Социальная сущность права и государства.

Право как один из важнейших атрибутов жизни общества обладает не только строго юридическим, но и социальным содержанием. Речь идет о соотношении права с интересами общества в целом, его составных частей (социальных слоев, классов, групп) и отдельных лиц. Без решения этого вопроса философия права рискует превратиться в юридическую догматику. Выявление социальной природы права неотделимо от его оценки с точки зрения универсальной системы нравственных ценностей.

Со времени первого Совещания по вопросам науки советского государства и права (1938), прошедшего под эгидой А.Я. Вышинского, в определение права включались юридические характеристики (нормативизм) и социальные (воля господствующего класса), хотя они касались разных сторон явления. Такова была дань официальной советской идеологии марксизма-ленинизма, которая не допускала рассмотрения любой общественной проблемы вне контекста ее классной сущности. К сожалению, эта традиция сохраняется в отечественной юриспруденции и до сегодняшнего дня, хотя она давно утратила всякое идеологическое оправдание, а определение социальной природы права сплошь и рядом приобретает формальный расплывчатый и бессодержательный характер.

Тесная связь права и государства позволяет заключить, что их социальная природа примерно одинакова, хотя некоторыми различиями, вытекающими из того, что не все право создается государством, не следует пренебрегать. В связи с этим уместно напомнить о некоторых классических образцах определения социальной сущности применительно к государству.

    Идеальная модель состоит в том, что государство призвано служить общему благу. Однако еще в древности стало ясно, что реальные государства  далеко не всегда отвечают своему назначению. Не случайно Аристотель делил формы государства на правильные и неправильные в зависимости от того, думают ли правители об общем благе или только о своих интересах. Показателен спор, которой в «Государстве» Платона ведут по этому поводу Сократ и софист Фрасимах. Сократ отстаивает идею общего блага. По Фрасимаху, это наивно. Он доказывает, что за справедливость и закон выдается то, что пригодно сильнейшему и навязывается всему обществу. Следовательно, государство служит интересам тех, в чьих руках находится власть.

Т.Мор ставит вопрос шире, чем Фрасимах: государство служит не только благу властвующих, но и благу богатых, даже если они не имеют прямого отношения к власти. Эту традицию продолжил Ж.-Ж. Руссо, заявивший, что общественный договор, который положил начало государству, был хитростью и обманом навязан богатыми людьми большинству и превратил бедняков из противников богатых в их защитников.

Отмеченные тенденции получили полное развитие в марксистском учении, согласно которому государство представляет собой орудие управления, или подавления, в руках господствующего класса.

В приведенных определениях социальной природы государства выявлены основные варианты:

- общее благо,

- благо властвующих

- благо господствующей (доминирующей) социальной группы.

 Эти варианты не равнозначны и не исчерпывают всех возможностей. Допустимы возражения против рассмотрения блага властвующих наравне с интересами общества в целом и господствующего класса на том основании, что бюрократия не представляет собой самостоятельной социальной категории и сама служит каким-то социальным силам. 

В то же время у нее есть корпоративные интересы и особые возможности для их осуществления.

Господствующие или доминирующие социальные группы могут пониматься не в предмарксистском («богатые» у Руссо) или марксистском смысле («классы», т.е. массы людей, занимающие особое место в процессе производства), но и в более широком значении как объединения по политическому, этническому, религиозному, языковому, культурному, гендерному и иным основаниям.

 Резонна постановка вопроса об интересах большинства и меньшинства. Она не совпадает полностью с представленными выше вариантами. Казалось бы, в данном контексте уместно говорить и об интересах личности, но это означало бы перевод проблемы в иную плоскость: от отношений между социальными группами к отношениям между личностью и обществом. Не вызывает сомнений, что названные виды определения социальной сущности государства не являются всегда и во всем взаимоисключающими. Наоборот, весьма типично их сочетание в разных пропорциях.

 

Применительно к праву, как и к государству, идут те же споры: какова его социальная природа, т.е. чьим интересам служит право.

Большинство философов и юристов склонялось к тому, что цель права – благо

всего общества. Такая точка зрения всегда поддерживается властью и официальной пропагандой.

В XIII в. Фома Аквинский определял закон как «предписание рассудка, продиктованное мыслью об общем благе». Реалист Р. Иеринг предпочитал абстрактному «общему благу» интересы общества, или, точнее, «жизненные условия общества».

В литературе XIX–XXI вв., после острейших социальных конфликтов и революций, после теории классовой борьбы, общее благо нередко ассоциируется с идеями компромисса, примирения, солидарности.

