Потомство драконовой псины

 

Пятница началась с урока магических музыкальных инструментов. И снова Миле повезло. Профессор Лирохвост больше занимался музицированием, чем преподаванием. Он даже забыл, что в начале урока собирался научить меченосцев редкому, но крайне полезному, по его же словам, заклинанию Искажения Слуховой Реальности и проследить, чтобы каждый хорошо усвоил его на практике.

Это внушило Миле надежду, что и сегодня отсутствие у нее карбункула останется незамеченным.

В обеденный перерыв Мила, Ромка и Белка поели так быстро, что свободного времени осталось больше получаса. Белка сразу заявила, что ей нужно в библиотеку, и, в который уже раз за последние несколько дней оставив друзей крайне озадаченными, убежала.

Мила с Ромкой решили отправиться к Летающей беседке. За первую неделю учебы они еще ни разу не летали над городом, а ведь это было одно из любимых развлечений всех студентов Думгрота. Маршрут всегда был один и тот же, но смотреть с высоты птичьего полета на город никому почему‑то не надоедало.

Однако когда они подошли к Летающей беседке, оказалось, что их опередили студентки из старшего Дума – четыре девушки в форме Золотого глаза. Они стояли в шаге от беседки и, как в первое мгновение показалось Миле, о чем‑то спорили.

– Вот черт, не успели, – с досадой произнес Ромка. – Полет отменяется. Пошли обратно.

Он уже повернулся спиной к Летающей беседке, но Мила потянула его за локоть, заставив остановиться.

– Что еще? – лениво протянул расстроенный Ромка, обращая на Милу удивленный взгляд.

– Подожди, – ответила она ему, – по‑моему, они не летят.

Ромка с Милой подошли ближе к беседке и услышали разговор девушек.

– Юлька, я тебя не понимаю, – говорила широкоплечая брюнетка с высокими скулами и восточным разрезом глаз своей светловолосой полноватой подруге. – Что значит – ты не полетишь? Мы же решили еще перед обедом, что пойдем к Летающей беседке. А теперь ты говоришь, что не хочешь лететь. Только время потеряли, пока сюда шли. Весь обеденный перерыв – коту под хвост!

Пухлая Юлька виновато отводила глаза от подруг и кусала губы.

– Ну не могу я лететь! – со слезами в голосе простонала она. – Я высоты боюсь!

– Это мы уже сто раз слышали! – устало закатила глаза ее подруга‑брюнетка. – Но ты же до этого как‑то летала! И не раз!

– А теперь не могу! – топнула ногой Юлька.

Миле показалось, что она готова расплакаться.

– Юль, ну правда, это просто глупо, – растерянным голосом сказала другая девочка из их компании. – Всегда летала, а теперь вдруг не можешь.

Юлька шмыгнула носом и, наверное, заплакала бы, но тут бесцеремонно вмешался Ромка.

– Так вы летите или нет? – требовательным тоном спросил Ромка. – Если нет, то мы займем беседку. Время обеденного перерыва, между прочим, не резиновое.

Брюнетка с высокими скулами раздраженно стрельнула в Ромку своими азиатскими глазами, надеясь, видимо, поставить на место зарвавшегося третьекурсника. Но Ромка был не из тех, кого легко смутить, поэтому он спокойно выдержал гневно сверлящий его взгляд и невозмутимо повторил:

– Ну и? Кто летит? Вы или мы?

Брюнетка возмущенно втянула в легкие воздух и, похоже, уже была готова рассказать Ромке, куда ему следует прямо сейчас отправиться, как ее опередила подруга.

– Пусть они летят, – сказала пухленькая Юлька, и Мила отчетливо прочла на ее лице облегчение. – Или вы летите без меня – я в беседку не войду.

Брюнетка обиженно посмотрела на подругу и заявила:

– Знаешь что, Юля? Ты меня очень удивляешь!

С этими словами она резко повернулась спиной к Летающей беседке и твердой, тяжелой походкой пошла по тропинке к замку. Проходя мимо Милы с Ромкой, она неприязненно покосилась на них, но тут же отвела взгляд. Ее подруги, включая и полненькую Юльку, медленно потянулись за ней.

