алмазу. -- Разве мы не близкие родственники?" --
Зачем так мягки? О братья мои, так спрашиваю я вас: разве
Вы -- не мои братья?
Зачем так мягки, так покорны и уступчивы? Зачем так много
Отрицания, отречения в сердце вашем? Так мало рока во взоре
Вашем?
А если вы не хотите быть роковыми и непреклонными, -- как
Можете вы когда-нибудь вместе со мною -- победить?
А если ваша твердость не хочет сверкать и резать и
рассекать, -- как можете вы когда-нибудь вместе со мною --
Созидать?
Все созидающие именно тверды. И блаженством должно
казаться вам налагать вашу руку на тысячелетия, как на воск, --
-- блаженством писать на воле тысячелетий, как на бронзе,
Тверже, чем бронза, благороднее, чем бронза. Совершенно
Твердо только благороднейшее.
Эту новую скрижаль, о братья мои, даю я вам: станьте
тверды! --
О воля моя! Ты избеганье всех бед, ты неизбежность
Моя! Предохрани меня от всяких маленьких побед!
Ты жребий души моей, который называю я судьбою! Ты во мне!
Надо мною! Предохрани и сохрани меня для единой великой
Судьбы!
И последнее величие свое, о воля моя, сохрани для конца,
Чтобы была ты неумолима в победе своей! Ах, кто не
Покорялся победе своей!
Ах, чей глаз не темнел в этих опьяняющих сумерках! Ах, чья
Нога не спотыкалась и не разучалась в победе -- стоять!
Да буду я готов и зрел в великий полдень: готов и зрел,
Как раскаленная добела медь, как туча, чреватая молниями, и как
вымя, вздутое от молока, --
Готов для себя самого и для самой сокровенной воли
своей: как лук, пламенеющий к стреле своей, как стрела,
пламенеющая к звезде своей;
-- как звезда, готовая и зрелая в полдне своем, пылающая,
пронзенная, блаженная перед уничтожающими стрелами солнца;
Как само солнце и неумолимая воля его, готовая к
Уничтожению в победе!
О воля, избеганье всех бед, ты неизбежность моя!
Сохрани меня для единой великой победы!
Так говорил Заратустра.
Выздоравливающий
Однажды утром, вскоре после возвращения своего в пещеру,
Вскочил Заратустра с ложа своего, как сумасшедший, стал кричать
Ужасным голосом, махая руками, как будто кто-то лежал на ложе и
Не хотел вставать; и так гремел голос Заратустры, что звери
его, испуганные, прибежали к нему и из всех нор и щелей,
соседних с пещерой Заратустры, все животные разбежались,
Улетая, уползая и прыгая, -- какие кому даны были ноги и
крылья. Заратустра же так говорил:
Вставай, бездонная мысль, выходи из глубины моей! Я петух
Твой и утренние сумерки твои, заспавшийся червь: вставай!
Вставай! голос мой разбудит тебя!
Расторгни узы слуха твоего: слушай! Ибо я хочу слышать
Тебя! Вставай! Вставай! Здесь достаточно грома, чтобы заставить
И могилы прислушиваться!
Сотри сон, а также всякую близорукость, всякое ослепление
с глаз своих! Слушай меня даже глазами своими: голос мой --
Лекарство даже для слепорожденных.
И когда ты проснешься, ты навеки останешься бодрствующей.
Не таков я, чтобы, разбудив прабабушек от сна, сказать
Им -- чтобы продолжали они спать!
Ты шевелишься, потягиваешься и хрипишь? Вставай! Вставай!
Не хрипеть -- говорить должна ты! Заратустра зовет тебя,
Безбожник!
Я, Заратустра, заступник жизни, заступник страдания,
Заступник круга, -- тебя зову я, самую глубокую из мыслей моих!
Благо мне! Ты идешь -- я слышу тебя! Бездна моя
Говорит, свою последнюю глубину извлек я на свет!
Благо мне! Иди! Дай руку -- ха! пусти! Ха, ха --
Отвращение! отвращение! отвращение! -- горе мне!
Но едва Заратустра сказал слова эти, как упал замертво и
долго оставался как мертвый. Придя же в себя, он был бледен,
Дрожал, продолжал лежать и долго не хотел ни есть, ни пить.
Такое состояние длилось у него семь дней; звери его не покидали
Его ни днем, ни ночью, и только орел улетал, чтобы принести
пищи. И все, что он находил и что случалось ему отнять силою,
Складывал он на ложе Заратустры: так что Заратустра лежал
Наконец среди желтых и красных ягод, среди винограда, розовых
