Лекция 32. История как фактор культуры России

 

Историю России и неотрывную от нее историю культуры – русской и российской – отличают постоянно воссоздаваемая неустойчивость, нестабильность общественной системы, несбалансированность социальных реалий и культурных значений, их непрерывная изменчивость, текучесть, а потому непредсказуемость. Можно вести речь о преимущественно дискретном характере социокультурной истории России. Выдающийся мыслитель XX века Н. Бердяев в своей знаменитой работе «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937) писал что история русского народа развивается через «прерывность» и «изменение типа цивилизации». В русской истории, по его убеждению, не существует «органического единства». Бердяев насчитывал в истории России пять «разных Россий»: Русь киевскую, Русь монголо-татарскую, Россию московскую, Россию петровскую, императорскую и, наконец, советскую Россию.

Бердяев был прав, когда выделял в российской истории несколько резко отделенных друг от друга периодов и чередование «разных Россий», понимаемых метафорически – как смена разительно отличающихся друг от друга культурно-исторических парадигм или стилей культуры. Однако сегодня очевидно, что и эти пять культурных систем не исчерпывают российской истории: наряду с советской Россией была и русская эмиграция (русское зарубежье), представлявшая собой принципиально иную парадигму; после «перестройки» и распада СССР, начиная с 1991 г., мы ведем отсчет посттоталитарной истории России, или «постсоветского» периода отечественной истории; эпоха Серебряного века (рубеж XIX – начало XX веков), по мнению многих современников, в том числе и по представлениям самого Бердяева, составляла особый стиль культуры, отличный от культуры императорской России (сегодня это тем более очевидно). Понятно, что Россия Смутного времени (включая весь XVII век) также выпадает из культуры Московской Руси; Русь дохристианская, языческая существовала, пусть и весьма аморфно, до Киевской Руси и составляет также отдельный (первичный) период русской истории.

Таким образом, мы насчитали уже десять, т.е. ровно вдвое больше культурно-исторических парадигм в истории отечественной культуры, нежели это предполагал Бердяев, что чрезвычайно много для одной культуры, даже прожившей более одиннадцати веков (истоки языческой Руси теряются в доисторической глубине и не могут быть датированы с какой-либо определенностью). Тем более невероятно, чтобы в рамках одной национальной социокультурной истории наблюдалось бы от 5 до 10 разных типов цивилизаций; возможно следует говорить о нескольких различных модификациях (фазах) одной цивилизации. По-видимому, и бердяевское суждение об «изменении типа цивилизации» необходимо понимать не как утверждение перманентной смены типов цивилизаций одной народностью или этнической общностью, но как констатацию самой изменчивости типа цивилизации, ее внутреннего динамизма как важного типологического признака.

Несомненно, что каждый из перечисленных Бердяевым пяти периодов резко отличается от предыдущего и последующего и характеризуется социокультурным своеобразием и внутренним единством. Переход же от одного замкнутого в себе социокультурного этапа к последующему в большинстве случаев оказывается невозможным как постепенный, эволюционный путь: это каждый раз резкая, внезапная «ломка» целостной и единой социокультурной системы (для ее обозначения принят сегодня термин «парадигма») или, сказать иначе, своего рода революционная смена культурно-исторических парадигм. Однако в трех случаях переход российской цивилизации от одной эпохи к другой (от Древней Руси к Новому времени; от классического периода русской культуры к Новейшему времени; от советской к постсоветской эпохе) потребовал отдельных переходных периодов, довольно длительных и драматических, по сути, происходивших в это время социокультурных процессов, составивших отдельные парадигмы. Об этом ниже пойдет речь особо.

По существу, вся история России и русской культуры претерпевала многочисленные поворотные пункты, точнее – ломки социально- и культурно-исторического процесса. Происходившие при этом смена ценностно-смысловых систем и стилевых принципов культуры (культурно-исторических парадигм), изменение самого типа цивилизации, происходившее толчками и готовившееся внешне незаметно, подспудно, были по сравнению с иными типами цивилизаций особенно резкими и глубокими (что и давало основание Бердяеву говорить об «изменении типа цивилизации»); однако тип российской цивилизации на самом деле не менялся, но находился в процессе непрерывного становления, эволюции, а потому не оставался неизменным; однако дискретность цивилизационного развития была слишком очевидной, чтобы оставаться незамеченной как особенность российской истории.

