Эрозия Вестфальской модели мира

 

Большинство исследователей, изучающих современный миропоря­док, соглашаются с тем, что в конце XX столетия мир переживает некий критический перелом, который они квалифицируют как «точку бифурка­ции» (раздвоения), «переходный возраст», эпоху неопределенности и т.д. В любом случае имеется в виду период неких качественных преобразова­ний, меняющих суть и смысл самой политической структуризации мира. Один из главных аргументов в пользу данного утверждения — очевидные признаки разрушения основ Вестфальской мирной системы, просущество­вавшей (с изменениями) три с половиной века.

На этот процесс обратили внимание, когда в мировую политику все ак­тивнее начали вмешиваться межправительственные организации — ООН, а затем сформированные в различных сферах (в торговле — ГАТТ*) и в ре­гионах (в Европе — НАТО, ОВД, ОБСЕ) образования. Изначально предпола­галось, что они явятся своеобразными проводниками политики государств-создателей. Однако постепенно стало очевидным: эти организации все уве­реннее играют вполне самостоятельную роль и уже сами воздействуют как на международные отношения в целом, так и на своих учредителей.

В конце XX в. были внесены еще более серьезные коррективы в мировой политический процесс — в него включились в качестве акторов очень активные неправительственные организации, такие как транснациональные корпорации, СМИ, экологические (вроде Гринпис), профессиональные (например, «Врачи без границ»), феминистские количество неправительственных организаций резко выросло до 40 тыс. (оценочно).

Самостоятельные действия предпринимают внутриполитические регионы*. Только один пример из многих: Шотландия и Гренландия зая­вили о своем стремлении войти в структуры ЕС на правах полноправных членов. Подобные регионы стали значимым фактором европейского строи­тельства, что отражено в специальном понятии — Европа регионов.

Американские ученые Кеохейн и Най наглядно иллюстрируют это качественное изменение глобального политического процесса графичес­ки. Если ранее международные отношения ограничивались межгосударственными взаимодействиями {схема 2),то сегодня мир намного услож­нился (схема 3).

 

Схема. 2. Модель мира, основанного на межгосударственных

взаимодействиях (по Кеохейну и Наю)

 

Вышеприведенные факты показывают, что миропорядок, построенный на взаимодействии исключительно таких акторов, как суверенные нации-государства, и на балансе их сил, серьезно подвергнут сомнению со сторо­ны других субъектов международных отношений, настойчиво заявляющих о своих правах.

Есть и возражения мнениям об упадке Вестфальской модели мира: она сохраняется, ибо растет число суверенных государств, увеличиваются их возможности управления своими гражданами (в частности, через социаль­ное обеспечение), они сами активно создают международные институты либо режимы; и вообще — государственные границы пока никто еще не отменял.

Однако если принять за «вестфальский суверенитет» (термин Краснера) принцип, согласно которому внешние факторы не воздействуют на внут­реннюю политику государства или могут влиять, но очень ограниченно, то такой суверенитет действительно стал размываться, а вместе с ним и госу­дарственно-центристская модель мира.

Эрозия Вестфальской системы мира создает для человеческого сооб­щества целый ряд проблем. В противоречие входят изначальные нормы и принципы, когда процессы, связанные со все большей прозрачностью гра­ниц, еще не проявили себя в полной мере (в частности, сохраняется пре­жнее отношение к невмешательству во внутренние дела), и современней­шие требования с их растущим влиянием (например, принцип соблюде­ния прав человека в отношении гражданского населения, подвергнутого каким-либо испытаниям со стороны собственного государства). Это про­тиворечие старых и новых, условно говоря, принципов ведет к серьезным последствиям.

С одной стороны, открытость границ и обусловленная ею взаимоза­висимость побуждают государства все активнее реагировать на события в других странах, особенно на конфликты. Вместе с тем любые, пусть далее оправданные, попытки вмешательства во внутренние дела извне (т.е. ограничения суверенитета) заставляют другие страны (даже те, против которых не применялось силовое воздействие) защищать свой суверени­тет и противостоять ослаблению роли государства, не колеблясь в сред­ствах, — пусть полицейские и даже военные меры, пусть авторитарные методы правления, вплоть до диктатуры. В результате образуются условия для по­явления агрессивных — в отношении и мира в целом, и своих народов — режи­мов, а также квазигосударств. Они, ис­пользуя правовые гарантии, обусловлен­ные суверенитетом, всячески стараются удержать власть, создавая тем самым зоны терроризма и нестабильности.

