‑ Ты только что пришел домой? – спрашиваю я.
‑ Нет, ‑ отвечает он, ухмыляясь. – Я рано пошел в кровать, и был здесь всю ночь.
Он делает шаг в моем направлении и спотыкается. Я ловлю его за руку, чтобы удержать от падения. Именно тогда он взрывается смехом прямо мне в лицо, и я сполна ощущаю гадкий запах его дыхания.
‑ Ты пьян, ‑ шепчу я удивленно.
‑ Я хотя бы не за рулем, ‑ отвечает он.
Это плохо.
Я стою здесь около минуты, прижавшись к нему, стараясь заставить свой мозг функционировать в четыре утра. Я могу пойти и привести маму, если предположить, что она сама еще не идет сюда, чтобы узнать, откуда весь этот шум. Если у нее хватит сил, чтобы подняться вверх по ступеням. Я даже не знаю, что она сделает, или еще хуже, что с ней может случиться из‑за этого. Это полностью за пределами любого наказания, какое только ей приходилось для нас придумывать. Это поведение, которое может стоить ему домашнего ареста длиной в год.
Он до сих пор смеется, словно находит всю эту ситуацию очень забавной. Я хватаю его за ухо. Он вскрикивает, но не может перебороть меня. Я веду его к кровати и толкаю на нее, лицом вперед. Потом я берусь за его крылья, стараясь сложить их, прижимая их вниз к его спине. Вот бы было волшебное слово по‑ангельски, которое мгновенно убрало бы их.
Джеффри бормочет что‑то в свою подушку.
‑ Я не слышу тебя, придурок, ‑ отвечаю я.
Он поворачивает голову.
‑ Оставь меня одного.
‑ Как скажешь, ‑ бормочу я, до сих пор пытаясь сложить его крылья. – Где твоя футболка? И как ты умудрился полностью промокнуть?
И затем я замечаю его серые перья. Крылья светлее, чем когда я видела их в ночь пожара. Тогда они были темно‑серыми, и я надеялась, что это от сажи. Мои крылья были усыпаны ею в ту ночь тоже, но она смылась, практически вся. Но крылья Джеффри до сих пор серые. Как крыло голубя, могу я назвать этот цвет. И есть пара перьев на задней стороне одного крыла, которые цветом напоминают деготь.
‑ Твои перья, ‑ я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть их.
Он выбирает именно этот момент, чтобы вспомнить, как скрыть крылья. Я неловко падаю на него, затем скатываюсь. Он смеется.
‑ У тебя будут такие большие проблемы… ‑ говорю я яростно.
Он перекатывается на спину и смотрит на меня с выражением, таким злым, что буквально заставляет мурашки пробежать вдоль моего позвоночника. Он словно ненавидит меня.
‑ Что, собираешься рассказать маме?
‑ Я должна, ‑ заикаюсь я.
‑ Давай, ‑ огрызается он. – Будто ты никогда не выбиралась из дома ночью. Расскажи маме. Давай. И посмотри, что будет.
Он садится. Он все еще смотрит так, будто в любую минуту готов броситься на меня. Я делаю несколько шагов назад.
‑ Ты всегда думаешь только о себе, ‑ говорит он. – Твои видения. Твои идиотские сны. Твой глупый бойфренд.
‑ Это неправда, ‑ говорю я дрожащим голосом.
‑ Ты не единственная важная персона здесь, знаешь. Ты не единственная с предназначением.
‑ Я знаю…
‑ Просто оставь меня одного, ‑ он улыбается, с напряженным, ироничным оскалом зубов. – Оставь меня одного.
Я выхожу из его комнаты. Я стараюсь побороть желание закричать. Мне хочется побежать вниз и разбудить маму, привести ее сюда, чтобы разрешить эту ситуацию. Помочь ему. Вместо этого я иду к бельевому шкафу. Беру полотенце. Затем возвращаюсь обратно к Джеффри и бросаю в него полотенце. Оно ударяется о его грудь. Он поднимает на меня глаза, удивленный.
