Глава 12. Не пей во время полета 3 страница

‑ Что она сказала? – спрашивает Семъйяза, делая шаг ко мне, его рот почти у моего уха. Он взволнован. Он думает, она спасет меня, как в прошлый раз. Ему так приятна идея снова увидеть маму, посмотреть ей в лицо, услышать ее голос. Он практически приплясывает от нетерпения. Теперь у него есть план, что‑то, что снова объединит его с другими, план, чтобы навечно удержать с ним маму. В аду.

Только она не придет.

Кажется, теперь мы действительно влипли.

‑ Что она сказала? ‑ снова спрашивает Семъйяза, его разум давит на мой, пытаясь самостоятельно найти информацию. Я отталкиваю его, и в этот раз мне удивительно легко удается держать его подальше от моих мыслей. Ментально я сильнее, чем была в прошлый раз. Я могу выгнать его из своей головы. И это хорошо, учитывая то, что мне придется солгать.

‑ Она уже едет.

‑ Крепись, дорогая, ‑ говорит мама. – Помни, что я говорила тебе о том, как победить его умом и сердцем. Ты сильнее, чем думаешь. Я люблю тебя.

‑ Ладно. – Я кладу трубку. Семъйяза протягивает руку, а я пытаюсь унять дрожь, когда кладу в нее сотовый.

‑ Тогда подождем, ‑ говорит он. Он держится как школьник: нервничает, улыбается. – Никогда не умел ждать.

Паника поднимается внутри меня, как трепыхание птицы, но я подавляю ее.

Выиграй время, думаю я. Найди способ увести его от Такера и Венди, чтобы вызвать сияние.

‑ Моей подруге надо вызвать скорую, ‑ указываю я на Венди, лежащую у ног Такера, как тряпичная кукла в вельветовом платье. Это мое платье. Моя ответственность.

Семъйяза опускает глаза на мой сотовый, собственнически сжимает на нем пальцы. – Мне так не кажется.

Я сглатываю. – Она ранена. Ей нужна помощь. Это не отразится на вас в любом случае. Мы – то есть, я, вы и мама – уйдем задолго до того, как прибудут медики.

‑ Пожалуйста, ‑ просит Такер, в его голосе звучит неподдельная мольба. – Она моя сестра. Она может умереть. Пожалуйста, сэр.

Возможно «сэр» действует на него. Горе пульсирует вокруг меня, и в нем я чувствую мерцание чего‑то человеческого, может, жалости. Чего‑то противоречивого. Он снова опускает глаза на мой сотовый, открывает его. Его глаза бегают по кнопкам, но, похоже, он не знает, какую нажать.

Он не умеет пользоваться сотовым, доходит до меня.

‑ Я позвоню, ‑ говорю я. – Вы можете наблюдать. Я только наберу 9‑1‑1. Если я сделаю что‑то еще, вы можете убить меня.

Он улыбается. – Но если я убью тебя, я не получу того, за чем пришел, не так ли? А как насчет этого? Ты звонишь, но если попробуешь обмануть меня, я убью его. – Он мотает головой, чтобы указать на Такера. Холодная волна страха прокатывается по мне. ‑ Окей, ‑ шепчу я.

‑ Давай быстрее, ‑ говорит он.

Он отдает мне телефон. Я набираю номер, и трясущимися руками прижимаю телефон к уху.

‑ 9‑1‑1, что у вас случилось? – отвечает женщина.

‑ Здесь… ‑ я прочищаю горло и начинаю заново. – Здесь произошла авария на Колтман Роад. Пожалуйста, пришлите скорую.

Она спрашивает мое имя. Я не могу назвать его, потому что когда приедут врачи, они будут искать меня, а меня уже там не будет. Но, может, это не важно. Может, я буду уже слишком мертва, чтобы волноваться по этому поводу. – Я…эээ…я… ‑ бормочу я.

Семъйяза протягивает руку. Я закончила то, что сказала. Позвонила. Я отдаю ему телефон. Оператор все еще говорит, задает вопросы, выясняя серьезность травм.

