Метаморфозы Поллукса Лучезарного

 

Октябрь пролетел незаметно. Видений у Милы за это время ни разу не было, и она даже не знала огорчаться ей по этому поводу или радоваться. С одной стороны, после того как, побывав в гостях у своей бабушки, Мила обнаружила в запертой комнате старую потрепанную фотографию, которую и сейчас носила в кармане и до сих пор никому не показывала, ее видения словно незаметно подводили ее к тому, что волновало ее теперь больше всего. Было совершенно очевидно, что, когда она следовала своим видениям, они вели ее по следам Лукоя Многолика – человека, которого она убила, хоть и не желала его смерти; человека, чье лицо на фотографии рядом с лицом мамы она приняла бы за лицо своего родного отца, если бы не знала, кто он. Но, с другой стороны, терзаясь от постоянных сомнений, она не была уверена в том, что хочет положить им конец и узнать ответы на свои вопросы. Иногда ей казалось, что сомнения лучше правды.

Начало ноября ознаменовалось резким похолоданием, но, несмотря на холод, погода стояла ясная. В связи с этим Улита решила провести очередное мероприятие на воздухе. В преддверии долгожданного, донельзя разрекламированного представления Поллукса Лучезарного студенты Думгрота были неспособны к каким‑либо умственным процессам, поэтому уроки в этот день отменили, а вместо них на всех курсах назначили мероприятия с кураторами.

Второкурсники‑меченосцы ровно в семь утра, как было оговорено заранее, собрались у главных ворот Думгрота в ожидании своего куратора.

– Почему ждем здесь? – спросил Иларий Кроха, зевая во весь рот. – Могли бы сразу спуститься к «Конской голове».

– Не говори, – зевая в ответ, поддакнул Костя Мамонт – на более длинную фразу он, судя по всему, в это время суток был неспособен.

Мила, Ромка и Белка уселись на ступени и поглядывали на своих однокашников снизу вверх. Белка обернулась назад и издала разочарованный стон.

– Ой, какая жалость – плакат убрали!

Мила с Ромкой тоже посмотрели на двери, где еще вчера Анубис с головой шакала вел души умерших в некрополь через знойные пустыни Египта.

– Давно пора, – безжалостно отрезал Ромка. – Надоел.

Со стороны лестницы, поднимающейся на Думгротский холм от «Конской головы», появилась Улита.

– Все в сборе? – спросила она, подойдя к ним ближе.

– Угу, – в унисон промычали меченосцы.

– Посмотрите туда, – Улита кивнула куда‑то вверх, на высокие башни замка.

Ребята проследили за ее взглядом. Оконные витражи башен переливались разноцветными вспышками в лучах восходящего солнца, а позади, где‑то очень высоко, ослепительно белели укрытые снежным одеялом горные вершины.

– Видите вон ту вершину, поднимающуюся до облаков?

Меченосцы закивали.

– Там находится высокогорное плато Астрополь и обсерватория Троллинбурга. Сегодня мы отправляемся туда.

Меченосцы вразнобой зашумели:

– Что? Опять в горы?

– Высоковато, однако…

– Точно. Как раз к Новому году приползем…

– Успокойтесь, пожалуйста, – окинув своих подопечных уничижительным взглядом, попросила Улита. – Вам никто не предлагает идти туда пешком. – С чувством неприязни оттого, что приходится иметь дело с такими нытиками, Улита закатила глаза к небу. – Следуйте за мной.

Меченосцы вслед за Улитой поднялись по лестнице в замок и через холл вышли в Думгротский парк. Только когда миновали фонтан с Борисфенской утопленницей, стало ясно, что куратор ведет их к Летающей беседке. Когда мраморные колонны показались из‑за деревьев, Улита объяснила:

– Специально для нас только на один день профессор Воробей, преподаватель левитации, изменил маршрут Летающей беседки.

Они остановились у беседки.

– Все мы в ней не поместимся, – продолжала Улита, – поэтому разделимся на две группы. Первые пятеро полетят сейчас, остальные пока подождут здесь. Прошу.

Ромка, не раздумывая, потянул за собой Милу и Белку. Следом за ними зашли Берман и Мокронос. Последней ступила на мраморный пол беседки Улита.

– Ждите здесь, – сказала она остальным.

В следующее мгновение беседка оторвалась от земли. Анжела и Кристина, запрокинув головы, махали им руками.

Беседка поднималась все выше, и почти сразу стало ясно, что она и впрямь изменила маршрут. Поднявшись над парком, она тотчас стала удаляться от замка в сторону усадьбы белорогих. Крошечными точками мелькнули внизу два белых единорога, деревянное жилище, конюшни и сараи – беседка стремительно набирала высоту. Ребята почувствовали, как сильно похолодало. Горы стеной надвигались на них с запада: остроконечные скалы, обтесанные ветрами, выглядели могучими и устрашающими.

Беседка, не прекращая подъема, принялась облетать скалы с северной стороны. Ребята посмотрели вниз: Думгрот казался отсюда игрушечным замком, а ребят, которые остались ждать в Думгротском парке, и вовсе не было видно, как будто они исчезли. На мгновение Мила представила, что их никогда и не было. Отсюда, куда даже птицы не долетали, все выглядело совсем иначе.

Обогнув северные склоны, беседка поднялась так высоко, что смотреть вниз уже никому не хотелось. Ледяной ветер безжалостно хлестал по щекам, и многие прикрыли руками глаза, которые начинали слезиться. Стараясь не глядеть ни вниз, ни по сторонам, меченосцы не заметили, как приблизились к плато Астрополь.

– Смотрите, – раздался голос Улиты.

Ребята подняли головы, и у многих на лицах появились восторженные улыбки.

Перед ними лежала горная равнина в форме полумесяца. Здесь не было снега, а на земле ковром расстилалась зеленая трава. Несколько тропинок, виляя меж зарослей травы, вели к трем высоким башням с белыми куполами. Пока они рассматривали плато, беседка приземлилась на каменистую почву.

– Это и есть Астрополь, – сообщила Улита. – Подождите, пожалуйста, здесь. Не расходитесь, пока ваши друзья к вам не присоединятся.

Когда ребята сошли с мраморного пола на землю, Летающая беседка с Улитой поднялась в воздух. Проследив взглядом, как она опустилась за северный склон, ребята переглянулись.

– Интересно, на какой мы высоте? – поинтересовался Мишка, дрожа от холода.

Сильный морозный ветер пробирал насквозь, и ребята стояли, обнимая себя руками.

– Страшно представить, – отозвалась Белка и, открыв сумку, достала оттуда вязаные перчатки, шапку и шарф. Надев все это на себя, она заметила удивленные взгляды друзей.

– У тебя там гардероб, что ли? – вытянув лицо, поинтересовался Ромка. – Или ты шапку носишь, чтоб умные мысли в тепле держать?

Мишка хохотнул.

– Не говори ерунды, Лапшин, – фыркнула Белка. – Меня Фреди вчера предупредил, чтоб я взяла что‑нибудь из теплых вещей.

– И ты нам ничего не сказала!? – возмутился Ромка, выкатив глаза на лоб.

– А что я должна была сказать? – удивилась Белка.

– Но он же, наверное, объяснил, зачем это надо! – раздражался Ромка.

– Нет.

– И ты не спросила?

– И не подумала, – как ни в чем не бывало заявила Белка. – Фреди зря ничего не посоветует. С какой стати я буду приставать к нему с дурацкими расспросами?

– А о нас ты не подумала? – сжав губы в тонкую линию, из‑под бровей зыркнул на нее Ромка. Выражение праведного гнева вышло у него очень натурально. – Теперь мы мерзнем по твоей вине. Если сляжем от простуды – это будет на твоей совести.

Белка растерянно заморгала и даже не нашлась что ответить. Она виновато опустила плечи. – Ромка остался доволен.

– Мила, ты куда? – крикнул он, заметив, что Мила отделилась от их группки и направилась к краю горного плато.

Обернувшись, Мила махнула ему рукой, и Ромка побежал за ней вдогонку.

Когда он догнал ее, Мила уже стояла у обрыва и смотрела вниз. Ромка молча стал рядом. Тут же подтянулись и остальные.

– Невероятно! – выдохнул Мишка, глядя вниз.

