История, которую рассказал Гарик 3 страница

Она была уверена, что поняла Ромкины чувства верно, но Ромка ни за что бы этого не признал, поэтому Мила не стала настаивать.

– Просто интересно, – сворачивая пергамент в свиток, произнес Ромка, – почему это произошло?

– Спроси у Акулины с Прозором, – посоветовала Мила. – Они наверняка знают.

– Точно, – согласился Ромка, закрывая ящичек со своей родословной.

Он с трепетным вздохом окинул взглядом стеллаж.

– Н‑да, однако, представляешь, сколько здесь имен! Все, до единого, маги, которые когда‑либо жили на этих землях. А ты свою родословную читала?

Ромка повернулся к Миле с вопросом во взгляде.

– Нет, – покачала головой Мила.

– Не понял, – удивился Ромка. – Почему? У тебя же этот архив уже несколько лет под носом. И ты даже из любопытства не поинтересовалась?!

– Ну а вдруг я там обнаружу, что мои предки тоже были первородными, и расстроюсь? Вот как ты! – Мила с трудом сдерживала улыбку, глядя на возбужденного Ромку.

– Я?! Я расстроился? – возмутился Ромка. – Да ничего подобного! Да мне вообще плевать на все эти… – Он вдруг запнулся и растерянно наморщил лоб. – Блин, забыл…

Мила не удержалась и хихикнула.

– Архаизмы, – подсказала она. – Твой прадед называл это архаизмами.

Ромка с обидой посмотрел на Милу.

– Ну и чего ты расхихикалась? Я серьезно. Мне абсолютно все равно, маг я третьего поколения или…

– Как скажешь, как скажешь! – сдаваясь, подняла руки Мила и, невинно округлив глаза в ответ на недоверчивый взгляд приятеля, добавила: – Я верю, правда.

– Так‑то лучше, – широко заулыбался Ромка.

Он еще раз окинул взглядом стеллажи, но теперь без всякого трепета, лишь с одним только праздным любопытством.

– А ты хоть знаешь‑то, где он – твой ящик?

Мила отрицательно покачала головой.

– Нет.

– Ну ты даешь! – не переставал удивляться ей Ромка, продолжая читать имена на многочисленных бирках, словно рассчитывал обнаружить бирку с фамилией «Рудик». Мила почему‑то была уверена, что Ромка сейчас вряд ли сообразит, что у колдуний‑женщин, да еще не первородных, фамилии меняются от поколения к поколению. Если честно, она и сама не знала, какую фамилию ей следует искать на бирках, чтобы найти весь свой род в одном из этих ящичков. Но точно не «Рудик» и, с большой долей вероятности, не «Ветерок».

– О, гляди! – воскликнул Ромка, и у Милы даже сердце заколотилось как бешеное, когда она подумала, что произошло невозможное и Лапшин нашел ящик с ее фамилией на бирке. Но уже в следующее мгновение Ромка ее успокоил. – Родословная нашего гостя из Италии.

– Буффонади?! – не поверила своим ушам Мила. – Это невозможно, он же…

– Ну конечно, невозможно, – фыркнул Ромка. – Его родословной здесь делать нечего – в этом ряду только отечественные колдуны, а где маги с Апеннин, я понятия не имею. Я говорю о Бледо!

С этими словами он указал на один из ящиков, где на бирке было выгравировано: «Ф. Квит».

– А ты уверен, что это родословная Бледо? – засомневалась Мила. – Мало ли в Таврике и на близлежащих территориях было Квитов?

– Хм, давай посмотрим, – сказал Ромка и без колебаний направился к ящику.

Потянув за ручку, он открыл ящик и вытащил лежащий на самом верху свиток.

– Ромка, я не уверена, что это можно делать, – нахмурилась Мила, с сомнением косясь в ту сторону, откуда доносились звуки новогодних мелодий.

– Прокомпостировали, – беспечно отмахнулся от нее Ромка. – Уже читаю. И, между прочим, я был прав – это родословная Бледо. Смотри сюда.

