Подводя итоги ХХ столетия, Бутенко обращается к исследованию теории и практики исторического забегания в будущее, начатого в 1917 г. в послеоктябрьской России и продолженного после второй мировой войны в группе стран Европы и Азии, где по уровню производительных сил строившийся социализм был невозможен. Свой повышенный интерес к проблемам философии истории мыслитель объясняет необходимостью преодоления кризиса методологии истории, сложившейся в советское время. «Приступая к выполнению задуманного, - отмечает философ, - хочу констатировать, что общим фоном, создававшим соответствующее умонастроение, послужило то, что крушение сталинской «формационной пятичленки» было отождествлено многими с крушением Марксовой философии истории, обострился кризис методологии истории, развернулись непрекращающиеся дискуссии о сути и преимуществах формационного и цивилизационного подходов к истории» [33].
В 2000-е годы Бутенко наконец находит понятие, которое помогает ему свести в единый узел те проблемы, над которыми он размышлял долгие годы. Именно понятие исторического забегания позволяет ему более адекватно подойти как к вопросу о закономерностях становления и падения «реального социализма», так и к столь важной для него теме философии истории. «Историческое забегание как своеобразная форма (или тип) развития появляется там и тогда, - отмечает Бутенко, - где и когда огромные массы населения, втянутые в ход крупных исторических событий (войны, восстания, революции), начинают осознавать огромное историческое значение и решающую роль своих сознательных и организованных действий в ходе истории» [34].
Бутенко указывает на принципиальное отличие категории «историческое забегание» от таких категорий, как «ускоренное», «сокращенное», «догоняющие» или «опережающее развитие». Суть исторического забегания состоит в том, что «это развитие, сопоставляемое не с развитием других стран, а с самим ходом истории, расходящееся с возможностями, предоставленными данной стране самим ходом истории» [35]. Это – «своеобразный продукт экономической неразвитости, возникающий из-за резкого разрыва, глубокого несовпадения желаемого массами и осуществимого с точки зрения необходимых для этого реальных предпосылок; это – продукт страстного желания огромной части граждан и их представителей ускорить приход социализма в качестве средства, якобы способного с помощью волевых действий сократить естественно-исторические муки родов нового социально справедливого общества» [36].
Бутенко считает марксизм (имея в виду работы К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого) «единственным общественно-политическим учением, в котором сформулирована проблема исторического забегания и его последствий» [37]. Он выводит возможность исторического забегания из «закона неравномерного развития» – объективной неравномерности экономического и политического развития стран и регионов, следствием и условием которой служит то, что разные народы, нации и этнические группы в каждый данный момент находятся на разных ступенях общественного прогресса и социально-экономической зрелости, имеют несовпадающие потребности и возможности их удовлетворения [38]. Среди важнейших форм исторического забегания он особо выделяет две: первая связана с «волнообразным развитием революционного процесса» и проявляется в том, что вначале революция заходит дальше необходимого для решения ее задач, а затем происходит откат революции; вторая форма связана с тем, что в ходе революции устанавливается власть, гораздо больше радикальная, чем это необходимо для уже назревших социально-экономических перемен [39].
Где и когда наступает историческое забегание? Бутенко четко определяет исходный рубеж: «чем ниже уровень социально-экономического развития той или другой страны, /…/ чем выше в ней нищета масс, /…/ чем слабее объективные и субъективные предпосылки здесь для реальных социалистических преобразований, тем больше вероятность того, что именно в такой стране порождаемое нищетой массовое недовольство соединится с освободительной социалистической теорией, придавая и этой теории и самому освободительному движению /…/ крайне радикальный, революционно-утопический вид, что и характерно для исторического забегания» [40].
Результатом исторического забегания, согласно Бутенко, является следующее:
- «социалистические» преобразования начинаются не там, где они более всего подготовлены, а там, где они менее всего назрели;
- в случае победы сторонников забегания «социалистические» преобразования по необходимости реализуются в столь радикальных формах, что их ждет неудача;
- складываются новые, невиданные прежде и, как правило, непредсказуемые линии общественной эволюции, близкие к историческому бездорожью (причем тупиковое уклонение от естественно-исторического развития может быть весьма длительным и продолжаться несколько десятилетий);
- вместо социализма возникает общество-монстр – «казарменный псевдосоциализм» («казарменный коммунизм», согласно терминологии К. Маркса) [41].
