История, которую рассказал Поллукс Лучезарный

 

Это был наш с братом тринадцатый День рождения. Он родился всего на полчаса позже меня, но это определило и мою, и его судьбу. Если бы он родился первым, на его месте сейчас мог быть я. Но до того знаменательного дня ни для него, ни для меня это не имело никакого значения.

В тот день мы с родителями приехали в деревню, в гости к нашему прадеду. Старик по приезде шепнул мне на ухо, что хочет открыть какую‑то тайну, но именно мне и только мне, поэтому нужно дождаться ночи, когда все уснут. Конечно, я был заинтригован. Еще бы! Тайна, которой буду владеть только я! Но впереди был целый день, и, наспех позавтракав, мы с братом решили изучить окрестности. Мы долго бродили в округе и наконец вышли к горе, похожей на большой корабль. Нам пришло в голову: а почему бы не разделиться? Один пойдет вокруг горы с одной стороны, второй – с другой стороны, а там – встретимся. Так мы и сделали.

В одиночестве я шел вдоль отвесного склона горы. Склон был такой крутой, почти вертикальный, что смотреть вверх почему‑то было очень страшно. Поэтому я просто изучал камни, серые и гладкие, и вдруг наткнулся на небольшую нишу прямо в скале. Она была невысокой, как раз такой, чтоб взрослый человек мог спрятаться в ней от дождя. Я забрался в эту нишу и решил выскочить и напугать брата, когда он будет проходить мимо. Чтобы он не заметил меня первым, я прижался к стене и вдруг… упал на спину!

Сначала я ничего не понял, потому что больно ударился затылком; в глазах у меня потемнело. Охая и потирая ушибленное место, я поднялся на ноги и к собственному ужасу понял, что нахожусь в маленькой уютной комнатке. Страх мой быстро прошел, когда я понял, что в комнате, кроме меня, никого нет. Я с интересом огляделся. Это была странная комната: круглые столы; на столах лампы с красными и зелеными старинными абажурами; кресла, укрытые сливовым и вишневым бархатом; много книг в потертых кожаных переплетах. На одном из столов я заметил игральные карты, такие же, как у прадеда – мы часто играли с ним в «дурака». А между столами стояло три черных деревянных гроба, на закрытых лакированных крышках которых красиво переливался разными красками свет от ламп. Не знаю почему, но ничто не встревожило меня, даже гробы не вызвали ни малейшего трепета. Возможно потому, что все выглядело так, будто это место давным‑давно заброшено, будто здесь уже много‑много лет не было ни единого живого человека.

В какой‑то момент я вспомнил о брате, и мне ужасно захотелось показать ему свою находку. Странно, но мне даже не пришло в голову искать выход. Почему‑то мне показалось совершенно естественным выйти так же, как я и вошел, то есть – сквозь стену. Когда я нашел брата, я не успел ему ничего рассказать, потому что родители позвали нас обедать. И я решил, что это даже к лучшему – сделаю ему сюрприз. После обеда я снова повел его к горе, похожей на корабль. Когда я показал ему нишу и сказал, что за каменной стеной есть потайная комната, он мне не поверил. Тогда я предложил ему проверить, но брат вдруг заартачился и наотрез отказался проходить сквозь стену. Мне показалось, что он испугался, и я стал смеяться над ним. Я сказал, что там нет ничего страшного, просто странная пустая комната, но он сказал, что я разыгрываю его. Тогда, чтобы доказать ему, что я говорю правду, я толкнул его прямо на стену, и он тут же исчез.

Я остался снаружи – ждать, когда он выйдет обратно. Мне не терпелось пофантазировать вместе с ним над тем, откуда взялась эта комната и кто жил в ней прежде.

Брат появился очень скоро – не прошло и полминуты. Но он не вышел, а буквально выскочил из ниши. Его глаза были огромными от ужаса и какими‑то безумными, а волосы, прежде черные, как и мои, стали полностью белыми. Точно такими же седыми, как у нашего прадеда.

 

– Остальное потом рассказал мне прадед, – тяжело вздохнув, сказал профессор Лучезарный. – О том, что Кастор встретил в потайной комнате вампиров – это было их убежище, о котором даже прадед ничего не знал, – о том, что они хотели наброситься на него и выпить его кровь. За те полминуты, что брат пробыл в потайной комнате, от пережитого ужаса у него помутился рассудок. Когда он рассказал все родителям, они не поверили ему. И даже то, что я подтвердил существование этой комнаты, ничего не изменило. Они решили, что я просто повторяю его выдумку. Ведь так было всегда: если один из нас, чтобы оправдаться, сочинял какую‑то небылицу, то другой повторял ее слово в слово. По возвращении из деревни родители отвели Кастора к доктору, а тот сказал, что брат сошел с ума, и его положили в больницу.

В конце концов все решил прадед. Спустя некоторое время он рассказал мне, кто я, объяснив, что волшебный дар я наследую от него. Именно я – потому что родился первым из двоих близнецов. Он сказал, что я должен уехать вместе с ним в таинственный город, где живут такие, как мы. А еще он сказал, что Кастор поедет с нами, потому что в больнице ему будет только хуже.

Поллукс Лучезарный замолчал и посмотрел на круглые окна Дома Знахарей. В одном из окон вдруг появилась большая тень. Тень постояла немного, колыхнувшись на занавесках, и ушла. Наверное, это был кто‑то из знахарей.

Мила вспомнила, как в Алидаде, в «Подкове хромой блохи», Кастор испугался Острика. Теперь ей было ясно – почему.

– И что было дальше? – спросила Мила.

Профессор оторвался от окон.