Проводив их озадаченным взглядом, Ромка дернул Милу за рукав и скомандовал:

– Пошли. Пока новые желающие не объявились.

Когда Летающая беседка уже поднялась высоко над парком, Мила посмотрела вниз, где между деревьев мелькали головы четырех подруг из Золотого глаза, задумчиво закусила губу и, не глядя на Ромку, сказала:

– Ром, слушай, а ведь это та самая девочка, которая на днях наотрез отказывалась подниматься в башню Геродота. Помнишь, ее еще Мнемозина уговаривала?

Ромка удивленно поднял брови.

– Точно. А я все думаю, где я ее видел? Так она и правда боится высоты. – И, неопределенно качнув головой, добавил: – Ничего удивительного – бывает.

– Бывает, – согласилась Мила. – Только они из Старшего Дума. Как минимум, с пятого курса. Вот я и подумала: как же она до этого четыре года ходила на историю магии?

– Да. – Ромка изобразил на лице озадаченную гримасу. – Это как‑то мне в голову не приходило.

Однако через пару минут они забыли и о Юльке из Золотого глаза, и о своих собственных проблемах. Облокотившись на мраморные перила беседки, они молча наслаждались самым чудесным на свете зрелищем.

На спиральных дорожках, закрученных вокруг огромной глыбы Менгира, сновали волшебники. Мила впервые заметила, что эти наружные коридоры даже не были огорожены какими‑либо перилами, но, судя по множеству работников и посетителей Менгира, пользовавшихся ими, – они то и дело ныряли в одни арочные проходы и выныривали из других, – было не похоже, чтобы люди боялись свалиться вниз.

После Менгира Летающая беседка пролетела над Главной площадью Троллинбурга, потом миновала Львиный зев, чьи башни ярко сверкали на солнце разноцветными витражами окон. Когда беседка, закончив маршрут, опускалась в Думгротский парк, настроение у Милы и у Ромки было приподнятым.

Ромка первым вошел в ворота, ведущие из парка в замок. Мила уже собиралась последовать за ним, как вдруг где‑то очень близко услышала голоса.

– Мои подозрения все более подтверждаются, Массимо, – произнес голос, который, безусловно, принадлежал Владыке Велемиру. – Все происходящее необычайно похоже на появление кристалла. И если мы действительно столкнулись с этим, то я очень надеюсь на вашу помощь, мой друг. Вы единственный человек из всех, кого я знаю, кто уже встречался с этим.

– Конечно, – отозвался голос с иностранным акцентом. – Вы можете рассчитывать на меня, синьор.

Из‑за деревьев показались две высокие фигуры, и Мила быстро нырнула под тень тяжелых Думгротских ворот, пока ее не заметили и, не дай Бог, не заподозрили в подслушивании.

Догоняя Ромку, Мила на секунду задумалась над тем, что же могут означать слова, сказанные Велемиром, но в голове не было ни единого предположения. Отрывок его разговора с профессором Буффонади – а это, несомненно, был он – не говорил ей абсолютно ни о чем.

 

* * *

 

Первая учебная неделя у меченосцев заканчивалась историей магии. Два урока подряд они слушали лекцию о заселении гномами горных территорий Таврики. Профессор Мнемозина тонким голоском рассказывала о том, что первые поселения гномов возникли на горе Кара‑Даг, и только веком позже началось их расселение на север и восток.

Мила слушала вполуха. На истории магии перстень ей, как и следовало ожидать, не понадобился, поэтому она позволила себе вздохнуть с облегчением, больше не беспокоясь, что кто‑то из учителей заметит отсутствие у нее магического проводника.

Когда урок закончился, Мила, Ромка и Белка вышли из замка и медленно поплелись к воротам. После напряженной учебной недели хорошо было вот так вот идти, никуда не торопясь. Даже разговаривать им сейчас было лень.

