Понятие социальной справедливости и теория прав человека на благосостояние

В 1979 г., анализируя развитие политической теории в два предшествую­щих десятилетия, Б. Бэрри пришел к выводу, что первое оказалось почти бесплодным, между тем как продуктивность второго превзошла все возмож­ные ожидания (Barry, 1989a). Вслед за ним мне хотелось бы в качестве труда, положившего начало столь важному изменению ситуации, назвать работу Дж. Роулза «Теория справедливости» (Rawls, 1971). Не случайно, что 60-е годы оказались своего рода водоразделом между бесплодным периодом развития политической теории и появлением этой фундаментальной работы. Несмотря на заявленную автором претензию на вневременной характер его труда, «Тео-

рию справедливости» следует рассматривать как продукт предшествующего десятилетия. Займет ли вопрос о гражданском неповиновении центральное место в теории справедливости сегодняшнего дня?

«Теория справедливости» стала своего рода ответом на те вопросы, кото­рые были поставлены благодаря активизации негритянских движений за граж­данские права и обращению прессы к проблемам нищеты. Этим ответом стала идея социальной справедливости. Основная мысль Роулза, высказанная на страницах «Теории справедливости», сводится к утверждению приоритета пер­вого из выдвинутых им принципов — равенства в свободе. Вместе с тем в многочисленных исследованиях, опубликованных за последние двадцать пять лет в ответ на сформулированные в данной работе тезисы, большее внимание уделяется второму принципу, провозглашающему равные возможности людей при назначении их на те или иные посты и содержащему требование в случае различного социального и экономического положения кандидатов отдавать предпочтение тому, чье положение более уязвимо. Хотел этого Роулз или нет, но большинство специалистов восприняли «Теорию справедливости» как ре­комендацию правительству не только более активно и решительно укреплять гражданские свободы, но и содействовать развитию социально-экономичес­кого равенства.

До того времени политические принципы, требующие социального равен­ства и экономической справедливости в сфере распределения, ассоциирова­лись преимущественно с социалистической ориентацией. Поэтому тот факт, что либерально-демократические общества стали демонстрировать привержен­ность этим принципам и следовать им в социальной политике, был истолко­ван некоторыми аналитиками как свидетельство определенных успехов соци­алистического и рабочего движения, достигнутых за счет компромиссов и уступок со стороны сил, занимающих господствующее положение в экономи­ке (Piven, Cloward, 1982; Qffe, 1984). И все же следует признать, что в «Теории справедливости» изложены нормы социального и экономического равенства, целиком и полностью соответствующие либеральной традиции.

Главный вопрос, определяющий суть политических конфликтов на протя­жении последних двух десятилетий — впрочем, как и в предшествующий период, — состоит в том, должно ли либерально-демократическое государ­ство целенаправленно стремиться к разрешению социальных проблем и улуч­шению экономического положения наименее обеспеченных слоев населения посредством социальной политики. Если Роулз дал философское обоснование точки зрения сторонников социальной политики, направленной на относи­тельное повышение при распределении материальных благ доли, приходя­щейся на беднейшие слои общества, то Р. Нозик в своей работе «Анархия, государство и утопия» защищал позицию противников подобного подхода (Nozick, 1974). Нозик выступил против внедрения таких «шаблонных», по его словам, принципов справедливости, ибо, следуя им, политические акторы стремятся использовать схемы распределения, пригодные лишь для частных случаев, в качестве универсальных образцов. В противовес этому он призывает обратиться к нешаблонным принципам, с помощью которых можно вырабо­тать адекватные процедуры, позволяющие осуществлять распределение на за­конных основаниях. По теории Нозика, любая схема распределения справед­лива лишь в том случае, если она основана на ненасильственной передаче материальных благ, которые, в свою очередь, изначально получены закон­ным путем. Нозик полагает, что следование «шаблонным» принципам неиз-

бежно приводит к нарушению сбалансированных экономических отношений в тех случаях, когда результаты экономической деятельности отклоняются от желаемой схемы и такое противодействие свободному обмену ставит под со­мнение право на существование самих этих принципов.