Это действительно было невероятно. Внизу, под ними, было море: белое, с серо‑голубой дымкой и ватными, ребристыми волнами, застывшими в воздухе. Это море двигалось, медленно, неторопливо, рассеивая прозрачные, как шифон, белые лоскутки. Под ногами пятерых ребят, замерших на краю обрыва, плыли облака, под которыми не было видно ни клочка земли, в какую бы сторону они не смотрели. Все, что они могли видеть здесь, на этом плато, – это чистейшее опаловое небо у них перед глазами, густая небесная синева над их головами и бескрайнее море белоснежных облаков внизу…

Их восторг был прерван появлением Летающей беседки. Она приземлилась и на землю сошли Иларий, Костя, Анжела, Кристина и Улита. В этот раз беседка не улетела, а осталась на месте – ждать, когда придет время унести ребят обратно.

– Я просила не расходиться, – с упреком напомнила Улита, обращаясь к возвращающимся от обрыва ребятам, но недовольным взглядом одарила почему‑то только Милу.

Девятеро ребят, удерживая свои плащи от пронизывающих порывов ветра, шли вслед за Улитой по тропе к башням с белыми куполами. Приблизившись к средней, самой высокой башне, Улита толкнула тяжелую дубовую дверь, и ребята вслед за ней вошли вовнутрь. Они поднялись по винтовой лестнице и остановились у еще одной двери – низкой и неудобной. Когда Улита, открыла эту дверь, всем пришлось проходить в нее, сильно согнувшись. Еще несколько белых ступеней и они оказались в большом помещении, настолько потрясающем, что у всех без исключения отняло речь.

– О! Добро пожаловать! – раздался радостный возглас.

Им навстречу вышел очень высокий и красивый человек: смуглый, с высоким лбом и необыкновенно ясными светло‑голубыми глазами – они были как будто два окна, сквозь которые на гостей смотрело небо. Несмотря на серебряную бороду, было видно, что человек совсем не стар – ему было не больше сорока. Одежда у него была невероятная: на ярко‑синем плаще искрились созвездия Ориона, Единорога и Близнецов, а высокий колпак украшало огромное солнце, разбрасывающее во все стороны оранжевые лучи.

– Профессор Парсек, – важно представила Улита хозяина обсерватории.

– Обычно меня называют просто «звездочет Селенус», – доброжелательно улыбнулся профессор. – Обращайтесь как будет удобно. А сейчас прошу в мои владения.

Он сделал широкий жест рукой, словно приглашая осмотреть свою необычную обитель. В воздухе, справа от ребят, кружилась искусственная модель Солнечной системы. Восемь планет медленно вращались вокруг Солнца, а вокруг них – все их спутники. Были здесь и чужие, далекие галактики с неизвестными планетами. На нескольких золотых постаментах лежали осколки метеоритов, и под каждым была прикреплена табличка с именем метеорита и датой падения на поверхность Земли. Запрокинув головы вверх, ребята увидели, что крыша башни стеклянная, но не сразу заметили, что небо над стеклом не голубое, как снаружи, а темно‑фиолетовое. На чернильном куполе все время что‑то происходило: падали и сгорали яркими вспышками прямо в небе метеоры; пролетали мимо кометы, неся за собой свои длинные хвосты; медленно плыла меж звезд убывающая Луна.

– Осмотрелись? – поинтересовался звездочет.

Ребята закивали.

– Не хотите ли чаю? – вежливо предложил он.

Потрясенные увиденным, они и забыли, что всего две минуты назад леденели от жуткого ветра.

– Неплохо бы, – сказал Мишка Мокронос, потирая костяшки окоченевших пальцев.

– Секундочку, – обронил звездочет и хлопнул в ладоши.

Тут же из стола, который сверху был вдоль и поперек завален книгами по астрономии, астрологическими и картами звездного неба, выдвинулся еще один стол поменьше. На нем оказалось ровно одиннадцать чашек и старый медный чайник.

– Кипеть! – приказал профессор Парсек, ткнув в чайник указательным пальцем, на котором радужным сиянием блеснуло кольцо с лунным камнем.

Не прошло и минуты, как чайник забурлил и начал издавать тонкий натужный свист. Профессор, как радушный хозяин, налил всем чаю и рассадил вокруг стола.

Попивая чай и чувствуя, что окончательно отогрелись, меченосцы стали с интересом поглядывать на огромный телескоп, настроенный на темно‑фиолетовое небо.

– А можно… – опустив чашку на колени и рискуя пролить на себя ее содержимое, начал было Ромка.

– Заглянуть в телескоп? – угадал звездочет Селенус.

Ромка радостно закивал.

– А как же!? Поэтому вы здесь.

– Но разве днем звезды видны? – спросил Иларий, который так промерз, что без конца шмыгал носом. – За ними разве не ночью принято наблюдать?

Звездочет улыбнулся с хитрым блеском в глазах.

– А что это, по‑твоему? – он указал пальцем вверх, на ночное небо над стеклом купола, а потом на большие на стенные часы: делений на циферблате было меньше чем обычно, а вместо цифр по нескольку изображений солнца и луны. После заходящего солнца по кругу расположилось несколько лун, а самым последним знаком было восходящее солнце, которое располагалось на одной отметке с заходящим. Звездочет указал рукой вверх: – Над этим куполом всегда ночь. Это существенно экономит мое время.

– Прямо как в Алидаде, – тихо шепнул Ромка Миле, пока та отмечала для себя, что стрелка на странных часах звездочета показывала третью луну.

– Что вы сказали? – обернулся к ним профессор Парсек, видимо, услышав Ромкины слова.

– Нет, ничего, – не моргнув глазом, ответил Ромка.

– Значит, мне показалось, – снова улыбнулся звездочет, и от его голубых глаз разошлись морщины‑лучики. – Но приступим!

Желающих заглянуть в телескоп было немало, но первому припасть к окошку во Вселенную выпала честь Ромке. Он долго рассматривал созвездие Тельца, изучая расположение в нем самой яркой звезды – Альдебарана, и пытался подсчитать количество Плеяд, пока его не потеснил Иларий Кроха, чтобы полюбоваться Овном. Анжела с Кристиной так долго искали Венеру, что надоели Мишке Мокроносу и он бесцеремонно их растолкал. Не обращая внимания на сопящих от злости однокурсниц, Мишку переполнял восторг, когда профессор Парсек настроил телескоп на Полярную звезду.

– Подумаешь, – фыркнула от зависти Анжела. – Тоже мне, нашел что в телескоп рассматривать – Полярную звезду. Да ее каждую ночь на небе видно – поднимай голову и смотри.

– Ну, не нужно ссориться, – с улыбкой примирительно сказал звездочет. – Кстати, что касается Венеры, вы знаете, почему ее называют Вечерней звездой или Утренней звездой?

Анжела с Кристиной растерянно покачали головами.

– Не‑е‑ет…

– Потому что она появляется на небе совсем ненадолго после захода солнца, и так же недолог час, когда можно полюбоваться ею перед восходом. Сейчас, если вы посмотрите на часы, то увидите, что стрелка близится к четвертой луне. Заходящее солнце она уже давно миновала, а до восходящего еще слишком много времени.

Мишка хихикнул и, оторвавшись от телескопа, показал однокашницам язык.

Кристина с гордым видом вскинула подбородок.

– Не обращай внимания, Анжела. Ты же видишь – уровень развития детеныша примата. Что с него возьмешь?

– Брать не хочу, а дать можно? – хмуро спросила все еще обиженная Анжела, не по‑доброму косясь на Мишкин затылок.

Когда возле телескопа побывал и Яшка Берман, настала очередь Милы. Профессор настроил телескоп и жестом пригласил Милу подойти поближе. Заглянув в телескоп, Мила удивилась тому, какими яркими и большими были звезды. Они загадочно мерцали, словно что‑то пытались ей сказать. С чернильного полотна Вселенной на Милу смотрела огромная холодная луна: казалось, протяни руку и дотронешься. Вокруг неполного круга луны были разбросаны звезды, и Миле показалось, что они складываются в какую‑то фигуру.

– А что это за созвездие? – спросила Мила, поднимая глаза на звездочета.

Профессор заглянул в телескоп и произнес:

– О, это созвездие Близнецов.

Он оторвался от телескопа, вновь предлагая заглянуть в него Миле.

– Как интересно, – донесся до Милы задумчивый голос звездочета. – Луна в созвездии Близнецов.

– А что это значит? – спросила Мила, пытаясь разглядеть что‑то похожее на настоящих близнецов.

