Когда в прошлом году сошел снег, было так здорово убрать зимние пальто, вдыхать запах обновленной земли и ловить первые намеки тепла, возвращающегося в долину. А в этом году с крыши капает растаявший снег, крошечные побеги пробиваются наружу на цветочных клумбах, на осинах разворачиваются зеленые листочки, и все это вселяет в меня ужас.
Пришла весна. Между этим моментом и летом мама нас покинет.
В последнем сне я вижу себя на кладбище, поднимающуюся на холм солнечным днем. Наблюдая за людьми вокруг, я осознаю, что эта толпа состоит в основном из тех, кого я видела на встрече. Уолтер держит платок. Билли, которая совсем не выглядит расстроенной, скорее жизнерадостной, улыбается мне, когда ловит мой взгляд. Мистер Фиббс в сером твидовом повседневном пальто. Есть еще и другие, кого я не знаю, полу‑ангелы со всех уголков мира, люди, с которыми моя мама жила и работала на протяжении ста двадцати лет, проведенных ею на земле.
Теперь кажется таким очевидным, что это касалось мамы. Почему я не поняла этого с самого начала?
Ответ прост: потому что Такер так и не появился. Ни разу. Ни в одном видении.
И в этот раз тоже. Я стараюсь игнорировать чувство, что меня обманули, что для него не может найтись ни одной веской причины не прийти на похороны моей матери. Он не умрет, и это огромное облегчение. Но его здесь нет.
Если бы только это видение показало мне, что делать, что от меня требуется, дало ощущение – простите за каламбур – предназначения всего этого, возможность потренироваться и подготовиться, как было перед пожаром. Но, кажется, сон не говорит мне что делать, кроме как готовиться к самой большой потере в моей жизни. Я чувствую себя букашкой под огромным ботинком Бога, и все, что говорит мне этот сон, все, к чему он меня ведет – это появиться и стоять там, в ожидании пока меня раздавят.
Если я все же когда‑нибудь встречусь с Богом, как обычно рассказывала про это мама, Ему придется многое мне объяснить, вот что я скажу. Потому что все это кажется ужасным.
Во сне мы подходим к месту у вершины холма, где все останавливаются. Я иду словно под водой, один медленный шаг за другим. Когда толпа расступается чтобы пропустить меня, что‑то начинает замерзать у меня внутри. Я перестаю дышать, когда делаю последние шаги. Я думаю, что не хочу ничего видеть.
Но я вижу. Ничто не могло подготовить меня к виду моей мамы, лежащей в гробу, богатом и блестящем гробу цвета махагона, увенчанного горой белых роз.
В этот момент мне в голову приходит идиотская мысль. Не знаю, моя ли она или Клары из будущего, но я думаю, сама ли мама выбирала гроб? Это так на нее похоже. Я представляю ее выбирающей гроб, бродящей по выставочному залу, осматривающей гробы так же, как она это делала с древней мебелью, оценивая размеры, наконец, смотрящей на продавца, указывающей на один и говорящей: «Я возьму вот этот». Вот этот.
Глаза застилает пелена. Я пошатываюсь. Рука Кристиана неожиданно исчезает из моей. Он подходит ближе, обвивая рукой мою талию, помогая стоять ровно. Его другая рука, в этот раз правая, возвращается в мою руку. Он коротко выдыхает.
‑ Хочешь присесть? ‑ нежно спрашивает он у меня в мыслях.
‑ Нет,‑ отвечаю я. Теперь я вижу отчетливо. Я смотрю на Джеффри, его руки сжаты в кулаки, и он так пристально уставился на гроб, что мне кажется, тот сейчас загорится. Сначала мне хочется смотреть куда угодно, лишь бы не на гроб, но когда я делаю это, когда осматриваюсь по сторонам, то все, что я вижу – это лица людей, бегающие глаза, выражение сочувствия на лицах. Я заставляю себя сосредоточиться на одной белой розе. Свет просачивается через листву деревьев под углом, который падает только на один маленький бутон, только начавший раскрывать свои сияющие идеально белые лепестки.