Мила заметила впереди одиноко семенящего Бледо. Худой и нескладный, он шел с опущенной головой, не глядя по сторонам. Видимо, дружеские отношения с кем‑либо из сокурсников у него не сложились. Что, в общем‑то, было и не удивительно. Златоделы гнушались общаться с ним. Просто потому, что он не был одним из них. Он был слишком… другим.

Впрочем, Мила на ходу изменила свое мнение: похоже, далеко не всем было достаточно просто игнорировать Бледо или ограничиваться брезгливыми взглядами.

Она не заметила, когда Рем и Алюмина обогнали их троицу, но хорошо видела, как, проходя мимо Бледо, тощий и очень высокий Воронов, не замедляя шаг, толкнул своего однокурсника плечом.

Бледо даже не охнул. Он неловко пошатнулся и под весом собственного рюкзака упал на газон.

– Вот идиот! – во всеуслышание фыркнула Алюмина и, презрительно скривив физиономию, глянула на Бледо сверху вниз.

Тот растерянно поднял на нее глаза, даже не делая попыток встать на ноги. Алюмина громко заржала, а идущий впереди нее Рем Воронов на мгновение обернулся и одарил Бледо гнусной ухмылкой. Потом эта парочка с довольными физиономиями, словно они совершили невесть какой подвиг, быстро продолжила путь, по дороге обгоняя других учеников.

Бледо бросил им вслед взгляд, полный неподдельного страдания, и попытался подняться. Однако рюкзак упрямо тянул его к земле, и Бледо тут же качнулся назад, как неваляшка.

– Держи.

Рядом с Бледо стоял Фреди и протягивал ему руку. Он тоже видел всю эту сцену и, хотя шел впереди, заметив, в каком положении оказался Бледо, вернулся.

Фреди помог парню встать и сдержанным спокойным голосом спросил:

– С тобой все в порядке?

– В порядке. Спасибо, – с благодарностью посмотрел на него Бледо.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Фреди и, больше ничего не сказав, пошел вперед.

Бледо тоже задерживаться не стал. Даже не отряхнув одежду, видимо, единственно из‑за опасения наткнуться сейчас еще на кого‑нибудь из златоделов, он еще быстрее, чем до этого, пошел к воротам.

– Какие они чудесные ребята, – язвительно заметила Белка, сверля взглядом тропу, где впереди все еще мелькали в пределах видимости головы Рема Воронова и Алюмины. – Даже над своими издеваются. Рем же его нарочно толкнул, это же понятно. А Алюмина… – На лице Белки появилось такое гневное выражение, что казалось, она сейчас начнет дышать огнем. – Какая же она мерзкая!

– А я вообще не понимаю, как Бледо попал в Золотой глаз! – заявил Ромка. – Он же ходячее недоразумение – ему прямая дорога в Белый рог.

– Ну, знаешь! – взвилась возмущенно Белка. – Белый рог – это не синоним слова «слабак», к твоему сведению!

От такой вопиющей несправедливости Белка покраснела как рак. Даже об Алюмине забыла.

– Она права, – поддержала Белку Мила. – Такие «недоразумения» есть на каждом факультете. Вот взять хотя бы наш…

Мила вовремя замолчала, когда поняла, что будет, если с ее языка сорвется имя Яшки Бермана. А именно его она и хотела назвать.

Белка уставилась на Милу, ожидая продолжения, а Ромка, догадавшись, куда клонит Мила, заулыбался во весь рот.

– Ну‑ну, кто у нас? – ехидно спросил он.

– Не важно, – отмахнулась Мила. – Главное, что от факультета это не зависит.

– Ну ладно, – великодушно согласился Ромка. – Белорогие не слабаки. Я просто имел в виду, что они там, в Белом роге, самые… миролюбивые, что ли. Мухи не обидят.

Мила хотела сказать, что далеко не все белорогие такие уж миролюбивые, вспомнив, как Анфиса однажды на первом курсе отчитывала Яшку Бермана. Но подумала, что и тут лучше сдержаться и не развивать тему. Вдруг Ромка обидится за свою девушку? К тому же в целом он был прав: большинство белорогих действительно отличались миролюбием, все‑таки по предназначению они были целителями, а зачем целителям воинственность? Просто на каждом факультете попадались исключения из правил. Среди белорогих точно так же встречались ребята с характером, как среди меченосцев – безобидные и совершенно неконфликтные студенты, вроде Яшки Бермана.