– Луна повелевает тайнами всей Земли. И ее появление в созвездии Близнецов что‑то определенно означает. По всей видимости, происходит что‑то таинственное.

Мила подняла глаза на звездочета – тот, запрокинув голову и задумчиво прищурив глаза, смотрел на стеклянный купол с фиолетовым небом.

– Что‑то в крайней степени загадочное. И что интересно – это как‑то связано с Близнецами, – профессор оторвался от созерцания падающих метеоров и, с интересом глянув на Милу, полюбопытствовал: – Вы, случайно, не Близнецы по гороскопу?

Мила скептически покачала головой. По гороскопу? Глупость какая!

– Случайно – нет.

Звездочет пожал плечами.

– Да, действительно, к вам ведь это может не иметь ни малейшего отношения. Ну это я так, на всякий случай спросил. Астрология – это ведь наука, где каждая деталь о чем‑то говорит. Говорящая наука, я бы сказал. Но мы отвлеклись… Кто‑нибудь еще хочет посмотреть на звезды?

Астрология, насколько было известно Миле, изучалась на старших курсах, причем отдельно от астрономии. Мила толком не знала почему, и ей это было ни капельки не интересно. А вот тайна, которую принесла в созвездие Близнецов Луна, Милу заинтересовала. К тайнам она относилась со всей серьезностью.

Еще около часа меченосцы толпились у телескопа. Потом, как радушный хозяин, профессор предложил гостям еще чаю перед обратной дорогой. От чая никто отказываться не стал, а когда чашки уже были пусты, Улита поднялась из‑за стола, поблагодарила профессора Парсека за увлекательную и полезную беседу и повела своих подопечных к выходу.

– Был очень рад, – говорил им вслед звездочет. – Приходите еще. Гости у меня бывают нечасто.

Его необыкновенные, как частички неба, глаза на миг остановились на лице Милы.

– А про Луну в созвездии Близнецов я обязательно подумаю. Хоть это может и не иметь к вам ни малейшего отношения. Однако знаки на небе никогда не появляются просто так. И мне кажется, где‑то рядом должно происходить что‑то очень таинственное.

 

* * *

 

На долгожданное представление Поллукса Лучезарного меченосцев повела сама Альбина. В фойе театра она велела всем разойтись по своим ложам и предупредила, чтоб до конца представления никто из них не вздумал покидать театр – ослушавшихся ожидает серьезное наказание.

Для Милы, Ромки и Белки это было второе посещение Театра Привидений. Как и говорил профессор, обзор из ложи второго яруса действительно был отличный. Только они расселись по местам, как в воздух поднялась небольшая круглая сцена, похожая на вырванный из земли островок, и зависла в центре театра, как раз на уровне второго яруса. Посередине сцены стоял, укутавшись в темный плащ, сам Поллукс Лучезарный.

Зрители в ложах взволнованно перешептывались. Все взгляды были прикованы к знаменитому лицедею.

Заиграла музыка, и из воздуха стали появляться призраки в длинных бесформенных одеждах. Они слетались к фигуре в темном плаще, окружая ее плотным кольцом. Скоро вокруг Поллукса Лучезарного образовалась стена из призраков, за которой его почти не было видно.

Но вот они бросились от него в разные стороны, и перед зрителями предстал Купала – бог плодородия и хозяин таинственной, полной волшебства Ивановой ночи. Его длинные зеленые одежды казались живыми, словно шевелящиеся от ветра ночные травы, а у ног его рос цветущий огненным цветом папоротник.

Купала сорвал огненные цветы и бросил их в стороны, и тут же вокруг него, прямо в воздухе, на разной высоте загорелись многочисленные костры. Призрачные юноши и девушки бросились к этим кострам и, взявшись за руки, принялись парами прыгать через огонь.

Белка рядом с Милой ахнула, но волновалась она, конечно, зря – никакой, даже самый жаркий огонь неспособен был ни обжечь, ни согреть призраков.

Со всех сторон раздались аплодисменты восхищенной публики, и тут Мила охнула – что‑то вдруг больно обожгло ее руку. Ее возглас потонул в шуме рукоплесканий. Мила перевела взгляд на запястье и увидела на коже ужасный ожог и мерзкие на вид волдыри, словно кто‑то хлестнул ее крапивой. Не понимая, откуда это взялось, и морщась от боли, она оглянулась по сторонам. И, как ни странно, ее поиски увенчались успехом – устремленный на нее злобный взгляд принадлежал Нилу Лютову.

Выше, в ложе третьего яруса, слева от нее, он стоял возле перил балкона, облокотившись плечом о стену и скрестив руки на груди. И все бы ничего, если бы не ехидная ухмылка и сияющий иссиня‑черным светом перстень на его руке – с тем самым черным морионом, – как взгляд какого‑нибудь демона, глядящий прямо на Милу.

Мила вспомнила последнюю стычку с Нилом. Ей тогда уже было ясно, что ее ироничного выпада в свой адрес он ей не забудет. И вот, пожалуйста, – холодное блюдо под названием «месть подана». Кто бы сомневался…

Мила почувствовала себя не в своей тарелке – она не была готова защищаться, да еще в таком неподходящем месте. Но в следующий миг раздался тихий скрип, ложу немного качнуло, и ярусы начали разъезжаться по кругу в противоположные стороны. Мила облегченно выдохнула, видя, как расстояние между ней и Лютовым стремительно увеличивается. А в голове промелькнуло: тот, кто придумал это катание по кругу, – замечательнейший кудесник.

Тем временем призраки прекратили водить хороводы и прыгать через костры и, слетаясь друг за другом к Купале, окружили его тройным кольцом. Древний славянский бог растворился в облаке призрачного эфира под бурные овации зрителей.

Но уже в следующее мгновение призраки бросились от него врассыпную, и зритель ахнул от восторга и трепета одновременно: посреди театра на золотом троне возник зловещий Аид – бог подземного царства. Укутанный в черный плащ с прорезями для могучих черных крыльев на спине, он глядел на всех безжизненным, как обитель мертвых, взором, а у ног его в бледных цветах дикого тюльпана извивались и громко шипели змеи.

Аид взмахнул рукой, и все призраки до единого стали серыми тенями самих себя, приняв вид душ загробного мира. Даже будучи привидениями, они выглядели жизнерадостнее. Теперь они медленно плыли в воздухе мимо театральных лож, и на их лицах не было ничего, кроме муки и страдания.

Мрачный Аид взмахнул другой рукой, и из‑за его спины, словно материализовавшись из тени огромных крыльев, выплыла лодка, в которой перевозчик душ вез умерших в их вечное рабство. Словно застывшие, призраки‑актеры смотрели перед собой с тревожным ожиданием во взглядах. Никто из них не оборачивался назад.

Увлекшись зрелищем, Мила ненадолго забыла о боли. Но в какой‑то момент боль напомнила о себе, и Мила, не выдержав, невольно издала полувыдох‑полустон, после чего приподняла руку и осторожно подула на ожог.

– Что с тобой? – поворачивая восторженное лицо к Миле, спросила Белка и тут же, заметив ожог, ахнула: – Что это?!

– Да ничего, – тихо ответила Мила, чтобы не привлекать к себе еще больше внимания, но было поздно.

– «Что это» где? – спросил Ромка; мгновенно обнаружив взглядом волдыри на запястье Милы, он изменился в лице и пристально посмотрел ей в глаза: – Откуда?

Мила сначала помялась, но в конце концов с неохотой процедила:

– Лютов.

– Вот гад! – рыкнул Ромка и, словно в ответ на его возмущение, ярусы поехали по кругу.

Мила внутренне напряглась, невольно подняв голову вверх и глазами выискивая где‑то слева фигуру Лютова.

Ромка проследил за ее взглядом.

– Где он? – всматриваясь в знакомые и незнакомые лица, спросил Лапшин.

– Не вижу, но был где‑то в той стороне, – ответила Мила, начиная нервничать, – она была уверена, что, если будет смотреть ему прямо в глаза, Нил ничего ей не сделает, потому что в таком случае его затея потеряет всю свою прелесть. Не так весело травить того, кто смотрит тебе в лицо. Однако она никак не могла его найти.

Мимо нее, прямо перед глазами, с протяжным, еле слышным стоном, похожим то ли на странное пение, то ли на затянувшийся выдох, пролетел призрак одной из душ загробного мира.