Теория Нозика провозглашает приоритет свободы над любыми попытками уменьшения неравенства в сфере распределения; если же исходить из концеп­ции Роулза, то можно сделать вывод, что стремления к свободе и равенству совместимы. На протяжении последующего десятилетия во многих статьях и сборниках научных работ активно обсуждался вопрос о том, совместимы ли более эгалитарные модели справедливого распределения с представлением о свободе (Arthur, Shaw, 1978; Kipnis, Meyers, 1985).

Ряд теоретиков продолжают развивать положения концепции Роулза, пы­таясь доказать не только то, что свобода в принципе совместима с достаточно высокой степенью социального равенства, но то, что она настоятельно его требует. Так, Эми Гутманн к числу ценностей эгалитарного либерализма, спо­собствующих его развитию, причисляет и партиципаторную демократию (Gutmann, 1980). Б. Акерман выдвигает либерально-эгалитарную теорию соци­альной справедливости, в основе которой лежит скорее метод нейтрального диалога, чем чисто умозрительный принцип общественного договора. Опира­ясь на этот метод диалога, он пересматривает некоторые основополагающие принципы утилитаристской теории справедливости и категорически отвергает постулат теории естественного права, гласящий, что коллективная собствен­ность и государственное регулирование распределения несовместимы с либе­рализмом (Ackerman, 1980). Современные нормативисты, обосновывающие право на благосостояние, также, как и последователи либеральной концепции спра­ведливости, построенной на принципе благосостояния, в сущности стремятся согласовать социально-демократическую политическую программу с либераль­ными ценностями, при этом однозначно отвергая интерпретацию последних с позиций либертаризма (Weltman, 1982; Goodin, 1988; Sterba, 1988).

Выдвигая тезис о социальной справедливости как факторе, способствую­щем наиболее полному раскрытию способностей людей, А. Сен пытается про­демонстрировать несостоятельность подхода, противопоставляющего равенство и свободу. Равное моральное уважение к людям предполагает формирование такой этики, которая бы побуждала их развивать свои способности. Наиболее адекватное значение понятия «свобода» состоит именно в развитии и совер­шенствовании способностей людей. В целом эволюционная этика Сена носит эгалитарный характер, поскольку в вопросе распределения ресурсов утверж­дает приоритетное положение тех, кто лишен возможности развивать и при­менять свои способности. В то же время Сен высказывается против упрощен­ческого подхода к принципам равенства в правах, свободах или при распреде­лении материальных благ, поскольку они не учитывают всего разнообразия человеческих потребностей и ситуаций (Sen, 1985; 1992).

К. Нильсен, который также является сторонником тезиса о совместимости свободы и равенства, отстаивает свои взгляды с более определенных позиций марксистского и социалистического толка; основная часть приводимых им доводов направлена на опровержение концепции Нозика (Nielsen, 1985). Не­которые вдохновленные идеями марксизма интерпретации понятия справед­ливости даже направлены на то, чтобы совместить выступающую против экс­плуатации социально-экономическую теорию с нормативной концепцией Роулза (Peffer, 1990; Reiman, 1990). Есть, однако, и другое мнение, согласно

которому различия в классовом положении обусловливают различное видение общества и различные представления о справедливости, которые несовмести­мы между собой (Miller, 1976). Так, в частности, М. Фиск доказывает, что либеральный эгалитаризм противоречит нормативной теории, являясь реак­цией на неоднозначные процессы формирования капиталистического обще­ства всеобщего благоденствия, и оба эти течения представляют собой резуль­тат непростого классового компромисса (Fisk, 1989). На наш взгляд, есть из­рядная доля истины в утверждении об определенных натяжках, содержащих­ся в тех попытках примирить либеральную традицию с радикальным эгалитаризмом, которые предпринимаются со стороны как сторонников ли­берально-демократической концепции государства всеобщего благоденствия, так и нормативной теории. Возможно, в четвертом томе «Трактата о социаль­ной справедливости» Б. Бэрри, выход в свет которого ожидается в ближайшее время, будут даны дальнейшие разъяснения относительно условий, необхо­димых для справедливого экономического распределения (Barry, 1989b).