Он протянул Миле свиток и ткнул указательным пальцем в самые нижние строки.

– Читай.

Мила взяла свиток в руки и послушно прочла:

 

«Бледо Квит, сын Тераса Квита… 1992–…».

 

Она подняла глаза чуть выше и прочла предпоследнюю строчку в списке:

 

«Терас Квит, сын Ригора Квита… 1969–1992…».

 

– Ничего себе! – ошеломленно прошептал Ромка. – Отец Бледо умер в тот год, когда Бледо родился. – Он озадаченно покачал головой, не в силах справиться с изумлением, и повторил: – Ничего себе…

Мила пробежалась взглядом по строчкам. Она тоже была озадачена, но по другой причине.

– Ромка, у меня такое чувство, что я знаю это имя. – Она указала пальцем на строчку с именем отца Бледо. – Терас Квит… Я это где‑то слышала… Или… Нет, не помню. Но имя мне точно знакомо.

Ромка пожал плечами.

– Не знаю. Мне не знакомо. Может быть, ты просто слышала, как кто‑то говорил об отце Бледо?

– Говорил об отце? – машинально повторила Мила и с сомнением покачала головой. – Нет, тут что‑то другое… Хотя… Может, ты и прав.

Она вернула Ромке свиток.

– Положи лучше обратно. Если Акулина увидит, что мы тут роемся, она превратит нас в мебель. Она это любит – людей в мебель превращать.

– Так я тебе и поверил, – усмехнулся Ромка, но все же вернул свиток в ящик.

Миле уже показалось, что он собирается ящик закрыть, как Лапшин вдруг вытянул оттуда какой‑то бесформенный клочок темно‑желтого пергамента.

– О, а это что такое? – с интересом уставившись в пергамент, пробормотал Ромка. – Адрес какой‑то… – Игнорируя многозначительные возмущенные вздохи Милы, он прочел: – «Обратиться к господину Эшу Мезарефу, улица Угрюмых Непостояльцев, дом четыре, квартира одиннадцать».

– Ромка! – сердито шикнула на него Мила, начиная терять терпение. – Верни это в ящик и закрой его наконец!

– Ой, ну ладно, ладно, – недовольно проворчал Лапшин, но, к огромному удовольствию Милы, бросил клочок желтого пергамента поверх свитков и демонстративно закрыл ящик. Повернувшись к Миле, он разочарованно заявил: – Ты сейчас ведешь себя точно как Белка. И знаешь что?

– Что? – уже спокойно поинтересовалась Мила.

– Меня это пугает.

Прищелкнув языком, Ромка с озабоченным видом покачал головой, словно доктор, объявляющий неутешительный диагноз пациенту. Мила смотрела на него секунд пять и, не выдержав, тихо рассмеялась. После чего, старательно подражая Белкиной интонации, заявила:

– Если бы я была твоей мамой, я бы непременно держала тебя подальше от приличного общества. Ты просто невыносим!

Под задорный смех Ромки Мила развернулась и направилась к выходу из архива.

Ближе к вечеру по всемирной сети магических сообщений пришло письмо от родителей Ромки, а точнее – от его отца. Господин Лапшин писал, что все же надеется увидеть своего сына до конца зимних каникул. Добавлял, что после новогодней ночи клиентов в ресторане немного, поэтому Ромка может не беспокоиться – носить подносы ему не придется. И выражал надежду, что сын все же навестит родителей, хотя бы для того, чтобы рассказать, как у него идут дела в школе.

Акулина не дала Ромке времени на раздумья, заявив, что тот просто обязан откликнуться на просьбу отца. В итоге Ромка собрался, попрощался с Милой, сказав: «Увидимся после каникул», и сел в черный автомобиль Прозора.

Зная секрет черного авто, Мила была уверена, что Ромкины родители увидят своего сына уже через несколько минут.

 

* * *

 

Ближе к Рождеству Акулина с Милой вернулись в Троллинбург – Акулине нужно было подкорректировать учебную программу на второе полугодие.

