85. В. К. Олтаржевский. Павильон «Механизация». 1937. В этом же году разобран. (Алексеев).
86. В. К. Олтаржевский. Проект павильона «Механизация». 1937. (Алексеев).
87. В. С. Андреев, И. Г. Таранов. Павильон «Механизация». 1939. Справа – железобетонная статуя Сталина, внутри которой установлена ее модель. (МА, 11, 4860).
88. В. С. Андреев, И. Г. Таранов. Павильон «Механизация». 1954. Сейчас – павильон «Космос». (ФА, 1979).
89. Л. М. Поляков. Главный вход на ВСХВ. 1939. Позднее переименован в Северные ворота. (ФА, 1979).
90. И. Мельчаков. Главный вход. Деталь. (ФА, 1979).
91. И. Мельчаков. Главный вход на выставку. 1954. (АС, 1954, 7, с. 7).
92. Монтаж скульптурной группы Р. Н. Будилина и А. А. Стрекавина «Тракторист и колхозница» на башне Главного павильона ВСХВ. 20 июля 1939 года. (Алексеев).
93. Р. Н. Будилин у элементов своей скульптуры. 1939 (Алексеев)
94. В. А. Щуко, В. Г. Гельфрейх, А. В. Великанов. Проект Главного павильона. 1936 (МА, 8, 30614).
95 – 97. Ю. В. Щуко и др. Главный павильон. 1954. Размер двери соответствует высоте статуи Ленина, стоящей перед входом (ФА, 1979).
98. Г. Гольц. Проект павильона Москвы на ВСХВ. 1937. Не осуществлен (МА, 5, 21363).
99. В. Кокорин. Проект павильона Москвы. 1937. Не осуществлен (МА, 5, 35363).
100. Д. Н. Чечулин. Павильон Московской, Рязанской и Тульской областей. 1939. Перестроен в 1954 г. тем же автором (МА, 5, 13212)
101. В. Н. Симбирцев, Б. Г. Бархин. Павильон Белоруссии. Построен на месте снесенного в 1939 г. Разобран в 1950‑х (СовАр, л. 185).
102 – 103. Д. Н. Чечулин. Павильон «Зерно», бывший павильон Московской, Рязанской и Тульской областей. 1954 (ФА, 1979)
104. Г. А. Захаров, З. С. Чернышева. Павильон Белоруссии. Построен в 1954 г. на месте снесенного. Сейчас павильон «Электротехника» (ФА, 1979).
105. А. Таций. Павильон Украины. Гравюра 1940‑х годов.
106. А. Таций. Павильон Украины на ВСХВ. 1937. Перестроен в 1937 г. (Алексеев).
107. А. Таций. Павильон Украины. 1954 (АС, 1954, 9, с. 4).
108. Павильон «Земледелие», бывший Украины (ФА, 1979).
109. Проект павильона Закавказских республик (Азербайджана, Грузии, Армении) на ВСХВ. 1937 (Алексеев)
110. Строительство павильона Закавказских республик. 1937. Разобран в 1939 г. (Алексеев).
111. С. А. Дадашев, М. А. Усейнов, скульптор Аскер‑Сарыджа. Павильон Азербайджана. 1939. В 1950‑х годах перестроен (МА, 11, 5971).
112. Павильон «Вычислительная техника». Перестроен из павильона Азербайджана. Слева на боковом фасаде можно заметить сохранившиеся арки старого павильона (ФА, 1979).
113. Серп и молот, которые должны были быть установлены на павильоне «Механизация» В. К. Олтаржевского. Молот оказался «вредительски» повернут к острой кромке серпа, что, по мнению строителей, могло привести к конфронтации рабочих и крестьян. (Алексеев).
114. Оранжерея «Субтропики» была «вредительски» ориентирована на север. (Алексеев).
115. Древесина была «вредительски» заражена домовым грибком. (Алексеев).
116. Колонны павильона «Узбекистан» на ВСХВ архитектора С. Полупанова были «вредительски» заглублены не на 180 см, а на 50 см, при этом шейки колонн были подрезаны не на 25 см, а на 19 см – что тоже было расценено как вредительство. (Алексеев).