Затем приходит скорбь, волны горя так сильны, что я прилагаю усилия, чтобы сдержать удушающий звук, зарождающийся у меня в горле. Я чувствую себя странно обособленной, ускользающей. Кто‑то подходит к другой стороне гроба и прочищает горло. Это рыжеволосый мужчина с серьезными глазами орехового цвета. Мне требуется несколько секунд, чтобы узнать его. Стивен. Священник или что‑то вроде того. Наши взгляды встречаются.
‑ Он хочет знать, готова ли ты, ‑ говорит Кристиан в моей голове.
‑ Готова?
‑ Чтобы он начал.
‑ Да. Пожалуйста.
Стивен торжественно кивает.
‑ Наша нежно любимая, ‑ говорит он.
И тогда я понимаю. Я не слышу слов, когда он продолжает свою речь с легким ирландским акцентом. Уверена, он говорит хорошие вещи о моей маме. О ее мудрости. Ее доброте. Ее силе. Слова, которые даже близко не могут ее описать.
Я сосредотачиваю внимание на розе.
Скорбь нарастает, растягиваясь по моему телу, как лед по реке. Скоро они опустят гроб в землю. Они засыплют его землей. Моя прекрасная, яркая, милая Мэг исчезнет навсегда…
Мое сердце переворачивается. Это не похоже на ту волну скорби, которая накатывала прежде. Эти слова – это не мои слова. Не мое горе, не мои чувства.
Черное Крыло здесь.
Семъйяза.
Внезапно я начинаю воспринимать каждую мелочь. Я чувствую ветерок на голых руках. Вдалеке в деревьях поют птицы. Я чувствую запах сосен, роз и полевых цветов. Я всматриваюсь в лица вокруг, некоторые отвечают скорбными взглядами, но я не вижу Семъйязу. Теперь его чувства приникают в меня громко и ясно. Это он. Я уверена. Он наблюдает за нами на расстоянии и ненавидит то, как мы столпились у ее могилы, чтобы сказать последнее прости в ее последние мгновения на земле. Он думает, что любил ее. Он любил ее и он в бешенстве, что потерял ее после всех этих лет ожидания. Он ненавидит нас. Если бы его ненависть была солнцем, оно спалило бы нас дотла.
‑ Ладно, давайте‑ка все успокоимся, ‑ говорит Билли, глядя на кружок полу‑ангелов, собравшихся на лугу вокруг костра. – Это не такая большая проблема.
‑ Не проблема? – восклицает женщина с другой стороны круга. – Она сказала, что Черное Крыло будет у могилы Мэгги.
‑ Может, она ошибается. Черное Крыло на может прийти на кладбище. Там земля освящена, ‑ говорит кто‑то.
‑ А Аспен‑Хилл освящен? Это не традиционное кладбище. Это же не церковный двор.
‑ Освящен. Там похоронены и другие представители нашего вида, ‑ говорит Уолтер Прескотт.
Наши взгляды с Кристианом встречаются сквозь мерцающее пламя.
‑ Я не выдумала все это, ‑ посылаю я ему, когда практически все члены собрания снова начинают спорить. ‑ Он был там.
‑ Я верю тебе.
‑ Люди, пожалуйста. – Билли поднимает руку и все на удивление затихают.
Она улыбается с уверенностью принцессы воителей. – Мы говорим об одном Черном Крыле, о Семъйязе, который возможно будет там, чтобы оплакивать Мэгги, а не воевать. Мы все там будем. Мы с этим справимся.
‑ У меня есть дети, и я забочусь о них, ‑ сухо говорит женщина. ‑ Я не буду подвергать их опасности без необходимости.
Билли вздыхает. Я знаю, что ей хочется закатить глаза. – Ну, так не бери их, Джулия.
‑ Но их там может быть больше, ‑ громко сообщает кто‑то. – Это опасно.
‑ Это всегда опасно, ‑ звучит властный голос. Снова Уолтер Прескотт. – Черное Крыло может прийти в любое время за любым из нас. Давайте не будем притворяться, что это не так. – Мама бросает на Уолтера понимающий взгляд.