В истории русской культуры и российской цивилизации таких «ломок» культурно-исторической парадигмы было более четырех (между «пятью Россиями»):

1) Крещение Руси и создание восточными славянами централизованного государства;

2) завоевание Руси монголами;

3) создание Московского царства и утверждение русского самодержавия;

4) смута и кризис российской государственности;

5) религиозный раскол и начало «Петровских реформ»;

6) осуществление крестьянской реформы (отмена крепостного права);

7) русская революция 1905 – 1907 – 1917 гг.;

8) «Великий перелом» 1929 г. – сталинский «термидор» (начало советского тоталитаризма);

9) «оттепель» – осуществление первых либерально-демократических реформ;

10) август 1991 г. – крушение тоталитарного режима, начало распада СССР и постсоветской эпохи.

Нетрудно заметить разрушительный, даже катастрофический характер каждой из перечисленных социокультурных «ломок», имевших далеко идущие культурно-исторические последствия (помимо последствий социальных и политических), но и их взаимопротивоположную направленность: Крещение Руси и религиозный раскол; порабощение Руси Ордой и самоутверждение Московского царства; антикрепостническая реформа и сталинская коллективизация; социалистическая революция 1917 г. и «вторая русская революция» 1991 г.; создание Петром I Российской Империи и крах советской и постсоветской империи на рубеже XX и XXI веков. Все эти взаимоисключающие исторические тенденции придают социокультурной динамике России особенно противоречивый, напряженный и драматический характер, требующий своего научного осмысления и корректного объяснения. Общие закономерности социодинамики культуры получают на материале русской истории свое особенное, неповторимое воплощение.

Для понимания причин и характера происходивших в истории отечественной культуры резких смен социокультурных парадигм необходимо в каждом отдельном случае внимательно проанализировать возникающие в переломные моменты истории состояния социокультурной неполноты, взаимного несоответствия социальных предметов и культурных значений, порождающие глубокие и нередко неразрешимые противоречия, ведущие к общественно-исторической нестабильности, политической и ценностно-смысловой неустойчивости. Изучение социокультурных противоречий, выступающих в качестве движущих причин культурно-исторического развития, в отношении России и русской культуры исключительно важно.

Принципиальное значение для понимания социокультурных противоречий национальной истории культуры приобретают противоречия между социальными и культурными явлениями, случаи взаимного несоответствия между социальными предметами и их культурными значениями (оцениваемые с различных мировоззренческих позиций); культурные смыслы и оценки взаимоисключающей идейной и политической направленности. Многие из таких «перечащих» социокультурных несоответствий возникают в результате наложения друг на друга двух (или даже нескольких) культурно-исторических этапов, противоречивого сосуществования во времени и пространстве социальных и культурных явлений, генетически восходящих к различным историческим периодам и фазам развития культуры и общества (социокультурная многоукладность и т.п.). Характерными в истории отечественной культуры, например, являются столкновения домонгольских и послемонгольских, допетровских и послепетровских, дореформенных (1861) и пореформенных, дореволюционных (1917) и послереволюционных, советских и постсоветских социокультурных норм.

Нередко культурно-исторические парадигмы в русской истории действительно наслаивались друг на друга: один этап еще не завершился, в то время как другой уже начался. Будущее стремилось осуществиться тогда, когда для этого еще не сложились условия, и, напротив, прошлое не торопилось ухолить с исторической сцены, цепляясь за традиции и укорененные в обществе нормы и ценности. Подобное историческое наслоение этапов, конечно, встречается и в других мировых культурах – восточных и западных, но в российской цивилизации оно становится постоянной, типологической чертой: язычество в Киевской Руси сосуществует с христианством; традиции Византии в Московском царстве переплетаются с монгольскими новациями; в петровской России резкая модернизация сочетается с глубоким традиционализмом допетровской Руси; в советское время глубоко укорененный в традициях западно-европейской культуры марксизм соединился с российским почвенничеством и религиозным фундаментализмом, породив в результате чудовище сталинского тоталитаризма. Периоды параллельного сосуществования (соположенности) сменяющих друг друга этапов и соответствующих культурно-исторических парадигм длились в российской истории подчас не десятилетия, а века. При этом можно заметить, что тенденции культурно-исторического развития России то и дело опережали цивилизационные, вступая с ними в неразрешимые противоречия или в трудно объяснимые альянсы. Особенно заметно это в переходные эпохи – в XVII веке (от средневековья к Новому времени), в до- и послереволюционные периоды в XX веке (от империи к тоталитаризму), в конце XX – начале XXI веков (от тоталитаризма к демократии).