‑ Алло, ‑ говорит Семъйяза, его голос серьезен, но во взгляде я ловлю что‑то еще.

‑ Алло? – слышу я тихий голос женщины. – Кто это?

‑ Я только что подошел. Ужасная, ужасная авария. Боюсь девушка уже без сознания. И молодой человек. Они выглядят так, словно они одеты для танцев. Пожалуйста, поспешите. Они оба серьезно пострадали.

Он закрывает телефон.

Оба серьезно пострадали.

‑ Но мама…

‑ Она не придет, ‑ говорит он, его глаза такие понимающие. Он кажется очень разочарованным. – Мне придется довольствоваться тобой.

Он начинает поворачиваться в сторону Такера.

Я смотрю в лицо Такеру, его глаза цвета бури выражают понимание того, что Семъйяза собирается сделать. Принятие. Готовность.

Время останавливается.

Я должна вызвать сияние. Почти такой же момент был год назад. Сейчас.

Я смотрю на Такера и не чувствую ничего, кроме биения моего сердца, так медленно, что это как удар каждые пять секунд, и я могу почувствовать, как кровь перекачивается по моему телу, к легким, туда и обратно, наполняя меня силой, жизнью, ощущением себя и чего‑то большего, чем мое тело. Чего‑то большего, чем человек может постичь. Моя сила. Моя душа.

Свет взрывается вокруг меня. Я поворачиваюсь к Семъйязе, и в этот самый момент, замедленный в двадцать раз, он смотрит мне в глаза и, кажется, знает, что я собираюсь сделать. Он излучает ярость, но у него нет времени воспользоваться этим. Он двигается с неземной скоростью за пределы досягаемости сияния.

Я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю, чувствуя покалывание света на кончиках пальцев, вырывающегося из моего тела, мои волосы сияют, грудь наполняется теплотой. Во мне поселяется ощущение покоя. Я снова поворачиваюсь к Такеру. Он поднимает руку, чтобы защитить глаза от моего света. Я беру его вторую руку. Она кажется прохладной и липкой на фоне моей почти горячечной кожи. Он вздрагивает от моего прикосновения, затем заставляет себя расслабиться, опускает руку, скашивает на меня глаза, будто пытается смотреть на солнце. В его глазах застыли непролитые слезы. И страх.

Я тянусь и кладу пальцы на царапину на его голове, наблюдаю, как свет излечивает его, как снова сходится кожа до тех пор, пока от раны не остается и следа.

‑ Все хорошо, ‑ шепчу я.

Смех пронзает мою невозмутимость. Семъйяза смеется, отойдя на безопасное расстояние.

‑ А я недооценил тебя, ‑ говорит он почти восхищенно. – Ты обученная маленькая птичка.

‑ Уходите.

Он снова смеется. – Мне хочется узнать, что будет дальше, а тебе?

‑ Уходите. Прочь.

‑ Ты не сможешь держаться вечно, ты же знаешь.

Что‑то вроде этого он говорил и моей маме, в тот день в лесу. Она вызвала сияние, а он сказал: Ты не сможешь вечно держать его, она ответила: Я смогу держать его достаточно долго.

Достаточно долго – это сколько? Даже сейчас, спустя несколько минут, я чувствую, что начинаю уставать.

Это как держать дверь к моей душе широко открытой, пока ветер с силой пытается ее захлопнуть. Рано или поздно дверь закроется.

Семъйяза закрывает глаза. – Я почти слышу сирены. Они мчатся сюда. Будет интереснее, когда они приедут.

Я сжимаю руку Такера. Он пытается улыбнуться. Я пытаюсь ответить на улыбку.

Было бы неплохо иметь план. Сидеть здесь и ждать, пока моя лампочка перегорит – это не совсем план. Ждать, пока приедет скорая, тем самым только добавив больше людей в мясорубку – тоже не план.

‑ Почему бы тебе просто не прекратить этот бред? – говорит Семъйяза. – Не то, чтобы я не впечатлен. Для твоего возраста и разбавленной крови самостоятельно вызвать сияние – это просто неслыханно. Но тебе стоит сейчас же прекратить это.