‑ Как много времени прошло? – спрашивает Джулия, женщина с детьми. – С тех пор, как ты общалась с Семъйязой?
‑ Между нами все кончено. Я не видела его пятнадцать лет до прошлого лета, ‑ отвечает мама.
‑ Когда он напал на твою дочь на пике «Статик», ‑ добавляет кто‑то. – И ты защищалась, используя сияние.
‑ Правильно.
Итак, они все про это знают. Это как ангельский таблоид, а я на его первой странице. Каким‑то образом, это заставляет меня почувствовать свою вину, словно, если бы не мое предназначение и я бы не полетела над горами в тот день, в поисках пожара, мы бы сейчас не были втянуты в этот неприятный разговор про падших и то, где нам безопаснее находиться.
‑ Ты сказала, что не думаешь, что он скоро вернется, ‑ упрекает Джулия. – Ты сказала, он был ранен.
Многие относятся к маме с почтением, думаю я. Но теперь это обретает смысл. Раньше это не было почтением. Это была жалость. Все они знали, что она скоро умрет, и старались относиться к ней, как будто она была тонкой, хрупкой. Они не относились к ней как к лидеру. Они относились к ней как к старушке. Что теперь, с тех пор как ее смерть грозит опасностью или неудобна им, очевидно больше не актуально.
‑ Так и было, ‑ спокойно отвечает мама. – Мне удалось схватить его и удерживать, пока я была в сиянии, и я оторвала ему ухо. Я думала, что он слишком тщеславен, чтобы появиться, не излечившись полностью.‑ И снова она не хочет рассказывать им полностью, что случилось в тот день. Это бессовестная ложь. Я бросаю на нее острый взгляд, но она даже не смотрит в мою сторону.
‑ Ну, тогда он вылечился, ‑ говорит Джулия.
‑ Я не знаю, ‑ признается она. – Но что я знаю точно, так это то, что Клара чувствует его присутствие на кладбище.
Все взгляды направлены на меня.
‑ Ты уверена, ‑ говорит Уолтер, и это не звучит, как вопрос. – Ты уверена, что ты чувствовала именно горе Черного Крыла, а не свое собственное из‑за…
‑ Смерти моей матери? – заканчиваю я за него, удивленная тем, как спокойно это прозвучало. – Нет. Это он.
Минуту или две все просто молчат.
‑ Итак, Клара, расскажи нам. – Снова Уолтер, его глаза, так похожие на глаза Кристиана ‑ глубокие изумрудные озера, сверлят меня, будто он хочет вытащить всю информацию прямо из моей головы. – Что ты чувствовала во сне, на кладбище? Что точно ты чувствовала?
‑ Горе, ‑ медленно отвечаю я. Я не хочу, чтобы у мамы были неприятности или смутить ее, сказав, что Семъйяза в нее влюблен.
‑ Просто расскажи им, ‑ говорит мама. – Не беспокойся обо мне.
Ну, тогда ладно. Я закрываю глаза, возвращаясь в тот момент во сне, пытаясь впитать его чувства.
‑ Я чувствую горе. Отстраненность. Боль. И вы правы, сначала, я думала, что они мои. Но потом я почувствовала его отчаяние. Он знает, что больше никогда не увидит маму. Он не сможет отправиться туда, куда ушла она. Он потерял ее навсегда. У него не было шанса все исправить. Загладить свою вину.
‑ Тогда он мог попытаться сделать это прошлым летом, ‑ горячо восклицает Билли, ‑ вместо того, чтобы пытаться ее задушить.
Мама смотрит на нее с печальным, умоляющим выражением лица, и Билли замолкает.
‑ Причина в том, ‑ продолжаю я, ‑ что он злится. На некоторых из нас особенно.
‑ На кого? – спрашивает Джулия.
‑ Ну, для начала на меня. Он считает меня высокомерным ребенком. Я унизила его. Я сказала то, что его задело. – Меня трясет. – Он хочет уничтожить меня. Я напоминаю ему о…
‑ На кого еще? – поспешно перебивает мама. – Скажи, на кого еще?