В Львином зеве не было никого, кроме Альбины. Впервые Дом показался Миле таким тихим и одиноким, ведь прежде, даже если уезжали к родителям все ее одноклассники, оставался кто‑нибудь из старших учеников. Сейчас же из пустых комнат не доносилось ни звука, никто не стучал столовыми приборами за обедом, и, кроме ее собственных шагов, ничьих других не было слышно.

Вечером, когда она ложилась спать в пустой комнате, мысль о том, что кроме Альбины в соседней башне в Львином зеве больше нет ни единого человека, показалась особенно удручающей.

Ночью Мила снова видела во сне Многолика. Однако когда она утром проснулась, то никак не могла вспомнить деталей своего сновидения, хотя при этом чувствовала себя так, будто всю ночь убегала от кого‑то, кто гнался за ней по пятам.

После плохого сна за завтраком Мила обнаружила, что у нее совсем нет аппетита. Кусок не лез в горло, и она с тоской вспомнила, как всего лишь несколько дней тому назад они с Ромкой с удовольствием насыщались всевозможной снедью, приготовленной к Новому году Акулиной. И тут же Мила поняла, чем вызваны такие разительные перемены.

Вчера она приехала в Троллинбург из Внешнего мира, где у нее не было тяжелых сновидений, где было легко и весело. Потому что во Внешнем мире не было кристалла Фобоса.

За эти несколько дней Мила успела забыть, что Троллинбург, который она так любила, сейчас заражен эпидемией страха. Именно поэтому в первую же ночь здесь ей приснился Многолик.

К обеду Мила почувствовала, что ей хочется сбежать от своего мрачного настроения и угнетающей непривычной тишины Львиного зева. Она оделась и вышла на январский мороз. Ей показалось, что прогулка по улицам Троллинбурга пойдет ей на пользу.

Людей на улицах было немного – зима выдалась очень холодной. Мила побродила по центральной части города, где располагались магазины, торгующие самыми разнообразными товарами, и незаметно для себя самой вышла на Главную площадь.

Задрав голову, она окинула взглядом памятники Трем Чародеям и каменного тролля. Все четыре фигуры были словно одеты в снежные шубы и шапки. Почему‑то их вид, неизменно величественный и невозмутимый, внушил ей спокойствие и уверенность. В это мгновение у нее возникло очень ясное и сильное чувство: что бы ни случилось, они будут стоять здесь, как будто никакая сила не властна над ними, – даже если весь остальной мир бесследно исчезнет.

Мила подошла к ближайшей скамье и, смахнув снег рукой в перчатке, села на самый край. Сидеть было холодно, но ей было так спокойно рядом с Тремя Чародеями, что уходить не хотелось.

Наверное, она даже не заметила, как, усыпленная крепким морозом, задремала.

– Эй, да ты уснешь так! – Чей‑то голос словно вытянул ее из ватного кокона сонливости.

Мила подняла глаза – перед ней стоял Гарик.

– Чем занимаешься по ночам, признавайся? – насмешливо спросил он.

– Сплю! – поспешно ответила Мила, с возмущением глянув на своего куратора.

Их взгляды встретились, и, не сговариваясь, они оба засмеялись. Отсмеявшись, Мила кивнула:

– Да в общем‑то… Сплю последнее время как‑то не очень. Сны снятся… дурацкие.

Гарик очистил от снега место на скамье и сел рядом с Милой. Потом, бросив на нее быстрый взгляд, спросил:

– Твой самый большой страх?

Мила кивнула. Последовала пауза, но молчание не показалось Миле неловким, хотя в ее жизни было не так много людей, рядом с которыми она чувствовала себя естественно, не разговаривая больше тридцати секунд.

– Какой он? – спросил Гарик.

Не поворачиваясь к Миле, он стянул с правой руки перчатку и с помощью волшебного перстня принялся на расстоянии вырисовывать что‑то в белой толще снега, словно кистью по бумаге выводил черточки, кружочки, волнистые линии. Они появлялись на снегу будто сами по себе, и пока еще было не понятно, что именно Гарик пытается изобразить.