– Ай! – вскрикнула Мила от боли, почувствовав, как горячо хлестнуло уже по другой руке – на покрасневшей коже проступили огромные волдыри.

– Вон он! – воскликнул Ромка, показывая куда‑то вверх и вправо.

Мила посмотрела в ту сторону: Лютов стоял все в той же позе – вальяжно облокотившись о перегородку между ложами и держа руки так, что, казалось, он просто скрестил их на груди. Но кулак с черным морионом, как и в прошлый раз, был направлен в сторону Милы.

– Перешел в другую ложу, гад хитрый! Ну сейчас он получит, – яростно сжав челюсти, проговорил Ромка.

– Нет! – отрезала Мила. – Я сама.

Она подняла руку с перстнем повыше и положила ее на перила, нацелившись на Лютова. Но, благоразумно оглянувшись по сторонам, вдруг заметила Акулину. Ее опекунша сидела в ложе на первом ярусе. Заметив свою подопечную, Акулина улыбнулась ей. Мила улыбнулась в ответ и тут же почувствовала, что вышло у нее это как‑то криво и неуверенно. Она была очень благодарна Поллуксу Лучезарному за увлекательное представление, благодаря которому Акулина не заметила ничего подозрительного и тут же отвернулась, чтобы не пропустить очередную захватывающую метаморфозу знаменитого лицедея.

Отводя взгляд от Акулины, Мила в одной из лож второго яруса заметила Альбину. Декан Львиного зева, конечно же, улыбаться не стала, но тем не менее окинула цепким ледяным взором ложу своих студентов. И только после этого вернулась к представлению.

– Почему ты ничего не делаешь?! – возмущенно прошипел рядом Ромка, недовольный тем, что Мила остановила его. – Он же сейчас смоется!

– Он слишком далеко, – зашептала в ответ Мила. – Я не такая меткая, как Лютов. Ты что, хочешь, чтобы я в кого‑нибудь другого заклинанием угодила?

– Тогда давай я, – настойчиво предложил Ромка. – Или ты и во мне сомневаешься?

– Не сомневаюсь. Но это мое дело. Ты меня защитишь один раз на его глазах, и он будет думать, что я не могу сама за себя постоять. Ты этого добиваешься?

Ромка издал разочарованный стон, соглашаясь тем самым с доводами Милы и одновременно давая понять, что сидеть и ничего не делать – для него адская пытка.

Лютов, издали наблюдая за ними, глумливо ухмыльнулся, словно слышал каждое их слово. Потом жестом, наполненным значительной долей издевки, отсалютовал Миле. Не скрывая своего презрения, он повернулся к ней спиной и покинул ложу.

Ярусы двинулись по новому кругу.

– Ну вот, – выдохнула трагично Белка. – Теперь неизвестно, где он появится.

Мила подняла обе руки и принялась дуть на них, чтобы хоть как‑то утихомирить боль.

– Нельзя же позволить ему сделать это еще раз, – нахмурилась Белка и тут же, вытянув брови домиком, с несчастным видом пробормотала: – Может, нам лучше уйти, а?

– Нельзя, – скривившись, покачала головой Мила. – Акулина за мной наблюдает. И, что еще хуже, Альбина следит в оба. Ты забыла – у нас с тобой выговор? Теперь ни одного лишнего движения сделать нельзя. Нас ведь предупреждали – с представления ни ногой. Уйдем – обязательно для профилактики нагоняй устроят. Акулине – устный, твоей маме – письменный.

– Ой! – пискнула Белка и простонала: – Не надо маме нагоняй! Это будет ужасно!

– Где ты ему в этот раз дорогу перешла? – спросил Ромка у Милы.

Мила наблюдала, как призраки медленно слетались к правителю подземного царства, и одновременно перемещалась взглядом из ложи в ложу, надеясь обнаружить как можно раньше, где теперь появится Лютов, поэтому ответила не сразу.

– Помнишь, Берти с ним недавно сцепился?

– Ну?

– Ну я ему потом кое‑что сказала… Пару слов.

Ромка красноречиво кашлянул.

– Понятно…

– А ведь больно… – поморщилась Мила и снова подула на ожоги…

В следующие полчаса представления Поллукс Лучезарный менял облики как перчатки. Он предстал перед зрителями в образе отвратительной и злобной старой ведьмы – Яги. И в образе Минотавра с головой быка, повергшего всех присутствующих в ужас жутким громовым ревом. И в образе Апи, скифской змееногой богини земли. И даже в образе циклопа – одноглазого великана, такого огромного, что сцена‑островок лишь каким‑то чудом удерживала его в воздухе.

Каждый раз, когда ярусы со скрежетом трогались с места и начинали свой круговой ход, Мила, Ромка и Белка лихорадочно принимались рыскать взглядами вдоль лож. Они осматривали и ложи третьего яруса и ложи первого яруса; Ромка даже перегнулся через перила, пытаясь заглянуть в ложи бенуара, но все было без толку – Лютов словно сквозь землю провалился.

– Может, он решил, что с тебя хватит, – предположила Белка, – и ушел?

Мила в ответ только отрицательно покачала головой – она ничуть не сомневалась в том, что любых, даже самых изощренных издевательств над ней Лютову много бы не показалось. Если бы он мог – он похоронил бы ее в крапиве.

– А может, дал задний ход? – в свою очередь выдвинул версию Ромка. – Мы же теперь наготове, врасплох застать уже не выйдет.

– Сомневаюсь, – снова качнула головой Мила. – Начать и так вот все бросить на полдороге? Не в его стиле. Да и хитрый он: ум сильный, воля как железо – помнишь, что про него Зеркальный Мудрец говорил год назад на Распределении Наследников?

– Не помню, – хмуро буркнул Ромка.

Мила быстро глянула на него: на Ромкином лице промелькнула тень недовольства. Когда при нем говорили о чьих‑то выдающихся способностях, Ромке это было не по душе. Улыбнувшись незаметно для него, Мила отвернулась, продолжая изучать взглядом ближайшие ложи третьего яруса. Только вполголоса произнесла, обращаясь скорее к самой себе, чем к Ромке:

– А я помню.

Белка устало вздохнула:

– Ну по крайней мере здесь его нет, иначе мы бы уже его нашли. Наверное, ему просто что‑то помешало. Неожиданно. Ведь бывает же такое, в самом деле.

Она откинулась в кресле и, устроившись поудобнее, обратила восхищенный взор на Поллукса Лучезарного. Вскоре сел и Ромка, которому, судя по выражению его лица, бесплодные поиски до смерти надоели – он выглядел уставшим и раздраженным.

Мила подумала, что, возможно, Белка права, и с Лютовым случилось что‑то непредвиденное, что и помешало ему продолжить начатое. Она подняла глаза на знаменитого лицедея.

Поллукс Лучезарный в этот момент был, наверное, в лучшем своем облачении – в облике римского бога войны Марса. Его доспехи сияли ярче костров Купалы: золотой шлем с высоким продольным гребнем алого цвета, спускающимся до самой спины, огромный круглый щит и златокованый меч.

Марс вскинул свой меч над головой, и все призраки вокруг него разом превратились в свирепых воинов, бросающихся друг на друга. Через несколько мгновений в воздухе разгорелась самая настоящая призрачная битва – то здесь, то там кто‑то падал замертво. Мила подумала, что в таких случаях битву называют кровавой, потому что текут реки крови, но призракам, к счастью, проливать было нечего, поэтому они просто падали, сраженные противником, и растворялись в воздухе.

Единственное, что было настоящим – это звон оружия. Но так как призрачные мечи издавать звук никак не могли, то Мила решила, что это – чары Поллукса Лучезарного. Звон раздавался буквально отовсюду, и Мила невольно покрутила головой, словно пытаясь разобраться в этой магии звуков, найти ее секрет… Но обнаружила она кое‑что другое.

Друзья Милы были так увлечены развернувшимся у них на глазах сражением, что не замечали того, что случайно заметила Мила, – Нил Лютов находился в соседней с ними ложе второго яруса. Повернувшись боком к театру боевых действий, он стоял лицом к Миле, положив одну руку на перила, а другую, с перстнем, сжав в кулак на уровне груди. Морион на перстне не спеша разгорался, источая чернильную синь, а Лютов желчно улыбнулся, явно довольный тем, что ему опять удалось застать Милу врасплох.

