Схема 48. Этногенез российской культуры

Принцип, впервые описанный С. Аверинцевым применительно к материалу ранневизантийской культуры, заключается в том, что в культуре складывается единство противоположностей, дополняющих друг друга в рамках системы и гарантирующих равновесие своим взаимоупором, т.е. сбалансированным противоборством противоположностей, парадоксальным стремлением «соединить несоединимое», свести воедино «особенно контрастные крайности». Подобный принцип хрупкого баланса взаимоисключающих сил оказывался действенным не только во взаимоотношениях противоречивых этнокультурных традиций, но и в межконфессиональных отношениях (язычество – христианство; христианство – ислам; ислам – язычество); в правовых отношениях (обычное право – административное право, гражданское и т.п.), в культуре повседневности и быта. Однако этот принцип «сдержек и противовесов» был не только источником межэтнических, межкультурных и межконфессиональных конфликтов в общероссийском культурно-историческом контексте, но и способствовал формированию единого смыслового пространства России, в котором разные в этническом отношении культуры становились взаимодополняющими факторами цивилизационного развития.

«Взаимоупор» как социокультурная категория оказывается незаменимым в тех случаях, когда должны быть соединены принципиально несовместимые ценности, нормы, традиции. Невозможность достижения условного компромисса между смысловыми полюсами культуры и определения «срединной» (медиативной) области нейтральных значений приводит к формированию структур, устойчивость которых обеспечивается оппозицией и противоборством взаимоисключающих тенденций. Восточно-западный синтез русской культуры был еще сложнее и драматичнее, нежели ранне-византийский, поскольку он возник на еще более трудном «перекрестке» – византийской и кочевнической (тюрко-монгольской) традициях, в их наложении на исконный восточно-славянский субстрат, осложненный мощной финно-угорской составляющей.

Однако «взаимоупор» не был единственным механизмом аккультурации, интеграции различных этнокультурных компонентов российской культуры в единое «поле» синтетической ментальности. Этнокультурный синкрезис складывался не только в результате встречного движения и смыслового противостояния этносов. Для евразийских народов европейской России исходным материалом интегративных процессов культуры были языческие представления, верования, обряды, близкие у народов с различным этногенезом (календарный цикл, культы плодородия и т.д.). Все образы и концепты языческой архаики так или иначе были связаны с одушевлением окружающей природы, повседневной и подчас бытовой магией, представляя собой причудливую смесь зооморфизма и антропоморфизма, стихийности и произвола, детерминированности и случайности.

Важнейшей подоплекой длительного сохранения традиционной культуры у смежных этносов и осуществления межкультурных взаимодействий в территориально едином культурно-смысловом пространстве был общинно-родовой образ жизни соседних народов, чрезвычайно устойчивый по отношению к потенциальным модернизациям того или иного рода. Характерно, что «взаимоупор» всех традиционных культур по отношению к любым модернизационным процессам был гораздо сильнее, чем «взаимоупор» соседних этносов по отношению друг к другу. Мультикультурализм традиционного общества был спонтанным, аморфным, а потому чрезвычайно устойчивым относительно внешних потрясений.

Единство России как полиэтнической цивилизации исторически осуществлялось как бы вопреки национально-языковым, конфессиональным, художественно-эстетическим, бытовым, этнопсихологическим и другим особенностям населяющих Россию народов: на первый план исторического действия и самосознания выходили государственные, политические, социокультурные, просветительские и другие проблемы, объединявшие этносы и национальности Российской Империи, Советского Союза и Российской Федерации общей исторической и цивилизационной судьбой. Соответственно судьбы отдельных народов и культур на протяжении всей истории России отходили на второй план по отношению к общецивилизационным целям и задачам страны, носившим надэтнический, межкультурный, а подчас и всемирно-исторический характер. Соответственно и характер межкультурных коммуникаций в смысловом пространстве империи не мог не носить по преимуществу интегративные, центростремительные функции (что предполагало подспудное развитие тенденций дезинтегративных, центробежных, потенциал которых накапливался в стране).