Он говорит спокойно, но я чувствую, что он приходит в ярость.

Я уже видела его в таком состоянии. Это не хорошо. Он начинает делать неприятные вещи, как например, метание огненных шаров в твою голову.

На дорогу падает свет фар. Воздух застывает у меня в легких. Я почти теряю сияние. Оно мерцает, тускнеет, но я удерживаю его.

‑ Давай же, хватит глупить, ‑ нетерпеливо говорит Семъйяза. – Нам пора идти. – Слишком поздно. Автомобиль медленно движется к нам. Останавливается, скрипят тормоза. Но это не скорая. Это побитая серебряная Хонда с зеленой проржавевшей решеткой радиатора. Я вглядываюсь сквозь свое собственное сияние, силясь рассмотреть человека внутри. Седовласый мужчина с бородой.

Мистер Фиббс.

Никогда в жизни не была кому‑либо так рада, как мистеру Фиббсу в его изношенном коричневом костюме из полиэстера, вышагивающем к нам с улыбкой, словно он вышел на неспешную ночную прогулку. С его приближением я чувствую себя сильнее, так, будто я могу сделать все, что потребуется, чего бы мне это ни стоило. Я чувствую надежду.

‑ Добрый вечер, ‑ говорит мистер Фиббс, кивая мне. – Как дела?

‑ Она ранена, ‑ я указываю на Венди. Слава Богу, она еще дышит. – Скорая уже в пути. Они вот‑вот должны появиться.

Семъйяза смотрит на него.

‑ Понимаю, ‑ говорит мистер Фиббс. Он переключает свое внимание на Черное Крыло. – А что у вас за проблема?

‑ Ты кто? – спрашивает Семъйяза.

‑ Я учитель, ‑ мистер Фиббс поправляет очки. – Это мои ученики.

‑ У нас дела с девочкой, ‑ говорит Семъяза почти вежливо. – Мы пойдем, а вы можете заняться остальными.

‑ Боюсь, я не могу этого допустить, ‑ говорит мистер Фиббс. – Да, ты мог бы раздавить меня, как жука, если бы захотел. Если бы смог до меня добраться, ‑ добавляет он. – Но я выступаю против тебя во имя Господа Всемогущего, которого ты предал. Так убирайся ж обратно во мрак, Страж. – Надеюсь, ради нашего блага, он не блефует.

Семъйяза не двигается.

‑ Ты что, плохо меня слышишь? – спрашивает его мистер Фиббс, будто тот не падший ангел, а ленивый школьник. – Вижу, у тебя проблемы с ухом. Клара, твоя работа?

‑ Эээ, да.

‑ Хорошо, молодец. – Он поворачивается обратно к Семъйязе.

‑ Поосторожнее, старик, ‑ рычит ангел. Воздух вокруг него начинает потрескивать от силы. Я начинаю волноваться, что он решил перенести нас в ад.

‑ Корбетт, ‑ нервно говорю я.

Я не успеваю моргнуть, а мистер Фиббс уже высоко держит одну руку, в которой разгорается свет, окружая нас, закручиваясь в длинную, тонкую линию с яростно‑яркой точкой света на конце. Стрела, это моя первая мысль, стрела из сияния, но прежде чем у меня появляется время подумать, что это может означать, мистер Фиббс делает резкое движение рукой и бросает ее прямо в Семъйязу.

Как в замедленной съемке я наблюдаю, как стрела пронзает воздух, как падающая звезда, и вонзается ангелу прямо в плечо. Она издает звук, похожий на звук от ножа, входящего в арбуз. Он испуганно смотрит на нее, затем неверяще на мистера Фиббса. Свет стрелы, как кровь, стекает по его плечу, и шипит, когда соприкасается с его кожей, сжигая вторую личину, за которой он прячет свой истинный облик. Он протягивает руку и хватается за древко. Его брови сведены вместе, затем он вырывает стрелу. Он стонет от боли, когда она оказывается снаружи. Он бросает ее, и она рассыпается на маленькие искорки, ударяясь о землю. Тяжело дыша, он смотрит прямо на меня, не на мистера Фиббса или Такера, а на меня, и его взгляд печален. Его тело внезапно становится прозрачным, серым и неотчетливым, даже кожа, как будто он стал призраком.