С другой стороны, размывание госу­дарственных границ толкает некоторые национальные движения к сепаратизму, что нередко выражается в открытых фор­мах конфликтов. Нужно также иметь в виду, что большинство государств возникли лишь в XX в. Сегодня в мире немало национальных образований, кото­рые только стремятся добиться статуса государства (англ. would-be-nations).

 

Обратите внимание На начало 2004 г. в ООН входило 191 государство. Вопреки распрос­траненному мнению не все суверенные государства — члены этой авторитетной международной организации. Например, в ней не со­стоит Ватикан. Членом ООН с 1971 г. не является также Тайвань, де-факто воспринимаемый многими странами как суверенный, несмот­ря на протесты КНР. Швейцария, на территории которой после Вто­рой мировой войны были размещены многие учреждения ООН, стала членом этой организации только в 2002 г. Внешнеполитические ведомства ряда государств, например США, которые признали в качестве суверенных 190 стран, составляют осо­бый список таковых, куда по политическим мотивам не включают некоторые страны (вроде Тайваня). Однако в последнем издании «Т1ге World Almanac & Book of Facts, 2000» сочтены суверенными 192 государства. Этого же списка придерживается веб-сайт geography, about, com. Самый значительный рост числа образованных государств пришел­ся на 1990-е гг. — более 20. При всей неочевидности сохранения этой тенденции некоторые эксперты выступают со смелыми прогнозами о том, что в ближайшие десятилетия на политической карте Земли может появиться до 100 новых государств.

Открытость границ ставит проблему идентичности*. В эпоху безраз­дельного господства Вестфальской модели мира идентификация* во мно­гом основывалась на принадлежности к государству. Однако сегодня госу­дарства, по мнению английского политолога Сьюзен Стрендж (род. 1923), уже не могут требовать к себе от граждан такой лояльности (верности), которая бы превышала их лояльность к семье, фирме, какой-либо группе. Исключения составляют лишь некоторые государства вроде КНДР. Поэто­му новая обстановка в мире (ее можно считать переходной в том числе для сознания человека) вызывает проблемы с идентичностью: появлением мно­жественной либо неотчетливой самоидентификации, как следствие — по­пытками самоотождествления на этнической, религиозной или какой-то иной почве, что зачастую ведет к конфликтам.

 

Обратите внимание По данным Международного института исследования проблем мира в Осло (PRIO), в период с 1990 по 1995 г. 70 стран были вовлечены в 93 вооруженных конфликта, в которых погибло 5,5 млн человек.

Распадение государственно-центристской модели мира серьезно воз­действует на мировую политику, так как эта модель — ее многовековая ос­нова. Данный процесс вызвал в конце XX в. кризис Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений, который имеет и самостоятельное значение, ибо пока государства остаются главными акторами на мировой сцене.

 

Интерпретация По мнению Хантингтона, высказанному еще в 1989 г. в американс­ком журнале «National Interest», завершение холодной войны не оз­начает окончания борьбы за власть и влияние; возможно, это означа­ет конец длительного мира.

 

Крах биполярной схемы мироустройства, являвшейся несущей кон­струкцией Ялтинско-Потсдамской системы, произошел как бы естествен­ным путем и не повлек за собой переговоров об изменении принципов организации международных отношений. Это порождает множество про­тиворечий и осложнений в современном мире, которые особенно явно проявляются в ситуациях конфликтов (например, в конце 1990-х гг. на Балканах).

 

Варианты политической структуры мира XXI века

 

Явная устарелость Вестфальской модели мира и распад Ялтинско-Пот­сдамской системы международных отношений заставили политиков и уче­ных строить прогнозы относительно будущего политического миропоряд­ка. Их можно условно разделить на три группы.

По одним представлениям мир становится все более гомогенным, глав­ным образом, вследствие развития процессов глобализации, которые охва­тывают очередные территории и влияют на новые составляющие экономи­ческого, социального, культурного, политического бытия человечества. В таких прогнозах глобализация обычно рассматривается как распростране­ние западных моделей, ценностей, институтов и т.п. на весь мир. Устано­вочными в этом плане принято считать работы Фукуямы, в частности «Но­вые размышления: Крайний» (1999). Одно из основных критических возра­жений на тезисы этого аналитика заключается в том, что нет оснований полагать, что мир становится все более однородным и в этом смысле упро­щенным. Ярким тому свидетельством является противоречивость процес­са глобализации.

