В современном мире среди всех совершающихся социокультурных процессов первое место по праву занимает феномен глобализации. Под глобализацией в социологии, политологии, культурологии на рубеже XX – XXI веков понимается процесс унификации социальных и экономических, финансовых и технических, художественных и научных явлений во всех странах и регионах мира в соответствии с некоторым набором общеобязательных требований, выработанных в развитых странах мира, и прежде всего евро-атлантического блока, т.е. США и крупнейших стран Европы. Основные тенденции глобализации связаны, как иногда считают, с окончанием холодной войны и завершением ядерного противостояния Америки и Советского Союза, делившего мир на две полярные системы (биполярный мир). Мир стал «однополярным», т.е. с начала 90-х годов XX века все основные политические, экономические и культурные тенденции мирового развития задаются единственной мировой «сверхдержавой» – Соединенными Штатами Америки, в то время как все остальные страны – Европы, Азии, Латинской Америки и т.п. – вынуждены в той или иной степени подчиняться этим требованиям. Всплески сопротивления идущей под знаменем глобализации социокультурной и экономической унификации выражаются в антиглобалистском движении и проводимых им акциях протеста во всем мире.
Конечно, все сказанное выше – лишь одна сторона феномена глобализации. Другая, не менее существенная, связана с завершением в мировой истории индустриальной эры и формированием постиндустриальной цивилизации, основанной на преобладании информационных технологий и соответствующих культурных форм. Развитие средств массовой коммуникации в небывалых прежде, глобальных масштабах, изменение характера производства культурных артефактов с опорой на достижения компьютерной революции, изменение во взаимоотношениях различных составляющих культуры – науки, техники, искусства, видео- и аудиокоммуникаций, производства предметов массового потребления, включая формы массовой культуры, – все это и есть реалии постиндустриального развития человечества, в полосу которого постепенно вступают, одна за другой, все страны мира. На этом пути одни, более развитые, опережают другие, менее развитые страны, но и слаборазвитым государствам не избегнуть этого общего пути. Даже тем, кто еще пока решает для себя проблемы индустриального или даже доиндустриального развития.
Третья сторона глобализации тесно связана с решением множества так называемых глобальных проблем. Среди них и проблема мирового океана, и целый спектр экологических проблем, и проблема потепления климата на Земле («парниковый эффект»), и проблема ядерного разоружения (последнее время значительно осложненная появлением на мировой арене новых ядерных держав – Индии, Пакистана, Израиля, возможно, Ирана, Северной Кореи), и проблема захоронения ядерных отходов, и проблема безопасности атомных электростанций, и перспективы энергетического кризиса, и освоение космоса, и истощение земных ресурсов, и борьба с голодом во всемирном масштабе, и борьба со СПИДом, и проблема роста народонаселения в отдельных регионах Земного шара, и проблемы генной инженерии, включая опыты по клонированию живых существ, и проблематика искусственного интеллекта, и многое, многое другое. Речь идет о том, что все эти проблемы, во-первых, охватывают Землю в целом и касаются судеб всего человечества; во-вторых, решение этих проблем может быть в принципе только глобальным, общечеловеческим, всемирным; в-третьих, от решения этих проблем, становящихся все более злободневными и опасными для человека, невозможно уйти, спрятавшись в каких-нибудь укромных уголках Вселенной или создав некий изолированный искусственный оазис вне мировой цивилизации.
Процессы глобализации, охватившие сегодня многие страны, не оставили в стороне и постсоветскую Россию. Контекст глобализации стал особенно явно ощутим в России уже за порогом Миллениума, в XXI веке, и, с точки зрения культурологии, представляется несомненным, что судьбы России и российской культуры в XXI веке будут неразрывно связаны именно с феноменом глобализации. Иначе говоря, тема «Россия в контексте глобализации» может быть интерпретирована как «Россия в XXI веке», и наоборот. В то же время процесс непосредственного «вхождения» России в мировую цивилизацию, в мировое сообщество, а вместе с тем в контекст глобальных проблем современности, развертывающийся на рубеже веков и тысячелетий, имеет свою предысторию, весьма существенную в плане истории и теории культуры.