А потом он исчезает.

Мистер Фиббс рядом со мной медленно выдыхает, единственный признак того, что этот психоделический ужас произошел на самом деле. Наконец, я отпускаю сияние, и оно гаснет.

‑ Ну, теперь мы знаем, почему он злится на меня, так ведь? – бодро говорит он.

‑ Как вы это сделали? – задыхаюсь я. – Это было так круто!

‑ Давид и Голиаф, дорогая, ‑ отвечает он. – Чтобы убить великана, нужен всего лишь маленький камушек. Хотя, если честно, я целился ему в сердце. Я никогда не был метким стрелком. – Такер отступает несколько шагов в кусты и его рвет. Мистер Фиббс морщит нос, пока мы слушаем, как он расстается со своим ужином.

‑ Боюсь, люди и сияние не очень‑то совместимы, ‑ говорит он.

‑ Ты в порядке? – зову я Такера.

Он выпрямляется и возвращается к дороге, вытирая рот рукавом смокинга.

‑ Он вернется? – спрашивает он.

Я смотрю на мистера Фиббса, тот вздыхает.

‑ Я уверен в этом.

‑ Но вы ранили его, ‑ говорю я, голос звучит испуганно. – Неужели ему не понадобится время на лечение? То есть, я оторвала его ухо много месяцев назад, и оно еще не отросло. – Мистер Фиббс жестко кивает. – Надо было бить в сердце.

‑ Это бы убило его?

‑ О, Господи, нет. Ты не можешь убить ангела, ‑ говорит он.

‑ Смотрите, ‑ Такер указывает на дорогу, где мы видим полицейскую машину, за которой следует скорая помощь и машина пожарных, несущиеся в нашу сторону.

‑ Что‑то они долго, ‑ говорю я.

Мистер Фиббс опускается на колени, чтобы проверить Венди, его пальцы легко касаются ее шеи. Ее веки подрагивают, но она не просыпается. Она стонет. Сейчас это чудесный звук.

‑ С ней все будет хорошо? – Спрашивает Такер, его лицо все еще немного зеленое.

‑ Да, конечно, ‑ отвечает мистер Фиббс.

Мы все молчим, когда сирены приближаются, звук меняется, когда они становятся ближе, пока мы не окунаемся в красные и голубые вспышки ничего не подозревающих людей, спешащих на помощь.

 

 

ГЛАВА 14.ПОЙ ПЕСНЮ ПЕЧАЛИ

 

Было почти утро, когда я зашла через парадную дверь в своем мятом платье для выпускного и без туфель. Джеффри и мама ждали меня в гостиной. Она издала сдавленный крик, увидев меня, и вскочила так быстро, что это встревожило Билли, практически падая в мои объятия.

‑ Мне так жаль, ‑ шепчет она напротив моих волос. – Ты в порядке? – глупый вопрос.

‑ Мам… ‑ неловко говорю я, поддерживая ее. ‑ Я в порядке.

Позади меня мистер Фиббс прочистил горло. Он оставался со мной в отделении скорой помощи все время, даже после приезда Билли, проводя меня через ненужные анализы и ожидание в коридоре с семьей Эвери новостей о Венди, которая оказалась в порядке, по крайней мере, мистер Фиббс сказал так, и шквал вопросов от полиции, на которые я не знала, как ответить.

Мама отстраняется от меня и смотрит на мистера Фиббса блестящими глазами.

‑ Спасибо, Корбетт.

‑ Не за что, ‑ грубо говорит он.

‑ Ты сказал им, что произошло? – спрашивает Джеффри, имея под «ними» в виду всех, кто полностью человек.

‑ Официальная версия – она столкнулась с лосем, ‑ Корбетт хихикает.

Лось. Может быть, однажды мне это покажется смешным. Но не сегодня.