– Дальше? – переспросил он рассеянно, словно забыл, о чем говорил только что, но почти сразу ответил: – Дальше я учился в Думгроте и жил в Золотом глазе, а брат жил здесь же, в Троллинбурге, вместе с прадедом. Сначала я часто виделся с ним, но брат сильно изменился после того случая с потайной комнатой: он был молчаливым и задумчивым, всего боялся и почти все время сидел дома, не мог учиться. Но самое главное – ему совсем не нравилось здесь, в Троллинбурге, тогда как я сразу же полюбил этот город. Мы виделись все реже, а когда я окончил школу, то, зная, что самый сильный мой дар – перевоплощения, уехал, чтобы стать настоящим лицедеем, адептом искусства метаморфоз. Вскоре мое имя в волшебном мире стало знаменитым, и я почти совсем забыл о своем брате. А прошлым летом случайно вдруг узнал, что мой прадед уже несколько лет как скончался. Только тогда я вспомнил о брате и решил, что пора вернуться в Троллинбург.

Профессор Лучезарный опять замолчал. В небе, прямо над их головами, пронеслись одна за другой три летучие мыши, пронзив тишину свистящим и быстрым шелестом крыльев. Через минуту профессор снова поднял глаза на окна Дома Знахарей, где сейчас был его брат, и тихо сказал:

– Я чувствую себя виноватым в том, что произошло с Кастором много лет назад. Но самая большая моя вина, что я оставил его здесь одного, что я забыл о нем. И вот к чему это привело. Столько всего случилось…

– Это не ваша вина, – горячо возразила Мила. – Лукой Многолик привязал к нему свою тень. Эта тень контролировала его и одновременно наделяла магическими способностями. Многолик использовал не только вашего брата. С помощью своего знака он руководил и другими людьми: господином Остриком, вампиром, который живет в Алидаде, звездочетом Селенусом и Хранителем Родовых Гербов. Просто влияние паучьего знака было не таким сильным, как влияние его собственной тени, и все остальные, кроме него, были магами, именно поэтому ваш брат пострадал больше других. Так что, видите, он ни в чем не виноват. И вы не виноваты.

Поллукс Лучезарный отрицательно покачал головой.

– Нет. Я виноват. Еще как виноват. – Он глубоко вздохнул и с убежденным видом закивал, как будто только что пришел к какому‑то важному решению. – Но теперь все изменится. Я стану лучшим братом, не то что прежде. Теперь я буду внимательнее к Кастору.

В этот момент из Дома Знахарей вышла госпожа Мамми. Она помахала рукой, подзывая профессора. Тот быстро поднялся.

– Спасибо тебе за все, – сердечно улыбнувшись, сказал он, и эта улыбка поразила Милу. Она и не думала, что Поллукс Лучезарный умеет так улыбаться – как обычный человек. – Спасибо, что спасла Кастору жизнь.

Мила неуклюже кивнула в ответ.

Профессор уже хотел уходить, но Мила вдруг кое‑что вспомнила.

– Профессор! – окликнула она.

– Да?

– Скажите, а вы можете превратиться в любое животное?

Лучезарный на мгновение удивился, но все же категорично ответил:

– Нет, не могу.

– Но… как же крылья, змеи вместо ног и всякое такое? – удивленно вскинула плечи Мила.

Лучезарный понимающе закивал.

– Видишь ли, это просто образы. Это как одежда, которую я на себя надеваю. За ними я просто скрываю свое настоящее лицо. То, о чем говоришь ты, – это намного сложнее. Нельзя облечься в образ животного – им нужно стать. Простого волка и волшебника, превращенного в волка, отличает только то, что в одном из них скрыта огромная волшебная сила. Но оба они – волки. Уметь стать любым животным – не только наследственным – это редкий дар. Никого, кто был бы способен на подобное, я не встречал. А почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – быстро ответила Мила. – Интересно.

Профессор ничего не сказал, только бросил на Милу слегка озадаченный взгляд и поспешил к брату. А Мила осталась одна на скамейке, во дворе Дома Знахарей. Она смотрела на круглые окна пузатой, как бочка, башни и думала:

«Интересно, а могла бы я превратиться в любое животное? Если я этого не умею, то все мои страхи напрасны, и я никак не могу иметь что‑то общее с Многоликом. Но ведь мне всего четырнадцать. Кто знает, когда проявляются такие способности? Лучезарный сказал, что для них с братом теперь все изменится. А изменится ли что‑то для меня? Многолик жив – человек, который убил Горангеля и чуть не убил Берти, а я по‑прежнему не знаю, кто он мне чужой человек на старом снимке рядом с мамой или некто, означающий в моей жизни гораздо больше, чем мне бы того хотелось?»

Но, как и раньше, находясь в неведении, Мила тем не менее чувствовала: она тайно радуется, что он жив, что она не стала его убийцей. Если этот человек и заслуживает смерти, то от кого‑нибудь другого, не от нее. Только не от нее.

 

Глава 18

Неразгаданная тайна Милы

 

Входя в Львиный зев, Мила думала, что ее прихода ожидают как минимум человек шесть: Берти, Тимур, Ромка, Белка, Альбина и, конечно, Велемир. Но, к ее немалому удивлению, кроме Берти, в гостиной никого не было.

Он сидел в кресле, сильно ссутулившись, словно что‑то давило ему на плечи; при появлении Милы он резко поднял голову.

– Ты как? – спросила Мила. Чувствуя невероятную усталость, она опустилась в кресло напротив.

Берти улыбнулся, но как‑то непривычно, нерешительно.

– До сих пор не могу до конца разобраться, что там происходило в этой пещере. Только одно знаю точно – сегодня ты спасла мне жизнь.

Мила кивнула.

– Только никому не говори об этом, – с серьезным видом попросила она. – А то Фимка Берман узнает подробности и не оставит меня в покое до тех пор, пока я ему свою Метку не продам за пять золотых троллей, чтоб он мог ее перепродать втридорога.

Берти тихо засмеялся, и Мила последовала его примеру.