‑ Я знаю, что твоя жизнь – дерьмо, ‑ говорю я ему. – Но и для меня она не веселый пикник.
Мое сердце грохочет, но я стараюсь выглядеть спокойной и собранной.
‑ Я не скажу маме на этот раз. Но я клянусь, Джеффри, если ты не соберешься, то пожалеешь. Выкинешь еще что‑нибудь такое хоть раз, и мама будет последним, о чем тебе нужно будет беспокоиться.
Затем я выхожу из его комнаты до того, как он сможет увидеть, что я плачу.
ГЛАВА 13. ПРОИЗВЕДИ ФУРОР
‑ Клара, ты выглядишь прекрасно, ‑ говорит Билли, когда я в выпускном платье вхожу в мамину комнату.
Я кружусь перед ней, и юбки моего красного шелкового платья надуваются колоколом вокруг ног. Платье немного вычурное. Плюс оно стоило целое состояние, но когда мы с Анжелой и Билли увидели его в торговом центре в Айдахо‑Фоллс на прошлой неделе, оно будто позвало меня. «Надень меня», говорило оно. Тогда Билли сказала что‑то вроде, что за черт, это же твои последние официальные танцы в школе, так произведи фурор. Тема выпускного «Найденный рай» – да, организованный старшеклассниками, которым пришлось в этом году прочесть «Потерянный рай» с мистером Фиббсом. Мою самую любимую книгу.
Так что либо оно, либо фиговый листок.
Я стараюсь не смотреть на пятачок перед GNC[41], где я впервые почувствовала на себе взгляд Семъйязы. Я даже находила это немного забавным, что видела Черное Крыло в торговом центре. Я пыталась представить себе, как он делает покупки, прогуливается между полок с новыми романами Дена Брауна в «Барнс & Ноббл», у «Марси» трогает галстуки, выбирает белье, потому что даже ангелам нужно белье, раз уж они собираются разгуливать среди нас, так ведь? Я помню, как мы смеялись над этим с Анжелой, а теперь, думая об этом, я понимаю, Боже, какими мы были глупыми. Мы знали, что Черное Крыло был пугающим и сильным, мы видели, что в тот день мамино лицо стало белым, как простыня, нам тоже было страшно, но мы и понятия не имели. Поэтому я не смотрю на то место, где он стоял и стараюсь не вспоминать то, как его голос скрежетал в моей голове, говоря мне не бояться его. То, как он думал обо мне, как о чем‑то, что он может забрать. И у него это почти получилось.
Еще одна неприятная вещь в нашем походе по магазинам, что в этот раз там не было мамы. Она отправила Билли. Такое чувство, что Билли уже начала исполнять мамины обязанности: в делах по дому, отпуская шуточки в мамином стиле, водя меня по магазинам, а теперь не мама, а Билли помогает мне сделать прическу на выпускной. Это Билли говорит мне, как чудно я выгляжу, в то время, как мама лежит на спине на подушках, глядя на меня усталыми глазами.
‑ Она выглядит потрясающе, правда, Мэгс? ‑ подсказывает Билли, когда мама ничего не говорит. ‑ Красный – это твой цвет, Клара.
‑ Да, ‑ слабо соглашается мама. ‑ Ты прекрасна.
‑ Поверь, у Такера челюсть отпадет, когда он тебя увидит, ‑ говорит Билли, выводя меня из комнаты, чтобы мама могла отдохнуть. ‑ Он будет чувствовать себя миллионером с тобой об руку.
‑ Хочешь сказать, я буду прекрасной спутницей?
‑ Этим вечером да, ‑ говорит Билли, ‑ наслаждайся.
Мне придется забрать Такера, потому что он теперь без машины – старенький пикап из ранчо в конце концов развалился. Венди тоже едет с нами, так как машина Джейсона Ловетта сломалась пару дней назад, поэтому она договорилась встретиться с ним там. Не самая романтичная ситуация для всех нас, но уверена, все будет отлично.
Билли останавливает меня в коридоре, чтобы побрызгать в воздух каким‑то потрясающим парфюмом и заставить меня пройти сквозь это облачко.