 

Интерпретация Один из ведущих американских политаналитиков Томас Фридман в своей книге «Лексус и оливковое дерево: Постигая глобализацию» (1999) обращает внимание на то, что символами холодной войны были стена, разъединяющая миры, а также «горячая линия» между Моск­вой и Вашингтоном, позволявшая этим сверхдержавам до опреде­ленной степени контролировать развитие «разъединенного» мира. Символом конца XX в., как он считает, стал Интернет, при помощи которого все участники мирового сообщества «управляют» миром; вместе с тем никто не обладает функцией всеобщего контроля над ними. Так что если в эпоху холодной войны традиционный вопрос о могуществе сводился к тому, сколько и каких боеголовок имеет дан­ное государство и его противник, то сегодня он звучит иначе: «На­сколько быстро работает ваш модем?»

Прямо противоположный прогноз относительно будущего мира дают те исследователи, которые пишут о цивилизационном расколе. Причем приво­димые основания для такого раскола различны: обостряющееся разделение на западную, латиноамериканскую, африканскую, исламскую, конфуциан­скую, индуистскую, православно-славянскую, японскую цивилизации — у Хантингтона, также цивилизационный разлом, но иного рода: на сельс­кохозяйственную, индустриальную и постиндустриальную — у Олеина Тоффлера (род. 1928); резкие перепады в степени профессионализма — у Вла­дислава Иноземцева (род. 1968); уровень социально-экономического разви­тия стран (высокий, средний и низкий, которым соответствуют центр, полупериферия, периферия мир-системы) — у Валлерстайна; образование шести пространственно-экономических зон (североатлантической, тихо­океанской, евразийской, «южной» и двух транснациональных пространств, выходящих за пределы привычной геокартографии) — у Александра Неклессы (род. 1949). В этих и других аналогичных концепциях, прогнозиру­ющих дальнейшую дифференциацию мира, особо указывается на реаль­ные или потенциальные конфликты, связанные с данным фактором.

 

Новый век,...возможно, будет больше похож на пестрое и беспокой­ное средневековье, чем на статичный двадцатый век, но учтет уроки, извлеченные из того и другого. К. Бус, «Вызовы незнанию: теория международных отношений перед лицом будущего»

Такого рода сценарии тоже подвергаются критике. Во-первых, раз уче­ные выделяют целый ряд оснований для раскола, то некое глобальное столк­новение маловероятно, ибо многие из противоречий накладываются друг на друга, пересекаются (один и тот же человек может принадлежать сразу к нескольким группам — например, буддистской, высо­копрофессиональной и т.п.). Во-вторых, ак­центированный в данных подходах повы­шенный уровень конфликтности вряд ли можно рассматривать как основную черту у стоявшегося миропорядка — он присущ, скорее всего, именно процессу его перехода из одного состояния в новое. В третьей группе вариантов развития делаются попытки совместить обе современные тенденции — интеграцию и уни­версализацию мира, с одной стороны, и обособление его отдельных частей и областей человеческой активности — с другой. В начале 1990-х гг. обратил внимание на одновременное действие этих тенденций Бенджамин Барбер (род. 1939), а за ним и другие. Бывший директор Стокгольмского междуна­родного института исследований проблем мира (SIPRI) Адам Ротфельд считает, что международные отношения определяются как центростреми­тельными процессами (глобализацией или интеграцией), так и центробеж­ными (фрагментацией, эрозией государств). Американский политолог Джеймс Розенау (род. 1924) сконструировал даже особый термин для того, чтобы отразить такое переплетение направлений развития — фрагмегративность (англ. fragmegrative — совмещение фрагментации и интеграции).

Развернулись дискуссии и в плане будущей структуры международ­ных отношений. Популярнее всех две точки зрения: она будет четко одно-полярной (во главе с США вместе с «семеркой/восьмеркой» ведущих го­сударств) либо многополярной (с ведущими центрами силы в различных регионах) (схемы 4 и 5):

 

Вместе с тем большинство ученых, описывающих будущее мироуст­ройство с использованием понятия поляризации, исходят лишь из фактора держав (или их союзов как центров силы), а значит, недоучитывают реа­лии, связанные с активной деятельностью негосударственных акторов на мировой сцене. В отличие от них Розенау предполагает, что политическая структура мира XXI в. будет напоминать, видимо, особым образом органи­зованную сеть — по подобию Интернета — с множеством узлов и перепле­тений. Но все-таки мир в начале третьего тысячелетия по-прежнему госу-дарственно-центричен, хотя появляются и негосударственные центры.

 

Обратите внимание Похоже, что современные технологии не только формируют новый мир, но и меняют наши представления о нем или образы миропоряд­ка. Если раньше мир описывался метафорами, взятыми из класси­ческой механики, физики и химии, где ядро и некая периферия — главные структурные элементы, то для фиксации образующейся гло­бальной структуры подыскивают образы уже из сферы современней­ших технологий — мир, в частности, выступает как сложная сетевая «паутина» вроде Интернета.