Схема 1. Строение восточно-славянской мифологии

Включает в себя 3 уровня мироздания:

1) верхний – космические (небесные) силы;

2) средний – покровители людей, их семейной и хозяйственной жизни;

3) нижний – хтонические силы (идущие из недр Земли, подземного мира).

Языческая мифология восточных славян была еще крайне несистематизированной, расплывчатой, неустойчивой; их функции часто переплетались между собой и многократно дублировали друг друга. Например, культ солнца так или иначе ассоциировался и с Хорсом (солнце-светило), и с Дажьбогом (тепло, поддержание жизни), и со Сварогом (небесный свет и огонь), и с Ярилой, воплощавшим жар весеннего возрождения природы и любовной страсти, зачатия, плодородия, и с Купалой (божеством летнего солнцестояния), и с Колядой (божеством зимнего поворота солнца на весну). Плодородие природы связывалось с властью не только Ярилы и Купалы, но и Мокоши, Белеса, Дажьбога, возможно, Семаргла. Семью и брак оберегали, кроме Мокоши, первопредок (пращур) Чур, Род и Рожаницы – Лада и Леля (Лель).

Все эти представители так называемой высшей мифологии славян (верховные божества, олицетворяющие важнейшие природные, космические стихии) находятся между собой в совершенно неопределенных отношениях. Неясны их семейные и родственные узы; не очень понятно распределение между ними функций; практически неизвестны никакие мифологические сюжеты с участием славянских языческих божеств, и о многих из них исследователям приходится лишь догадываться, апеллируя к археологическим, лингвистическим данным или к мифологической компаративистике. Только в отдельных случаях удается реконструировать условный мифологический сюжет – вроде основного мифа о громовержце-змееборце, высвечивающего в соперничестве Перуна и Белеса из-за жены Перуна Мокоши или обладания стадом небесных коров, которые Белес украл у Перуна (ср. борьба Зевса со змеем Тифоном или христианское «представление о сражении св. Георгия Победоносца о Змие»).

И причина этого заключается не только в том, что после Крещения Руси языческие сюжеты были вытеснены, забыты или соединились с христианской мифологией, – по существу, они еще окончательно и не сложились в какую-либо каноническую версию, рассыпаясь по бесчисленным местным вариантам общеславянского мифа. Еще важнее, что славянская мифология существовала не столько в вербализованном виде, т.е. в форме сказаний, эпических песен, космогонических повествований, словесного искусства и предфилософии, сколько жила практически – в обрядах и ритуалах, в образе жизни, в первобытной магии, в действиях и поступках людей, в природном календаре. Славянская мифология была аморфной дорефлексивной стихией и потому была самой жизнью, а не способом ее понимания, осмысления, объяснения – в сознании людей, в отражающих его текстах.

Гораздо более важную роль, чем высшая мифология, в жизни древних славян (и не только славян) играла низшая мифология, буквально везде окружавшая человека – дома, в лесу, у реки или озера, в поле, на болоте и т.д. Это домовые, лешие, водяные, полевые, русалки, вилы, кикиморы, банники, навьи и берегини, мары и моры, лихорадки и т.п. Одни из них покровительствуют человеку, оберегают его (домашние духи во главе с домовым, вилы, берегини), другие же, как правило, вредят или губят (водяные, лешие, русалки, мары и моры, лихорадки и др.), насылая болезни, заманивая в непроходимую чащу или болото, «заблуждая» человека – в прямом и переносном смысле. Однако более всего всех представителей низшей мифологии характеризует их амбивалентность по отношению к человеку: если их рассердить, обидеть, задеть, то они мстительны и враждебны, если же их задобрить, упросить, принести им жертвы, они становятся добродушными, отзывчивыми, помогают человеку или, по крайней мере, не вредят ему.

Человек может поладить с кикиморой, угощая ее папоротником, заговаривая, хваля и благодаря ее, и она становится помощницей по дому: ухаживает за малыми детьми, помогает по хозяйству, прядет по ночам, перемывает посуду; если же хозяйка нерадива, ленива, кикимора вредит, пугает, щекочет. Можно уберечься от злых навий, приглашая их помыться в бане или оставляя для них пищу. При хорошем отношении к человеку леший или водяной могут открыть ему клады, указать на лучшие места охоты и рыбалки, вывести из лесной чащи, оградить от опасного омута. В других же случаях духи леса, реки, болота безжалостны к оказавшимся в их владениях людям – они их заманивают, топят, заводят в непроходимую глушь, из которой невозможно выбраться. Самое же характерное для низших сверхъестественных сил, окружающих человека и наполняющих его жизнь, – это забавы и проказы, которым они предаются, развлекаясь, причем часто не со зла, а в шутку.