‑ Я не должна была пытаться ударить его машиной, ‑ говорю я, потирая виски. ‑ Это было глупо.

‑ Ты шутишь? Это было бесстрашно, как и любой другой выход из трудного положения, ‑ сказал Билли.

‑ Ты была изумительна сегодня, ‑ добавила мама. ‑ Ты смотрела на него без страха. Ты сохранила всех в безопасности. Ты вызвала ореол, несмотря на невероятное количество давления, и ты держала его, пока не подоспела помощь. Я никогда так не гордилась тобой.

Что‑то влажное течет по моим щекам. Я вытираю их.

‑ О, дорогая, ‑ говорит мама и, взяв меня за руку, тянет в гостиную, где, скорее всего, намеревается усесться перед камином и постараться утешить меня разговорами.

Я тяну свою руку.

‑ Как насчет того, чтобы рассказать мне сейчас, мам?

‑ О чем?

‑ Семъйяза сказал, что есть что‑то, что ты мне не рассказала о моем предназначении или моих видениях или о чем‑то странном во мне. Это так?

Она вздрагивает как от удара. Они с Билли обмениваются взглядами и это молчаливое согласие.

Что‑то есть.

‑ У Семъйязы есть какой‑то план, ‑ говорю я. ‑ Он хотел, чтобы я осталась с ним на какое‑то время.

Мама хмурится и медленно идет. Затем говорит Билли, и это звучит, как гром среди ясного неба.

‑ Мадж, даже не думай об этом.

‑ Я не думала, ‑ сказала мама.

‑ Думала. Я знаю это. Этот человек, если ты хочешь называть его человеком, не может выполнить обещание. Он сам вырыл себе могилу. Ты не можешь вернуть его из состояния Черного Крыла.

‑ Он думал, что взяв тебя в ад, он наладит отношения с другими Черными Крыльями. Что это значит? – спрашиваю я.

‑ Однажды он должен был убить меня, ‑ говорит мама так, словно это не такое уж большое дело. – Но не сделал этого, за что и был наказан.

‑ С тех пор у него не все в порядке, ‑ вставляет Билли. – Он расстроен. Вот почему я ни за что на этом благословенном Богом свете, не оставлю тебя поблизости от этого чокнутого ангела. Он убьет тебя.

Мама вздыхает: ‑ Билли, я уже умираю. Мне нечего терять. – Мистер Фиббс откашливается. – Я согласен с Билли. Думаю, для тебя же лучше держаться от него подальше. Ты можешь потерять все. Он может забрать твою душу и не отпускать, держа тебя внизу, вместе с ним, сколь угодно долго.

‑ Он не смог бы удержать меня, ‑ спорит мама. Она сверкает глазами в сторону Билли. – Не вечность. Не важно, что он об этом думает.

Мистер Фиббс пожимает плечами: ‑ Это не то место, где мне хотелось бы провести даже десять минут.

‑ Ладно, ‑ мама расстроено кривит рот. – Я и близко к нему не подойду. Я останусь здесь и буду увядать.

Это первый раз, когда она выразила что‑либо, помимо благосклонного согласия с тем, что с ней происходит. Первый раз, когда она ведет себя, как побежденная.

‑ Тебе пора в кровать, ‑ говорит она мне. – Мы можем поговорить об этом потом, сейчас ты измотана. Тебе нужно поспать.

‑ Думаю, я лучше соберу вещи, ‑ говорю я, поворачиваясь к лестнице.

Мама бросает на меня непонимающий взгляд.

‑ Мы что, не уезжаем отсюда? То есть, Семъйяза сказал, что он следил за мной. Он знает, где мы живем. Оставаться здесь не безопасно. Он же вернется. Ты знаешь, что вернется. – Она кивает: ‑ Я бы сказала, что это данность. Это только вопрос времени. Но он знает тебя, Клара. Если он действительно захочет найти тебя, то найдет. Если мы сейчас сбежим, это не пойдет нам на пользу. – Почему‑то меня это не успокаивает.

Она закрывает глаза, словно ей немедленно нужен сон. – Нам придется остаться здесь, Клара. Это то место, где я должна быть.