Решено было снести и построить заново павильоны Механизации, Белоруссии, Поволжья, Арктики, павильон Закавказских республик (заменив его тремя отдельными – это тоже в какой‑то степени символизирует переход от понятия к имени, поскольку Грузия ассоциировалась теперь не с понятием Закавказья, а с именем Сталина) и Главный вход. Павильоны сломали потому, что люди, руководившие их строительством, оказались вредителями. Попутно выяснилось, что павильоны не соответствуют требованиям новой культуры – ее представлениям о долговечности и художественности; правда, соответствуют требованиям предыдущей культуры. Время течет в обратном направлении, поэтому новые требования надо было знать раньше, поэтому авторы павильонов действительно были вредителями. Значит, павильоны сломали правильно – примерно таков круг этих причинно‑следственных связей, где следствие происходит раньше причины (или, в других терминах: следствие начинается раньше преступления).
Перед главным павильоном было решено поставить скульптуры Ленина и Сталина, сверху, на башне Главного павильона – скульптуру «Тракторист и колхозница», а перед новым павильоном Механизации – 25‑метровую железобетонную статую Сталина.
Любопытно, что, когда эта статуя была почти полностью смонтирована, руководители строительства (а почти все они были из НКВД) потребовали, чтобы главный конструктор выставки С. Алексеев залез внутрь пустотелой статуи и убедился, что вредители не положили туда бомбу. Это тоже очень характерное опасение, прямо указывающее на мифологический характер мышления культуры: вредителям достаточно разрушить изображение вождя, чтобы причинить вред ему самому.
Наверху, на спине Сталина, оставалось небольшое отверстие. Решено было опускать Алексеева через него. Но тут Алексееву пришла в голову мысль: захватить с собой небольшую модель статуи и установить ее внутри большой. Представители НКВД поддержали его. Алексеева обвязали веревками, дали ему в руки фонарь и модель и опустили вниз. Бомбы там не оказалось. Алексеев установил модель, его вытащили, а отверстие зацементировали. Обе статуи простояли друг в друге до 1954 г.
Это тоже чисто мифологическое событие. Модель статуи после изготовления самой статуи была не нужна. Но разрушить эту модель никто не мог решиться, поскольку с точки зрения культуры это могло причинить ущерб большой статуе и дальше – вождю. Поэтому и хранить ее где бы то ни было казалось слишком рискованным – это было как то самое яйцо, в котором заключена смерть Кощея Бессмертного. Наиболее безопасным сочли хранить смерть Кощея внутри самого Кощея. «Кощей Бессмертный, – как уверяет Олжас Сулейменов, – олицетворение злой непрекращающейся неистребимой агрессии степи в эпоху Ига… И в слове “кощун” – богохульник тоже раздается знакомый отголосок: речи и поступки нехристя – кощунство» (Сулейменов, с. 155).
Если допустить, что культура 2 неосознанно отождествляет Сталина с Кощеем, примерно так же, как (вполне сознательно) Петра отождествляли с Антихристом, то становится ясно, что культуру 2 (как и культуру 1) нельзя рассматривать как прямое выражение христианства или язычества. Культура 2 строит себя из элементов и того и другого. С одной стороны, Петр становится главою церкви, и многие петровские указы прямо направлены на искоренение язычества. Таков, например, указ 1714 г. «об уничтожении кумиров и кумирниц у Вогуличей, у Остяков, у Татар и у Якутов, и о крещении сих народов в христианскую веру» (ПСЗ, 5, 2863). С другой стороны, петровские ассамблеи или «Всепьянейший всешутейский собор» целиком повторяют традиции «Зборищ идольских», «игрищ поганых» с «плесанием, плесканием, сопением и гудением».
С одной стороны, в сталинскую эпоху сносится больше церквей, чем за три века татаро‑монгольского ига, с другой – во время войны христианство, марксизм и патриотизм образовали некое единое целое:
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
(Симонов, с. 119)
В этих строчках предельно точно выражено то, что все историки русской церкви называли двоеверием.