‑ Домой к полпервому или я пойду тебя искать, ‑ говорит она, и я не знаю, шутка ли это.
‑ Да, мамочка, ‑ ворчу я.
Она сочувственно улыбается. – Проведи хорошо время на танцах. – Так и планируется. Весна проходит слишком быстро, безжалостно приближая меня к кладбищу, лету, колледжу и всем тем вещам, о которых я не хочу думать. Этот вечер может оказаться единственным хорошим временем, которое у меня будет. Я собираюсь воспользоваться им во всю.
В этом году танцы проводятся на лыжной базе «Король снега». Выпускной комитет сделал это место похожим на джунгли: искусственные деревья, большие искусственные цветы, даже гигантская яблоня в углу с пластиковой змеей, свернувшейся на ветках.
В прошлом году было лучше.
Но это не важно. В этом году я с Такером. Обычно он невероятно привлекателен в своей ковбойской одежде, ботинках, футболках и узких джинсах, во фланели и с ковбойской шляпой.
Эта его жесткость кажется ужасно сексуальной. Но бывают и другие случаи, как сегодня, когда он бреется и надевает взятый напрокат смокинг, повязывает галстук и зачесывает волосы так, что выглядит как кинозвезда.
‑ Они смотрят на тебя, ‑ шепчу я, когда мы идем по вестибюлю, и группа девушек поворачивается, чтобы посмотреть на нас.
‑ Нет, ‑ говорит он. – Они смотрят на тебя. Это великолепное платье. – Мы танцуем. Такер не очень хороший танцор, но недостаток мастерства он компенсирует чувством юмора.
Он все время веселит меня. Он пытается научить меня двум шагам на одном месте, а потом поворот в стиле вестерна. Играет медленная песня, и я кладу голову ему на плечо и смакую момент, как будто здесь только я и он, нет проблем, нет расписаний, нет нависшей над нами катастрофы, нет вообще никаких планов на будущее.
Я чувствую, что Кристиан смотрит на меня, прежде чем вижу его. Он танцует с Авой Питерс на другой стороне танцпола. Я поднимаю голову и из‑за плеча Такера вижу, как он искусно ведет Аву через толпу. Ава улыбается и что‑то кокетливо ему говорит, глядя на него из‑под фальшивых ресниц.
Я снова прижимаюсь щекой к плечу Такера и закрываю глаза. Но когда я их снова открываю, я все еще по привычке ищу Кристиана, а когда нахожу, он смотрит прямо на меня, встречается со мной взглядом и не отводит глаз.
‑ Ты потанцуешь со мной, Клара? ‑ Спрашивает он. ‑ Всего один танец?
Прежде чем я успеваю ответить, Такер отстраняется. Он поднимает мою руку к губам и целует, благодаря за танец. Я улыбаюсь ему.
‑ Давай выпьем что‑нибудь, ‑ говорит он. – Тут жарко. – Я позволяю ему отвести меня к чаше с пуншем и налить мне стакан. Несколько минут мы стоим у двери, нас обдувает холодным воздухом.
‑ Хорошо проводишь время? – спрашивает он.
‑ Супер, ‑ улыбаюсь я. – Вот только мне интересно, где другие твои девушки?
‑ Мои девушки?
‑ Если не изменяет память, в прошлом году ты привел на выпускной трех разных девушек. Где же эта неуловимая мисс Элисон Лоуэлл?
‑ В этом году мне нравишься только ты.
‑ Хороший ответ. – Я обвиваю руками его шею и тянусь за поцелуем.
‑ Хм, хм, хм, люди, ‑ говорит мистер Фиббс, прочищая горло.
Дуэнья. Я награждаю его своим лучшим отвали‑взглядом.
‑ Целомудрие есть добродетель, ‑ язвительно замечает он.
‑ Да, сэр, ‑ говорит Такер с уважительным кивком. Мистер Фиббс кивает в ответ и уходит на поиски других счастливых парочек, которые нужно разбить.