Она имеет в виду, что это то место, где она должна умереть. Я сглатываю.

‑ Дом в безопасности, ‑ говорит она.

‑ И территория школы, ‑ добавляет мистер Фиббс. ‑ Я видел это много лет назад.

‑ Подожди, ‑ перебиваю я. ‑ Как это в безопасности?

‑ Она святая, ‑ отвечает он. ‑ Земля была освящена. Черное Крыло не может ступить на святую землю, это слишком болезненно для них.

‑ Значит наш дом на святой земле? ‑ спрашиваю я. Это так знакомо. На собрании говорили о том, что он находится на кладбище, которое было освящено.

‑ Да, ‑ отвечает мистер Фиббс.

В мыслях я возвращаюсь в тот день, когда впервые увидела наш дом, ощущение тепла, безопасности и радость жизни, наполнившие меня, как только я вышла из машины. Интересно, это есть та самая святость, или как оно там называется.

И школа. Вот почему мама заставляла нас с Анжелой ходить в школу в то время, когда у меня были атаки печали. Потому что там безопасно.

Мистер Фиббс снова поворачивается к маме. – Мы с Билли можем провожать и встречать детей со школы каждый день.

‑ Хорошо, ‑ говорит мама. – Мы сделаем расписание. Извини, Клара, но, боюсь, все будет так же, как если бы ты была наказана.

‑ Что насчет меня? – спрашивает Джеффри.

Я совсем забыла, что он тоже здесь, стоит в углу, скрестив руки на груди.

Мамины глаза цвета ночи светятся печалью. – Тебе тоже придется побыть дома. Мне жаль.

‑ Чудесно, ‑ ворчит он. – Еще одно небесное предписание, как раз то, что нужно. Надолго?

‑ Пока я жива, ‑ говорит мама.

Он поворачивается и смотрит на меня, как будто это моя вина, его желваки движутся, словно он сжал зубы, затем он уходит в свою комнату, чтобы подумать об этом. Мы слышим, как хлопает дверь.

‑ А что до тебя, ‑ говорит Билли, ‑ больше никаких ночных путешествий к «Ленивой Собаке». Я буду тем человеком, кто забьет твое окно гвоздями, клянусь. У тебя нет времени, чтобы шататься повидать своего бойфренда.

Такер. Я все еще вижу его лицо, когда Семъйза хотел ранить его.

То, что я чувствовала в тот момент, не в состоянии остановить его.

Но ты могла остановить его, говорит мне внутренний голос.

Да, но что потом? Что насчет Венди, ее сломанной руки, небольшого сотрясения, ее смущенного лица в больнице, когда она очнулась и ей объяснили, что произошло. Лось? Повторяла она. Я не помню.

Это все моя вина. Им бы никогда не грозила опасность, если бы ни я.

‑ Как Такер? – спрашивает мама. – Он в порядке?

Он потрясен. Но все нормально. С Венди тоже все должно быть в порядке, ‑ не хочу больше думать о том, что могло случиться. Я слишком устала. – Думаю, мне пора спать. Доброй ночи. Или лучше сказать, доброго утра?

Мама кивает. – Доброй ночи. – Затем, когда я поднимаюсь по лестнице, она говорит: ‑ Сегодня ты действительно заставила меня собой гордиться. Я люблю тебя, не забывай об этом.

Я знаю, что она любит меня. Но она продолжает что‑то скрывать. До сих пор.

Секреты никогда не кончатся.

Солнце встает к тому времени, когда я выхожу из душа. Я надеваю чистую майку и пижамные штаны, затем подбираю свое потрепанное бальное платье с того места, где я его бросила, а именно, у двери в ванную, и кладу в угол, где оно лежит, как сдувшийся шарик.

У меня больше не будет танцев. Не будет официальной одежды. Не будет глупых мальчишек, делающих глупости, вроде драки, чтобы решить, кто будет со мной танцевать или кому я принадлежу.

Машины больше нет.

Но Такер жив.

