И лже-мудрость: так называет оно все, над чем мудрствуют

рабы, старики и усталые, -- и особенно всю дурную, суемудрую,

Перемудрившую глупость жрецов!

Лже-мудрецы, однако, -- это все жрецы, все уставшие от

Мира и те, чья душа похожа на душу женщины и раба, -- о, какую

Жестокую игру вели они всегда с себялюбием!

И это должно было быть добродетелью и называться

Добродетелью, чтобы преследовать себялюбие! Быть "без

Себялюбия" -- этого хотели бы с полным основанием сами себе все

Эти трусы и пауки-крестовики, уставшие от мира!

Но для всех для них приближается теперь день, перемена,

Меч судьи, великий полдень: тогда откроется

Многое!

И кто называет Я здоровым и священным, а себялюбие --

Блаженным, тот, поистине, говорит, что знает он, как

Прорицатель: " Вот, он приближается, он близок, великий

полдень! "

Так говорил Заратустра.

О духе тяжести

Уста мои -- уста народа: слишком грубо и сердечно говорю я

Для шелковистых зайцев. И еще более странным звучит мое слово

Для всех чернильных рыб и лисиц пера!

Моя рука -- рука дурня: горе всем столам и стенам и всему,

Что может дать место для старанья и для маранья дурня!

Моя нога -- чертово копыто; ею семеню я рысцой чрез камень

И пенек, в поле вдоль и поперек и, как дьявол, радуюсь всякому

Быстрому бегу.

Мой желудок -- должно быть, желудок орла? Ибо он любит

Больше всего мясо ягненка. Но, во всяком случае, он -- желудок

Птицы.

Вскормленный скудной, невинною пищей, готовый и страстно

Желающий летать и улетать -- таков я: разве я немножко не

Птица!

И особенно потому, что враждебен я духу тяжести, в этом

Также природа птицы; и поистине, я враг смертельный, враг

Заклятый, враг врожденный! О, куда только не летала и куда

Только не залетала моя вражда!

Об этом я мог бы спеть песню -- и хочу ее спеть:

Хотя я один в пустом доме и должен петь ее для своих

Собственных ушей.

Есть, конечно, другие певцы, у которых только полный дом

Делает гортань их мягкой, руку красноречивой, взор

выразительным, сердце бодрым, -- на них не похож я. --

Кто научит однажды людей летать, сдвинет с места все

Пограничные камни; все пограничные камни сами взлетят у него на

Воздух, землю вновь окрестит он -- именем "легкая".

Птица страус бежит быстрее, чем самая быстрая лошадь, но и

Она еще тяжело прячет голову в тяжелую землю; так и человек, не

Умеющий еще летать.

Тяжелой кажется ему земля и жизнь; так хочет дух

Тяжести! Но кто хочет быть легким и птицей, тот должен любить

Себя самого, -- так учу я.

Конечно, не любовью больных и лихорадочных: ибо у них и

Собственная любовь дурно пахнет!

Надо научиться любить себя самого -- так учу я -- любовью

Цельной и здоровой: чтобы сносить себя самого и не скитаться

Всюду.

Такое скитание называется "любовью к ближнему": с помощью

Этого слова до сих пор лгали и лицемерили больше всего, и

Особенно те, кого весь мир сносил с трудом.

И поистине, это вовсе не заповедь на сегодня и на завтра

Научиться любить себя. Скорее, из всех искусств это

Самое тонкое, самое хитрое, последнее и самое терпеливое.

Ибо для собственника все собственное бывает всегда глубоко

Зарытым; и из всех сокровищ собственный клад выкапывается

Последним -- так устраивает это дух тяжести.

Почти с колыбели дают уже нам в наследство тяжелые слова и

Тяжелые ценности: "добро" и "зло" -- так называется это

Приданое. И ради них прощают нам то, что живем мы.

И кроме того, позволяют малым детям приходить к себе,

Чтобы вовремя запретить им любить самих себя, -- так устраивает

Это дух тяжести.

А мы -- мы доверчиво тащим, что дают нам в приданое, на

Грубых плечах по суровым горам! И если мы обливаемся потом, нам

говорят: "Да, жизнь тяжело нести!"

Но только человеку тяжело нести себя! Это потому, что

тащит он слишком много чужого на своих плечах. Как верблюд,

Опускается он на колени и дает как следует навьючить себя.

Особенно человек сильный и выносливый, способный к