Как бы ни отличались друг от друга относительно законченные, замкнутые в себе парадигмы российского культурно-исторического опыта, между ними есть нечто общее, узнаваемое. Сколько бы ни насчитывалось «Россий» в истории отечественной культуры, – это именно история российской, а не какой-либо иной культуры, несмотря на всю несомненную ее «прерывность», дискретность, несмотря на все свои резкие, подчас весьма драматические «разрывы». Здесь представляется особенно важным осмысление типологически сходных культурно-исторических ситуаций (методом аналогий, при помощи средств историко-типологического анализа и культурологической компаративистики) и, далее – построение гипотез наиболее вероятных тенденций их внутреннего развития и разрешения по сходным или близким сценариям.

Специфика культурной истории заключается в том, что, во-первых, культурное время обратимо и в истории культуры мы можем свободно перемещаться вдоль по оси времени вперед и назад или одновременно пребывать в нескольких культурных эпохах (что особенно характерно для культурологии); во-вторых, культурные явления и процессы принципиально неверифицируемы и в этом отношении мифологическая или религиозная картины мира оказываются равноправными не только между собой, но и в принципе сопоставимыми с научной и художественной картинами той же эпохи или других эпох. В-третьих, и здесь это для нас особенно важно, между разными культурными эпохами, в том числе весьма далеко отстоящими друг от друга, можно наблюдать определенное ментальное и ценностно-смысловое сходство, а значит, прослеживать культурно-историческую преемственность и периодичность повторяемости.

Так, несомненно, деспотическое правление Ивана Грозного («Царство террора», по удачному выражению Р. Скрынникова) имеет явные черты социокультурного сходства с эрой «Петровских реформ» и сталинским «термидором» 1930-х гг. (вкупе с насильственными процессами индустриализации, коллективизации и разгулом «Большого террора»). Не требуется особых интеллектуальных усилий для того, чтобы обнаружить определенное «сродство», типологическое сходство между эпохами Смутного времени; постпетровских событий XVIII века (бесконечной череды дворцовых переворотов, ожесточенной борьбы за власть, множества служебных и хозяйственных злоупотреблений, экономического спада и т.п.); всего происходившего в революции 1917 г. и последующей гражданской войне («Красной смуте») и, наконец, современного «обвала» тоталитарного режима «советской империи, начавшегося в августе 1991 г. и до сих пор продолжающегося в политике, экономике, межнациональных отношениях, культуре, идеологии, психологической атмосфере и пр. Еще одну череду культурно-исторических аналогий демонстрирует сопоставимость эпохи екатерининского «либерализма», александровских реформ начала XIX века, эры «шестидесятничества» в середине XIX века, нэпа в 1920-е гг., «оттепели» в середине XX века и «перестройки» в конце 1980-х гг. – периодов, характеризующихся небывалым, по российским представлениям, расширением духовных свобод и культурного плюрализма, сопровождающихся время от времени гневным «огрызанием» властей на уж слишком распустившихся «инакомыслящих» (от Радищева с Новиковым до Б. Пастернака, И. Бродского и А. Сахарова с А. Солженицыным).

Все эти легко прослеживаемые аналогии наглядно характеризуют «пульсирующий» характер российской истории (как на уровне собственно культурных, так и общецивилизационных процессов): периоды невыносимого социального давления, «сжатия», централизации (в формах государственного деспотизма и терроризма, безудержного насилия, выступающего как средство тотального порядка и принудительной жесткой организации во всех сферах материальной и духовной жизни государства) сменяются периодами «разрежения», расслабления, превалирования центробежных тенденций, распада государственной целостности и социокультурного единства (либо в формах культурного многоголосия, либо – социальной анархии, бунта, стихии «вольницы», криминального беспредела и финансово-экономического коллапса). Сопоставление и сравнительное изучение ситуаций беспорядка, хаоса, «смуты» позволяет с большой степенью очевидности представлять наиболее вероятные сценарии развития политико-экономических и социокультурных процессов на переломных этапах отечественной истории, прогнозировать пути выхода из кризиса и самую возможность преодоления или хотя бы смягчения хаоса, общественной стабилизации, достижения социокультурного равновесия или по меньшей мере исчерпания деструктивной энергии общества.