Я иду в туалет, чтобы припудрить носик и встречаю там Кей Пэттерсон. Она довольно рассматривает себя, подкрашиваясь блеском. Она выглядит восхитительно в длинном черном платье в стиле русалки, сияя украшениями, которые, я надеюсь, не настоящие.
‑ Жаль слышать про твою маму, ‑ говорит она.
Я встречаюсь в зеркале с ее большими карими глазами. Не думаю, что удостаивалась от нее хотя бы пары слов с прошлого года, когда они с Кристианом только расстались.
‑ Эм, спасибо.
‑ Мой отец умер от рака толстой кишки, ‑ ровно говорит она. – Мне было три. Я этого не помню.
‑ Ох, мне жаль. Я не знала.
Не могу придумать, что ответить, поэтому начинаю мыть руки в ближайшей раковине. Она заканчивает улучшать ее и без того идеальную внешность и бросает помаду в сумку. А потом стоит и смотрит на меня. Я готовлюсь к оскорблению с ее стороны.
‑ Большинство людей не знают. У меня приемный отец, а все думают, что он родной. – Я киваю, не понимая, почему она рассказывает мне все это, и смотрю на дверь.
‑ В любом случае, ‑ продолжает Кей. – Я приношу тебе свои соболезнования. Хотя это не важно.‑ Я бормочу слова благодарности и начинаю махать рукой перед раздатчиком бумаги, чтобы запустить механизм, выдающий бумагу. Ничего не происходит. Кей протягивает мне бумажное полотенце из стопки около раковин.
‑ Кристиан беспокоится о тебе, ‑ говорит она. – Я вижу это. Он тоже потерял маму, когда был еще ребенком. Это была одна из первых вещей, которые мы поняли друг про друга.
‑ Я знаю, ‑ аккуратно говорю я Кей. Что значит: он мне тоже это рассказывал.
Она кивает. – Будь с ним помягче. Он заслуживает счастья.
‑ Он не мой пар…
‑ Ты смотришь на него, ‑ говорит она. – Возможно, у тебя все чудесно с твоим парнем, но ты смотришь на него.
‑ Не смотрю.
Она закатывает глаза. Спустя несколько секунд она говорит: ‑ Знаешь, он бросил меня ради тебя. – Я смотрю на нее, как олень в свете фар.
Ее губы сжимаются, словно она старается спрятать улыбку. – Конечно, он мне этого не говорил. Он выдал мне кучу дурацких фраз о том, что он хочет быть честным со мной, и делал вид, что оказывает мне тем самым услугу. Не то чтобы я не догадывалась, что так будет. В последнее время он вел себя странно. И не только он. И я видела, как он смотрел на тебя, и как ты смотрела на него.
‑ Он не смотрел на меня, ‑ протестую я.
Она усмехается. – Какая разница.
‑ Мы с Кристианом друзья, ‑ пытаюсь я объяснить. – У меня есть парень.
‑ Может и так, ‑ говорит Кей, пожимая обнаженными плечами. – Но ты все равно смотришь на него. – Должно быть, мое лицо стало цвета свеклы.
Затем она осматривает меня сверху вниз, оценивая мое платье. – Тебе придется сделать первый шаг, если ты хочешь быть с ним.
‑ Кей, займись своими делами, ‑ зло говорю я, и вылетаю из туалета.
И врезаюсь прямо в Кристиана. Как раз в этот момент начинает играть медленная песня.
Я начинаю думать, что мои выпускные навечно прокляты.
‑ Хей, ‑ говорит он. – Клара, потанцуешь со мной?
Мы принадлежим друг другу, скачет у меня в голове. Не знаю, кто из нас это думает.
Паника поднимается у меня в груди.
‑ Что…я…Боже, ‑ заикаюсь я, затем раздраженно вздыхаю. – А где Ава?
‑ Ава не моя пара. Я пришел один.
‑ Один. Ты. Почему?
‑ Потому что моя пара бы не одобрила мое желание потанцевать с тобой, ‑ говорит он.