Так, даже покровитель дома – дедушка-домовой – может спрятать какую-нибудь нужную вещь и долго ее не отдавать, шуметь и стучать по ночам, пугая жильцов, мучить домашних животных (кроме собаки и козла), заплетать лошадям гриву в колтун или вгонять их в мыло, душить спящих во сне, наваливаясь на них, и даже привести дом и его хозяина к разорению. В. Даль замечал, что домовой не только дух-хранитель, но и обидчик дома. Поэтому домового, как и остальных «духов повседневности», нужно ублажать: кормить (оставляя хлеб и соль, горшок каши, молоко, табак), заговаривать. Амбивалентность домового проявляется и в его способности косвенно предсказывать счастливые и несчастливые события (стоны, оханья, прыжки, песни, прикосновение ночью мохнатой и теплой лапой – к добру либо голой, холодной – к несчастью).

Важно отметить, что низшая мифология, практически неотличимая от восточно-славянской, характерна для большинства этносов, проживающих на территории Восточно-Европейской равнины и в других населенных частях нашей страны. В частности, похожих мифологических персонажей мы встречаем у тюрков (современных татар, башкир, чувашей) и финно-угров (удмуртов, марийцев, мордвы, коми, хантов и манси). Это означает, что низшая мифология восточных славян (и соседних с ними народов других языковых семей) еще более древняя, архаичная, а потому общая как для индоевропейцев, так и для иных этноязыковых общностей (т.е. носит ностратический характер). Таким образом, связь между восточными славянами и соседними этносами была обусловлена не одними природно-хозяйственными факторами, но и мировоззренческими, религиозными: у народов, совместно населявших Восточно-Европейскую равнину, – славян, тюрков и финно-угров – была, по своей сути, во многом общая архаичная мифология.

Сложная, многоуровневая, внутренне противоречивая система этой мифологии была приспособлена к повседневной жизни людей: обращение к высшим силам было эпизодическим, приуроченным к глобальным процессам, природному календарю, праздничным ритуалам, посвященным силам плодородия и циклам возрождения (умирания) природы; поэтому высшие силы были предельно отчуждены от потребностей и интересов основной массы населения и постепенно были забыты или вытеснены христианскими представлениями и образами. В повседневной же жизни, переполненной непредсказуемыми случайностями, господствовали низшие силы, которые были всегда рядом и нуждались в постоянном общении на бытовом, обыденном уровне.

Простейшей, доступной формой взаимодействия с силами низшего порядка была первобытная магия, к которой прибегал практически каждый взрослый житель Русской земли; хотя в каждом селении были свои «профессионалы» – ведьмы и колдуны, знахари, ворожеи, специализировавшиеся на заговорах, заклятиях, призываниях и предупреждениях, насыланиях этих сил и ограждении от них. Таким образом, человеку принадлежала в известной мере активная роль во взаимоотношениях со сверхъестественными существами славянской мифологии (своего рода «обратная связь» с трансцендентным).

Другая форма такой повседневной связи древних славян с потусторонними силами – широко распространенный и мощно укорененный в их менталитете культ предков, которые считались покровителями рода. Постоянная забота о покойниках, их поминовение, кормление, согревание (долго сохранявшийся обычай «греть покойников»), призывание в помощь или ради заступничества перед другими сверхъестественными силами («чурание»), неукоснительная опора на заветные традиции – это одна сторона постоянной и непосредственной связи мира живых с загробным миром.

Однако у древнеславянского культа мертвых была и другая, оборотная, темная сторона: существовал культ «заложных покойников», т.е. страх перед людьми, умершими неестественной смертью, до своего срока (утопленники, опойцы, умершие насильственной смертью, самоубийцы и т.д.). Эти мертвецы умерли неокончательно, становясь русалками, упырями, оборотнями и другими страшилищами, живущими и действующими одновременно в обоих мирах – «этом» и «том». Эти «живые мертвецы», возвращаясь в мир живых, мстят им за свою преждевременную смерть, принося болезни, смерть, различные несчастья. По-видимому, существовали опасения, что и обычные покойники могут вернуться в свой дом, к родственникам, поселяя среди них страх и ужас, угрозу преждевременной смерти (покойники приходят для того, чтобы кого-то из близких родственников забрать с собой).