В области международных отношений нормативная политическая теория вполне традиционно уделяет основное внимание проблемам войны и мира, а также урегулированию межгосударственных конфликтов. По-видимому, рас­кол общественного мнения, к которому привела война во Вьетнаме, оказал непосредственное влияние на то, что в рассматриваемый нами период данная традиция была продолжена. Среди относящихся к ней работ особо выделяется монография М. Уолзера «Справедливые и несправедливые войны» — и с точ­ки зрения следования традиционным подходам теории справедливых войн, и в плане оригинального и творческого анализа как отдаленных по времени, так и недавних исторических событий, включая вьетнамскую войну (Waker, 1977). Тем не менее, для современной политической теории в большей степе­ни характерен интерес к таким проблемам международных отношений, как социальная справедливость, благосостояние и распределение материальных благ. В работе «Политическая теория и международные отношения» Ч. Бейтс дока­зывает, что сформулированные Роулзом принципы справедливости можно использовать в качестве основы для оценки и критики неравенства в распре­делении, существующего между развитыми странами Севера и развивающи­мися государствами Юга (Beitz, 1979). Сравнительно недавно Т. Погг на основе концепции Роулза весьма корректно и убедительно разработал пути решения проблем международной справедливости (Pogge, 1989, part 3). Политическая теория явно нуждается в дальнейшем углубленном исследовании проблемы социально-экономического неравенства в межгосударственных отношениях. Вместе с тем следует отметить, что в настоящее время уже проведены важные исследования, посвященные международной справедливости, в том числе в связи с проблемами иммиграции, защиты окружающей среды, голода, а так­же обязательствами перед другими народами (Barry, Goodin, 1992; Whalen, 1988; Goodin, 1990; Shue, 1980; O'Neill, 1986).

Теория демократии

В работах, посвященных вопросам социальной справедливости и всеобщего благосостояния, «социальное» политизируется постановкой вопроса о том, должно ли государство целенаправленно стремиться к смягчению социально­го угнетения и неравенства. Однако для значительной части этих работ вполне

справедливыми могут быть те критические замечания, которые были выска­заны X. Арендт в адрес подхода, уделяющего чрезмерное внимание социаль­ному как источнику общественной жизни, понимаемой как социальное хо­зяйствование. За незначительным исключением авторы этих трудов рассмат­ривают граждан исключительно как носителей определенных прав или как объект воздействия со стороны государства, но не как активных участников публичного принятия решений.

Под влиянием общественных движений 60—70-х годов, выступивших за установление партиципаторной демократии, нормативная теория в последние два десятилетия особое внимание уделяла двум центральным понятиям: сво­боде слова и гражданскому участию. Основы современной теории партиципа­торной демократии были заложены в до сих пор широко цитируемой работе Кэрол Пейтман «Участие и теория демократии» (Pateman, 1970). В этом труде автор выступает с критикой концепции демократии, построенной на прин­ципах плебисцита и межгруппового плюрализма, вновь возвращаясь к клас­сическим идеалам демократии, подразумевающим активное участие граждан в процессах обсуждения и принятия решений по важнейшим проблемам об­щественной жизни. В книге Пейтман проводится мысль о том, что важней­шим условием демократического участия и одновременно главным условием его сохранения и развития является социальное равенство. Это означает, что принцип демократического участия должен распространяться и на негосу­дарственные общественные институты, в которых люди имеют возможность непосредственно выражать свою волю, что в первую очередь относится к трудовым коллективам.