– Рудик, я теперь твой должник, – сказал он. – Проси все, что хочешь. Сделаю.

Миле вдруг пришла в голову идея. Она, прищурившись, посмотрела на Берти и спросила:

– Ты уверен?

– Спрашиваешь! – возмущенно качнул головой Берти. – Конечно, уверен.

– Тогда пообещай мне… – Мила нарочно сделала паузу, чтоб ее слова прозвучали более веско. – Пообещай мне, что ты никогда больше не станешь искать сокровища.

Берти удивленно открыл рот. В первый момент он словно хотел возразить ей, но потом на его лице заиграла улыбка, и Берти озадаченно хмыкнул. Можно было подумать, он сейчас скажет, что Мила просит слишком много, но Берти качнул головой и ответил:

– Эх! Видно, не сложилось у меня с карьерой кладоискателя. Как ни печально. Но, знаешь, Рудик, я обещаю. – Берти состроил на лице наиграно‑безразличное выражение и равнодушно пожал плечами: – Кому они вообще нужны – эти сокровища?

– Дружба, – вдруг раздался чей‑то негромкий голос. Обернувшись, Мила и Берти увидели в дверях Владыку. – Дружба – вот настоящее сокровище.

Они не слышали, как и когда он появился, и поэтому смотрели на него растерянно и удивленно. Велемир подошел к ним ближе.

– Таким сокровищем может похвастаться не каждый. А золото… – Владыка повернул голову и многозначительно заглянул в глаза Берти. – Когда находишься на волосок от смерти – оно не спасет тебя. Потому что от смерти нельзя откупиться золотом. Она в нем не нуждается. – Велемир подошел к креслу, в котором сидел Берти, и положил свою руку ему на плечо. – Те несметные сокровища в пещере… Ведь они не помогли тебе, Альберт? Ведь это не они защитили тебя от смерти? Нет. Все эти золотые слитки и бриллиантовые диадемы лежали в стороне – холодные и безразличные к твоим страданиям.

Под пристальным взглядом Владыки Берти опустил глаза. Его лицо было задумчивым и серьезным. Велемир глубоко вздохнул.

– Я знаю, ты понял это сегодня. И ты дал обещание. Я верю, что ты его сдержишь.

Берти кивнул.

– А теперь я хочу тебя попросить – оставь нас с Милой наедине.

Берти поднялся, быстро глянул на Милу и, не говоря ни слова, вышел.

 

* * *

 

Весь рассказ, от начала до конца, занял у Милы довольно много времени. Когда она вернулась в Львиный зев, было еще темно, но к тому моменту, как Мила закончила рассказывать о возвращении Белого Единорога в Долину, уже совсем рассвело. Велемир ни разу не перебил Милу, не задавал никаких вопросов – он только внимательно слушал, но по выражению его лица нельзя было понять, как он относится к услышанному.

– То, что я принимала за свои видения, указывало мне путь, – сказала Мила, подводя итоги. – Так я оказалась в Алидаде и познакомилась с господином Остриком. У него была Метка Паука. Многолик сам дал ее Острику и велел носить. Точно так же Зачарованное послание привело меня на улицу Блуждающих теней. У Хранителя тоже была Метка Паука. Я думаю, Многолик оставил эту метку, зная страсть Хранителя к гербовым знакам и рассчитывая, что тот ни в коем случае от нее не избавится. А вот каким образом у профессора Парсека оказался паучий знак – мне неизвестно.

Велемир задумчиво закивал.

– Я думаю, это нам предстоит выяснить. – Он многозначительно улыбнулся Миле. – Но позволь мне самому заняться этим вопросом. Я смею надеяться, что справлюсь своими силами.

Мила, чувствуя себя пристыженной, опустила глаза. Она все ждала, когда Велемир начнет ругать ее за самовольство. Второй выговор в этом году, если быть честной перед самой собой, она вполне заслужила. Но Владыка не спешил ее отчитывать, и Мила решилась задать вопрос, который никак не давал ей покоя.

– Владыка, а почему Многолик сумел внушить мне эти видения?

Велемир ободряюще посмотрел Миле в глаза.

– Он смог бы внушить их кому угодно, не только тебе. Но любой другой на твоем месте заподозрил бы неладное. Ты же считала, что эти видения твои собственные, те, что посылает тебе твое Северное око. – Велемир задумчиво хмыкнул. – Впрочем, может, так оно и было.

– Я не понимаю, – изумленно проговорила Мила.

– Да и я, честно говоря, не совсем понимаю, – улыбнулся Велемир. – Хотя кое‑какие мысли по этому поводу у меня имеются.

–?

– Ведь если задуматься, то выходит любопытная вещь. В своих видениях ты видела символы, начертанные на каменной стене пещеры. Но якобы иллюзорные образы оказались пророческими – ты увидела эти символы в реальности, побывав в пещере. Можно, конечно, считать, что таков был план Многолика. А можно предположить и другое: ты должна была увидеть эти надписи, ты должна была побывать в пещере, чтобы снова встретиться с Многоликом и снова победить его. И, конечно же, для того, чтобы свершилось еще одно пророчество.

– Еще одно пророчество?

– Вспомни, что случилось год назад.

Первое, о чем подумала Мила, – это смерть Горангеля. Но она не понимала, зачем Владыка заставляет ее вспоминать об этом.

– Я знаю, о чем ты подумала, – тихо произнес Велемир; в его глазах отразилась глубокая печаль. – Но я имел в виду другое. Год назад сбылось эльфийское пророчество – была найдена Великая Чаша эльфов. Теперь сбылось еще одно – Священный Единорог вернулся в свою Долину. И случилось это благодаря тебе. Благодаря тому, что ты готова была пожертвовать собой ради спасения жизни другого. И если я прав в своих предположениях, то не иллюзия Многолика привела тебя в пещеру, а твое Северное око, которое всегда указывает лишь тот путь, который должен пройти его владелец. Ведь в конце концов план Многолика потерпел крах. Он не смог отомстить тебе за свое уродство и вынужденное заточение в пещерах. И не смог отобрать у тебя твою защиту. Это и заставляет меня думать, что вполне возможно с самого начала это был не только его план.