За окном я замечаю движение, и отскакиваю назад, сердце колотится, хоть я и понимаю, что Семъйяза не может пробраться сюда. В окне появляется Кристиан, выглядящий так, словно имеет полное право здесь находиться. Я ожидаю услышать его голос в моей голове или почувствовать вспышку эмоций, но ничего не происходит. В голове тихо, разум плотно закрыт.

Кристиан хмурится. Затем протягивает руку и осторожно стучит в окно.

Я ужасно устала. Ощущение, будто все мышцы одновременно запечатлели то, что я пережила ночью. Мне хочется проигнорировать его, рухнуть на кровать и спрятаться под одеялом.

Вместо этого я подхожу к окну и открываю его.

‑ Сейчас не лучшее время, ‑ говорю я.

‑ Ты в порядке? Я приходил раньше, чтобы извиниться за то, что вел себя, как последний придурок, а твоя мама сказала, что ты попала в аварию.

У меня нет сил, чтобы рассказывать ему, что случилось. Поэтому я тянусь к нему, кладу руку ему на плечо и открываю разум, позволяя увидеть все пережитые мной ужасы. Когда я заканчиваю, то замечаю, что он бледен. Его бьет дрожь. Он откашливается.

‑ Ты в порядке? – спрашиваю я.

Он опирается об оконную раму. – Никогда не делал такого прежде, ‑ говорит он. – Похоже на… на то, что ко мне в голову вывалили кучу всего. Это слишком.

‑ Попытайся жить с этим.

‑ И твоя мама уверена, что ты здесь в безопасности? Она не думает, что будет лучше…

‑ Сбежать? С криками бежать в горы? Воспользоваться программой защиты свидетелей? Нет. Мама говорит, никому из нас это не пойдет на пользу. К тому же, дом стоит на освященной земле.– Он кивает, словно эта информация его не удивляет. Конечно, мой дом на освященной земле. Как и все праведные дома, это же нормально?

‑ Мне бы хотелось быть там с тобой, ‑ говорит он. – Помочь тебе. – Именно это он и имеет в виду. И это мило. Но я раздражаюсь. Я устала. Я не расположена к любезностям.

‑ Мне нужно идти, ‑ говорит он.

‑ Тебе действительно пора.

‑ Прости за то, что случилось на танцах, ‑ говорит он. ‑ Я не хочу, чтобы ты думала, что я из таких парней.

Он думает, что я еще злюсь из‑за этого. Словно я все еще думаю об этом.

‑ Из каких парней?

‑ Которые влюбляются в чужих девушек.

‑ Я и не думала. Ты не такой. Так что все в порядке, правда.

‑ Я хочу, чтобы мы были друзьями, Клара. Ты мне нравишься. И если бы все это не было связано с нашими обязанностями, ты бы все равно мне нравилась. Хочу, чтобы ты это знала.

Серьезно, я слишком устала, чтобы участвовать в этом разговоре. – Мы друзья. И прямо сейчас я должна сказать тебе, как твой друг, иди домой, Кристиан. Потому что мне действительно хочется, чтобы этот день наконец‑то закончился.

Он вызывает крылья и улетает. Я закрываю окно. Несмотря на усталость и на то, что последнее, о чем бы мне хотелось думать – это танец и мое предназначение, и то, что он в центре того и другого, теперь, когда он ушел, мне становится одиноко. Так одиноко, как никогда еще не было.

Я ненавижу эти ступеньки в лесу. Я ненавижу то, как хорошо я их знаю, как каждый их дюйм закрепился в моей памяти, хруст, трещины в цементе, темно‑зеленый мох, похожий на вельвет, пытающийся пробить себе путь на поверхность. Ненавижу шероховатость, которую он создает у меня под ногами. Ненавижу перила, за которые я цепляюсь. Если бы я могла, я принесла бы отбойный молоток к этим ступенькам, разнесла бы их на кусочки и побросала на дно озера Джексон.

Бульдозером я бы сравняла с землей все это кладбище.

Я бы сожгла это черное платье, которое на мне надето. Я бы вышвырнула в помойку мамины красивые туфли.