‑ Мистер Фиббс, то есть Корбетт. Почему‑то он просто ненавидит вас.
‑ Рад слышать, ‑ грубо говорит мистер Фиббс.
‑ Он так же не в восторге от Билли. И от вас, Уолтер.
Билли фыркает. – Скажи нам что‑нибудь, чего мы еще не знаем.
‑ Вот почему я решила, что вам стоит знать. Чтобы вы могли решить, стоит ли рисковать и идти на мои похороны, ‑ говорит мама.
‑ Ооо, мы все придем, ‑ утверждает Билли. – Как я уже сказала, с Семъйязой мы справимся. Он не застанет нас врасплох.
Остальные выглядят не так уверенно.
‑ Мы все придем, ‑ снова говорит Билли, словно проверяет, посмеет ли кто‑нибудь возразить. – Мы будем стоять рядом.
Мама раздраженно вздыхает. – Билл, я не буду нигде стоять. Меня там вообще не будет. Очень мило с твоей стороны отдать дань уважения, но в этом, правда, нет необходимости. Я не думаю, что стоит рисковать.
Билли даже бровью не ведет. Она поворачивается к маме, к моей невозмутимой умирающей маме, у которой даже не хватило бы сил уйти с луга без нашей помощи, которая усилием воли заставляет себя сидеть ровно, а Билли смотрит на нее, будто она полная идиотка.
‑ Мэгз, милочка, ‑ говорит она. ‑ Я это знаю. Это не для тебя, дорогая. Мы придем туда ради Клары. Ради Джеффри. Ради всех остальных, кто тебя любит. И если там будет Черное Крыло, то для нас это еще более весомая причина быть там. Чтобы защитить их.
Мама прикрывает глаза. – Это всего лишь похороны.
‑ Это твои похороны, ‑ говорит Билли, нежно обвивая ее рукой. – Мы любим тебя. Мы позаботимся о твоих детях.
По толпе снова прокатывается волна шепота, в этот раз согласия.
‑ Не думаю, что дело действительно в похоронах, ‑ вдруг говорит мистер Фиббс.
‑ А в чем тогда? – спрашивает Билли.
‑ Клара сказала, что Семъйяза стоял у могилы. И что ему больно, как это обычно бывает с Черным Крылом. Но еще она сказала, что он зол на нас. Я бы сказал, самый большой вопрос здесь – это что мы собираемся делать с сегодняшнего дня и до похорон, чтобы он убрался прочь?
Итак, это задевает многих. Люди снова начинают спорить.
‑ Последний раз, когда одна из нас сражалась с Черным Крылом, она умерла, ‑ это говорит Джулия.
‑ И она пожертвовала собой, чтобы Черное Крыло не узнал про нас, если ты забыла.
В этот раз Кристиан не встречается со мной взглядом. Он смотрит вниз на потрескивающий костер.
‑ Мы не забыли, ‑ тихо говорит Уолтер.
‑ Я понимаю, что тебе страшно, ‑ говорит мистер Фиббс. – Но прошло уже семь лет. С тех пор мы перестали действовать. Перестали действовать и находимся в безопасности.
‑ Ты беспечен, Корбетт, но ты можешь себе это позволить, ‑ отвечает Джулия. – Тебе нечего терять, конечно, с тех пор, как твое время почти вышло. – Мистер Фиббс бросает на нее взгляд плохого ученика.
‑ Может, ты и права, ‑ выпаливает он в ответ.
‑ Но мы в состоянии войны, если ты забыла. Мы не можем забыть об этом и продолжать жить своими человеческими жизнями в человеческих домах и пару раз в год приезжать сюда на кемпинг, реальность – это то, что ты – полу‑ангел. А это война. Нам суждено воевать. – Его слова звенят в холодном ночном воздухе, который внезапно стал неподвижным.
‑ Стоп, ‑ протестует мама. – Только я виновата во всем этом кошмаре с Семъйязой, больше никто.
‑ Мэгз, милая, успокойся, ‑ говорит Билли.