 

Взгляды:  Г. Еллинек соглашался в основном с положениями «социальной теории» об отношениях между государством и обществом и о неразрывной связи права и государства.

По Г.Д. Гурвичу, «сущность права... заключается в примирении коллективных ценностей и индивидуальных интересов в аспекте справедливости», «право есть... порядок позитивного сотрудничества, поддержки, помощи, согласования». Б.А. Кистяковский, поддерживая мысль А. Меркеля о том, что право представляет собой компромисс между различными требованиями, сопровождает ее очень существенным комментарием: «Всякий сколько-нибудь важный закон в современном конституционном государстве является компромиссом, выработанным различными партиями, выражающими требования тех социальных групп или классов, представителями которых они являются».

Если бы во всех приведенных оценках социальной природы права речь шла о том, каким право должно быть, их можно было бы признать убедительными, соответствующими требованиям справедливости.

К пропасти, сплошь и рядом зияющей между должным и сущим в праве, в яркой 

форме привлекал внимание И.А. Ильин: «По своему объективному значению (вероятно, в данном контексте точнее было бы сказать по своей идеальной цели – Мартышин) право есть орудие порядка, мира и братства; в осуществлении же оно слишком часто прикрывает собой ложь и насилие, тягание и раздор, бунт и войну».

       Анализ реального положения дел приводил многих исследователей, отнюдь не являющихся приверженцами марксисткой теории классов и классовой борьбы, к заключению, что право служит не столько общему благу, сколько интересам привилегированных социальных групп. Приведем несколько примеров. «Опыт свидетельствует, что государственная власть далеко не всегда служит общей пользе всего населения, нередко она служит лишь одному отдельному могущественному классу, – пишет Р. Иеринг. – Следовательно, законодательство не так образует право, чтобы оно равномерно удовлетворяло интересам общества, но прежде всего обеспечивает интересы господствующих классов».

О. Эрлих полагал, что «в государстве решающую роль играют классы, сословия или группы по интересу; они управляют обществом, и, если государство поведет войну против одного из них, это означает, что государство просто окажется в руках другого класса». Тем не менее Эрлих заявил о своем несогласии с классовой теорией государства и права, с тем, что правящие круги общества в своих интересах создают право. Но это не помешало ему признать, что интересы некоторых слоев «не принимаются во внимание при формировании общего правопонимания».

Не прошел мимо проблемы социальных противоречий применительно к праву и Г. Харт. 

По Харту, система права предполагает, допускает, а вполне возможно, и вызывает раскол общества на выигравших и проигравших, на привилегированных и угнетенных. Его представления о соотношении этих категорий отличаются высокой степенью абстракции, в них нет анализа реальных ситуаций. 

Не вызывает сомнений некоторая перекличка взглядов Харта и марксистов, наличие наряду с принципиальными расхождениями точек соприкосновения. Харт признает, что система права не нейтральна по отношению к социальным слоям, но часто склонна служить интересам доминирующей группы. Марксистский классовой подход совместим с такой позицией, если рассматривать класс как частный случай, один из вариантов доминирующей группы. Разумеется, названная категория у Харта лишена четкого экономического содержания, характерного для марксистского понимания класса.

У Харта это может быть политическая (партийная), расовая, этническая группа. Согласно учению марксизма соответствие интересам экономически господствующего класса – сущностное свойство права, по Харту, право может служить и благу общества в целом. Однако признание антагонизма в отношении в праву, чреватое угрозой социального взрыва, сближает обе теории.

Правовая мысль XX в. дает и более яркие примеры воздействия идей марксизма. В 70-гг. XX в. в американской юриспруденции сложилось левое течение, получившее название «критические исследования права».

Авторитетный представитель критической школы Д. Кеннеди считает, что система «общего права» (common law) легитимирует существующую несправедливость, представляет сегодняшние угнетательские социальные отношения как неизбежные и естественные. М. Галантер, принадлежащий к той же школе, приходит к выводу, что судопроизводство представляет собой битву с легко предсказуемым результатом между теми, кто обладает опытом и средствами, и теми, кто не обладает ни тем, ни другим.

В советской правовой литературе безраздельно господствовал марксистский подход, сводящийся к тому, что право выражает волю господствующего класса. Введение в Программу КПСС положения об общенародном государстве, пришедшем на смену диктатуре пролетариата, не повлекло перестройки теории права. Считалось, что общенародное государство продолжает миссию диктатуры пролетариата, его классовая природа и идеология в основном оставались прежними, хотя задачи и условия изменились в связи с отсутствием эксплуататорских классов в стране, морально-политическим единством советского общества и построением основ социализма.