– А чей еще? – Мила чувствовала себя совершенно растерянной, но во взгляде Владыки была твердость и уверенность, когда он ответил ей:

– Тех сил, которые помогают нам удерживать чашу весов в равновесии, чтобы зло никогда не перевешивало добро. Тех сил, которые, возможно, надеются, что когда‑нибудь мы сами сможем нарушить это равновесие, наполнив чашу добра до краев и уничтожив все зло, которое существует в мире.

Уничтожить зло? Эти слова заставили Милу вспомнить о том, что лежало камнем у нее на сердце и наполняло все ее существо болезненными противоречиями, из которых, казалось, выбраться нет никакой возможности. Она подумала об этом впервые в тот самый момент, когда осознала, что Лукой Многолик жив, что заклинание, отскочившее от нее рикошетом, не убило его.

Ей было просто необходимо сказать об этом хоть кому‑нибудь. Наверное, она надеялась, что какая‑то часть ее мучительных переживаний развеется, если она произнесет это вслух. Поэтому она решилась.

– Я, наверное, плохой человек, – произнесла Мила, – но… я рада, что после произошедшего год назад в Проклятом замке Многолик выжил.

Если Мила и ожидала, что Владыка из исключительного миролюбия его характера не станет открыто упрекать ее в таких ужасных, кощунственных мыслях, то уж никак не могла предположить, что он согласится с ней.

– И ты абсолютно права, – негромко сказал он. – Ты просто не хочешь быть убийцей.

Мила какое‑то время молчала, словно хотела услышать в последней фразе какие‑то нотки неискренности. Но их не было, и она просто кивнула, подумав про себя:

«Или я просто не хочу быть убийцей своего отца. Потому что, может оказаться, Лукой Многолик и есть мой отец».

– Ты не хочешь быть убийцей, – уже громче повторил Велемир, словно прорываясь силой своего голоса сквозь сумрачные мысли Милы. – И это правильно. Ты еще слишком молода, чтобы нести в своем сердце такую ношу – чью‑то отобранную жизнь. Не думай, что ты плохой человек, Мила. Сегодня тебе удалось спасти жизни двоих – твоего друга и брата твоего учителя. И, что не менее важно, тебе удалось понять и прочувствовать то, что понимает не каждый взрослый, – какой огромной ценностью является человеческая жизнь!

Мила подняла глаза на Владыку. Странное у него в этот момент было лицо – непривычное. Он не улыбался ей снисходительно, как всегда улыбаются взрослые, когда делают вид, что объясняют что‑то очевидное для них, взрослых; что‑то такое, что может быть непонятно только детям. Немного хмурился, но не оттого, что был раздражен или зол на кого‑то – его взгляд был спокойным и ясным. Велемир перевел взгляд к окну, за которым солнечные пятна играли на листве деревьев, а тени от ветвей чуть заметно скользили по траве. Секунду он словно прислушивался к беззаботному пению птиц, и Миле почудилось, что в этот момент в его взгляде промелькнуло и в тот же миг исчезло что‑то похожее на ожидание.

– А ведь она так велика, – наконец нарушил молчание Владыка, – что за жизнь своего друга ты, не задумываясь, готова была отдать свою собственную. Она так велика, что Лукой Многолик на твоих глазах убил твоего товарища и сегодня чуть было не убил еще одного, но ты все равно не считаешь, что имеешь право взамен отобрать его жизнь. Это и есть ценность человеческой жизни, на которую никто из нас – неважно маг он или нет – не имеет право покушаться.

– Но ведь Многолик считает, что он имеет право убивать людей! – возразила Мила с неожиданной для самой себя горячностью.

– И он уже наказан за это, – тихо отозвался Владыка. – Ты видела его. Это уже даже не человек. Его душа исковеркана так же, как и его тело. С исковерканным телом еще можно оставаться человеком и радоваться свету. А жить с исковерканной душой – это, наверное, то же самое, что для господина Острика жить в Алидаде, где всегда только ночь и никогда не бывает солнечного света. Темнота, которая никогда не рассеивается, – что может быть хуже?

Мила вспомнила вампира, самым большим желанием которого было увидеть солнце.

– Не нужно брать с него пример, Мила, – пристально заглянув ей в глаза своим пронзительным зеленым взглядом, произнес Владыка. Он не назвал имени, но Мила и так поняла, кого он имеет в виду. – Ты лучше его. И ты всегда должна об этом помнить. И еще о том, что именно лучшим людям суждено прощать другим даже зло.

Мила помолчала, вдумываясь в слова Владыки и чувствуя, как бесчисленные острые шипы один за другим выскакивают из ее сердца.

– Я полагаю, – отвлек ее от размышлений голос Велемира. Мила подняла голову и увидела, как мелькнули лукавым блеском его глаза. – Я полагаю, без выговора нам все же не обойтись. Иначе могут подумать, что я даю своим ученикам слишком много поблажек.

Мила, которая давно ожидала выговора, обреченно вздохнула. Она представила разочарование на лице Акулины, и чувство вины неприятно заскребло у нее в горле.

– Однако, – поспешил добавить Велемир, – вместе с выговором я должен также объявить благодарность тебе и твоим друзьям.

– Благодарность? – Мила вскинула голову и удивленно воззрилась на Владыку. – Но за что?

Владыка сделал вид, что всерьез задумался.