Мила вздохнула. Она еще ни разу не сказала правду о своих страхах, но сейчас ей почему‑то захотелось поделиться.

– Я очень боюсь стать похожей на одного человека, – ответила она.

Гарик прищурил глаза и озадаченно хмыкнул.

– Не поверишь, но я боюсь того же.

– Правда? – Мила с нескрываемым интересом посмотрела на сидящего рядом парня – такого взрослого по сравнению с ней.

Гарик глубоко втянул в легкие холодный воздух с запахом мороза и, сосредоточенно продолжая рисовать что‑то на снегу, произнес:

– Мой приемный отец – глава одной из верхних палат Менгира: сухой, черствый и холодный, как могильник. С моего глубокого детства он последовательно меня во всем не одобряет. Считает, что у меня есть вредная склонность растрачивать свою силу и способности на всякую ерунду. А я, сколько себя помню, всегда боялся вырасти и стать таким, как он, поэтому, прежде чем что‑то сделать, думал, а как бы поступил он, и делал в точности наоборот.

Гарик улыбнулся, видимо, пришедшим на память детским воспоминаниям, а Мила, вспомнив строгого, холодного господина, который сидел рядом с Гариком на представлении Буффонади, спросила:

– Приемный? А где твой родной отец?

Гарик ответил не сразу. Он прикусил нижнюю губу, то ли потому, что ему не очень приятно было говорить на эту тему, то ли от усердия, с которым он продолжал вырисовывать линии на снегу. Мила решила, что, наверное, второе – Гарик не выглядел мрачным или расстроенным. Но когда он ответил, она засомневалась, что правильно понимает его настроение.

– Гильдия, – коротко произнес он, но этого было вполне достаточно, чтобы Мила все поняла. – И мама тоже.

Мила опустила глаза на свои ботинки, облепленные по краям снегом, как ватой. Ей подумалось, что у них с Гариком больше общего, чем ей казалось поначалу.

– Когда был маленький, больше всего на свете хотел вырасти и стать очень сильным магом, чтобы отомстить, – ровным голосом сказал Гарик. – А когда вырос, понял, что мстить некому. Я живу здесь и сейчас, а Гильдия, как и смерть моих родителей, остались в прошлом. Мы не совпали по времени.

А в этом они были не похожи: Гарик жил сегодняшним днем, а она, Мила, одержимо искала связь с прошлым и ничего не могла с собой поделать.

– А если бы было кому мстить, ты бы отомстил? – неожиданно для себя самой спросила она вдруг.

Гарик наконец перестал чертить на снегу и, надев перчатку, повернулся к Миле.

– Да. Если было бы кому, я бы отомстил.

В его голосе не было ненависти или обиды, простая констатация факта: именно так бы он поступил.

Мила кивнула и решила сменить тему.

– Почему твой приемный отец считает, что ты тратишь свои способности на ерунду? Что он имеет в виду?

Гарик лукаво улыбнулся и кивком головы указал куда‑то вперед.

– Да вот что‑то вроде этого.

Взгляд Милы остановился на неуклюже изображенной прямо на снегу фигурке. Гарик тихо засмеялся, глядя на растерянную Милу. Рассматривая смешную девочку с растопыренными ручками и длинными кудрявыми волосами, Мила и сама улыбнулась. Видимо, чтобы у нее не оставалось никаких сомнений в том, кого изобразил автор, справа, возле фигурки, имелась подпись: «Мила».

– Похоже, – с трудом сохраняя серьезность в голосе, сказала Мила.

– Я старался, – в тон ей ответил Гарик.

Переглянувшись, они дружно засмеялись. Потом Гарик поднялся со скамьи и, протянув Миле руку, спросил:

– Хочешь горячего шоколада? В «Слепой курице» сейчас наверняка можно найти свободный столик.