Бутенко отмечает объективный характер возникновения исторического забегания, в результате чего целая группа стран оказалась на анормальном пути, однако не считает историческое забегание фатальной предопределенностью, неминуемо грозящей человечеству. Он подчеркивает, что человечество имеет все необходимое для того, чтобы избежать этой ловушки и вернуться «на столбовую дорогу общей естественно-исторической эволюции» [42]. При этом мыслитель не считает годы исторического забегания бесцельно потерянным для науки и для всего человечества временем и указывает на важность приобретенного в этот период опыта:
- историческое забегание является следствием стихийного напора обездоленных масс, его не могут удержать в узде ни противники перемен, ни лидеры обновленческого движения, понимающие бесперспективность преждевременной революции;
- теоретические установки исторического забегания предполагают следование «цели любой ценой» и подменяют объективные закономерности преобразования капитализма в социализм набором волюнтаристских организационных мероприятий (уничтожение частной собственности вместо ее «снятия», уничтожение рыночной экономики вместо ее изживания);
- неудачи исторического забегания становятся объективным фактором сдерживания подобного рода порывов в будущем;
- сама история с необходимостью готовит материальные, объективные и субъективные предпосылки социалистического преобразования общества, мероприятия, еще вчера бывшие преждевременными, уже завтра станут исторически предопределенными;
- неудачи «реального социализма» показывают, что социализм – вовсе не утопия, он может быть реализован, если будут учтены условия его реализации;
· драматический уход «реального социализма» предостерегает от преждевременной, не обеспеченной достаточным уровнем экономического развития, ликвидации частной собственности и принудительного устранения рыночной экономики [43].
Не менее важным практическим вопросом для Бутенко является вопрос предотвращения и прекращения исторического забегания, а также вопрос возвращения таких стран, как Китай, Вьетнам, Россия и бывших стран «реального социализма», «на общий путь естественно-исторической эволюции». Бутенко рассматривает теоретические (знание и понимание ситуации) и политические (власть и ее действия) условия, необходимые для успешного возвращения.
Главным политическим условием возвращения из забегания А.П. Бутенко считает «отстранение от власти партийно-государственной бюрократии – творца и защитника исторического забегания, а также всех его отрицательных последствий». Теоретические же условия возвращения из забегания состоят в следующем:
- осознание ненормальности (преждевременности) забегающего развития (это предполагает отказ от насилия над историей, отказ от навязывания того, что еще не способно прижиться);
- понимание того, что общество на пути исторического забегания не только не обеспечивает догоняющего развития, но, наоборот, обрекает себя на прозябание и отставание, возобновляет и воспроизводит сферу несвободы;
- главным условием прекращением забегания является изменение соотношение сил в обществе, переход политической власти в руки тех сил, которые способны вернуть страну на путь общей эволюции;
- правильная оценка характера утвердившегося в результате исторического забегания общественного устройства («результатом исторического забегания является общество-монстр, казарменный псевдосоциализм»);
- правильный выбор мер, действий и перемен, посредством которых должно прекратить историческое забегание (переход политической власти в руки сил, заинтересованных в преодолении забегания, является необходимым условием осуществления экономических мер, восстанавливающих частную собственность, товарно-денежные отношения и рыночную экономику);
- правильное определение очередности необходимых мер, не подорвав при этом функционирующих механизмов общественного развития (простое возвращение к ошибочно устраненному состоянию не является выходом, а может стать вульгарным регрессом) [44].
Исследуя негативный и позитивный опыт возвращающегося развития, Бутенко указывает, что между принудительно-искусственным и естественно-историческим путями развития нет жесткой грани. И хотя они могут легко переходить друг в друга, в первом случае все же доминируют стихийно-спонтанные факторы, тогда как во втором – сознательные установки. В отличие от представителей популярной у нас в 90-е гг. либеральной теории американского (американизированного) образца, Бутенко считает, что Россия вместо возвращения на путь прогресса пошла по пути реставрации дикого капитализма. Реформы времен президентства Б.Н. Ельцина, как указывает мыслитель, обнаружили, что «прежняя государственно-партийная бюрократия и нувориши, «новые русские» вовсе не заклятые враги, представляющие социализм и капитализм, а союзники-эксплуататоры, готовые ради эксплуатации народа, а значит своего господства и своего благополучия разделить власть над народом, поделиться между собой властью и собственностью» [45]. Напротив, Китай двинулся в направлении возобновления рыночной экономики в рамках рыночного социализма [46].
Бутенко полагает создание социально ориентированной экономики «менее трудной задачей» по сравнению с теми усилиями, которые были затрачены на «создание казарменного псевдосоциализма», и указывает на условия реализации этой исторической альтернативы забеганию:
- данный экономический тип должен быть ориентирован на удовлетворение насущных потребностей трудящихся, что вынудит их согласиться на отказ от преждевременного перехода к социализму;
- успех может достигнут именно благодаря увязке «социалистического спроса» с трудовыми усилиями масс по ускоренному экономическому росту, готовящему предпосылки для будущего перехода к социализму;
- реальность данной модели обусловлена «мощью общественно-политических сил, толкающих к забеганию» [47].