Но на этот раз Мила во что бы то ни стало решила дать ему отпор. Она подняла руку с перстнем так же, как и Нил, остановив ее на уровне груди. Мила скорее почувствовала, чем увидела, как ее карбункул зажегся красно‑рубиновым светом. Тяжело дыша, она напряженно следила за Лютовым, чтобы не пропустить тот момент, когда он решит атаковать ее.

Однако Нил почему‑то не спешил, словно специально тянул время. Прищурив глаза, в этот момент совсем черные, он будто бы гипнотизировал Милу пристальным немигающим взглядом и выжидал.

Выжидание это Миле совсем не нравилось. Она сосредоточилась на карбункуле, чувствуя, как все сильнее разгорается огонь ее камня.

Нил медленно, словно издеваясь, разжал кулак и вытянул широко расставленные пальцы в сторону Милы. Черный морион пульсировал и странно дурманил сознание Милы угнетающей синевой. Ощущение было знакомое и очень неприятное.

«Только не дать ему снова поиздеваться надо мной, – стучало в голове Милы. – Нельзя ему уступить. Ни в коем случае…»

Мила уже готова была бросить в Нила какое‑нибудь заклинание, потому что точно видела: он собирается сделать именно это. Но вдруг что‑то показалось Миле неправильным…

Со странной улыбкой, ехидством растянувшей его рот, Нил поднял руку и… резко поменяв направление, выбросил ее в сторону круглого острова в центре воздушной сцены…

От неожиданности Мила успела только широко распахнуть глаза и молниеносно повернуть голову вслед заклинанию Лютова. Все, что она успела заметить, – как полупрозрачная иссиня‑черная молния ударила в золотое лезвие меча Марса.

Звон оружия вмиг смолк. Клинок меча треснул и вспыхнул искрами, а в руке Марса осталась только рукоять. Почернел золотой щит и раскололся на части. Величественный красный гребень на шлеме сначала окрасился в цвет гнилой вишни, а затем поник, словно увял. Но самое ужасное произошло дальше. Доспехи Марса, мгновение назад сверкавшие золотом, приобрели желтовато‑коричневый оттенок и, размякнув, странной жижей потекли по его рукам и ногам. Метаморфоза Поллукса Лучезарного выглядела просто отвратительно.

Зритель в ложах изумленно притих, а призраки, застывшие в воздухе, испуганно отлетели от знаменитого лицедея подальше, в то время как сам Поллукс Лучезарный потрясенно оглядывал то, что осталось от его облачения. А в следующее мгновение он резко повернул голову и посмотрел прямо на Милу. Его взгляд наткнулся на яркое рубиновое сияние… И тут все сознание Милы наполнилось диким ужасом, когда она поняла, что произошло.

Она бросила быстрый взгляд на Нила. Так и есть – черный морион не излучал даже крохотного огонька. Не было ни малейших признаков того, что буквально несколько секунд назад камень изрыгнул хорошую порцию магии. Другое дело – ее собственный перстень. Карбункул, не успевший истратить ни миллиграмма своей магической силы, полыхал как пламя.

Черные брови Поллукса Лучезарного грозно сошлись на переносице.

– Мила? – тихо и испуганно то ли прошептала, то ли пропищала рядом Белка.

Мила сглотнула и огляделась по сторонам. Друзья смотрели на нее с недоумением, не понимая, что произошло. Альбина неподалеку – строго, холодно, многообещающе. Акулина – недоверчиво, но вместе с тем разочарованно.

А в соседней ложе Лютов с издевательской ухмылкой медленно опустил ладонь одной руки на раскрытую ладонь другой, красочно изобразив захлопнувшуюся крышку гроба.

И при всем желании стереть его с лица земли вместе с этой его мерзкой ухмылкой, Мила не могла с ним не согласиться – только что Нил Лютов доказал ей, что последнее слово всегда остается за ним. Или, другими словами, если кого‑то в скором времени и похоронят, то это будет уж никак не он.

 

Глава 12

В Театре Привидений

 

В башне декана Львиного зева горело всего две свечи, освещая комнату тусклым желтым светом. Наверное, по этой причине лицо Альбины казалось не таким бледным, как обычно. Однако, даже несмотря на это, Альбина все равно выглядела, как огромный ледяной айсберг.

– Госпожа Рудик, у меня не хватает слов, чтобы высказать, как я недовольна вашим поступком. О том, как это характеризует лично вас, я даже обсуждать не желаю. Произошедшее говорит само за себя. Но понимаете ли вы, что этот скандал бросает тень на весь Львиный зев?

– Но это не я! Я этого не делала! – убежденно заявила Мила твердым голосом. – Вот, смотрите!

Мила подняла руки, чтобы показать ожоги и волдыри, которые остались от заклинаний Лютова, но вдруг застыла с открытым ртом.

– На что вы предлагаете мне смотреть, госпожа Рудик? – поинтересовалась Альбина.

Мила в отчаянии всплеснула руками, на которых не осталось ни единого следа от ожогов. Из‑за произошедшего она даже не заметила, когда исчезла боль. Действие заклинаний закончилось вовремя – Лютов и об этом позаботился.

– Неважно, – с досадой отозвалась Мила. – Но я, правда, этого не делала. Поверьте, профессор.

Альбина на мгновение задумалась.

– Даже если бы я и захотела вам поверить, госпожа Рудик, – сказала она, – доказательства говорят не в вашу пользу.

– Доказательства? – переспросила Мила.

– Ваш перстень, – пояснила Альбина. – Рубиновое свечение, исходящее от вашего перстня, видели все.

– Вот именно! – воскликнула входящая в этот момент в кабинет Амальгама. – Любые оправдания после такого очевидного свидетельства вины – не более чем ложь!

– Давайте не делать поспешных выводов, – раздался еще один голос, и вслед за Амальгамой в кабинет вошел Поллукс Лучезарный.

Он переоделся и сейчас выглядел как всегда безупречно: стильный черный плащ с поднятым воротником и щегольски загнутыми золотыми манжетами, высокие сапоги из натуральной кожи и тонкая трость в руке.

– Я не думаю, что здесь уместно проявлять мягкость, – хмуро заявила Амальгама, бросив на Милу яростный взгляд.

– А я думаю, вам следует проявить терпение, профессор Мендель, – осадила ее Альбина. – Мила говорит, что ни в чем не виновата и не направляла заклинание на профессора Лучезарного. У нас есть возможность выяснить это наверняка. Узнать, совершала она или нет то, в чем сейчас обвиняется.

– Правда? – с надеждой воскликнула Мила. – Как?

– Об этом может рассказать твой перстень, – ответила Альбина. – Тебе нужно только сообщить его пароль. Правда, в таком случае, увы, твой перстень больше не сможет тебе служить. Его придется заменить другим.

От радости Милы и следа не осталось. Она подняла руку и посмотрела на рубиново‑красный камень, коротко сверкнувший от огня свечей в кабинете Альбины.

«Нужно только сказать пароль, – подумала Мила, – и все узнают, что я не виновата».

Но тогда придется отдать карбункул единорога, камень, который встречается раз в сто или двести лет и достается только самым достойным магам. А ведь теперь он достался ей – именно ей…

Все в ожидании смотрели на Милу, и она, не колеблясь, приняла решение.

– Нет. Я не скажу пароль.

– Вот! Полюбуйтесь! – торжествовала Амальгама, сверкая маленькими темными глазами. Она улыбнулась, и кожа на ее скулах натянулась, выставляя напоказ все изъяны похожего на череп лица. – Если бы она была ни в чем не виновата, что бы ей помешало сказать пароль и помочь выяснить правду? По‑моему, здесь все ясно.

У Милы от обиды и ярости даже сердце застучало быстрее – Амальгама все перекрутила против нее, и это было несправедливо, ведь это же ее племянник все подстроил. Но Миле нравился ее карбункул, и она не собиралась расставаться с ним только лишь для того, чтобы что‑то доказать Амальгаме. Уж лучше наказание. И будь что будет.

– Я считаю, что эта ученица должна быть наказана по всей строгости, – едким тоном заявила Амальгама. – На такие выходки мы не можем смотреть сквозь пальцы! И только самые жесткие меры наказания…

– Постойте! – воскликнул профессор Лучезарный. – Ну что вы, в самом деле! О каких жестких мерах может идти речь? Полагаю, будет справедливо, если наказание назначу я. А‑а‑а… Естественно, если профессор Ледович согласна.