И культура 1, и культура 2 строят себя из любых доступных им элементов, и среди этих элементов можно найти и христианство и язычество. Языческий культ огня‑Сварожича достался, например, культуре 1 с ее пафосом сжигания. Водяные и сельскохозяйственные культы достались скорее культуре 2. Горизонтальность христианства, его аскетизм, миссионерство в большей степени свойственны культуре 1. С другой стороны, установка на Слово, Имя и Иерархию проявилась больше в культуре 2.
Однако вернемся к нашим баранам – на ВСХВ. В этом событии – помещении модели статуи внутрь статуи – можно увидеть и другие аспекты. Вредители, как предполагалось, могли положить внутрь статуи бомбу. Алексееву и работникам НКВД хотелось положить туда нечто противоположное бомбе. Если бомба могла уничтожить статую, то антибомбой стало удвоение статуи.
Наконец, не исключено, что сама идея чего‑то, помещенного внутри того же самого, восходит к традиционным русским матрешкам. Традиционность их, конечно, относительна, поскольку они были завезены в Россию из Японии в конце XIX в., но не случайно же они так прижились. Быть может, есть в структуре архаического русского сознания нечто соответствующее процедуре последовательного помещения чего‑то внутрь того же самого? Быть может, есть в русской культуре нечто сходное с японской, например, циклические изменения отношения к Западу?
Те павильоны, которые снесли, строились заново, но уже из металла, бетона и мрамора, а те, которые не снесли, укреплялись и облицовывались заново. Чтобы установить на деревянной башне Главного павильона 70‑тонную железобетонную скульптуру «Тракторист и колхозница» (авторы Р. Н. Будилов и А. А. Стрекавин) пришлось уже оштукатуренную башню незаметно усиливать по углам металлическим каркасом.
Внутри Главного павильона, чтобы ликвидировать его «обезличенность», решили сделать подвесной кессонированный потолок. 2500 кессонов изготовили из гипса. Они весили 30 тонн, и, естественно, пришлось усиливать легкие временные деревянные фермы потолка. В 1940 г. один из кессонов упал. Это было расценено как вредительство – ведь кессонированный потолок в конечном счете изображает небо, и падение кессона – это падение нашего неба. Как ни странно, это почти и было вредительством, во всяком случае, это один из немногих в культуре 2 случаев, когда вред был причинен почти сознательно, забота о состоянии сооружения была принесена в жертву комфорту: на чердаке работали рабочие, которым лень было спускаться вниз в туалет, поэтому они использовали кессон в качестве унитаза (Алексеев, с. 12 – 13). Жаль, что этого сюжета не знал Н. С. Лесков, когда писал свой «Загон». Впрочем, комиссия, расследовавшая падение кессона, до истинной причины так и не добралась, и никто из вредителей, к счастью, не пострадал. Пухлый том отчета комиссии, составленный профессорами и академиками, заканчивался утверждением, что кессон упал из‑за перекристаллизации гипса. Кто знает, может быть, от этого и бывает перекристаллизация гипса?
За четыре месяца до окончательного срока открытия выставки Н. С. Хрущев, которого только что сделали первым секретарем ЦК Украины, осмотрел украинский павильон и остался им недоволен. «Украина – житница Советского Союза, – сказал он, – а павильон хуже павильона Москвы». Может показаться, что слова Хрущева нарушают свойственную культуре структуру иерархии, но это не так. Каждому отдельному элементу этой структуры свойственно тянуться ввысь, стараясь обогнать другие элементы. Каждому руководителю свойственно стремление поднять руководимое им учреждение выше других. Хрущев недоволен, что павильон Москвы лучше павильона Украины, и требует последний сломать и построить заново, но точно так же поступал Хрущев в 1937 г., когда он был первым секретарем МК ВКП(б): он приказал сломать и построить заново павильон Москвы, потому что тот был, по его мнению, хуже остальных, в частности, павильона Украины. Каждый элемент иерархии тянется ввысь, но одним культура позволяет расти, а другим – нет. В конечном счете иерархия павильонов ВСХВ повторяла общую для культуры схему: павильон Украины на выставке был, а павильона РСФСР не было, поскольку был главный павильон, то есть РСФСР и СССР для строителей выставки были синонимами (вспомним, что и в Союзе архитекторов не было российского отделения). При этом на выставке был павильон Москвы, а павильона Киева не было.