Мила кивнула, соглашаясь: да, в любимом кафе всех студентов Думгрота в эти дни и правда не должно было быть людно – большинство из них уехало из Троллинбурга на каникулы; и да, она очень хотела горячего шоколада.

Она положила руку в его ладонь и почувствовала, как он несильно сжал ее пальцы и потянул руку на себя, помогая подняться со скамьи. Памятники Трем Чародеям, одетые в снежные мохнатые шубы, казалось, завистливо наблюдали за ними, словно и сами были бы не прочь угоститься горячим шоколадом в теплой и уютной зале троллинбургского кафе, вместо того чтобы торчать тут на морозе. Обернувшись, Мила благодарно улыбнулась им – ей казалось, они знают, за что.

Когда ребята уже миновали Главную площадь и свернули на улицу, ведущую к «Слепой курице», Мила заметила, что Гарик все еще держит ее за руку. Ощущение было странное и непривычное. Но отнимать руку она не стала.

 

* * *

 

На Рождество в Львином зеве по‑прежнему было пусто. И тем не менее под елкой в гостиной высилась целая гора рождественских подарков от многочисленных родственников, друзей и знакомых обитателям Львиного зева. Мила подумала, что подарки пролежат здесь, как минимум, еще пару дней в ожидании адресатов – когда меченосцы начнут возвращаться с каникул. Она решила посмотреть, нет ли в этом ворохе упаковок и свертков чего‑нибудь и для нее.

Ожидания ее не обманули. Почти сразу же она обнаружила сверток со своим именем, перевязанный блестящей лентой с огромным бантом, – посылка от ее опекунши.

Акулина подарила Миле красную кофту. На левой стороне, на груди, был вышит меч, а на правой – вензель с начальными буквами ее имени «МР». Кроме того, к кофте прилагались новые синие джинсы. Мила подумала, что если она оденет эти вещи одновременно, то будет выглядеть как ходячий флаг Львиного зева. Может, Акулина именно на это и рассчитывала? Это было бы не удивительно, учитывая ее чувство юмора.

В этот момент под елкой в нагромождении подарочных упаковок что‑то шевельнулось. Мила отложила в сторону кофту и джинсы и наклонила голову. С минуту она смотрела, не отрываясь, но никакого движения не заметила. Озадаченно хмыкнув, Мила взяла в руки подарки Акулины, чтобы сложить в пакет и отнести наверх, но краем уха опять уловила какой‑то шорох.

Она во второй раз отложила одежду и решительно повернулась к пакетам. Осторожно подняла самую верхнюю нарядную упаковку, перехваченную фиолетовыми лентами. Ничто не шелохнулось. Потом подняла еще одну, с таким ощущением, что сейчас из самой глубины новогодних подарков на нее бросится какое‑нибудь неизвестное существо. Протягивая руки к плоскому свертку, обернутому в бумагу с большими красными маками, Мила громко ойкнула, потому что соседняя коробка вдруг подпрыгнула и ударила ее по пальцам.

Квадратная коробка средних размеров в зеленой упаковочной бумаге была перевязана толстым канатом и вверху закреплялась большим узлом. С одной стороны к канату был прикреплен небольшой свиток. Мила протянула руку, чтобы снять свиток и посмотреть, кому предназначен подарок. И снова коробка яростно подпрыгнула, а падая, разбросала в стороны другие подарочные упаковки. Одновременно с этим от каната отскочил желтый свиток, угодив прямо на колени Милы.

Она взяла его в руки, развернула и с удивлением посмотрела на текст. Судя по имени, указанному в этом свитке, подарок предназначался ей:

 

«Миле Рудик. Львиный зев»

 

И подпись – «Непрошеный друг».

Коробка еще раз подпрыгнула, и Мила поняла, что у нее нет никакого желания ее открывать. И что значит «непрошеный друг»? От таких друзей можно ожидать чего угодно.

И все же после долгих колебаний Мила решила раскрыть упаковку. Каково же было ее удивление, когда изнутри на нее уставилась пара желтых глаз.