Прежде всего приходится констатировать, что Русь, Россия и СССР буквально с самого начала своего культурного и политического самосознания мыслили себя отнюдь не на периферии мирового культурно-исторического процесса, а по крайней мере причастными к всемирному целому. Во многом это вызвано самим пограничным положением России между Западом и Востоком, а русской и в целом российской культуры – между культурами европейского и неевропейского типа. Тем самым Россия как культурная область и цивилизация – вольно или невольно – претендовала на «центральное», «связующее» место в мире – между контрастными мирами, претендовала на роль «цивилизационного моста» между Западом и Востоком и брала на себя функцию объединения противоречивых частей единого целого, понимаемого как «мировое сообщество». В то же время это означало, что все противоречия между Западом и Востоком, любые столкновения цивилизационных и культурных интересов западных и незападных цивилизаций так или иначе проходили через российское пространство, становившееся полем борьбы противоположных и взаимоисключающих тенденций мирового развития. Н. Бердяев связывал столкновение двух потоков мировой истории в пограничной зоне великого Востоко-Запада с развитием в границах России цивилизационного катаклизма всемирно-исторической и провиденциальной значимости.
С процессами напряженного диалога Запада и Востока были по-разному, но органично связаны такие переломные в истории России (а вместе с тем, в той или иной степени, и всего мира) события, как Крещение Руси; нашествие монголов и включение Руси в кочевую империю Чингисхана; создание Московского царства, воодушевленного идеей Третьего Рима; Петровские реформы; Отечественная война 1812 г.; Великая крестьянская реформа 1861 г.; русско-японская война, послужившая детонатором русской революции 1905 – 1907 гг.; Октябрьская революция как «увертюра» мировой революции и всемирной победы коммунизма; участие России в первой и второй мировых войнах; кризис советской власти и коммунистической идеологии в СССР на рубеже 1980 – 1990-х годов.
Среди собственно культурных процессов в истории России тоже немало колоритных примеров. Так, русское православие изначально мыслилось не только как равноправная с другими христианская конфессия, но и как высшая форма всемирного христианства. Русское Просвещение понималось как часть общеевропейского и всемирного Просвещения; русские классицизм и сентиментализм, романтизм и реализм, символизм и футуризм были неотделимы от аналогичных явлений за рубежом, а подчас казались опережающими европейские аналоги. Изобретенный Сталиным «социалистический реализм» считался не только главным и единственным творческим методом советской литературы и искусства, но и судьбоносным явлением всей мировой культуры, высшим достижением всемирной художественно-эстетической мысли. Перспективы социализма в России – западно-европейского и «русского», атеистического и христианского, крестьянского и пролетарского – обсуждались неотрывно от судеб социализма в Европе и во всем мире. Споры западников и славянофилов, почвенников и радикальных демократов, народников и марксистов, большевиков и меньшевиков, троцкистов и сталинистов в конечном счете шли вокруг проблемы соотношения всемирного и самобытного в российской цивилизации, в русской культуре, в отечественной истории. Идеи «всемирной отзывчивости» и «всеединства» так же зародились в России, как и, например, концепция «перманентной революции».
Когда Н. Бердяев писал о мессианизме русских, он имел в виду прежде всего стремление русской национальной культуры оказаться в «фарватере» мирового развития и в целом центростремительную тенденцию культурно-исторического пути России. Но при этом Руси-России – в лице ее выдающихся политиков, мыслителей, деятелей культуры – «хотелось» непременно находиться не в арьергарде, не в «хвосте» мировой истории, а в авангарде, т.е. возглавлять ведущие тенденции развития человечества, подавать ему пример, задавать «тон» всемирной истории. Именно в этом смысле Москва, устами старца Филофея, утверждалась в роли «Третьего Рима»; именно Русь считал Юрий Крижанич центром мирового славянства; именно Россию русские славянофилы видели во главе истинного христианства и общечеловеческой нравственности; именно в русской культуре и ее светоче – Пушкине Достоевский усматривал феномен «всемирной отзывчивости».