Хрущев потребовал сломать павильон Украины, но за оставшиеся четыре месяца успеть построить новый было трудно. Алексеев придумал такую вещь: внутри павильон оставили, как он был, а снаружи его обстроили фасадами нового павильона, и уже потом, зимой 1939 г., перестроили и внутренний павильон. Эта процедура – обстраивание старого сооружения новым фасадом – очень характерна для всей советской архитектуры. Так поступала культура 1 с дореволюционными постройками (здание МПС И. А. Фомина вокруг Запасного дворца Екатерины II у Красных ворот, здание крематория С. Е. Чернышева вокруг недостроенной церкви Серафима Саровского и Анны Кашинской в Донском монастыре, поликлиника ЦК ВКП(б) Б. М. Иофана перед домом Шереметева на Воздвиженке). Так поступала культура 1 1960‑х годов с постройками враждебной ей культуры 2 (те же самые павильоны ВСХВ – ВДНХ обносились фасадами из штампованного алюминия, имитировавшими современные методы строительства). Надо полагать, что так же будет поступать складывающаяся культура 2 с «мрачными коробками», как она их уже называет, 50 – 60‑х годов.
Во время перестройки павильонов каждый автор старался сделать свой павильон выше (вспомним, что «приземистость» следовало преодолеть и Дворцу Советов). Этого можно было достичь лишь, как пишет С. Алексеев, «путем устройства сплошных оштукатуренных парапетов по всему периметру стен» – такими парапетами, занимающими иногда по высоте до двух‑трех этажей, было снабжено в Москве огромное количество домов, построенных в 40 – 50‑е годы. В результате крыши представляли собой гигантские бассейны, заполнявшиеся зимой снегом. Нетрудно представить себе, что происходило весной. Не следует поэтому удивляться, что внутри павильонов, как пишет Алексеев, «все время стены были мокрыми». То, что с этим мирились, можно объяснить, видимо, только пафосом воды и прохлады.
Первого августа 1939 г. состоялось торжественное открытие выставки. Но и тут не обошлось без вредительства. Когда директор выставки академик Н. Цицин потянул за трос, чтобы поднять флаг выставки, трос заклинило и флаг не поднялся. Когда флаг поднимали в следующем году, этому вредительству было заранее противопоставлено антивредительство: Цицин тянул за фальшивый трос, а спрятанные наверху в башне рабочие тянули за настоящий. Так, хитростью, удалось поднять сельское хозяйство на нужную высоту.
Итак, повторим: культура 2 не верит в случайность плохих событий. За каждым плохим (как и за каждым хорошим) событием стоит чей‑то умысел. Приведем еще несколько примеров «вредительства» в области строительства и архитектуры. Тексты культуры 2 утверждают, что вредители:
«бросали сверху в ствол шахты камни» и засовывали «гвозди в насосы» при строительстве метро, распространяя при этом клеветнические слухи, что на кессонных работах люди «теряют способность к половой жизни» (Как мы строили метро, с. 14 – 16); заодно вспомним и о тех гвоздях, которые, по словам Вышинского, подбрасывали в масло Бухарин и др. (Conquest, с. 768); нарочно не соблюдали «горизонтальность рядов кладки и вертикальность стен» при строительстве дома рабочих завода «Станколит» (АГ, 1935, 3, с. 4); при планировке города Стерлитамака предполагали, что башкирское население не должно увеличиваться (Алабян на съезде – ЦГАЛИ, 674, 2, 30, л. 60); тут уместно будет вспомнить о «попах, кулаках и бывших белых», которые, пробравшись в ЗАГСы, вредительски «недоучитывали рождаемость и явно преувеличивали смертность» (СЗ, 1935, 53, 432);
«сознательно и вредительски» вычеркнули из планов Академии архитектуры вопрос «теории архитектуры» (И. Маца на съезде – ЦГАЛИ, 674, 2, 34, л. 67);
«разместили жилое строительство в зонах, подверженных непосредственному влиянию вредных в санитарно‑гигиеническом отношении газов» (АС, 1937, 6, с. 66);
оранжерею «Субтропики» на ВСХВ пытались ориентировать на север (Алексеев);
«пытались расселить трудящихся в непосредственной близости от взрывоопасного завода… протаскивали идею размещения города в Орске на крутых склонах скалистой горы» (АС, 1938, 1, с. 15);