 

* * *

 

Маленькое существо, размером не больше футбольного мяча, с интересом смотрело на Милу сияющими янтарными глазами. Кончик синего языка забавно выглядывал из пасти, что придавало выражению мордочки крайне любопытствующий вид. А маленький драконий хвост с похожим на наконечник стрелы уплотнением на конце осторожно елозил по дну коробки: то влево, то вправо. По всем признакам, перед Милой был самый настоящий щенок драконовой собаки.

И видимо, щенку надоело рассматривать Милу, потому что он вдруг прыгнул вперед, словно и правда вообразил себя мячом, и, пролетев полметра, растянулся в шаге от Милы, раскорячив все четыре лапки: передние – собачьи, задние – драконьи.

Мила рассмеялась – до того забавно выглядел щенок с лапами, торчащими в стороны от туловища, – но тут же ей пришлось проглотить смех, поскольку малыш, подскочив на все четыре лапы, вдруг оскалился, продемонстрировав не по возрасту внушительные клыки, и грозно зарычал.

– Эй, я пошутила! – миролюбиво сказала Мила, поднимая руки ладонями вперед. – Я больше не буду над тобой смеяться, честно!

Она и забыла о повышенном самолюбии драконовых собак, которые не терпят, когда над ними потешаются.

Щенок тут же перестал рычать, словно понял, что сказала ему Мила (а может быть, и правда понял), и решил пойти на мировую.

– А ты симпатяга, – улыбнулась Мила, когда щенок с любопытством принялся обнюхивать ее колени. И вдруг опомнилась. Потянувшись за отброшенным в сторону свитком, она развернула его и еще раз прочла: «Миле Рудик. Львиный зев». После чего, озадаченно улыбнувшись, посмотрела на щенка. – А ты знаешь, что мне тебя подарили?

Драконовый щенок в этот момент пытался забраться к ней на колени. Мила протянула руки и, подхватив щенка под передние лапы, подняла в воздух. Она села на пол, вытянув вперед ноги, и положила щенка на юбку.

– А раз тебя мне подарили, – рассуждала Мила, наблюдая, как щенок топчется по ее ногам, соскальзывая и съезжая вниз то одной лапкой, то другой, – то значит ты теперь мой.

Новоявленный питомец наконец умостился у Милы на коленях и, приподняв мордочку, с интересом уставился на свою новую хозяйку большими янтарными глазами.

– Как же мне тебя назвать? – спросила вслух Мила, поглаживая мягкую бурую шерстку, переходящую на спине в красноватую ороговевшую чешую.

Она снова подняла его в воздух, поднеся поближе к лицу. Внимательно осмотрела со всех сторон и, нахмурившись, спросила у неуклюже болтающего задними драконьими лапами щенка:

– У тебя имя есть?

Щенок протянул мордочку и, явно играя, лизнул синим языком лицо Милы. Она засмеялась, отстраняя его от себя. Потом все‑таки решила опустить на пол, чтобы вытереть свой мокрый нос.

– Я поняла, – заявила щенку Мила. – Ты, наверное, голоден.

Щенок согласно завилял драконьим хвостом, и Мила поднялась на ноги.

– Тогда пошли в столовую.

Но, кажется, «непрошеный гость» не нуждался в провожатых. Смешно перебирая лапками, он побежал вперед – к двери, ведущей из гостиной. Когда Мила вслед за ним вышла в коридор, то лишь в последний момент успела заметить мелькнувший в проеме двери в столовую красновато‑бурый драконий хвостик.

Мила скормила щенку все овсяное печенье, которое нашла на обеденном столе Львиного зева. Она вдруг подумала, что понятия не имеет, что еще едят драконовые псы, а значит, обязательно нужно будет еще раз наведаться к Ориону. А заодно и поблагодарить. К тому же ей было важно узнать, как Ригель отнеслась к тому, что у нее забрали детеныша – а Мила ни на секунду не сомневалась, что это щенок Ригель. Он был такой маленький, что про себя Мила называла его детенышем, хотя ему было уже четыре месяца – именно столько прошло с тех пор, как он вылупился из янтарного яйца.