Когда А. Герцен в порыве ненависти к европейскому мещанству парадоксально заявлял, что Россия уже потому обогнала Европу, что отстала от нее, он имел в виду, что крестьянская община, представлявшаяся Герцену фундаментом будущего социализма и к XIX веку уже не существовавшая ни в одной из европейских стран, приведет Россию к социализму раньше других стран. По-своему верили в российское избранничество и русские народники, отстаивавшие приоритет отечественного крестьянства в мире. На эту же тенденцию, исходя, правда, из других идейных соображений, рассчитывали и те представители русского марксизма, которые уверяли российскую и мировую общественность в том, что именно в России с ее отсталостью (в плане развития капиталистических отношений) отныне находится центр мирового коммунистического движения и источник мировой пролетарской революции. Затем, уже после победы Октября, большевики утверждали, что возможна победа социализма в одной отдельно взятой стране, а именно в СССР, что первое в мире государство рабочих и крестьян подает пример другим странам, только вступающим на путь социализма. Словом, «глобализм» не только никогда не был чужд ценностно-смысловому содержанию и исторической направленности культуры России, но и в каком-то отношении был ей предопределен.
Однако почти в такой же мере был свойствен России с давних пор и «антиглобализм». Что же иное, если не «антиглобализм» своего времени, представляла концепция Москвы как «Третьего Рима», предсказывавшая падение и разложение всему миру, связанному с Римом «Первым» и Римом «Вторым»? Что иное имел в виду Иван Пересветов, противопоставляя латинской праведности святость русских исповедников, соединенную с «турецкой» справедливостью Московского государства? Что иное представлял пафос Ивана Грозного, обличавшего «лютость» Лютера и «невежество» римского попа (Папы Римского), высмеивавшего институт европейского парламентаризма и ограниченность абсолютизма в развитых странах Европы. Своеобразным «антиглобализмом» русских монархов можно объяснить их настойчивое обоснование авторитаризма, деспотизма и крепостничества как специфически российских устоев цивилизации, без которых Россию ожидает хаос, крах идеалов европеизма, торможение и даже приостановление реформ (Петр Великий в его дискуссиях с Лейбницем; Екатерина II – в спорах с Дидро; Николай I – в диалогах с маркизом де Кюстином).
Можно сказать, что российский «антиглобализм» заложен едва ли не в ментальные основания российской цивилизации, в менталитет русского народа. Идея «своего», особого исторического пути, отличного от европейского. Социальное и культурное «охранение», т.е. стремление любой ценой сохранить свое национально-культурное своеобразие и многообразие, в том числе и то, которым не подобало бы хвалиться, нередко чреватое отсталостью, дикостью (крепостное право, крестьянская община, «русский социализм», «коллективизация», российский неустроенный быт и неразвитое коммунальное хозяйство и пр.). Обоснование исключительного национально-культурного своеобразия, противостоящего европейскому рационализму и прагматизму и основанного на душевной теплоте, сердечности, отзывчивости. Противопоставление русской «соборности», коллективности западно-европейскому индивидуализму и эгоизму; российского бескорыстия, энтузиазма, нерасчетливости и широты – западному корыстолюбию, буржуазному частному предпринимательству, рынку, царству «чистогана», отношениям «купли-продажи». Подобные примеры идейной и мировоззренческой конфронтации России «развитым» мировым державам и раньше, и сегодня видятся именно в одном контексте со всеми антиглобалистскими выступлениями в современном мире.
Наблюдения за современными социальными и культурными процессами в мире, так или иначе связанными с глобализацией и антиглобализацией, наводят на мысль, что именно в России, начиная едва ли не с Древней Руси, эти процессы получили свое самое раннее и самое оформленное развитие. Конечно, прежде всего приходит на ум полемика западников и славянофилов 30-60-х гг. XIX века, которые достаточно ярко и резко выражают тенденции, аналогичные современным глобализму (западники) и антиглобализму (славянофилы). Если западники отстаивали приоритеты социального и культурного развития Западной Европы, полагая их всеобщими, выражающими тенденцию мирового исторического развития (что отвечает и интересам отстающей России, и другим странам и культурам, в культурном и цивилизационном отношениях опаздывающим), то славянофилы, отстаивая интересы национально-культурной самобытности славян, в том числе и русских, исходили из идеи дифференцированного развития различных культур, каждая из которых имеет по сравнению с другими свои преимущества и свои недостатки, несводимые к «единому знаменателю» мировой цивилизации.