В работах С. Макферсона основное внимание уделяется критике пассивнос­ти и утилитаризма, характерных для ведущих либеральных теорий демокра­тии. В качестве альтернативы он предлагает более активистскую концепцию демократии. Его взгляды являются своего рода отражением тех изменений в интеллектуальной сфере, которые произошли за последние двадцать лет и, как представляется, в результате привели к более многогранному пониманию человеческой природы. Тем не менее, анализ политических теорий, которые Макферсон разделял в зависимости от того, рассматриваются в них люди преимущественно как потребляющие материальные блага либо преимуществен­но как развивающие и применяющие свои способности, остается полезным средством для выработки ориентиров политической теории демократии. С по­зиций индивидуализма, в основе которого лежит идея собственности, поли­тический процесс неизбежно рассматривается как борьба за недостающие ма­териальные блага, в которой стремление конкурирующих сторон обладать ими не знает границ. Если же взглянуть на проблему под углом зрения развития и реализации человеческих способностей, то теория демократии наполнится со­вершенно иным содержанием. Справедливость распределения материальных благ станет лишь средством для достижения гораздо более значимого блага позитивной свободы, которая сама является социальным благом, поскольку достигается только при сотрудничестве с другими людьми. Свобода представ­ляет собой возможность развития и реализации заложенных в людях способ­ностей, а также активного вовлечения граждан в демократический процесс, понимаемый одновременно и как условие, и как выражение этой свободы (Macpherson, 1973; 1978; ср.: Carens, 1993d). Интерес Макферсона к способно­стям людей аналогичен вниманию к этой проблеме А. Сена, о котором речь

шла выше; он также обусловлен убеждением в том, что и в политической теории, и на практике следует избегать поверхностной трактовки понятия «свобода».

В последнее время некоторые политологи используют расширенное толко­вание свободы, исходя из таких основополагающих ценностей, как отсут­ствие доминирования и позитивная способность к самореализации и самооп­ределению. Такой подход позволяет дать более точное определение равенству как понятию, сопоставимому со свободой. При этом последняя трактуется в широком смысле, а не в рамках традиционного, основанного на идее соб­ственности представления о свободе как независимости от постороннего вме­шательства. Таким образом, данный аспект современной теории демократии выделяет условия подлинно демократической гражданской активности. Было бы наивно ожидать, что у обездоленных людей обнаружатся достоинства, необходимые для полноценного участия в демократических процессах; эти люди значительно в большей степени беззащитны перед угрозами и легче поддаются давлению, имеющему место в политической жизни. Слишком час­то богатство или собственность играют роль того, что М. Уолзер называет «доминирующими» благами: неравенство основанных на них экономических отношений приводит к неравенству в возможностях, власти, влиянии и спо­собности ставить перед собой определенные цели (Walter, 1982). Поэтому се­рьезный подход к демократии предполагает проведение определенных мероп­риятий, ограничивающих степень классового неравенства и гарантирующих всем гражданам удовлетворение их насущных потребностей (Bay, 1981; Green, 1985; Cunningham, 1987; Cohen, Rogers, 1983). Внимание большинства теорети­ков, задумывающихся над соотношением социального и политического ра­венства, с одной стороны, и демократии — с другой, сосредоточено на клас­совых проблемах. В то же время некоторые политологи, находящиеся под вли­янием феминистского анализа, полагают, что для обеспечения политического равенства и полноценного участия граждан в общественной жизни необходи­мо учитывать особенности полового разделения труда (Green, 1985; Walter, 1982; Mansbridge, 1991).

В соответствии с партиципаторным подходом, характерным для теории демократии, демократия становится только набором лишенных смысла ин­ститутов, если благодаря этим институтам граждане могут лишь выбирать тех, кто будет в недосягаемых для выборщиков политических органах управ­ления представлять их интересы и защищать их от произвола властей. Более последовательно проведенный принцип демократии означает возможность для людей осуществлять свою гражданскую активность во всех основных инсти­тутах, где требуется их энергия и исполнительность. Как будет показано ниже, благодаря такому выводу практики и теоретики современной политологии стали уделять повышенное внимание гражданским ассоциациям, функциони­рующим вне рамок государства и корпоративных объединений, как наиболее перспективной сфере расширения демократической практики. Вместе с тем, следуя в русле тенденций, обозначенных К. Пейтман, современная теория демократии вновь стала проявлять интерес и к развитию демократии в трудо­вых коллективах. Некоторые авторы отмечают, что благодаря внедрению де­мократических принципов у себя на работе граждане начинают осознавать значимость социально-экономического равенства как непременного условия демократического участия в политической жизни в целом. Одновременно они учатся ценить значение творческого самоуправления в одной из самых обы-

денных и близких каждому областей современной жизни, с которой мы стал­киваемся повседневно (Schweickart, 1980; Dahl, 1985; Could, 1988). То, что политическая теория мало влияет на ход реальных политических споров, можно объяснить тем, что серьезные аргументы теоретиков практически неизвестны тем, кто работает в трудовых коллективах.