Альбина бросила короткий взгляд на Милу.

– Я не против, профессор Лучезарный, при условии, что наказание не будет противоречить правилам Думгрота и Триумвирата.

Поллукс Лучезарный просиял.

– Ну… тогда… – протянул он задумчиво, – пожалуй… девочка могла бы помочь мне в подготовке к следующему представлению.

У Милы брови поползли на лоб, а Амальгама застыла с открытым ртом, в ужасе глядя на профессора, словно пытаясь решить, а не сошел ли он с ума. Профессор тем временем вскинул глаза к потолку, как будто что‑то подсчитывая в уме, и добавил:

– Я думаю, это займет от двух до четырех часов, но…

– Ну знаете! – взорвалась Амальгама, наконец придя в себя.

– Полагаете, много? – с сомнением воззрился на нее Лучезарный.

– Да вы что, издеваетесь? – прорычала профессор алхимии, ее глаза метали молнии. – Это не наказание, это просто вознаграждение какое‑то! Да ее выпороть надо!!!

Альбина нарочито громко прокашлялась.

– Позвольте мне решать, Амальгама, подвергать ли моих учеников порке или нет, – спокойно заметила она и, повернувшись к Лучезарному, добавила: – Но я согласна с профессором Мендель. Не слишком ли мягкое наказание? В конце концов, можно было бы прибегнуть к стандартным дисциплинарным взысканиям. Обычно в таких случаях ученика лишают магического проводника. – И, заметив реакцию Милы, уточнила: – Естественно, только до истечения срока наказания.

Но дополнение Альбины не дошло до адресата, потому что у Милы в этот момент сердце ухнуло в пятки. Опять!? У нее все‑таки хотят забрать карбункул, более того – оставить совсем без ничего!? Нет, только не это! Пусть даже временно. Кто знает, сколько это – временно? В волшебном мире остаться без волшебного проводника – хуже не придумаешь. От ужаса у нее глаза чуть из орбит не вылезли.

Поллукс Лучезарный выглядел обескураженным. Он глянул на Милу, и от шокированного выражения на ее лице и у него тотчас расширились глаза.

– Но ведь это необязательно? – нерешительно улыбнулся он, обращаясь к Альбине. – Я уверен, что вся эта история – сплошное недоразумение. Правда?

Он уставился на Милу вопрошающим взглядом.

Мила на секунду растерялась – неужели Лучезарный поверил ее словам о том, что она не виновата?

– Д‑да… – заикаясь, кивнула Мила, глядя на него во все глаза. – Недоразумение.

– Ну вот! – радостно воскликнул он. – Недоразумение! Нет сомнений, что она не нарочно выпустила это заклинание.

– Но я не… – раскрыла рот Мила, чтобы возразить.

– Нечаянно, – с нажимом закончил вместо нее Лучезарный, хотя она вовсе не это собиралась сказать, и театральным жестом вскинул руку с красивой золотой манжетой.

Мила рассеянно проследила взглядом за этой манжетой, чувствуя, что в голове у нее все перепуталось.

– Право, право, с кем не бывает? – мягко засмеялся лицедей, оглядываясь на Альбину и Амальгаму, как бы приглашая их повеселиться вместе с ним.

Но по крайней мере Амальгама веселиться не желала.

– Со мной не бывает, – резко отозвалась она и подозрительно сощурила глаза. – Бросьте, профессор Лучезарный, вы просто пытаетесь выгородить эту девчонку. Ваша снисходительность вызывает у меня большие сомнения.

– В смысле… – в замешательстве проговорил профессор, округлив глаза.

– В смысле ваших педагогических способностей, – ответила Амальгама. – Не в обиду вам будет сказано, но, на мои взгляд, быть знаменитостью – необязательно иметь способности к преподаванию в школе.

– А, вот вы о чем! – с очевидным облегчением выдохнул Лучезарный и заулыбался.

Его улыбка показалась Миле неуместной. Слова Амальгамы меньше всего напоминали похвалу. Скорее наоборот – ее высказывание звучало нелестно.

– О чем же еще! – с гримасой неодобрения фыркнула Амальгама, окинув профессора уничижительным взглядом. Похоже, поведение Лучезарного еще больше укрепило ее в мысли, что лицедей либо круглый идиот, либо простак, каких свет не видывал.

В отличие от Амальгамы Мила вдруг пришла к выводу, что профессор кто угодно, только не простак. Она наконец поняла, почему, вместо того чтобы негодовать и требовать четвертовать Милу за то, что она его опозорила перед несколькими сотнями троллинбургцев, профессор Лучезарный заступался за нее. Ведь он не поверил, что к сорванному представлению она не причастна. Похоже, Поллукс Лучезарный во что бы то ни стало хотел, чтобы их с Милой случайная встреча в «Подкове хромой блохи» и впредь продолжала оставаться строго между ними.

– Хорошо, – громко произнесла Альбина. – Профессор Лучезарный вправе назначить то наказание, какое считает нужным, и он это сделал. Я думаю, на этом нужно поставить точку. Госпожа Рудик, я сообщу вам завтра, когда и где вы будете отбывать наказание, а теперь отправляйтесь в свою комнату. Отбой ко сну уже был, а нарушений с вас сегодня вполне достаточно.

 

* * *

 

Несколько дней спустя Альбина за завтраком напомнила Миле, что сегодня ей предстоит отбыть свое наказание, и велела после уроков не уходить никуда из Львиного зева – она отведет ее в Театр лично.

В ожидании Альбины Мила с Ромкой и Белкой сидели в гостиной и уже в который раз обсуждали Поллукса Лучезарного.

– И все‑таки, я думаю, он просто испугался, что если потребует меня наказать по полной программе, я возьму и в отместку расскажу о нашей встрече в Алидаде, – сказала Мила.

– Странно, – хмыкнул Ромка. – Я думал, что это нам следует бояться, что он об этом расскажет. Ему‑то что? Взрослым посещать Алидаду не запрещается.

Мила многозначительно подняла к небу указательный палец.

– Но он боится. И никому не рассказал, что встретил нас в Черном Городе. Значит, ему есть что скрывать.

– Выходит, Берти был прав? – спросила Белка.

– Похоже, ты недооцениваешь своего брата, Белка, – заметила Мила.

В дверях гостиной появилась Альбина. На ней была верхняя одежда: синяя бархатная накидка на плечах, а на руках – тонкие перчатки того же цвета.

– Вы готовы, госпожа Рудик? – спросила Альбина.

Мила кивнула.

– Тогда пойдемте.

Мила быстро набросила на себя плащ и пошла за Альбиной. В дверях обернулась и помахала друзьям рукой.

– Мы попозже к тебе заглянем, – прошептал ей вслед Ромка.

Белка активно закивала, подтверждая его слова.

Дорогу от Львиного зева до Театра Привидений миновали молча. Мила старалась не отставать от своего декана, но шла немного позади, тайком восхищаясь величественной осанкой Альбины. В дополнение к белому мраморному лицу и черным как смоль волосам это придавало ей такой вид, что невольно все внутри вытягивалось по струнке – возражать Альбине не пришло бы в голову ни при каких обстоятельствах.

Альбина завела Милу в холл театра, откуда они сразу свернули налево и оказались в одном из многочисленных тесных коридоров. Мила послушно шла следом. Остановились возле узкой невзрачной двери. Это явно была не парадная дверь для зрителей, а что‑то вроде запасного хода. Скорее всего, через эту дверь заносили музыкальные инструменты и декорации, через нее же наверняка выходили к зрителям артисты. По крайней мере те из них, которые не умели просачиваться сквозь стены.

Профессор толкнула дверь рукой, и та со скрипом отворилась. Альбина шагнула вперед, и тут же раздался громкий треск. Альбина повернулась к свету, и Мила заметила, что восхитительный синий бархат, из которого была сшита накидка профессора, разорван чуть ниже плеча.

– Очень неприятно, – холодно сообщила Альбина, разглядывая испорченную накидку. О том, что ей действительно неприятно, говорили разве что чуть прищуренные глаза.

– Здесь гвоздь, – осмотрев дверной проем, сообщила Альбина и, обернувшись к Миле, посоветовала: – Осторожнее, в этом театре много гвоздей. Это очень старое здание.