«обычно старались затруднить экономическое развитие подлежащих планировке районов» и применяли «размещение жилья в непосредственной близости от вредных цехов (Красноуральск), затягивание и запутывание планировочных работ, искусственное растягивание территории города в таких масштабах, что создали совершенно невозможные условия транспортной связи (Красноярск), распыление строительства по множеству точек и т. д.» (АС, 1938, 8, с. 1);
в Моссовете «прилагали все усилия к срыву жилищного строительства» (Орлеанский, с. 42);
в архитектурных вузах «всячески поддерживали в промышленном зодчестве ложные идеалистические теории» и делали ставку на «архитектурные излишества» (АС, 1939, 5, с. 20);
в Академии архитектуры добились того, что там не «существовало рационально построенных учебных планов и программ занятий аспирантов» и не было «устойчивости в этих планах и программах», кроме того, «увиливали» от разрешения вопроса «о целях и задачах занятий с аспирантами» (АС, 1938, 6, с. 3);
допускали «чрезмерное увлечение рисунком и акварелью» (АС, 1938, 6, с. 4);
в эмблеме серпа и молота на ВСХВ повернули молоток бойком к режущей кромке серпа (Алексеев).
Как естественно вошли бы в этот список и те вредители, которые в 1606 г. в Перми «напускали на людей икоту» (Костомаров, с. 199), и та баба, которая в 1632 г. наговаривала на хмель с целью вызвать моровое поветрие (там же, с. 187), и угрожающие благополучию государства в 1715 г. кликуши (ПСЗ, 5, 2906). Но не будем расширять наш список. Перечисленного достаточно, чтобы сделать некоторые наблюдения.
Все названные здесь события с точки зрения культуры 2 вполне однородны. Сегодняшний наблюдатель усмотрел бы в них разные типы событий. Во‑первых, это случайные события или события, вызванные низкой квалификацией работников. Таковы падающие в шахту камни, гвозди в насосах, кривая кладка стен, неудачное размещение города и т. д. С точки зрения постороннего наблюдателя, виновных следовало бы посылать не в исправительнотрудовые лагеря, а скорее на курсы повышения квалификации. Во‑вторых, это события, которые сегодняшний наблюдатель счел бы вполне сознательными, но этически нейтральными. Таково, например, распыление строительства по множеству точек: кто знает, нужно ли концентрировать строительство в одной точке или распылять его по множеству точек, – это для нас вопрос чисто технический, в одном случае нужно одно, в другом – другое.
И в том, и в другом типе событий сегодняшний наблюдатель, скорее всего, не увидел бы ничего специфически враждебного культуре 2. Мы даже готовы утверждать, что культура 2 ошибалась, уничтожая своих вредителей, как это утверждает, например, в своей книге Роберт Конквест.
Но вглядимся: способность к половой жизни, в которой нельзя сомневаться, население, низкий прирост которого нельзя предполагать, рождаемость, которая не может быть низкой, смертность, которая не может быть высокой, – за всем этим, пожалуй, стоит тот самый пафос высокой жизненной активности, которым культура 2 противопоставляла себя культуре 1. Даже в самом противопоставлении живого масла и подкинутых в него железных гвоздей, насосов – хотя и железных, но накачивающих воду – и тех же гвоздей, в противопоставлении жилья и вредных цехов – можно увидеть тот самый пафос живого, которым культура 2 противопоставляла себя «мертвой» культуре.
А оранжерея «Субтропики», которую культура не позволила врагам повернуть на север, – это, конечно же, проявление потепления климата культуры. Точно так же растягивание территории города враждебно культуре, поскольку несет в себе горизонтальность прошлой культуры. Распыление строительства слишком живо напоминает изживаемую равномерность. Отсутствие устойчивости в планах угрожает идее неподвижности. Недостаточная заглубленность колонны – свидетельство ориентации не на вечность, а на временность, кроме того, недостаточно заглубленная колонна не вырастает из земли и может «убежать». А слишком узкая шейка в основании колонны, во‑первых, нарушает ступенчатую вертикальную иерархию, во‑вторых, колонна может просто обломиться, тогда одной вертикалью будет меньше.