Я смотрю по сторонам. Мистер Фиббс прав. Все понимают, что он прав.
‑ Я приду на кладбище, ‑ внезапно жестко говорит Кристиан. – Мне не важно, кто еще придет.
‑ Я тоже, ‑ говорит Уолтер, кладя руку Кристиану на плечо.
‑ Я с вами, ‑ добавляет кто‑то. – До конца.
Это распространяется по кругу, каждый полу‑ангел обещает быть на кладбище Аспен‑Хилл. Даже Джулия неохотно соглашается. Когда очередь доходит до Джеффри, который за все выходные не сказал ни слова, тот пожимает плечами и говорит: ‑ Вроде все очевидно, да? – затем Анжела продолжает: ‑ Сделаем это, ‑ теперь моя очередь и я просто киваю, внезапно пораженная настолько, что не могу выдавить из себя ни слова.
На этом наше импровизированное собрание заканчивается, и все, кажется, становится как раньше, кроме появившейся в воздухе новой энергии, потому что мы полу‑ангелы, и мы не трусы, и нам дана отмашка начать сражение. Мама выглядит измученной, и Билли отводит ее к палатке, затем возвращается к костру, где избранные члены круга собрались, чтобы обсудить, как мне кажется, что они будут делать со всей этой ситуацией. Я смотрю на мистера Фиббса, который все еще сидит в кругу, откинувшись назад с довольным выражением лица.
‑ Вы знаете, что вы просто ходячая неприятность? – говорю я ему.
Он поднимает свою неряшливую седую бровь. – Рыбак рыбака… – Я смеюсь, но позже, когда все уже спят, прокручиваю в голове все, что он сказал. Что нам суждено сражаться. Что это война. И это значит, что и я, и Джеффри, и Анжела, и все те, кто мне не безразличен, окажутся в самом эпицентре.
Утром трубят безумно громкие ангельские трубы, и все встают еще до рассвета. Больше официальных встреч не запланировано. Мы все обсудили вчера, сказал Стивен. Он машет всем, даже тем из нас, кто не является официальным членом, зовя собраться в круг в центре луга.
‑ Мы хотим воспользоваться случаем и выразить свое почтение Маргарет Гарднер, поскольку это последнее собрание, на котором она присутствует, ‑ говорит он, когда мы все собираемся. Я глазами ищу Джеффри, но не вижу его.
Наверное, он улизнул, чтобы половить рыбу или заняться еще чем‑нибудь, и это приводит меня в бешенство. Он должен быть сейчас здесь.
Мама склоняет голову и становится в центр круга. Все вызывают свои крылья. Стивен кладет руку на снежно‑белые перья за маминым плечом.
‑ Ты служила Ему верой и правдой, и вдохновляешь этим всех нас, ‑ говорит он. – Мы отдаем тебе нашу любовь, Мэгги.
‑ Нашу любовь, ‑ чуть слышно шепчут собравшиеся, и мы все смыкаемся, другие члены внутреннего круга кладут одну руку на ее крылья, а другую на соседа, остальные делают то же с впереди стоящим, все дальше и дальше, пока мы не создаем великолепную сеть полу‑ангелов с мамой посередине. Солнце пробивается сквозь горы, окутывая ее ореолом сияния, и сочетание солнца и нашего сияния почти причиняет глазам боль.
Луг наполняется ангельским гомоном, а затем гомон превращается в слово на ангелике, кажется, слово любовь, пробивающееся через многоголосье музыки ангельского языка, или, может, это комбинация нескольких слов, когда каждый говорит что‑то свое, но, в конечном итоге, это значит одно и то же, и не поддается переводу.
Я замечаю, что плачу, слезы скользят по лицу и капают с подбородка на траву у моих ног. И я улыбаюсь. У меня появляется чувство, будто что бы не случилось, какая бы темнота не лежала впереди, нет ничего, что победило бы эту силу.