Вдвоем они зашли вовнутрь. В Театре Привидений было сумрачно, если не сказать темно. Где‑то под самым куполом находился источник слабого света, которого хватало лишь для того, чтобы с трудом различать очертания предметов.

– Побудь здесь, – сказала Альбина. – Я разыщу профессора Лучезарного и скажу ему, что ты уже пришла. Он спустится.

Альбина вышла, и Мила осталась одна в огромном помещении театра. Сейчас здесь все было совсем не так, как во время представлений, когда ложи утопали в ярком свете, а зрители шумели и взрывались овациями. Теперь пустые, затемненные серой дымкой ложи будили внутри Милы странное чувство, будто театр пристально наблюдает за ней со всех сторон. Мила невольно поморщилась.

– Ты уже здесь? – раздался позади Милы бодрый голос Поллукса Лучезарного.

«Уже здесь… Уже здесь… Уже здесь…», – эхом разнеслось по всему театру.

Эхо показалось Миле странным – словно разные голоса, кто тише, кто громче, повторили слова лицедея.

Поллукс Лучезарный остановился в нескольких шагах от Милы и, подняв голову, осторожно осмотрелся.

– Призраки развлекаются, – пояснил он и махнул рукой в неопределенном направлении. – Не обращай внимания. С ума сходят от скуки. Совершенно бесполезные бестелесные создания.

Под куполом пронесся недовольный гул и тут же смолк.

– Надо же! – воскликнул профессор, глянув вверх; на выпирающий квадратный подбородок профессора легло пятно света, отчего на его лице еще сильнее, чем обычно, проступило выражение безграничного высокомерия. – Они еще и выявляют недовольство! Вот ведь возомнили! – Он хмуро посмотрел в пустоту, в которой прятались призраки. – Но… это неважно. Значит так! Твоя задача состоит в следующем… Видишь этот помост?

Лучезарный указал в центр партера. Мила с недобрым чувством покосилась на круглую сцену‑островок. Весь он был щедро покрыт светло‑коричневой гадостью, напоминавшей жидкие экскременты, которые основательно засохли. Ни единого чистого клочка на круглой сцене Мила не обнаружила – только следы от босых ног Лучезарного. Когда обувь Марса превратилась в экскременты, Поллукс остался босой.

– Это, – профессор шумно вдохнул воздух затрепетавшими длинными ноздрями, – то, что осталось от доспехов Марса.

Тут Поллукс Лучезарный тонко и манерно покашлял и изобразил на лице выражение сдержанного порицания. Миле показалось, что он пытается пробудить в ней чувство вины.

– Я испробовал все известные мне способы, чтобы убрать это… это безобразие. Как видишь – безрезультатно. Я абсолютно уверен, что у тебя, – он сделал ударение на последнем слове, после чего выдержал многозначительную паузу и закончил: – У тебя выйдет лучше. Я в этом ничуть не сомневаюсь.

Мила понимала, на что намекает профессор метаморфоз: кому же проще расколдовать, как не тому, кто наколдовал? Отдавая должное профессору, Мила понимала, что логика в его словах была железная. Если бы, конечно, он был прав насчет нее. Но он ошибался, а доказывать свою непричастность, очевидно, не имело никакого смысла. Поллукс Лучезарный всегда был занят лишь своей персоной и ни в чем разбираться не желал.

Мила только тяжело вздохнула. В конце концов, очистить сцену от… э‑э‑э… грязи – не с чудовищем ведь сражаться? Как‑нибудь управится.

– Может быть, чаю? – неожиданно предложил профессор, состроив на лице выражение притворной любезности. – Подкрепить силы?

– Да, спасибо, – согласилась Мила, удивляясь как Поллуксу Лучезарному удается быть до омерзения самовлюбленным и одновременно проявлять какие‑никакие знаки внимания.

– Одну секунду! – Он щелкнул пальцами, и в руках у него тотчас появился небольшой круглый поднос с крошечной чашечкой, в которой от силы могло вместиться глотка два‑три, не больше.

– Собственного приготовления, – он расплылся в самодовольной улыбке, но из‑за выпирающего квадратного подбородка улыбка получилась такой, будто он предлагал Миле не чай, а как минимум яд собственного приготовления. Однако самодовольство на его лице быстро сменилось легкой растерянностью. – Честно говоря, я не вижу, куда бы его можно было поставить…

Профессор озирался вокруг, но, конечно, напрасно: ни столика, ни стульев, которых никогда не было в этом партере, ни пюпитра, который стоял здесь, когда в театре представление давал профессор Лирохвост, не было – ничего, кроме сцены‑островка.

– Ну… тогда… – он пожал плечами и, особо не раздумывая, опустил поднос прямо на пол. – Пол все‑таки чище, чем…

Он снова с особой интонацией кашлянул и с брезгливой миной скосил глаза на изгаженный помост.

– Ну что ж, – посмотрел на Милу профессор, – мне придется оставить тебя одну: у меня много дел. Думаю, справишься и без моей помощи. Желаю удачи.

Поллукс Лучезарный откланялся и, миновав пустой театр, скрылся за дверью меж двух лож бенуара.

Оставшись в одиночестве, Мила вздохнула еще раз и окинула оценивающим взглядом круглую сцену, от которой к тому же неприятно попахивало. Запах был определенного происхождения – ни с чем не спутаешь.

– С чего бы начать? – спросила Мила вслух.

«Начать», – подхватило басовитое это.

«Начать?» – следом за ним повторило другое эхо с вопросительной интонацией.

«Начччаттть…» – прошелестело третье – загадочно и протяжно.

«Действительно, развлекаются», – подумала Мила, осторожно покосившись по сторонам в поисках привидений, но никого не заметила.

Решительно приблизившись к фронту работы, Мила направила перстень с карбункулом в сторону островка. Начать решила с простейшего.

– Очистить! – громко приказала она – камень в ответ вспыхнул рубиновым светом…

Не произошло ровным счетом ничего. Грязи не убавилось ни на грамм. Зато позади нее послышалось едкое: «Чистить, чистить…».

Мила даже не обернулась.

– Ладно, – спокойно произнесла она. – Попробуем по‑другому. Как там оно?.. А! Да! Дефекацио!

Перстень выбросил яркую искру…

Ничего. А ведь это было одно из сложнейших бытовых заклинаний, что давала им на антропософии Альбина! Как оно могло не подействовать?!

Мила вспомнила, как однажды они с друзьями так перекормили Полиглота, что того вырвало прямо на пол столовой. А если учесть, что голова у Полиглота размеров, мягко говоря, нестандартных, то лужа образовалась такая огромная, что в ней при желании можно было хоть кролем, хоть брассом плавать. Это заклинание тогда здорово их выручило – пол буквально блестел, ни следа не осталось от последствий переедания Полиглота.

«Дефека… Фе… Фе… Фе…», – тем временем продолжали издеваться призраки, по‑прежнему изображая эхо.

Призывая себя к терпению, Мила отчаянно напрягала память и старательно морщила от адских усилий лоб, надеясь, что это поможет.

– Есть! Вспомнила! – воскликнула Мила и на мгновение замолчала, прислушиваясь. Но призраки тоже молчали, видимо, им было интересно знать, что же она придумала.

– Ликвидацио! – твердо воскликнула Мила.

Светло‑коричневая сцена даже не изменила цвет, что уже само по себе было бы неплохо. Грязь словно въелась в поверхность деревянного помоста.

– Вот гад! – в сердцах выругалась Мила. – Лютов и это продумал! Захотел, наверное, чтоб я эту сцену до конца дней своих чистила! Наверняка знал, что именно меня заставят с ней возиться. – И процедила, сцепив зубы: – Как же я его ненавижу!!!

Мила чуть не взвыла от ярости, и тут в голове всплыло еще одно заклинание.

– Как же я могла забыть?

Радостно улыбнувшись, Мила с надеждой направила перстень в сторону сцены.

– Катарсис!!!

Перстень вспыхнул. Погас. Ничего не случилось.

Мила была убеждена, что это заклинание наверняка поможет – на уроках Альбина уделяла ему особое внимание, – что, когда в очередной раз ее постигла неудача, безвольно опустила руки и со вздохом отчаяния села прямо на пол, перед сценой, подогнув под себя ноги.

– Без толку, – пробормотала она и заметила рядом поднос с чаем.