Бутенко не увязывает создание социально ориентированной экономики с отдаленной перспективой, он относит его к нашему времени и увязывает реализацию данного курса с бывшими странами «реального социализма». Бутенко полемизирует с теми учеными-экономистами, которые, заявляя об «отчуждении» государственной собственности от трудящихся и о ее «ничейности», прикрывали тем самым приватизацию, растаскивание, разворовывание этой собственности. По мысли Бутенко, тот факт, что трудящиеся на деле не управляли общенародной собственностью, лишало ее существенной части всенародности, но далеко не всей, поскольку она продолжала давать средства для содержания учителей и врачей, армии и науки, для строительства новых предприятий и больниц.
Бутенко считает, что в тех странах, которые оказались в крайне тяжелом экономическом положении, возможно применение таких чрезвычайных экономических мер, как повторная национализация (в судебном порядке) незаконно приватизированных или плохо управляемых предприятий, чрезвычайный налог на миллионеров, конфискация незаконно приобретенных и вывезенных за рубеж капиталов. «Если речь идет о бывших странах «реального социализма», - указывает мыслитель, - то сохраняющаяся здесь государственная собственность чаще всего является той собственностью, которая называлась раньше социалистической, была создана поколениями трудящихся, а потому принадлежит всему народу. Это следует подчеркнуть, чтобы трудящиеся не испытывали никаких неудобств, требуя использовать ее в своих интересах» [48].
В своей последней работе – «О скрытых формах изменения социальной природы власти» – А.П. Бутенко доводит до логического завершения исследование социального феномена деформированного социализма. Если ранее им уже были изучены основания (сущность) и исторический смысл забегающего в будущее «казарменного псевдосоциализма», то теперь внимание мыслителя оказалось сосредоточено на процессуальных – скрытых - формах реализации данного исторического явления, а также на дальнейшей систематизации своей философской концепции социализма.
Бутенко подчеркивает, что на протяжении всей истории подавляющая часть изменений социальной природы политической власти свершалась открыто - путем социально-политических революций, открытых мирных и немирных переворотов. По мнению философа, новой общественно-политической силе, которая самим ходом истории (развитием производства) «обречена» быть гегемоном революционных сил и организатором прогрессивных преобразований, незачем скрывать свои долгосрочные намерения [49].
Напротив, «первопричиной, чаще всего толкающей определенные общественно-политические силы к скрытости в изменении социальной природы существующей политической власти, является боязнь разоблачения себя перед массами граждан, способных понять или вред или бесполезность для этих масс осуществляемого изменения /…/, выгодного только той общественно-политической силе, которая инициирует и реализует это скрытое изменение». Глубинной первопричиной прихода во власть проходимцев и диктаторов Бутенко называет «несовпадение реальных общественно-политических сил, разрушающих прежние общественные порядки, и тех сил, которые пытаются стать созидателями новых, им угодных социально-экономических устоев жизни» [50]. Сами же скрытые регрессивные изменения политической власти обычно реализуются в форме политической реакции, контрреволюции, перерождения и реставрации ранее уничтоженного общественного порядка [51].
Бутенко относит скрывающие свои социальные замыслы силы к двум различным группам и категориям. Первая группа, не предназначенная ходом истории для реализации поставленной задачи и, тем не менее, заинтересованная в уничтожении существующей системы эксплуатации и угнетения, открыто предлагает обществу свою готовность властвовать, скрывая свои действительные эгоистические цели. К этой группе относятся предводители взбунтовавшихся рабов, руководители восстаний средневековых крестьян или городского плебса.
Другая группа общественных сил, уже не намеренная осуществлять утопии, а действительно скрывающая свои замыслы, связанные с желанием изменить в свою пользу социальную природу власти, появляется тогда, когда уже действуют социальные силы (промышленный пролетариат), обладающие качествами носителя нового способа производства. Согласно Бутенко, в данную группу входят или недозревшие до полноценного господства представители нового революционного класса, или маскирующиеся под них реакционно-контрреволюционные силы. XIX и XX столетия добавили к этой группе еще две общественные силы – бюрократию (партийную, государственную, профсоюзную) и многоликую и многочисленную мелкую буржуазию [52].
«Главным вопросом в оценке социальной природы и общего качества власти, - указывает Бутенко, - является не вопрос о том, как, в каких формах осуществляется политическая власть, насколько полно учитывается воля каждого индивида, а вопрос о том, чьи интересы реализует эта власть, чья она, кому служит» [53]. Тогда как главным препятствием на этом пути выступают власть имущие, которые всегда стремились к тому, чтобы осуществляемые ими трансформации не стали достоянием гласности, и чаще всего добивались реализации данной установки. Исследование этого процесса до сих пор полно «черных дыр» и «белых пятен». «Наше отечественное обществоведение так и не преодолело сталинский запрет изучать борьбу за власть при социализме, хотя в свое время такие попытки и предпринимались», - с сожалением отмечает мыслитель [54].
