Первичная посылка реалистического мышления состоит в том, что действия государств продиктованы необходимостью; анархия мировой политики ведет к дилеммам безопасности, в решении которых можно полагаться лишь
на собственные силы. Возможности выбора строго ограничены, поэтому различия социального строя, идей или качеств лидеров, в конечном счете, не w столь важны. Материальные возможности влияют на осознание необходимости и поэтому в существенной мере определяют действия. Именно это называется «структурной» теорией.
Напротив, либеральная и институциональная теории сосредоточивают внимание на изменчивости, а не на постоянстве поведения государства, вариациях, относящихся не только к различиям в материальных возможностях, но и в политических процессах, особенно в характере социальных институтов внутри страны и на международной арене. Если национальная элита не видит в сотрудничестве собственной выгоды, либеральные институционалисты считают, что нет перспектив ни для сотрудничества, ни для создания институтов, его облегчающих. Однако если государства могут обоюдно выиграть от сотрудничества, то от правительств ожидают попыток создания подобных институтов. Институты могут предоставлять информацию, снижать издержки взаимодействия в различных областях, придавать обещаниям большую убедительность, устанавливать узловые пункты координации действий и в целом облегчать взаимодействие. Их создание может блокироваться не только конфликтными интересами, но и объективными трудностями стоящих перед ними проблем. Стремясь более детально определить условия, при которых институты могли бы оказать влияние и сотрудничество стало бы возможным, институциональная теория пытается указать условия, при которых высказывания реалистов верны.
По мнению сторонников либерального институционализма, внутригосударственные и международные институты взаимодействуют, укрепляя друг друга. Демократическая внутренняя политика и расширение международного сообщества прочно связываются с увеличением количества международных институтов; международное сообщество и институты создают «пространство» для реализации внутреннего выбора. Я использую определение международного сообщества, данное X. Буллом: «Международное сообщество появляется тогда, когда группа государств, осознающих наличие определенных общих интересов и ценностей, объединяются в том смысле, что во взаимоотношениях между собой они руководствуются общими правилами и совместно работают в рамках общих институтов» (Bull, 1977, р. 12).
То, чем занимаются институты, можно понять, размышляя о стратегии в терминах теории игр. В соответствии с теорией игр стратегическое поведение обусловлено затратами и выгодами — «структурой» игры, отражающей как возможности, так и предпочтения конкретного государства. Но поведение также зависит от имеющейся информации, ведь конфликтный результат в «дилемме узника» — следствие отсутствия надежной связи между игроками. Действительно, основной урок современной теории игр состоит в показе зависимости поведения от доступа к информации. С тех пор как мировая политика включает стратегические взаимодействия, любая добротная теория мировой политики требует рассматривать информацию как важный фактор взаимоотношений. Структурную теорию необходимо дополнить стратегическим подходом.
Многие ситуации в международных отношениях подобны «дилемме узника»: сотрудничество приносит совместные выгоды, но при отсутствии заслуживающих доверия обязательств других, каждый актор должен планировать свои действия исходя из наихудшего сценария, что ведет к худшим результатам. Иными словами, уровень равновесия в «дилемме узника» устанавливается ниже оптимального. Другие ситуации напоминают игры с гарантированным результатом, в которых есть оптимальное равновесие в трактовке В. Парето, но оно подвержено разрушительному воздействию неопределенности и неверной информации. Существуют также ситуации, которые представляют собой игры координации со множеством равновесных состояний, превосходящих status quo, но приводящих к различным для вовлеченных в игру участников результатам распределения затрат и выгод (Krasner, 1991; Martin, 1992b; Morrow, 1994). Таких ситуаций довольно много, но у них есть общая черта: при наличии потенциальных совместных выгод от сотрудничества равный доступ к информации создает условия для его осуществления. Понимание акторами своих интересов определяется не только получаемой информацией, но и балансом предполагаемых затрат и выгод. Позитивная оценка будущего сотрудничества зависит от наших ожиданий и ожиданий других, от доверия к нашим обязательствам. Институты могут обеспечивать информацией, способствовать лучшей связи между различными сферами деятельности по решению проблем (Martin, 1992a), причем оба эти вида деятельности могут влиять на понимание интересов государств, увеличивая «ценность» сотрудничества. Таким образом, институты играют определенную роль, даже если они не могут навязать правила сверху, ибо они меняют представления акторов об их интересах.
Общества, не подверженные угрозе внезапного нападения, не живущие на «острие ножа», могут оказать влияние на определение правительствами собственных интересов, и следовательно, на то, как им следует действовать. В отличие от стилизованных государств теории реализма, деятельность современных государств вовсе не определяется «необходимостью» принятия худшего из возможных сценариев за основу и стремлением упредить возможных оппонентов. В XIX в. сама география обеспечивала подобные условия для островных государств (таких, как Великобритания) и для стран, удаленных от Евразийского континента (таких, как Соединенные Штаты, Канада и Австралия). В XX в. такие возможности увеличиваются созданными людьми институтами и распространением демократии, причем более последовательным и необратимым, чем представляли себе некоторые ее пионеры. Демократические страны создавали международные институты, которые, в свою очередь, способствовали сотрудничеству склонных к нему государств, таким образом возник «магический круг». Если бы мировая политика базировалась на принципе «каждый за себя», не оставляя иных возможностей выжить, внутренняя политика не играла бы никакой роли. Но она важна потому, что под сенью международных институтов и мирового сообщества есть место для различных политических альтернатив.
Как в реализме, так и в институционализме отмечалось значение принципа взаимности в международных отношениях. Реалистский подход к МО подчеркивал его негативную сторону: возмездие, «око за око». Конечно, гонка вооружений и нагнетание близкой к состоянию войны напряженности иногда описывались в подобном ключе. Построение взаимоотношений по такому образцу может привести к длительной вражде, и если трудно удостовериться в стремлении других к сотрудничеству, последствия могут быть ужасными (Downs et ai, 1986; Signorino, 1995). Институционалистский подход к МО настаивал на том, что взаимность в той или иной форме может создать основу для сотрудничества (Axelrod, 1984; Ostrom, 1990; Keohane, Ostrom, 1994). Институты делают возможным регулирование отношений на основе взаимности (Ostrom, 1990, р. 90). Этот принцип может работать как внутри различных обществ, так и
во взаимоотношениях между ними Столкновение интересов с возможностью возмездия может заставить проводить политику с большей ориентацией на сотрудничество: экспортеры более твердо могут противостоять протекционизму (Gilhgan, 1993), транснациональные фирмы в импортирующих отраслях могут не требовать протекционистских мер в отношении самих себя, боясь навлечь гнев правительств, под чьей юрисдикцией они действуют (Мilпеr, 1987).
Ни институционализм, ни либерализм не представляют собой «альтернативы» реализму. Демократические государства и институты добиваются успеха лишь при определенных условиях: порочный круг демагогии и войны столь же очевиден в нынешней мировой политике, как и позитивный характер демократии и сотрудничества. Проблема состоит не в полной замене реализма, а в том, чтобы признать условность его постулатов и принять удачные положения либерализма и институционализма относительно благоприятных для демократии и деятельности международных институтов условий.