В первые годы анализируемого нами четвертьвекового периода теория по­литической демократии в значительной степени отождествлялась с концепци­ей плюрализма групп интересов. Однако деятельность современных демокра­тических институтов и эксперименты в области демократического участия в общественной жизни привели к тому, что ряд серьезных ученых выступили с критикой против такого рода плюрализма, В итоге бурных дискуссий были выдвинуты альтернативные концепции демократии. Джейн Мансбридж в ра­боте «По ту сторону демократии соперничества» доказывает, что представле­ние о демократическом процессе как о соперничестве разных групп интересов является слишком узким, и предлагает модель так называемой унитарной демократии, при которой участники демократического процесса стремятся к достижению общего блага путем совместного обсуждения возникающих про­блем (Mansbridge, 1980). Вместе с тем она мудро замечает, что унитарная де­мократия имеет свои пределы и делает вывод о том, что при проведении здравой демократической политики необходимо использовать принципы как демократии соперничества, так и унитарной демократии.

Критические положения, высказанные Мансбридж, как и предложенная в ее работе классификация видов демократии оказали определенное влияние на взгляды Б. Барбера. Однако в работе «Сильная демократия» он высказал мне­ние о том, что унитарная демократия носит слишком конформистский и коллективистский характер (Barber, 1984). Взамен он предложил модель силь­ной демократии, согласно которой граждане совместными усилиями опреде­ляют понятие общего блага, но в то же время в обществе сохраняется плюра­лизм интересов. Тем не менее, мне не вполне ясны принципиальные различия между моделями, предложенными Барбером и Мансбридж.

Вслед за этими работами в последние годы было опубликовано много тео­ретических трудов, посвященных демократии, которые были результатом об­суждения проблем практического характера. Идеалы и практика демократи­ческого принятия решений, когда основное внимание уделяется взвешенному обсуждению возникающих вопросов, получили дальнейшее развитие и суще­ственно более детальную проработку в трудах ряда политологов (Cohen, 1989; Spragens, 1990; Sunstein, 1988; Michelman, 1986; Dryzek, 1990; Habermas, 1992; Fishkin, 1991; Bohman, 1996). На наш взгляд, это очень важное направление развития современной политической теории, однако нельзя не напомнить, что, как уже отмечалось выше, с понятием совещательной демократии связа­ны по меньшей мере две проблемы. В целом предложенные модели делают слишком большой акцент на потребности граждан в единстве, рассматривая эту потребность либо в качестве исходного момента, либо как цель совеща­тельной демократии. Более того, большинство теорий совещательной демок­ратии не принимает в расчет реалий современной массовой демократии, на которых основывается концепция плюрализма групп интересов. В частности, теоретики, разрабатывающие проблемы совещательной и партиципаторной де­мократии либо обходят вниманием вопросы представительных институтов, либо откровенно говорят о том, что они несовместимы с демократией (Hirst, 1990). В теоретическом плане проблемы, связанные с местом и ролью предста-

вительных институтов, по-прежнему разработаны крайне слабо. В последние годы совсем немногие ученые рассматривали эту проблему в контексте теории сильной демократии (Bumheim, 1985; Beitz, 1989; Bobbio, 1984; Grady, 1993), и это направление исследований нуждается в дополнительной разработке. Было бы неплохо, если бы в будущем теоретическая работа, связанная с осмысле­нием роли представительных структур в полномасштабной сильной демокра­тии, опиралась на недавний magnum opus P. Даля, патриарха теории либераль­ного плюрализма (Dahl, 1989).