Цивилизационный кризис, разразившийся после краха тоталитарного режима и развала СССР как единого многонационального государства в 90-е годы XX века, заполнил культурное и образовательное пространство России деструктивными и дифференцирующими процессами, поставившими единство российской цивилизации под вопрос. Социокультурные проблемы и принципы, составлявшие общий «каркас» исторического развития разных, подчас вовсе не совместимых между собой народов и их культур, оказались исторически «снятыми», дискредитированными, утратившими свою актуальность (социалистические преобразования, формирование «новой исторической общности» единого советского народа, идеалы коммунистического воспитания, принципы коллективизма и тоталитарности). Вместе с ними ушли модели, общие для нескольких национальных культур, входящих в российскую цивилизацию. Лишенная концептуальных (общецивилизационных, социокультурных, социально-политических и т.п. «скреп», мозаичная в этнокультурном отношении цивилизация немедленно начала рассыпаться на этнокультурные смысловые блоки, воспринимавшиеся носителями разных культур как составляющие отличных друг от друга цивилизаций (исламской, буддийской, западно-европейской, евро-атлантической, урало-манчжурской и др.).

Ослабление социокультурных компонентов, связующих этнически различные культуры в цивилизационное целое (в своем генезисе тоталитарное и имперское), привело к тому, что ядерными конструкциями цивилизации стали этнокультурные компоненты (геополитические, ментальные, конфессиональные, языковые, этнопсихологические и т.п.). Посттоталитарное и постимперское развитие многонациональной цивилизации с необходимостью повлекло за собой пробуждение и интенсивный рост этнического и национального самосознания, стремление к самоопределению еще недавно задавленных наций, народностей и их культур, рост национальных и этнокультурных интересов, постоянно перерастающих в интересы конфессиональные и политические. В новых исторических условиях распада СССР, а в «снятом» виде – и Российской Федерации усилился импульс центробежного, дифференциального развития национальных культур и новых цивилизационных тяготений, например, по конфессиональному или этногенетическому принципу.

Однако этот процесс далеко не во всем оказался модернизационным. В ряде случаев неизбежным стал откат больших и малых этносов (особенно малых!) назад, к архаичным, во многом исчерпавшим себя, исторически «снятым» и уже некогда пройденным моделям. Закономерным стало и возвращение этносов к задачам ретроспективного цивилизационного развития, к реставрации ценностей и традиций доиндустриального периода, свойственных традиционным этническим культурам. Феномен «цивидизационной ностальгии», в свою очередь, породил антимодернизационные тенденции «попятного» культурно-исторического развития – к истокам той или иной этнической культуры и моноэтнической цивилизации.

В результате этнокультурные процессы, в том числе затрагивающие не только научные, художественные, религиозные аспекты этнических культур, но также и образовательную и воспитательную сферы, приобрели во многом характер выраженного этноцентризма и национализма, т.е. обнаружили в себе разрушительные тенденции культурно-цивилизационной дезинтеграции и децентрализации. В прежде едином смысловом пространстве (культурно-историческом, политическом, социальном, цивилизационном, образовательном) быстро расцвели установки на автономизацию, национальную и этнокультурную идентичность, а в перспективе – сепаратизм; на первый план национально-культурной жизни вышли дифференцирующие (а не интегрирующие) факторы, центробежные (а не центростремительные) стимулы социодинамики культуры.

В результате единое полиэтническое культурное пространство исподволь расчленяется на этнокультурные, а затем и этносоциальные, этнополитические блоки, проводящие собственную – сначала по преимуществу изоляционистскую – культурную, образовательную, научную политику, а затем начинающие осуществлять культурную, конфессиональную и политическую интеграцию – в рамках иных цивилизационных конфигураций. При этом интегративными факторами цивилизации на этом этапе выступают по преимуществу этнически окрашенные смысловые компоненты – языковые, графические, конфессиональные, ментально-традиционалистские, художественно-эстетические и т.п. Национальное образование также приобретает этноцентристскую направленность, фактически стимулируя выход того или иного этноса или народности из состава российской цивилизации и присоединение к какой-либо иной цивилизации, сложившейся на конфессиональной (как исламская, буддийская) или хозяйственно-экономической и политической основе (как Западная Европа и США).

