапевта в фазе разогрева она наконец отвечает, что помнит только одно: как однажды, находясь до этого в дру­гой клинике, выпрыгнула из окна нижнего этажа дома. В начале фазы игры изображение этой сцены дается с большим трудом. На вопрос, куда она по­пала из той клиники, протагонистка после напря­женного раздумья высказывает мысль, что это была гостиница, и добавляет: «Там были ужасные чужие люди. Они у меня все отобрали!» С таким же тру­дом ей удается пояснить, что у хозяев гостиницы были две дочери, причем, когда пациентка попала в гостиницу, одна из них отсутствовала. Хозяйская дочь изображается другим терапевтом. Когда про­тагонистка оказывается в вестибюле гостиницы, стоящая в трех метрах от нее партнерша делает не­большой шажок по направлению к ней и совершен­но спокойно говорит: «Добрый день!» В тот же мо­мент протагонистка разражается необъяснимо бур­ными судорожными рыданиями. Психодрамотера­певт усаживается рядом с нею на стул, берет ее под руку идает выплакаться. Наконец та успокаивает­ся. На вопрос, чего хочет протагонистка — пре­рвать или продолжить игру, больная вопреки ожи­даниям говорит: «Продолжить игру!» В гостиницу она уже не возвращается.

Сначала она не-знает, что могло бы предшество­вать этому событию или последовать за ним. Нако­нец она говорит, что помнит разве только свое ран­нее детство. «Воспоминания» без последующего предварительного обсуждения (которое в принципе было бы невозможным!) изображаются спонтанно. В очередной сцене протагонистка предстает в роли живущего в монастыре и знающего чуть ли не все трехлетнего вундеркинда. Ее там обучают монахи, и все они восхищаются ее необыкновенными спо­собностями. Пациентка изображает как чудо-учени­цу, так и ее учителей и действует в этих ролях со­вершенно спонтанно. Когда, похоже, ничего нового припомнить больше не удается, психодрамотерапевт спрашивает протагонистку, что же случилось в монастыре дальше. И пациентка отвечает: «Нечто ужасное!» Это «ужасное» тут же на месте конкре­тизируется: в роли ангела протагонистка предосте­регает настоятеля монастыря от пожара, который разрушит весь монастырь. СМОГУТ спастись только он и чудо-ребенок, если они тут же- оросятся в бег­ство. В то время как монастырь гибнет в пламени, приор и чудо-ребенок бегут в лес. Там они живут в пещере. Приор отправляется на охоту. Повзрослев­ший тем временем чудо-ребенок собирает ягоды. Однажды тяжело изувеченный приор с трудом до­бирается до пещеры. Протагонистка ищет помощь на крестьянском дворе. Ей, однако, не открывают. В то время как приор лежит при смерти, она в рас­терянных чувствах бежит в город, чтобы позвать на помощь врача.

Время психодраматического занятия подходит к концу. Все члены группы, в том числе и протагонистка, хотят продолжать игру. Однако, принимая в расчет реальное время на ужин, в фазе обсуждения дается лишь полезная для протагонистки ролевая обратная связь. Так, например, исполнитель роли приора говорит. «Из-за своего увечья я и в самом деле чувствовал себя в пещере совершенно беспо­мощным. Когда моя спутница отправилась за по­мощью к врачу, я обрел надежду и мне сразу стало несколько лучше». Пациентка постепенно обнару­живает, что другие реальные люди изображали об­разы ее фантазии. Тем не менее она уже не замыка­ется в себе, прощается за руку с каждым членом группы и резюмирует свое психодраматическое пе­реживание в следующих словах: «Это было удиви­тельно, впервые я была не одинока!»

В качестве предыстории следует упомянуть, что пациентка была последним ребенком в семье хозяев гостиницы и имела двух сестер, гораздо старших ее по возрасту. Мать рассказывала о ней как об ода­ренном ребенке, не испытывавшем никаких про­блем в школе. Также и в спорте она всегда была среди первых. Во время учебы она тайно обручилась с одним иностранцем. Родители были настрое­ны против этого брака. Молодым людям хотелось самостоятельности, однако старшая сестра препят­ствовала любому их контакту, переписке и теле­фонным звонкам до тех пор, пока наконец молодой человек не исчез из виду. Вслед за этим пациентка стала депрессивной и обнаружила невротические симптомы, которые, несмотря на амбулаторное ле­чение, настолько ухудшились и приняли такие пси­хотические черты, что больная оказалась в описан­ном вначале состоянии и в конце концов была вы­нуждена госпитализироваться.

Комментарий: Данный пример иллюстрирует воз­можность релевантной психозу интеракции между психодрамотерапевтом, партнерами и пациентом. Она суще­ствует благодаря тому, что в отличие от других форм те­рапии от пациента не требуют вернуться в нормальный мир терапевта; наоборот, терапевт вместе с психодраматическими вспомогательными «Я» и психодраматическим вспомогательным миром — как в данном контексте Морено называет полуреальность психодрамы (96) — конкретно воспроизводит на сцене психотический мир пациента. Чувствуя и действуя вместе с пациентом в этом мире, он разделяет с ним его бытие, каким бы ужасным и абсурдным оно ни было. Он становится по­священным! В какой степени терапевт способен отре­шиться от внешнего мира и войти во внутренний мир па­циента, в такой степени пациент может выйти из своего внутреннего мира и войти во внешний мир. Патологиче­ская «интроверсия либидо», то есть ролевые представле­ния пациента, постепенно может редуцироваться. Хотя первое время пациент по-прежнему еще находится в сво­ем психотическом мире, но он уже действует вместе с ре­альными людьми, даже если они всего лишь воплощают образы его фантазии. Обмениваясь с ними ролями, он думает, чувствует, говорит и действует от лица этих об­разов, то есть он реинтегрирует свои отщепленные части личности духовно, душевно и телесно.

Терапевты же, воплощая в игре отчужденные части личности пациента, в Гораздо меньшей степени становят­ся носителями его проекций вне психодрамы.