– Давай посмотрим, – протяжно сказал он. – До сегодняшнего дня в непосредственной близости с Троллинбургом находилось очень опасное, зловещее место – Долина Забвения. Конечно, такое соседство не могло не вызывать у местных жителей чувства страха. Однако теперь любой сможет спуститься в Долину, зная, что ему ничего не угрожает. Люди перестанут исчезать и гибнуть в Долине. И это благодаря тебе. Не знаю, что по этому поводу думаешь ты, но лично я считаю, что это достойно благодарности. – Владыка понизил голос до шепота: – К тому же благодарность поможет как‑то сгладить неприятный осадок от выговора, ты со мной согласна?

Мила улыбнулась и с готовностью кивнула. Владыка тоже улыбнулся, и морщины‑лучики весело заиграли вокруг его глаз.

– А теперь тебе нужен отдых, – сказал он. – Ничуть не сомневаюсь, что у тебя была очень трудная ночь. Думаю, хороший сон поможет восстановить силы.

Мила снова кивнула, встала с кресла и пошла к выходу. Но, пройдя всего лишь несколько шагов, остановилась и обернулась.

– Владыка?

– Да, Мила?

– Я еще хотела спросить. Многолик сказал, что Метка защищала от опасности меня и даже себя. Но те случаи, о которых он говорил… Это не так – меня выручали друзья, однажды даже привидения, которые живут в театре, а не Метка. Почему же он решил, что это была Метка?

Велемир опустил взгляд на лежащие на коленях одна в другой кисти рук, и Мила заметила, как он сдержанно улыбнулся в бороду. Потом он поднял голову и посмотрел на нее своими зелеными глазами, которые тоже улыбались, и ответил:

– Боюсь, что для Лукоя Многолика это слишком сложно. Представить себе, что защитить от беды может не какой‑то могущественный талисман и не собственная магическая сила, а друг… Для этого нужно только одно – иметь друзей и уметь делиться с ними всем: радостями, бедами, страхами и даже собственной жизнью. – Владыка помолчал немного, а потом снова заговорил: – А теперь я хочу тебя спросить, поскольку, мне кажется, ты знаешь Многолика лучше чем я. Как ты думаешь, способен ли он поделиться хотя бы собственной ненавистью с кем‑то другим… или нет?..

 

* * *

 

Слова Владыки эхом звучали в сознании Милы: «Ты лучше его. И ты всегда должна об этом помнить». Она повторяла их про себя много дней подряд, пока наконец не решила, что не так уж и важно, кем был для нее Многолик. Потому что она совсем не такая, как он. И никогда такой не станет.

Что касается всех тех событий, которые произошли в пещерах, то Миле не пришлось даже рассказывать о них своим друзьям. У Берти это все равно получалось лучше, чем вышло бы у Милы. Она просто не смогла бы превратить все пережитые ими события, в том числе и встречу с Многоликом, в увлекательное приключение, как сделал это Берти. Ее рассказ, скорее всего, получился бы довольно мрачным. Берти же рассказывал свою версию произошедшего уже в который раз подряд, но Ромка, Белка и Тимур слушали с открытыми ртами. Ромка жалел, что все самое интересное опять случилось без его участия. Тимур восхищался своим лучшим другом, у которого хватило смелости в одиночку отправиться в Долину Забвения. И только Белка справедливо считала, что ничего увлекательного нет в том, чтобы подвергать себя и других смертельной опасности. Но ее как всегда никто не слушал.

Незаметно наступил конец мая, а вместе с ним – окончание учебного года и начало экзаменов.

Первые магические экзамены прошли для Милы просто превосходно, если не считать «Геркулеса» по музыкальным инструментам. И как ни странно, именно у Лирохвоста Белка получила своего единственного экзаменационного «Льва». У Ромки же картина была совершенно противоположная: «Геркулес» у Лирохвоста и «Лев» по всем остальным предметам. Особенно он отличился на антропософии, продемонстрировав Альбине умение хладнокровно справляться с целой стаей тараканов. Именно такое задание значилось в третьем пункте его экзаменационного билета, которое выполнялось практически. Ромка эффектно использовал то же самое заклинание, которым когда‑то спас Яшку Бермана от скарабеев. Заменив слово «скарабеус» на слово «таракан», Ромка легко отправил усатых насекомых в тартарары.

Что касается Милы, то на экзамене по антропософии она даже получила определенное удовлетворение. Ее задание в третьем пункте билета звучало так: «Продемонстрируйте свои навыки в работе с чарами Отдачи». В пещерах, когда она использовала чары Отдачи, флакон с «Ледяной кровью» так и не достиг своей цели. Поэтому, когда с возгласом «Аррендаре!» Мила отправила огромное красное яблоко, которое не успела съесть во время обеда, прямо в руки Альбины, она была страшно довольна. Альбина сначала похвалила ее, сообщив, что практическое задание она оценивает как «наивысший уровень мастерства», а потом, глянув на яблоко, спросила: «Мытое?»

На истории магии Миле попался довольно неплохой билет. С двумя первыми вопросами ей откровенно повезло: «История графа Дракулы» и «Хроники Долины Забвения». Отвечая, она настрочила два длинных пергаментных листа мелким почерком. А вот с третьим вопросом дела обстояли хуже: «Манифест об освобождении кикимор и домовых от рабского служения колдунам и прочим волхвам» не вызывал в памяти Милы ни малейших ассоциаций. Она не могла вспомнить ни дат, ни имен, и вообще очень удивилась, что кикиморы и домовые когда‑то были в рабстве. В итоге ответила на два вопроса из трех, что потянуло на «Единорога». Профессор Мнемозина, объявляя результаты, сказала, что благодаря сверхсодержательным ответам на первые два пункта билета она – так уж и быть – закрыла глаза на абсолютное незнание «Манифеста», но убедительно порекомендовала все‑таки ознакомиться с «Манифестом» во время летних каникул.