Вернувшись вместе со щенком в гостиную, после того как он, не моргнув глазом, уплел маленькую корзинку овсяного печенья, Мила водрузила своего питомца на кресло и опустилась на корточки рядом.

– И все‑таки, – задумчиво произнесла она, почесывая щенка за мохнатым ухом, – как же мне тебя назвать?

Щенок с довольным видом лег на бок, а потом вдруг игриво перекатился на спину, вывалив язык и лениво раскинув лапки. Вероятно, это указывало на то, что он сыт и теперь намерен поваляться и побездельничать.

Мила засмеялась уморительному виду щенка, тут же одернула себя, прикрыв рот рукой, но щенок, похоже, настолько обленился от сытости, что на ее смех даже не обратил внимания: он довольно щурил янтарные глаза, словно собирался вздремнуть.

– Ясно, – с улыбкой сказала Мила. – Я тебя назову Шалопай. Нравится?

Щенок заелозил драконьим хвостом по обивке кресла, не меняя положения тела, и впервые негромко тявкнул.

– Значит, согласен! – радостно воскликнула Мила и объявила: – Так и запишем: драконий пес по кличке Шалопай.

Когда она ложилась спать этим вечером, в ее ногах, поверх одеяла, уютно устроился маленький драконий щенок.

Львиный зев больше не казался Миле таким покинутым.

 

Глава 12

Бледо и серая тень

 

В первый день после каникул Мила проснулась от возмущенных возгласов своих соседок по комнате. Открывать глаза и просыпаться окончательно ужасно не хотелось, поэтому она продолжала лежать и предаваться сладкой дреме. Но негодующие голоса девочек донеслись до нее даже сквозь пелену сна.

– Ну хоть кто‑то может объяснить мне, куда могли подеваться мои тапочки?! – требовательным тоном взывала к окружающим Кристина. – Кому они вообще могли понадобиться?

– Не только твои! Мои тоже пропали! – раздался странно приглушенный, будто доносящийся из подвала, голос Анжелы. И тут же прозвучал уже нормально, но при этом разочарованно: – Под кроватью нет.

– У нас полтергейст, что ли?! – предположила возмущенно Кристина.

– Ой, и моих нет, – присоединился ко всеобщей панике тихий голосок Белки.

Мила раскрыла глаза, все еще плохо понимая, что происходит, и села на постели. Откинув одеяло, она свесила ноги вниз… и тут окончательно проснулась. Ее глаза невольно поползли на лоб от увиденного.

Возле ее кровати в ряд выстроились четыре пары тапок. А рядом с довольным видом лежал Шалопай, водрузив передние лапы на одну из пар, в которой Мила тут же опознала свою собственную. Драконий хвост Шалопая елозил по ковру, а морда щенка светилась от гордости. Как будто он ожидал похвалы за то, что принес Миле такое сокровище.

Мила подняла глаза на Белку, и та, будто почувствовав взгляд затылком, обернулась. Осовело глянула на Милу, словно по инерции опустила глаза вниз… и тут же они у нее чуть не вылезли из орбит.

Мила прижала к губам указательный палец, давая знак молчать. Но Белка, заметив Шалопая и догадавшись, как тапки оказались у кровати Милы, вдруг начала сдавленно хихикать. Мила пригрозила ей кулаком, указывая на Шалопая, и Белка на удивление быстро сообразила что к чему: Шалопай только выглядел безобидным и забавным, а попробуй посмейся над ним – сразу увидишь, что дракона в нем не меньше, чем добродушного щенка.

Анжела с Кристиной продолжали ползать по полу в поисках своих тапок и громко ругаться.

– А в ванной или в туалете не смотрели? – спросила Мила, притворно зевая во весь рот.

Над кроватью Кристины появилось ее лицо в рамке спутанных и торчащих во все стороны волос.

– Нет, – отозвалась она, озадаченно посмотрев на Милу. – А что они там забыли?

Мила пожала плечами.