Решив, что раз уж все равно ничего не получается, то можно хоть чаю попить от нечего делать. А когда придет профессор, она ему честно скажет, что у нее ничего не вышло. Он, естественно, ей не поверит, зато, если от злости из‑за испорченной сцены захочет запустить в нее подносом, то хоть не ошпарит горячим чаем.

Мила взяла в руки чашку и, с тоской глядя на островок, который пах хуже, чем выгребная яма, сделала небольшой глоток.

– Тьфу!!! – Мила с отвращением выплюнула содержимое изо рта, так что жидкость брызнула во все стороны. Скривившись, она пробурчала: – Какая гадость! Понятия не имела, что можно так отвратительно готовить чай.

Где‑то вверху послышалось веселое хихиканье привидений. Похоже, Мила немного развеяла их скуку. Она была рада, что хоть кому‑то здесь весело, хотя привкус во рту от этого не улучшился.

И сцена чище не стала, подумала про себя Мила и, без особого желания бросив взгляд на островок, удивленно округлила глаза.

В тех местах, куда попали капли чая, появились явные размытости. Интуитивно Мила подползла ближе к островку и, протянув руку, вылила остатки чая на середину сцены. Тут же тонкими, мутно‑коричневыми ручейками грязь стала стекать вниз, а в центре показалось темное пятно красного дерева.

Мила отклонилась назад, вернувшись в прежнюю позу, и, не выпуская из рук пустую чашку, засмеялась.

Минуты две она никак не могла успокоиться. То, что все оказалось так просто, было смешно до колик. Вот почему у Лучезарного ничего не вышло. Ему, наверное, и в страшном сне не могло присниться, что для устранения этого… этой грязи, нужно было всего лишь полить ее водой – и никакой тебе магии.

– Вот подлец! – все еще сквозь смех произнесла Мила. – А у Лютова, оказывается, есть чувство юмора! Однако, – она перестала улыбаться и нахмурилась, – он же это специально сделал! Мог ведь наколдовать так, что и водой не отмоешь. Но нет! Ему нужно было указать мне мое место. Даже подлости его я должна исправлять не волшебством, а как… как простой человек. – Мила с силой опустила чашку на поднос, так что та с оглушительным звоном брякнулась и лишь чудом не разбилась. – Ну, Лютов, ты мне еще за это…

Мила на мгновение задумалась.

– Да ну его к черту! Я и есть человек! Подумаешь, тряпку в руки возьму…

В этот момент Мила озадаченно запнулась.

– Кстати, а где же я ее возьму?

Тут что‑то с чавканьем шлепнулось на пол позади нее. Мила обернулась и увидела… половую тряпку.

«Чистить, чистить…», – пропели невидимые голоса.

Мила вдруг подумала: а ведь призракам, наверное, известно все, что происходит в стенах театра. В таком случае, они, вполне вероятно, знают, что это не она испортила представление Поллукса Лучезарного. Но, однако же, если и знают, то никому ведь не рассказали. Почему?

Мила вспомнила о черном морионе в перстне Лютова. Похоже, она все‑таки угадала и в его кольце находится именно черный морион – камень, дающий власть над миром мертвых. А призраки, хоть и находятся в мире живых, но они не живые – они мертвые. Вполне вероятно, что они просто не могут рассказать правду, даже если бы и хотели, потому что вынуждены подчиняться черному мориону. Тогда непонятно, зачем они ей помогают.

«Может, просто сочувствуют мне, – подумала Мила, – и решили оказать услугу?»

– Э‑э‑э… Спасибо, – поблагодарила Мила, растерянно озираясь по сторонам: странно было благодарить того, кого не видишь. Однако, набравшись смелости, добавила: – Вот бы еще ведро с водой.

Она даже не удивилась, когда с другой стороны раздался громкий лязг, а следом – всплески воды. Мила обернулась и увидела обычное цинковое ведро с водой.

– Спасибо. Вы очень любезны, – стараясь быть как можно вежливее (кто знает, сколько лет этим призракам и к какому обращению они привыкли), поблагодарила Мила.

Она закатила рукава школьной кофты, взяла в руки ведро, тряпку и подошла к островку‑сцене.

– Ну, приступим.

На отмывание сцены от мерзкой коричневой гадости ушло целых полчаса. Но когда Мила закончила, сцена сияла чистотой. Довольная своей работой, Мила встала с колен и отставила в сторону ведро, бросив рядом тряпку. Ведро и тряпка тут же исчезли.

Мила подумала, что Лучезарный должен быть доволен результатом, и тут же ее охватила растерянность – профессор не сказал, когда придет, чтобы проверить, как она выполнила задание. Ну и сколько Миле его тут ждать? Может, пойти самой поискать? Но она ведь понятия не имеет, где его искать. Да еще не хватало, чтобы он пришел, когда она будет бродить в поисках него по театру, и решил, что она самовольно ушла, не дождавшись, когда он сочтет, что она свое наказание отработала.

В этот момент скрипнула дверь. Мила, обрадовавшись тому, что это, должно быть, Поллукс Лучезарный, обернулась и… горло сжалось от ощущения острой опасности, а по ногам прокатилась холодная волна.

В дверях стоял человек. Его лица Мила не видела, но длинные волосы и долгополая накидка, вздувшаяся от ворвавшегося сквозь открытую дверь сквозняка, показались знакомыми.

– Профессор Лучезарный? – позвала Мила, хотя и помнила, что когда профессор был здесь, на нем не было накидки.

Человек не отозвался и шагнул по направлению к Миле. Его длинная, но смазанная и нечеткая от тусклого освещения тень двоилась на деревянном полу партера. И тут Мила вспомнила: она видела его! Она видела этого человека в Алидаде, когда вампир Острик пытался ее укусить. Ромка считал, что это был или сам Острик, или иллюзия, созданная вампиром, чтобы отвлечь Милу. Но ведь сейчас перед ней не мог быть господин Острик! Это было невозможно! Сейчас был день, и на улице еще не зашло солнце – Острик не мог покинуть Алидаду до захода солнца. Но Мила, наблюдая как неизвестный медленно приближается к ней, могла поклясться, что это именно его она видела в Алидаде при свете тусклого фонаря. Но если это не Острик, то кто же?

– Кто вы? – спросила Мила, отступая на пару шагов назад. Она почувствовала, как ее голос испуганно дрогнул.

Незнакомец не ответил и даже никак не отреагировал на ее вопрос. Не замедляя шаг, не оборачиваясь по сторонам, он целенаправленно шел прямо на нее. Мила снова отступила назад и вдруг заметила, как раздвоенная тень легла на ее одежду, руки, лицо. От страха внутри все сжалось, а дыхание застряло в горле, причиняя боль. Превозмогая страх, Мила вытянула вперед руку с перстнем и дрожащим голосом предупредила:

– Не подходите ко мне, кто бы вы ни были! Я использую кольцо! Я серьезно!

Карбункул налился красно‑рубиновым сиянием, но неизвестный не обращал на это никакого внимания, продолжая наступать. И тут вдруг Мила поняла, что не может вспомнить ни одного заклинания, даже самого простейшего. Она пятилась назад и отчаянно напрягала память, но все было бесполезно. В голове у нее вдруг стало совсем пусто, а в груди заколотился страх, похожий на бой барабанов.

И в этот самый момент за ее спиной раздалось ужасное шипение, от которого у Милы волосы на голове встали дыбом. Мила резко обернулась, и глаза ее невольно расширились от увиденного. В воздухе, в нескольких метрах от нее, застыли привидения. Мила не различала ни их лиц, ни их одежд. Это было невозможно – их было слишком много. Их было несколько сотен! Сквозь голубовато‑сизую, прозрачную стену из привидений можно было различить очертания лож.

Мила в панике завертелась на месте: с одной стороны – человек в черной накидке, который явно пришел, чтобы навредить ей, а с другой – сотни разъяренных призраков. И с чего она решила, что они хотят ей помочь? Мила тяжело дышала и бешено вращала головой, не зная, откуда ей в первую очередь ждать нападения.

Вдруг среди призраков раздался невыносимый, разрывающий уши визг. Мила только успела прикрыть уши руками, как визг усилился – кричало уже не одно привидение, а как минимум десять… двадцать… больше… Это было невыносимо! И тут привидения сорвались с места и все как один бросились на Милу – необъятной прозрачной волной. Мила закричала и, потеряв равновесие, упала на только что собственноручно вымытую круглую сцену. В ужасе она прикрыла голову руками…

Сначала Мила услышала топот, потом легки