Зельеварение прошло самым замечательным образом не только у Милы, но и у ее друзей. Белка немного ошиблась во время практического занятия и получила «Единорога», а Ромка с Милой все сделали просто безукоризненно, чем и заслужили от Акулины «Львов».

Не менее безупречно все прошло и на тайнописи – профессор Чёрк даже поставил Милу в пример остальным, когда объявлял результаты экзаменов. Звучало это примерно так: «Вам следует бгать пгимег с Милы Гудик и не чугаться спгашивать совета у пгеподавателя – это поможет лучше газобгаться в теме». Мила не стала огорчать профессора уточнением, что если бы ей не нужно было разгадать символы из ее видения, то и обращаться за советом ей вряд ли пришло бы в голову.

Экзамен по искусству метаморфоз оказался чуть ли не самым легким. В экзаменационном билете было всего два пункта: письменный ответ и практическое задание. В первом пункте билета, который вытащила Мила, было сказано: «Назовите все существующие заклинания фассимуляции и их назначение». Иными словами, она должна была перечислить все возможные способы изменить черты лица, цвет глаз, волос и т. д. Мила, с трудом веря своему везению, быстро переписала все заклинания, не забыв упомянуть даже самые сложные – заклинания лопоухости и косоглазия. Во втором пункте билета было практическое задание: «Измените цвет глаз (по вашему выбору)». Мила подумала и решила сделать себе такие же глаза, как у Ромки. Под пристальным вниманием профессора Лучезарного, она закрыла глаза ладонью, произнесла: «Офтальмос цианос!», потом открыла глаза и в ожидании посмотрела на профессора.

– Ну что ж, – улыбаясь, сказал Лучезарный. – Очень приятный синий оттенок. Думаю, по практическому заданию вы смело можете рассчитывать на «Льва».

Когда экзамен закончился, и все уже выходили из класса, профессор незаметно задержал Милу, сердечно пожал ей руку и быстро шепнул:

– Кастор поправляется. Настои госпожи Мамми просто творят чудеса. Мой брат очень тебе благодарен и хочет при первой же возможности извиниться за все причиненные им неприятности.

Мила не нашлась, что на это ответить, но искренне пожелала брату профессора скорейшего выздоровления.

Таким образом, Мила, конечно же, не стала лучшей ученицей в группе, но своими оценками была вполне довольна. Лучшим же оказался Ромка, что, впрочем, никого не удивило, но как всегда возмутило Белку: «Как можно ничего не учить и быть лучшим?» Но на этот раз Белка была не совсем справедлива. После экзаменов Ромка по секрету шепнул Миле, что так боялся получить по антропософии «Геркулеса» (именно эту оценку Альбина выставляла Ромке круглый год), что проштудировал «Основы Антропософии» оба тома, и для первого, и для второго курсов, от А до Я. Но так как это, по его мнению, подрывало его репутацию сверх меры одаренного волшебника, он поделился только с Милой, и Мила не стала выдавать его Белке, чтобы на ее возмущения он мог заносчиво отвечать: «Как можно, как можно… Мне все можно. Я гений».

 

* * *

 

Отгуляв на Пиру Славных Побед, ребята начали собирать вещи – впереди у них были долгожданные летние каникулы. В день отъезда в гостиной Львиного зева в ожидании дилижансов собрались чуть ли не все меченосцы, кроме тех, кто предпочел скоротать время на свежем воздухе. Мила уже хотела было предложить друзьям выйти во двор Львиного зева, но не успела она произнести это вслух, как раздался Ромкин удивленный возглас.

– Что я вижу?!

Мила проследила за его взглядом: под открытым окном на большой бурой шкуре Берти и Фимка в умиротворенной дружеской атмосфере играли в «Поймай зеленого человечка».

– Берти с ума сошел? – невольно вырвалось у Милы.

– Это называется: второй раз на те же грабли, – натянув рот в странном подобии улыбки, озадаченно покачал головой Ромка.

– Ну, это уже слишком! – воинственно фыркнула Белка и решительно направилась к брату.

– Стой!

Ромка ловко схватил ее за руку и потянул обратно.

– Пусти, я ему сейчас все скажу! И Фреди позову! – разошлась Белка. – Он ему устроит!

– Кажется, там и без Фреди все может устроиться, – заметил Ромка и кивнул в сторону двух игроков.

Сначала Мила с Белкой смотрели в сторону окна с недоумением, но потом вдруг обе заметили странную вещь: обойдя группку младших, к Фимке аккуратно подкрался Тимур и тихо стал у него за спиной. Вид у него был такой, будто в этот самый момент для него не существует ничего интереснее пейзажа за окном.

– Я ближе подойду, – сказал Ромка, и, грубо отстранив Белку, стал пробираться к Берти и Фимке. Белка сначала остолбенела от такой бесцеремонности, но тут же ее глаза загорелись интересом, и она поспешила за Ромкой. Мила решила не отставать.

Когда их с Берти и Фимкой разделяли только два кресла со старшекурсниками, ребята остановились за спинкой одного из них и услышали, как Берти, миролюбиво улыбаясь, объявил каюк Белому Магу.

– Что он делает? – ужаснулась Белка. – Он же выигрывает!

Фимка криво ухмыльнулся, решив, видимо, что Берти по простоте душевной захотел в подарок к летним каникулам проиграть ему еще пять золотых троллей. Потом лениво ткнул пальцем, на котором поблескивал золотой перстень, в воздух по направлению к Белому Магу и произнес:

– Фигли Мигли меч!

В то же время за его спиной Тимур сделал следующее движение: соединил подушечки всех пальцев правой руки вместе и, словно что‑то выбрасывая, сделал резкое движение рукой вперед, одновременно растопырив пальцы веером.

Белый Маг занес над собственной грудью меч, трагикомично ахнул и уже собирался было «пронзить» себя прямо под мышку, как вдруг, выпучив глаза, замер с поднятыми к небу пустыми ручками. Меч прямо в его руках исчез, словно растаял в воздухе.