– Сходи поищи. Если найдешь – сама и спросишь, что они там забыли.

Кристина, наморщив нос, пару секунд подозрительно пялилась на Милу, потом обернулась к Анжеле:

– Давай проверим. Ты в туалете посмотри, а я в ванной.

И обе бросились на поиски.

Только за ними захлопнулись двери, Мила сделала знак Белке и спрыгнула с кровати. Белка тут же оказалась рядом и первым делом, взяв свои тапки, бросила их себе под кровать. Потом девочки схватили по одной из оставшихся пар, кроме тех, на которых по‑прежнему сидел с интересом следящий за их действиями Шалопай, и на носочках побежали к кроватям Анжелы и Кристины. Мила забросила тапки под кровать Кристины, Белка – под кровать Анжелы, после чего, в спешке натыкаясь друг на друга, они разбежались каждая к своей кровати.

Мила только успела запрыгнуть на постель, где, воспользовавшись ее отсутствием, уже удобно развалился на одеяле Шалопай, как из ванной вышла хмурая и недовольная Кристина.

– Их там нет, – с упреком взглянув на Милу, сообщила Кристина.

Из туалета вышла Анжела и, в ответ на вопросительный взгляд подруги, разочарованно развела руками и поплелась к своей кровати.

– Ой, а мои нашлись! – натурально удивившись, воскликнула Белка, свесив голову с кровати. А в следующую секунду торжественно подняла свои тапки над головой: – Вот!

Кристина посмотрела на нее с завистью.

– Моих под кроватью нет, – сказала она мрачно. – Я уже смотрела.

– Посмотри еще раз, – предложила Белка.

Анжела с Кристиной переглянулись, но все же полезли под свои кровати.

Вылезли они почти одновременно. В руках у каждой было по паре тапок, и лица у них были озадаченными.

– Это не мои, – сообщила Анжела. – Но их все равно здесь не было!

– Это мои тапки! – воскликнула Кристина, глядя на подругу.

– А у тебя мои! – удивилась Анжела.

Они обменялись тапками с таким видом, словно им было совсем не в радость, что пропажа нашлась. Мила с Белкой переглянулись: ни та ни другая раньше не присматривалась, какие тапки носит Анжела, а какие Кристина, поэтому и перепутали их.

– И все‑таки под кроватью ничего не было, – упрямо сказала Анжела, снимая пижаму и переодеваясь в школьную форму.

– Просто плохо искали, – невозмутимо сказала Мила, вытаскивая из тумбочки зубную щетку и тюбик с зубной пастой, и направилась в ванную чистить зубы.

Шалопай согласно тявкнул ей вслед.

 

* * *

 

Когда в последний день зимних каникул Ромка и Белка вернулись в Троллинбург и увидели Шалопая, они сначала не поверили своим глазам, а потом дружно принялись завидовать Миле. Белка умилялась и беспрерывно восклицала: «Ой, он просто чудо!», хотя и добавляла смущенно, что свою Пипу Суринамскую, которая досталась ей два года назад от Алюмины, она тоже очень любит. Правда, Пипе не шли на пользу дальние поездки, поэтому она жила с ее мамой – во Внешнем мире. В их квартире, как уверяла Белка, у нее был чудесный большой аквариум. Ромка же удрученно заметил, что из‑за родителей даже мечтать не может о том, чтобы завести себе драконьего щенка, а потому даже не собирается скрывать, что просто лопается от зависти.

В Белый рог идти ей не пришлось. В последние дни каникул в Львиный зев наведался Орион. Он довольно подробно рассказал Миле, в каком уходе нуждаются драконовые псы. Питались они преимущественно мясом, как все собаки и, конечно, драконы. На дух не переносили всего, что имело болотный или речной запах. Поев рыбы, драконовая псина могла даже отравиться. Правда, они и близко не подходили к такой еде. Мила порадовалась, что Белкина Пипа Суринамская жила с госпожой Векшей во Внешнем мире, иначе Шалопай и на пушечный выстрел не подошел бы к Львиному зеву.