Как отмечал Ю. Лотман, русская культура характеризуется постоянной сменой периодов, для которых свойственна «равновесная структура», – эпохами бурного культурного развития и непредсказуемого исторического движения, когда равновесие в принципе нарушено. Периоды «равновесных структур» субъективно приписывают себе центральное место в культурном универсуме и некритически оценивают свой потенциал – в духе национально-исторического, религиозного или культурно-политического мессианизма. Неравновесные, динамичные эпохи помещают себя в пространстве семиотической и культурной периферии мировой культуры, они склонны к заниженным самооценкам, страдая своего рода «комплексом национальной неполноценности», и отмечены стремлением к «обгону» культурного центра, который предстает амбивалентно – и как притягательный (эталонная матрица, пример восхищения и подражания), и как потенциально опасный и враждебный (агрессия, аннексия, подавление самобытности извне).

Так, к «равновесным структурам» в русской истории относятся эпохи начальной Киевской Руси, Московского царства, русской классики XIX века, советская эпоха (особенно сталинский ее период); напротив, «неравновесные структуры» представляют Древняя Русь накануне и в период Крещения, Русь накануне монгольского завоевания и под ордынским игом, Россия накануне, во время и после «Петровских реформ» (XVIII век), Серебряный век и послереволюционные 20-е годы XX века, постсоветская эпоха (начиная с «перестройки»). Преобладание то центростремительных, то центробежных тенденций в обществе и его культуре, чередование эпох с преимущественно централистскими интенциями и эпох, рефлексирующих свою периферийность, строгой периодичностью выражает раскачивание «цивилизационного маятника», пульсацию культурно-цивилизационного развития нации.

Исторически сложившийся на протяжении тысячелетней истории России с ее постоянными «взрывами», «ломками», «скачками» и «перерывами постепенности» менталитет русской культуры отличается особой, даже, можно сказать, принципиальной противоречивостью, двойственностью, амбивалентностью. Это противоречивое единство культуры, не имеющей «середины» и тяготеющей во всем к взаимоисключающим крайностям, с одной стороны, отразило (а в чем-то и предопределило, обусловило) каждый раз воспроизводящуюся, глубоко укорененную социокультурную нестабильность, непредсказуемость развития событий, выражающуюся в «колебании» от одной крайности к другой («эффект маятника») – явления, связанные с евразийской пограничностью русской культуры.

С другой стороны, именно такая «двусоставность» и амбивалентность каждого значимого явления русской культуры и российской цивилизации, самого культурного «ядра» России открывала перед русской культурой (и российской цивилизацией) неисчерпаемые возможности гибкого, почти мгновенного приспособления к самым резким (вплоть до взаимоисключающих) изменениям в развитии социально-исторической действительности, ко всевозможным общественным катастрофам и взрывам – революциям и гражданским войнам, террору и деспотической форме государственного правления, инокультурным влияниям и международным, межнациональным конфликтам, религиозному и атеистическому фанатизму и нравственно-политической индифферентности. В этом отношении очевидная дискретность исторического развития русской культуры и ее потенциальная «расколотость», пресловутая «широта», способность «вместить» даже коренные противоположности в рамках единого смыслового целого – явления взаимообусловленные, постоянно поддерживающие друг друга: первое – в диахронии русской культуры, второе – в синхронии.

Тысячелетняя история русской культуры убедительно свидетельствует: сущность национального менталитета русской культуры заключается именно в двусоставности ее ядра, являющего собой буквальное «единство противоположностей», или, может быть, «раздвоение единого». При этом каждая из «половинок» противоречивого целого – на любом этапе исторического развития русской культуры – утверждается за счет постоянного противоборства (диалога, полемики, состязания, спора, идейной конфронтации, а подчас и прямо бескомпромиссной войны) со своей противоположностью; без этой борьбы, критики, обличения, перманентного спора теряет смысл само существование каждого из двух противостоящих друг другу полюсов: они взаимодополнительны по отношению друг к другу, победа одного равносильна его поражению в борьбе, так как нарушает равновесие всей бинарной системы, расшатывает баланс сил, что и приводит к катастрофическим последствиям для целого, утрачивающего необходимую для своего «жизнеобеспечения» полноту.