В этот момент я замечаю Такера на расстоянии около пяти футов, он слушает. – Ты кое о чем забыл, ‑ говорит он, подходя ко мне и кладя руку мне на талию. – У Клары есть пара. Я. Так что тебе не повезло.
Кристиан не выглядит взволнованным.
‑ Один танец, ‑ говорит он. – Мы с Кларой друзья. В чем проблема?
‑ У тебя был шанс, ‑ холодно отвечает Такер. – Ты его упустил. Так что иди оттаптывать ноги кому‑нибудь другому.
Кристиан медлит. Смотрит на меня.
Такер трясет головой. – Парень, не вынуждай меня бить тебя здесь. Не хочу портить смокинг.
На щеках Кристиана задергались мускулы. Я чувствую от него явные вибрации я‑бы‑отделал‑тебя‑если‑бы‑захотел.
Господи. Боже.
Я встаю между ними.
‑ Так, не обижайся, ‑ говорю я, ‑ но я не кусок мяса, окей? Прекратите надо мной рычать. Я сама могу с этим разобраться.
Я поворачиваюсь к Кристиану. ‑ Нет, ‑ просто говорю я. ‑ Спасибо за приглашение, но у меня есть пара. Я сама решаю, кому я принадлежу, ‑ молча говорю я ему.
Он кивает, делает шаг назад. Я знаю.
Я беру Такера за руку и увожу на танцпол, оставляя Кристиана стоять в одиночестве.
После случившегося танцы уже не доставляют удовольствия. Я потратила кучу энергии, пытаясь заблокировать Кристиана, в то же время, стараясь вообще о нем не думать, что оказалось невозможным. Остаток вечера мы с Такером напряжены, почти не разговариваем, тесно прижимаясь друг к другу в танце, держась друг за друга так, словно боимся, что один из нас может ускользнуть от другого.
По дороге домой мы не разговариваем.
Прежде чем переехать сюда, у меня никогда не было историй с любовными треугольниками. Знаете, в фильмах, романах или где‑то еще всегда есть такая цыпочка, вокруг которой увиваются все парни, хотя в ней нет ничего особенного. Но нет, она нужна им обоим.
А она такая: о, Боже, кого же мне выбрать? Уильям такой нежный, он понимает меня, с ним у меня подкашиваются колени, как мучительно, хнык, хнык, но как же я могу жить без Рейфа и его черт‑знает‑чего и его темной и только‑немножко‑жесткой любви? Беее. Так наигранно, всегда думала я.
И вот, кажется, я осталась в дураках.
Но мы с Кристианом были предназначены друг другу. Я интересую его не из‑за моей ошеломительной внешности или потрясающих личных качеств. Он хочет меня, потому что ему так сказали. Я что‑то чувствую к нему, потому что для меня он большая загадка, и потому что мне сказали хотеть его, и не просто моя мама, а высшие силы, люди наверху, Большой Парень. Плюс Кристиан привлекательный, кажется, что он всегда знает, что сказать, и он покоряет меня.
Я, и правда, в дураках.
Но вот почему – это то, чего я не могу понять – людей наверху волнует, кого я люблю, когда мне семнадцать лет? Мой выбор – это Такер. Мое сердце принимает собственные решения.
Мне внезапно хочется плакать, на меня накатывает такая волна грусти, какую я не чувствовала уже давно, и я думаю, Боже, почему бы вам всем просто не оставить меня в покое?
‑ Все хорошо? – нервно спрашивает Венди с заднего сиденья.
‑ Превосходно, ‑ отвечаю я.
Затем Такер говорит: ‑ Что это?
Я ударяю по тормозам, и мы со скрипом останавливаемся.
Кто‑то стоит посреди дороги. Кажется, ждет нас. Высокий мужчина в длинном кожаном пальто. Мужчина с угольно‑черными волосами. Даже на расстоянии пятидесяти ярдов, я знаю, кто это. Я чувствую это.
Это была не моя грусть.
А Семъйязы.
Мы влипли.
‑ Клара, кто это? – спрашивает Такер.