Согласно официальной теории, классовый характер государства и права особенно ярко появлялся на международной арене, где шла борьба двух систем.

Принципиальный пересмотр правовой теории произошел в России после падения Советской власти и реставрации капиталистических отношений. Он носил во многом эклектический характер. Утвердившаяся после Совещания 1938 г. традиция соединения в понимании права юридической и социальной составляющих все еще сохраняется, хотя необходимость в ней отпала.

Схема официального определения 1938 г. (формальный источник плюс классовая суть права) не только соблюдена, но даже расширена. «Сущность права – это обусловленная материальными и социально-культурными условиями жизнедеятельности общества, характером классов, социальных групп населения, отдельных индивидов общая воля как результат согласования, сочетания частных или специфических интересов, выраженная в законе либо иным способом, признаваемая государством и выступающая вследствие этого общим (общесоциальным) масштабом, мерой (регулятором) поведения и деятельности людей».

По вопросу о социальной сути права в приведенном определении отражен сдвиг, характерный для большей части постсоветской литературы: место интересов господствующего класса заняла общая воля, консенсус, согласование интересов. Профессор М.И. Байтин призывал не соглашаться с «теми авторами, которые предлагают полностью оказаться от классового подхода», подменяя его «общечеловеческим». Его призыв не был услышан.

Однако был снят вопрос о том, чьим же интересам служит тот или иной закон или правовая система в целом, а вернее, он был раз и навсегда априорно решен: право – общая воля, оно служит интересам всех, общему благу.

Между тем постановка вопроса об обусловленности права интересами отдельных социальных групп явилась крупным достижением общественной мысли, не только марксисткой. Марксизм лишь придал ему особую остроту, значение и четкость.

Большинство современных российских авторов исходит из того, что современное право (применимость классового подхода к историческому материалу признается или допускается) представляет собой результат общественного компромисса, в равной мере отвечающего интересам всех участников. Поэтому право воспринимается как «мера свободы и справедливости». Именно в этом и заключается «современное понимание права», которое, по мнению Г.Н. Манова, «несомненно стоит выше правовых представлений, свойственных и глубокой древности, и средневековью (в традиционных обществах справедливость права считалась и продолжает считаться аксиомой – О.М.), и молодому капитализму XVIII–XIX вв., и тоталитарно-коммунистическим режимам XX в.».

Т.Н. Радько пишет, что право в демократическом правовом государстве должно одновременно отражать интересы всех социальных групп населения и стать инструментом, «в равной степени выражающим волю и интересы всех слоев населения». Право предстает в этих суждениях как сфера гармонии и согласия. Правда, в последнем случае речь идет о том, каким право должно быть, а не о том, каково оно на деле. Но, поскольку сопоставление должного с сущим отсутствует, это наводит на размышления, а что же важнее для характеристики социальной сущности права: то, что должно быть, или то, что есть.

В современной российской литературе по вопросу о социальной природе права наметилась тенденция возврата к рассмотренной выше либеральной позиции, суть которой сводится к тому, что право – это средство и форма социальной солидарности, согласия, компромисса. При этом разрыв между должным и сущим, к которому привлекал внимание, в частности, И.А. Ильин, как правило, не учитывается.

Чрезмерное увлечение идеями согласия и солидарности ведет к забвению не только марксистских представлений о классовой природе государства и права, но и вполне умеренных, буржуазных (в том смысле, что они не связаны   с отрицанием частной собственности на средства производства) суждений крупных исследователей о том, что право часто служило и продолжает служить интересам привилегированных групп.

Создается впечатление, что Г. Харт, четко определявший  две крайние позиции (право служит общим интересам, право подчинено интересам доминирующей группы) и констатировавший неизбежность множества сочетаний этих двух крайностей, подошел в проблеме социальной сущности государства и права гораздо глубже.

Реальная постановка вопроса предполагает признание очевидного факта, что право, как и государство, может служить как общему благу, так и интересам господствующего социального слоя (класса в том числе), а также властвующих (вспомним Фрасимаха), или, выражаясь современным языком, бюрократии. Больше того, право в самом деле обычно служит в какой-то мере всем этим интересам. Их соотношение в конкретных обстоятельствах места и времени определяет подлинную социальную природу права.