Моя радость мгновенно исчезает, когда я вижу, как тяжело приходится маме, когда мы идем обратно к машине, а Джеффри, Билли и я окружаем ее со всех сторон, чтобы поддержать, если она начнет падать. Было бы проще полететь, но у всех нас есть вещи, которые тогда придется держать в руках, а маме не безопасно лететь в одиночку. Она продолжает говорить, что все в порядке. Но это не так. Она потеет, и нам пришлось сделать привал дважды.
‑ И в чем смысл? – выплевывает Джеффри, когда мы останавливаемся во второй раз.
‑ Смысл?
‑ Смысл всего этого собрания. Не похоже, чтобы они действительно что‑то делали. Не похоже, что они смогут ее вылечить.
‑ Конечно не смогут, ‑ говорю я, хотя мне и приходило в голову, что учитывая весь тот свет и выброс нашей силы, и тот факт, что сияние может лечить людей, наверное, где‑то глубоко в душе я надеялась, что мама будет чудесным образом спасена, или хотя бы, это даст ей силы продержаться на несколько дней дольше.
Но, вероятно, все то впечатляющее сияние превратилось в обычный солнечный свет, а собравшиеся пожали друг другу руки, и мама отправилась умирать. – Не будь дураком, Джеффри. Собрание беспокоится о нас, или тебя не было, когда они все говорили, что придут на похороны?
‑ Посмотрим, ‑ отвечает он так, словно ему это крайне безразлично. – Посмотрим, кто действительно там появится.
‑ Они все придут.
‑ Почему? Потому что ты видела их во сне?
‑ Да. Я видела их.
‑ А что, если твой сон вообще ничего не значит? – спрашивает он с внезапной горечью. – Что если это просто сон?
‑ Да, это сон, но это еще и видение, ‑ отвечаю я раздраженно. – Конечно, он что‑то значит.
‑ Думаешь, это часть твоего предназначения?
Я смотрю на него долгим взглядом. Хотелось бы знать ответ на этот вопрос.
‑ Это будущее, ‑ говорю я.
Глаза Джеффри горят серебряным огнем. – А что если нет? Что если это кто‑то так шутит над тобой? Может, у нас даже нет никакого предназначения, Клара. Тот факт, что кто‑то сказал тебе, что ты была послана на землю, чтобы что‑то сделать, чтобы стать кем‑то, не делает это правдой. – Не знаю, что на него нашло, но я прекрасно знаю, что он подвергает сомнению все, чему нас учили, и это меня раздражает. – Ты не веришь маме?
‑ Нет, потому что она была не слишком откровенна с нами.
‑ Эй, о чем это вы тут спорите? – прерывает нас Билли, подбегая к нам с той стороны, где мы оставили маму сидящей за столом для пикников под деревьями на площадке для кемпинга. – Мне стоит вмешаться?
‑ Ничего, ‑ говорит Джеффри, отворачиваясь от нее. – Мы уже можем идти? У меня еще есть домашнее задание, которое нужно сделать до завтра.
‑ Да, пошли. Думаю, она справится с остатком пути. – Говорит Билли, глядя на меня. Я же внимательно разглядываю шнурки своих походных ботинок. Слышала ли мама что‑то из нашего разговора, спрашиваю я себя. Интересно, задело ли ее то, что сказал Джеффри, каждая злая мысль, каждое сомнение пронзает ее как ножом. Я с болью сглатываю.
‑ Все хорошо? – спрашивает Билли.
Я поднимаю голову и пытаюсь улыбнуться и кивнуть. – Да. Все нормально. Я просто хочу домой.
‑ Ладно, тогда пошли, ‑ говорит она, но как только Джеффри отходит, она берет меня за руку. – Не опускай головы, ладно?
‑ Я знаю.
‑ Надвигается буря, ребенок, ‑ говорит она, улыбаясь так, что это напоминает мне, как она выглядела у могилы мамы. – Я чувствую это. Приближаются тяжелые времена. Но мы справимся.
‑ Хорошо.
‑ Ты мне веришь?
‑ Да, ‑ отвечаю я, кивая головой.
Хотя, правда в том, что не все из нас справятся с этим, и я не знаю, во что верить.