‑ Плохие новости, ‑ бормочу я. – Все пристегнуты?
Я не дожидаюсь ответа. Я не знаю, что делать, поэтому действую интуитивно. Я медленно снимаю ногу с тормоза и ставлю ее на газ. Затем вдавливаю его в пол.
Мы быстро набираем скорость, но, в то же время, все как в замедленной съемке, ползет в каком‑то альтернативном времени, когда я крепко держу руль и фокусируюсь на Семъйязе. Эта машина, понимаю я, мое единственное оружие. Может, если я на пару недель выведу его из строя, у нас будет возможность как‑нибудь убраться отсюда.
Это наш единственный шанс.
Такер начинает кричать и хватается за сиденье. Моя голова затуманивается горем, но я не поддаюсь. Свет фар падает на ангела на дороге, его глаза светятся, как у животного, и в последний сумасшедший момент, когда машина несется на него, мне кажется, что он улыбается.
На секунду все становится черным. Вокруг моей головы кружится белый туман, наверное, от подушек безопасности. Рядом со мной, Такер внезапно приходит в себя и делает глубокий вдох. В темноте я вижу его не слишком хорошо, но на пассажирском окне широкая сеть разбившегося стекла. Он стонет.
‑ Такер? – шепчу я.
Он поднимает к голове дрожащую руку, осторожно трогает ее, затем смотрит на свои пальцы. Его кровь выглядит как разлитые чернила на неожиданно бледной коже. Он двигает челюстью, будто кто‑то только что ударил его.
‑ Такер? – я слышу нотку паники в моем голосе, почти всхлип.
‑ Ты о чем вообще думала?
‑ Извини, Так. Я…
‑ Боже, эти подушки безопасности больно бьют, да? – говорит он. – Как ты? Не ранена?
‑ Вроде нет.
‑ Венди? – зовет он.
Я вытягиваю шею, чтобы заглянуть на заднее сиденье, но все, что мне удается увидеть с этой точки – это прядь ее длинных волос, падающую на лицо. Такер начинает бороться с дверью, пытаясь выбраться наружу, чтобы пойти к ней, но дверь местами смята и отказывается открываться. Я толкаю свою дверь – то же самое. Я закрываю глаза, пытаюсь очистить голову и привести мысли в порядок.
Сделай это, говорю я себе.
Я крепко сжимаю ручку двери, толкаю и тяну ее, затем упираюсь плечом в дверцу и давлю изо всех сил. Слышится треск, затем визг металла, и внезапно дверца слетает с петель, освобождая путь. Она падает на землю. Я отстегиваю ремень безопасности и выскакиваю из машины, торопясь к другой ее стороне, отрываю дверцу Такера и бросаю ее в траву, растущую на обочине. Он уставился на меня, рот слегка приоткрыт. Он ни разу не видел, чтобы я делала что‑то подобное.
Я сама ни разу не видела себя, делающей подобное.
Протягиваю руку. Он хватает ее, и я вытаскиваю его из машины. Он идет прямо к дверце Венди, которая легко открывается. Он пытается вытащить ее наружу, но что‑то мешает.
‑ Ремень, ‑ говорю я.
Он, все еще удивленный, сыплет проклятиями и нащупывает замок, вытаскивая ее из машины. Она не издает ни звука, пока он несет ее к обочине и осторожно кладет за плечи на гравий.
Он снимает пиджак смокинга и подкладывает ей под голову и спину.
‑ Просыпайся, Венди, ‑ просит он, но ничего не происходит. Я опускаюсь рядом с ним на колени и наблюдаю за тем, как поднимается и опускается ее грудь. Я слушаю биение ее сердца, медленно и размеренно, самый лучший звук в мире.
‑ Она дышит, ‑ говорю я Такеру. – Пульс бьется. – От облегчения он опускает голову. – Надо позвонить 9‑1‑1. Сейчас же. Где твой сотовый? – Я иду назад к машине. Она разбита, вся передняя часть совершенно уничтожена, будто я врезалась в телефонный столб на скорости восемьдесят километров в час. Ни следа ангела. Может, он отправился обратно в ад. Я иду к стороне водителя и начинаю копаться в хламе, в поисках маленького черного клатча, внутри которого лежит мой телефон. Я нигде не могу его найти. Это кажется таким сюрреалистичным, словно и вовсе не происходит, как плохой сон.