Конструктивные тенденции исторически более ранних и ментально более глубинных механизмов культурной интеграции оказываются во многих случаях в цивилизационном отношении более сильными и привлекательными, нежели поверхностные социально-политические, а подчас и экономические связи регионов прежнего государственного (имперского и тоталитарного) единства. На месте единого социокультурного пространства возникают многочисленные этнокультурные подпространства, связанные между собой в принципиально иные, нежели имперская, конфигурации, причем межрегиональные связи становятся более важными и устойчивыми, нежели связи между периферией и центром. Более того, политическая апелляция к таким понятиям, как «патриотизм», «державность», «государственность», приобретает чисто идеологическое, пропагандистское звучание и не выходит за рамки манипуляций общественным мнением. Тем более существенно, что эти понятия легко переносятся с почвы имперской на почву региональную или этническую. И тогда они начинают звучать со смыслом культурной или политической автономизации и сепаратизма, поскольку патриотизму может придаваться этнический или национальный смысл, а приоритет государства может пониматься как задача национального или этнического суверенитета (актуального или потенциального), как стимул этнополитического развития, исходящий из отдаленного прошлого или желанного будущего.

Между тем подспудно развивающиеся культурно-дифференциальные процессы постепенно и последовательно разрушают смысловое единство культурного и цивилизационного пространства, которое сохраняется в значительной мере как номинальное и виртуальное. Нужно отдавать себе отчет в том, что эти процессы нарастающей культурной дифференциации и этнокультурной интеграции (в противовес прежней – политической, социальной, государственной) носят в своей основе необратимый, объективно-исторический характер и не могут быть остановлены, обращены вспять или направлены в иное, субъективно более благоприятное для политиков русло ни военными, ни политическими, ни даже экономическими средствами. Этнокультурная доминанта начинает превалировать над социокультурной; национальный менталитет в основании цивилизации вытесняет более абстрактную интернационалистскую или космополитическую ментальность.

Однако процессам нарастающей этнокультурной дифференциации и дезинтеграции можно и необходимо реально противопоставить какую-либо интегративную доминанту, носящую надэтническую или межэтническую семантику. В противном случае процессы распада и взаимного отчуждения смежных культур и народов продолжатся с новой силой на всем образовательном и культурном пространстве России, в том числе средствами национального образования. Это тем более актуально, что процессы культурной и экономической, политической и военной интеграции в мире объективно нарастают (объединение Европы, тенденции атлантизма и глобализма, антитеррористический фронт и т.п.).

Следует отдавать себе отчет, что приобщение «малых» народов и этносов (в том числе входящих в состав Российской Федерации) непосредственно к всемирно-историческому единству человечества столь же маловероятно, как и создание собственной цивилизации на основании самоопределения того или иного титульного этноса. Вхождение в «мировую цивилизацию» возможно лишь через осознанное и мотивированное приобщение к большим локальным цивилизациям. Таким образом, вопросы (применительно к российским проблемам) заключаются в том:

¨ является ли Россия отдельной цивилизацией или конгломератом эклектически и спонтанно соединившихся осколков других цивилизаций?

¨ является ли «полицивилизационность» России фактором генетическим или конститутивным, исторически преходящим или константным?

¨ возможна ли беспроблемная смена типа цивилизации или беспрепятственный переход из одной цивилизации в другую малыми этносами и народностями?

¨ может ли длительный исторический период пребывания в лоне определенной цивилизации культурно «забываться» и «изживаться» тем или иным этносом или народностью?

Наиболее значительные по результатам наблюдаемых трансформаций – глобальные факторы, вызванные процессами становления информационной цивилизации и формированием постиндустриального общества одновременно в различных регионах земного шара (информатизация общественных и культурных процессов, компьютеризация общественного производства, виртуализация реальности, глобализация средств массовой коммуникации и т.п.). Совокупное действие этих факторов содействует интеграции культуры и гуманитарного знания и соответственно гуманитарного образования (языкового, исторического, литературно-художественного, художественно-эстетического, социального, правового и экономического).

Однако одновременно с интегрamивными факторами в современной культуре и образовании продолжают действовать факторы, дезинтегрирующие человечество и мировую культуру: социально-политические, этнокультурные, конфессиональные, экологические и др. Действие подобных факторов чревато вспышками проявлений национализма и экстремизма (включая терроризм), фанатизма, конфронтационности, ведущим к обострению конфликтов на национальной, религиозной и политической почве, что не может не привести к дезинтеграции культурно-образовательного пространства в полиэтнических, мультикультурных государствах, к каковым относятся наряду с большинством постсоветских стран и Россия, и Украина, и Латвия, и Казахстан, и другие постсоветские государства.