– Ха! – с довольным видом воскликнул Ромка.

Фимка явно не разделял его радости: челюсть у него отвисла, глаза вылезли из орбит и сам он пребывал в глубоком шоке. Берти, глядя на него, только сдержанно улыбался, а Тимур снова делал вид, что любуется пейзажем.

Совсем не так мирно все происходило в этот момент на доске. Белый Маг, так и замерший с поднятыми руками, вдруг заметил потирающего длиннопалые ладошки Злюка. Злюк, всего в паре клеток от Мага, оскалился в плотоядной улыбке, и Маг не выдержал: он дико завизжал и, подхватив полы длинной белой мантии, помчался прочь с доски. Злюк, воинственно хлестнув хвостом своих же черных вурдалаков, рванул за ним.

Берти и Фимка с одной стороны и Мила с друзьями с другой, провожали их взглядами, пока Белый Маг не скрылся под креслом, а через мгновение Злюк не нырнул туда же.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, друг мой Фима, – произнес Берти, ласково глядя на младшего Бермана, – но сдается мне, ты проиграл.

– А‑а‑а… – скорчив несчастное лицо, протянул Фимка и, громко сглотнув, спросил: – Это что, я тебе пять золотых троллей должен?

– Ага, – радужно заулыбался Берти. – И ты, друг мой Фима, лучше отдай‑ка мне их прямо сейчас. А то не люблю я, знаешь, когда мне кто‑то должен.

Ромка и Мила негромко засмеялись, и даже Белка, судя по улыбке на ее лице, была довольна происходящим. Фимка тем временем достал из кармана монеты и бросил их на доску. Потом с обреченным вздохом встал и поплелся через всю гостиную к Яшке, сидящему на чемоданах. Тимур, уже не таясь, подошел к Берти. С размаху они ударили друг друга по ладоням и крепко пожали руки.

– Говорил, вернем мы твои тролли!? – смеясь, воскликнул Тимур.

– И ты был абсолютно прав, друг мой Тимур, – не скрывая довольной ухмылки, качнул головой Берти.

Глядя, как Тимур и Берти оживленно обсуждают свой удачный розыгрыш, Белка со счастливым вздохом сказала:

– Хорошо, что они помирились. А то Берти очень переживал.

– По нему вроде не было заметно, – пожал плечами Ромка. – Злился только.

– Это потому, что у Берти такой характер – упрямый до ужаса, – пояснила Белка. – Но я же знаю своего брата. Он только делает вид, что ему все до лампочки. А на самом деле это не так. Если он кого‑то считает другом, то всерьез и по‑настоящему. А с настоящими друзьями ссориться всегда грустно.

Мила, Ромка и Белка, не сговариваясь, переглянулись друг с другом.

– А зачем ссориться‑то? – спросил Ромка и, бросив взгляд в сторону одиноко сидящего на чемодане Яшки, от которого Фимка, быстро забыв о своем поражении, уже успел куда‑то смыться, добавил: – Давайте‑ка, заберем Бермана и айда на свежий воздух!

Белка посмотрела на него с удивлением. Ромка в ответ поднял вверх брови.

– Хочу посмотреть, что Тимур увидел за окном… – сказал он и неловко закончил: – Интересное… Наверно…

Яшка вовсе не возражал присоединиться к их компании, и вчетвером они вышли во двор Львиного зева.

Большие бордовые кареты ожидали отправления. Они прятались в тени деревьев и поэтому колеса из чистого золота почти не сверкали. Только иногда солнечный луч прорывался сквозь листву, и золотые вспышки мелькали то тут, то там.

Только друзья устроились на чемоданах, воспользовавшись ими вместо стульев, как вслед за ними во двор вышли Берти с Тимуром. Мила подумала, что они сразу отправятся к дилижансам, но, к ее удивлению, Берти что‑то быстро сказал Тимуру и, оставив его одного, подошел к расположившимся на чемоданах друзьям.

– Рудик, – сказал он, посмотрев на Милу, – можно тебя на два слова?

Мила пожала плечами в ответ на удивленный взгляд Белки и, встав с чемодана, пошла за Берти. Они отошли в сторону. Мила видела, как Ромка с Белкой выворачивают шеи от любопытства.

– Готов поспорить, что Белка скрутит шею первая, – заметив это, сказал с ухмылкой Берти. Он достал из кармана свою волшебную трубку и засунул мундштук в рот.

– Послушай, Рудик, я тебе хотел сказать одну вещь. Я ведь тебе должен по гроб жизни…

– Ты говорил, – перебила его Мила.

Берти вздохнул и иронично заявил:

– Тот самый завалящий тролль, чья кровь, без сомнения, течет в твоих венах, оказывает на тебя дурное влияние, Рудик. В тебе совершенно нет ощущения тонкости момента.

– И это ты тоже уже говорил, – как ни в чем не бывало вставила Мила.

Берти покачал головой и затянулся дымом. В тот же миг из чашечки волшебной трубки вылетело облачко в виде троллинбургского тролля. Монета была из дыма, но Мила подозревала, что Берти думал не о медном, а о золотом тролле.

– Ты можешь шутить сколько хочешь, – произнес он серьезным тоном, – но я все‑таки скажу тебе одну вещь. Я хочу, чтобы ты, Рудик, знала, что всегда можешь на меня рассчитывать – что бы ни случилось. Если тебе когда‑нибудь нужна будет моя помощь – только скажи, ясно?

Мила красноречиво прокашлялась.

– Ясно. Но вообще‑то… Вообще‑то, Берти, ты мне ничего не должен.

– Как это? – изумленно уставился он на нее. – Ты мне жизнь спасла, забыла?

Она пожала плечами.

– А ты спас меня, ну и что с того?