‑ Я не знаю, где он, ‑ кричу я. – Он был у меня с собой, когда мы уходили.
‑ Клара, ‑ медленно говорит Такер.
‑ Просто дай мне минуту. Уверена, он где‑то здесь.
‑ Клара, ‑ снова говорит он.
Что‑то в его голосе останавливает меня. Он звучит так же, как в тот день в горах, когда мы пришли полюбоваться на восход солнца, и из кустарника на нас вышел гризли. Не беги, сказал тогда Такер именно таким голосом. Словно смола, я вытекаю из машины, выпрямляюсь, смотрю туда, откуда услышала его голос, и замираю.
Рядом с Такером стоит Семъйяза. На нем ни царапинки. Моя машина выглядит так, будто побывала под прессом, а он здесь, с легкой улыбкой, он держится так непринужденно, словно они с Такером просто болтают прямо на обочине. У него в руках мой сотовый.
‑ Привет, маленькая птичка, ‑ говорит он. – Рад снова тебя видеть.
Это прозвище вызывает во мне вспышку страха и посылает дрожь прямо в желудок. Все мое тело начинает трястись.
‑ Ты врезалась в меня на машине, ‑ замечает он. – А это твой парень? – Он поворачивается к Такеру, словно хочет пожать ему руку, но Такер отводит взгляд, он смотрит в землю, на машину, куда угодно, только не в горящие янтарем глаза ангела. Его руки сжимаются в кулаки.
Семъйяза хмыкает. – Он решает, ударить меня или нет. После того, как ты сбила меня машиной, он все еще думает, что, возможно, ему стоит подраться со мной. – Он трясет головой.
Это движение оставляет странный след, как будто в нем заключено два человека, наложенных друг на друга: человеческое тело, и еще какое‑то существо. Я почти забыла об этом. – Люди, ‑ весело говорит он.
Я так резко сглотнула, что заболело горло. Я отказываюсь смотреть на лежащую на земле Венди. Я так же не могу посмотреть на Такера; прямо сейчас я не могу бояться за него. Нужно быть сильной. Придумать способ, как нам выбраться изо всего этого. – Чего ты хочешь? – спрашиваю я, прилагая усилия, чтобы голос звучал ровно.
‑ Отличный вопрос, я уже давно задаюсь им. Я был зол на тебя, маленький Квортариус, с тех пор, как ты… ‑ Он поворачивает голову и поднимает волосы, чтобы продемонстрировать мне свое ухо, которое даже в темноте выглядит деформированным. Оно снова отрастает, понимаю я. Я оторвала его прошлым летом, когда сияние шло из моих рук, и все это время он отращивал его.
‑ Я не пыталась… ‑ говорю я. – Я не хотела…
Он пренебрежительно отмахивается от меня, поворачиваясь назад. – Конечно, хотела. Но не стоит больше расстраиваться из‑за этого.
‑ Зачем вы здесь? – спрашиваю я. – Давайте уже перейдем к этой части, окей? Если вы хотите убить меня, то уже сделайте это.
‑ О нет, ‑ говорит он, будто сама эта идея обижает его, как будто в последнюю нашу встречу он не пытался сделать именно это. – Я хочу поговорить с тобой. Я наблюдал за тобой, и ты кажешься несчастной, моя дорогая. Растерянной. Я думал, что смогу помочь.
‑ Вы не хотите помогать мне.
‑ Ох, не правда, ‑ говорит он. – Я нахожу тебя очень интересной, даже очаровательной, с тех пор, как впервые увидел тебя. Думаю, твоя мать что‑то скрывает про тебя.
‑ Зато она рассказала мне все про вас, ‑ отвечаю я.