Но я не могу. Это сон, а во сне действует Клара из будущего, которая едва чувствует свои ноги. Она укуталась в своем оцепенении, как в плаще, прячась, сгибаясь под тяжестью, так что каждый шаг вперед дается с усилием. Ей кажется, что она сейчас расплачется. Но не может. Ей хочется избавиться от руки Кристиана, но она не делает этого. Словно мы обе парализованы, не способны в этот момент ни на что, кроме ходьбы, дурацкой монотонной ходьбы, все время вверх, к пяточку, на котором собрались люди.

К яме в земле.

К смерти. Смерти моей матери. Краем сознания я ловлю Черное крыло, его горе, выходящее за рамки его разума, открывшуюся рану в его сердце.

Мама не шутила, что вся следующая неделя будет похожа на наказание. Каждое утро Билли отвозит нас в школу. Она ведет себя, как обычно, будто ничего не случилось, но она очень внимательна.

Я предложила прогулять школу, чтобы подольше побыть с мамой, но она не желала даже слышать об этом. – Что бы сказал Стэнфорд? – шутит она.

‑ У тебя рак. Уверена, они бы поняли, ‑ отвечаю я. Отличный аргумент.

Не получилось. У мамы пунктик по поводу нормальности. Вести себя, будто ничего не случилось так долго, как можешь. Это раздражает, потому что когда мы вообще были нормальными? Кажется бессмысленным претворяться, что все иначе. Но она непреклонна. Нормальные дети ходят в школу. Будем ходить и мы.

Хочу назад свою жизнь. Хочу ходить в «Подвязку» и зависать с Анжелой. Хочу ходить на ужин к Эвери субботними вечерами, целоваться с Такером на заднем крыльце. Это то, что делают нормальные люди, правда? Встречаются с друзьями? С любимыми? А еще я хочу летать. Иногда я чувствую присутствие своих крыльев, словно им хочется самостоятельно раскрыться и взмыть высоко в небо, до боли желая почувствовать несущий их ветер.

‑ Вот отстой, ‑ говорит Анжела в четверг на ленче на четвертый день после аварии. Она откусывает огромный кусок от зеленого яблока и шумно его прожевывает. – Но, Клара, на тебя напал Черное Крыло. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

‑ Я перестраховываюсь и жалею.

Она бросает на меня серьезный перестань‑ворчать взгляд. – Ладно, лучше перестраховаться, чем умереть.

‑ Отличный аргумент.

‑ Боже, как бы мне хотелось быть там, ‑ так громко выдыхает она, что две, проходящих мимо, приостанавливаются с видом, что случилось с Анжелой Зербино? Она пристально смотрит на них, и они уходят.

‑ Все самое веселое происходит без меня, ‑ уже тише жалуется она.

‑ Это было весело. Поверь мне.

‑ Спорю, это было круто. Адреналин зашкаливает. Нервы на пределе.

‑ С каких это пор ты стала адреналиновой наркоманкой? – спрашиваю я. – И нет, это не было круто. А очень страшно. Надеюсь‑я‑не‑обделаюсь, надеюсь‑я‑не‑умру‑от‑страха.

‑ Но Черное Крыло был великолепен, правда? Он производит впечатление, когда на него смотришь? Ты видела его крылья?

‑ Энджи, он же не дикое животное.

‑ Ну, уж точно не олень, ‑ фыркает она.

‑ Я не упоминала о страхе? Все то время я думала, что это конец, что вот почему Такера не было на кладбище. Семъйяза убьет его. – Она замирает с яблоком во рту. – На каком кладбище?

Вот черт.

Анжела пристально смотрит на меня: ‑ Клара, что за кладбище?

Кажется, придется ей рассказать.

‑ Мой повторяющийся сон – это видение. Странный лес со ступеньками – это кладбище Аспен‑Хилл. Я стою у края могилы. Сначала я думала, что умрет Такер, потому что его не было там, в видении, но оказалось, что это будет мама. – Она сжимает голову руками, словно я свожу ее с ума. – Как ты это поняла?