– Когда это я тебя спас? – Берти наморщил лоб, роясь в воспоминаниях и одновременно выпуская изо рта дым. Из трубки вылетел еще один тролль.

– В Алидаде, – напомнила ему Мила, – когда Острик пытался меня укусить.

Лицо Берти просветлело.

– Точно! – Он вдруг призадумался и повеселел, серьезность будто ветром сдуло. – Слушай, так мы в расчете? Значит, я могу взять свое обещание обратно? – Он сладко улыбнулся, втянул в себя дым, а из чашечки трубки выпрыгнул уже третий по счету тролль – видно, Берти от счастья, что сумел вернуть деньги, без конца пересчитывал их в уме. Он мечтательно протянул: – И где‑то там меня ждут не дождутся мои горы сокровищ…

Мила опять прокашлялась. Берти вернулся с небес на землю.

– Чего?

– Я думаю, – убежденно произнесла Мила, – все‑таки не дождутся, потому что, Берти, ты не можешь взять свое обещание назад.

– Это почему же? – Он нахмурился.

Она прищелкнула языком и, не удержавшись, усмехнулась.

– Потому что ты сам говорил: человек должен уметь отвечать за свои слова. Если ты забыл, я тебе напомню: ты это говорил о Тимуре, когда вы в ссоре были. Ты его страшно ругал. Я даже тебе могу напомнить, какими словами и…

– Не надо, – решительно перебил ее Берти с хмурым видом и вдруг заулыбался, глядя за спину Милы.

– Берти, дилижанс в Плутиху уже отправляется, так что… мне пора, – сказал подошедший в этот момент Тимур.

– Я тебя провожу, – отозвался Берти. Он с улыбкой повернулся к Миле. – Ладно, Рудик. Досадно признавать, но ты права: видно, придется мне все‑таки сдержать свое обещание. И помни, что я тебе сказал: «Что бы ни случилось…».

С этими словами он подошел к Тимуру, и они вместе поспешили к дилижансу, который отправлялся в Плутиху, где жил Тимур. На ходу из трубки Берти выскочили один за другим еще два дымовых тролля.

– Четвертый и пятый, – прокомментировала вслух Мила.

Она задумчиво смотрела вслед Берти и думала о том, что не так давно она, как и он, тоже дала обещание. В начале года, когда ребята изучали новые оценки, и выяснилось, что в них зашифровано слово «Горангель», Мила пообещала себе, что в следующем году в оценках не появится еще одно имя – имя того, кто ушел; имя того, кого нужно будет сохранить в памяти. И сейчас уже было неважно, помогли ей в этом ее видения или нет. Важно было другое – она выполнила свое обещание.

– Мила! – раздался поблизости голос Ромки, и она увидела, что он направляется к ней. – Нам уже места заняли. Пойдем?

Мила кивнула, и они с Ромкой зашагали к дилижансу, у которого их уже ждали Белка, Яшка, Фимка, Фреди и Пентюх. Там же стояли Акулина и Альбина и о чем‑то беседовали. Акулина много жестикулировала и улыбалась, а Альбина сдержанно кивала ей.

– А ты знаешь, – зашептал возбужденно Ромка на ухо Миле, – что Акулина, то есть профессор Варивода, умеет видеть в темноте, вообще без света? Только что рассказала нам. Представляешь?! Я бы тоже был не против. В пещере это еще как пригодилось бы…

Мила не ответила Ромке, но она, конечно, знала, что Акулина умеет видеть без света. Она узнала об этом прошлым летом, когда они вместе с Прозором спустились в темный подвал, где Акулина возилась в кромешной темноте.

Началась посадка, и Белка, чуть пригнувшись, первая вошла внутрь большой бордовой кареты. Подбежал Берти. Мила посмотрела чуть правее и увидела, что дилижанс в Плутиху уже отъехал. Она перевела взгляд обратно: Акулина махала им рукой, призывая идти быстрее. И в этот момент Мила подумала, что за прошедшие девять месяцев она вообще очень многое узнала.

Она разгадала свои видения. Ей стал известен потайной ход из Львиного зева. Она услышала легенду о Белом Единороге и историю семилетней войны мятежного князя Воранта. Профессор Лучезарный открыл ей тайну брата‑близнеца, которую хранил много лет, а Многолик рассказал, что это именно он стоял за всеми покушениями, которые произошли с Милой трижды в этом году. Оказалось, что Черная Метка, которая досталась ей от Асидоры – ее прабабушки, способна исполнять ее приказы. От Улиты Мила узнала, что в ее перстне находится самый могущественный волшебный камень из всех, существующих в мире, – карбункул Белого Единорога. Мила знала даже глупый Ромкин секрет о том, что он, как и все остальные меченосцы, готовился к экзаменам по книгам.

Только одного она так и не смогла узнать – кто же тот человек на фотоснимке, который Мила взяла в бабушкином доме; человек, на которого она так сильно похожа. Кто он? Ее отец? Многолик? Или и то и другое вместе?

Мила была счастлива, когда садилась в дилижанс вместе со своими друзьями: с Ромкой, Белкой и Яшкой Берманом, с Берти и с Акулиной. Она мечтала приехать сюда в следующем году, чтобы увидеть, как к тому времени расцветет Долина Белого Единорога. Мысль о том, что Белка все лето будет писать ей письма, рассказывая о розыгрышах Берти и беспрерывно жалуясь на него, вызвала у нее невольную улыбку. В этот миг и настоящее, и будущее – все казалось ей замечательным.

И была только одна причина, которая не давала Миле просто радоваться всему, что у нее было. Эта причина наполняла ее тревогой и невольными страхами, с которыми рано или поздно ей придется столкнуться лицом к лицу. Это была ее никому не известная тайна, заключенная в небольшой семейной фотографии, сделанной много‑много лет назад, – неразгаданная тайна Милы.