Его брови поднимаются. – Все про меня? Правда. Что ж, это хорошая история, но она не важна для тебя. Меня больше интересует, что ты должна сделать. Твое предназначение. Твои видения. Твои сны.
‑ Мое предназначение никак с вами не связано.
Он качает головой. – Или тут что‑то еще? – Я чувствую, как он копается в моих мозгах.
‑ Она не сказала тебе, ‑ разочарованно говорит он. – Я бы чувствовал, если бы ты знала. – Он возбудил мое любопытство. Я хочу знать, о чем он говорит, и, конечно, он знает об этом, вот почему он так улыбается, и сейчас я оказываюсь в его руках, потому что думаю о том, что он сказал, вместо того, чтобы обдумывать, как убраться подальше.
Ничего не могу с этим поделать. – Чего она мне не сказала? – спрашиваю я.
Он протягивает мне сотовый. – Давай спросим ее саму.
Сделай же что‑нибудь! Мне нужно выработать стратегию, воспроизвести сияние, что кажется невозможным в тяжелом облаке его горя, которое меня окружает. Неразбериха у меня в голове не пройдет, его горе затмевает все на свете.
Думай.
‑ Это что, какой‑то план, чтобы взять меня в заложники? Уверена, маме это покажется ужасно романтичным.
Его лицо мрачнеет. ‑ Не вынуждай меня делать то, о чем я могу пожалеть, ‑ говорит он и приближается к Такеру.
Я встречаюсь глазами с Такером. Он сглатывает, его Адамово яблоко[42] дергается. Он напуган. Семъйяза собирается убить его, думаю я. Вот почему его не было на кладбище. Семъйязе было бы так просто сделать это – все заняло бы какое‑то мгновение, движение запястья. Ну почему я такая дура? Почему я не видела этого? Все эти месяцы я провела в раздумьях, как защитить его, а когда узнала про маму, забросила эти мысли, и вот все пришло именно к этому.
Мне хочется сказать ему, что я сожалею, что втянула его в свою сумасшедшую жизнь.
‑ Давай, звони ей, ‑ говорит Семъйяза.
Я киваю и подхожу к нему, чтобы забрать телефон, шаг за шагом. Я пытаюсь блокировать горе, когда внезапно оказываюсь в его невидимом радиусе, который словно соткан из боли. Слезы жгут глаза. Я смаргиваю их. Иду дальше. Встаю прямо напротив него и смотрю ему в глаза.
Семъйяза вкладывает телефон мне в руку.
Я нажимаю номер два. Гудки идут долго, так долго, что я ожидаю услышать автоответчик, но затем слышу мамин голос.
‑ Клара? – по звуку ее голоса я понимаю, она знает, что что‑то случилось.
‑ Мам… ‑ на мгновение я не могу заставить горло формировать слова, слова, что приведут ее сюда к Семъйязе и Бог знает, к какой судьбе. – Семъйяза здесь.
‑ Ты уверена? – спрашивает она.
Я чувствую взгляд Семъйязы, его присутствие и толчки в моей голове, он, конечно, не давит на меня, просто пытается прочесть меня или подслушать, или как это называется. – Он стоит прям тут. – На другом конце тишина. Затем она спрашивает: ‑ Где ты?
‑ Не знаю. – Я дезориентировано осматриваюсь. Я не могу вспомнить, где мы, а все, что могу увидеть – это темные поля и телефонные столбы, тянущиеся вдоль них.
‑ Колтман Роад, ‑ выдыхает Такер.
Я повторяю его слова ей.
‑ Я разбила машину, ‑ говорю я, потому что глупая часть моего мозга хочет знать, несколько мне за это попадет.
‑ Клара, слушай меня, ‑ шепчет она. Она делает глубокий, неровный вдох. – Ты же понимаешь, что я не смогу прийти за тобой.
Я знала это. Волны шока все еще прокатываются во мне. Я знаю, она слишком слаба для полетов, слишком слаба даже для того, чтобы подняться по лестнице без головокружения, но глубоко в душе какая‑то крошечная часть меня верила, что она все равно придет, несмотря ни на что.