Мы видим, что случайные или безвредные, с нашей точки зрения, события были для культуры 2 отнюдь не случайны и отнюдь не безвредны, ибо она видела в них угрозу самым первичным своим категориям.
Но, чтобы в предположении о влиянии кессонных работ на половую активность увидеть угрозу реальной половой активности носителей культуры 2, необходимо наличие в культуре того механизма, который мы (вслед за Лотманом и Успенским) назвали мифологическим мышлением, то есть отождествление названия и называемого, изображения и изображаемого, слова и его значения. Культура как будто верит, что, если произнести вслух (или напечатать в книге) мысль о том, что население не увеличивается, оно тут же перестанет увеличиваться, а если в эмблеме серпа и молота молоток повернуть бойком к режущей кромке серпа, то это мгновенно приведет к конфронтации рабочего класса и крестьянства.
Однако в приведенном списке вредительских действий есть и такие, которые сегодня невозможно объяснить даже с мифологической точки зрения. Это события, которые покажутся нам вполне созвучными мифологии культуры 2 и которые тем не менее культура 2 склонна рассматривать как вредительские. Таковы, например, требования рационального построения учебных планов, борьба с увлечением рисунком и акварелью, с архитектурными излишествами, с идеалистическими теориями – все это было бы вполне уместно в культуре 1 и не очень вяжется с уже сложившимися у нас представлениями о культуре 2.
Тут мы касаемся чрезвычайно важной черты культуры 2, которой мы уже вскользь касались выше и механизм которой будет рассмотрен ниже (раздел «Дело – чудо»). Здесь мы ограничимся лишь тем, что назовем эту черту: выдвижение логически несовместимых требований. Вспомним, в какую растерянность привело М. Гинзбурга открытие этой черты в культуре 2 (см. Введение).
В культуре действительно существует механизм мифологического мышления, но этим механизмом она не исчерпывается. В ней действует еще какой‑то механизм, по‑видимому, более высокого уровня, который позволяет легко и естественно соединять разные механизмы и разные требования. Культура может требовать одновременно двух взаимоисключающих вещей: стандартизации строительства и индивидуального подхода к каждому сооружению, удешевления архитектуры и достижения максимального ее богатства, физического уничтожения памятников собственной архитектурной традиции и объявления этой традиции единственным источником творчества, полного вырубания деревьев на Садовом кольце и буйного озеленения, ликвидации ленинградской архитектурной организации и возрождения петербургской традиции, ликвидации азиатского склада Москвы и чисто азиатских мер по его искоренению и т. д.
Отсюда вредителями в культуре 2 могли стать и те, которые, подобно конструктивистам, недостаточно увлекались рисунком и акварелью[37], и те, которые увлекались ими чересчур. Вредительством в этой культуре могло казаться и «распыление строительства по множеству точек», и «вредная бюрократическая теория концентрации … работ» (СЗ, 1937, 28, 114).
Я склонен думать, что в культуре действовал не один, а несколько механизмов различения вредителей и героев. Основным, видимо, был мифологический механизм, рассмотренный выше; так, например, тот, кто высказал предположение, что от кессонных работ можно потерять способность к половой жизни, – вредитель, потому что, высказывая это предположение вслух, он подвергает опасности реальную способность к половой жизни, а эта способность окружена в культуре некоторым мифологическим ореолом. Кроме того, действовал и другой механизм. Враждебными культуре оказывались все те, кто пытался перевести ее мироощущение на язык логически непротиворечивых требований. Это делал, как мы знаем, М. Гинзбург и был в конце концов отвергнут культурой. Еще более определенно это пытался сделать М. Охитович. Его тезисы «Национальная форма социалистической архитектуры» – это попытка чисто логических интерпретаций лозунга Сталина «национальное по форме, социалистическое по содержанию искусство».