В следующее мгновение мысли Милы возвратились к Бледо. Ей стало жаль парня. Ведь как бы ни насмехались и ни подшучивали над Яшкой Берманом некоторые студенты, он был не один – у него были друзья. А за Бледо некому было даже заступиться, и поддержать его было некому. Его дядя, профессор Буффонади, был не в счет – он ведь не жил с ним в Золотом глазе и не ходил вместе с ним в школу.

 

* * *

 

В выходные Мила проснулась, чувствуя странный, но очень сильный порыв. Она почему‑то очень хотела сходить в усадьбу белорогих. После смерти Горангеля «Конская голова» не была тем местом, куда Мила любила приходить. В последний раз она пришла туда, когда год назад у них было первое мероприятие с их куратором – Улитой. Правда, тогда она дальше ворот не ступила.

Но сейчас ей непреодолимо хотелось увидеть Ригель – драконовую псину Ориона. Проснувшись с этой мыслью, Мила никак не могла взять в толк, почему так долго не навещала Ригель. Да, конечно, у нее была причина избегать «Конскую голову». Там все напоминало ей о Горангеле, и от этого возникало такое чувство, будто внутри нее что‑то стягивалось в узел. Получалось так, что она старалась держаться подальше от усадьбы белорогих по причине самой обыкновенной трусости. Но вдобавок оказалась еще и предательницей. Ведь Ригель сразу отнеслась к ней по‑особенному – она как бы признала в ней друга.

Внутренний голос не преминул напомнить Миле о реферате для Амальгамы, который ей было необходимо написать за выходные. Но в конечном итоге Мила решила, что может позволить себе маленький отдых от учебы. Она сходит к Ригель, а, вернувшись в Львиный зев, тут же отправится в читальный зал – заниматься.

Мила оделась и, не став будить Белку, спустилась по лестнице вниз. Она заглянула в гостиную и в столовую. В гостиной было несколько меченосцев с седьмого‑восьмого курсов. Как раз в тот момент, когда Мила открыла дверь, они взорвались громким смехом – наверное, кто‑то только что удачно пошутил. В столовой скамейки были лишь кое‑где заняты редкими жаворонками с первых курсов. Фимка Берман усиленно поглощал котлеты, политые кетчупом, а его одноклассница Инна Стоян что‑то увлеченно рассказывала компании первокурсников. Те слушали, открыв рты, но при этом не забывали уминать лежащий в вазочках разноцветный мармелад. Ромки нигде не было, и Мила подумала, что он, видимо, еще спит. Ничего не оставалось делать, как отправиться к «Конской голове» одной.

Уже почти у двери Мила вдруг вспомнила об очень важной вещи. Вернувшись в столовую, она немало озадачила первокурсников, когда прямо у них перед носом высыпала из сухарницы овсяное печенье на большую салфетку, завернула ее края так, чтоб не рассыпалось содержимое, и молча вышла.

В выходные ворота Думгрота были заперты, поэтому пришлось идти к «Конской голове» в обход. Впрочем, даже если б ворота были открыты, Мила все равно сделала бы крюк, поскольку со стороны луга позади Думгротского замка она выходила сразу к псарням, избегая необходимости проходить через главные ворота усадьбы белорогих. Появляться на территории усадьбы ей из‑за некоторых обстоятельств не хотелось.

Подходя к псарням, Мила не переставала думать о том, узнает ли ее Ригель. Или поднимет голову, посмотрит на незваную гостью своими янтарными глазами и отвернется, больше не признавая в ней друга?

Дверь в псарню Ригель была приоткрыта. Мила раскрыла ее пошире и переступила порог. Не успели ее глаза привыкнуть к многочисленным пересечениям дневного света, бьющего из маленьких квадратных окон под потолком, как из темноты донеслось угрожающее рычание.

Мила в первый момент растерялась. Она уже сделала шаг назад, но привыкшие к полумраку псарни глаза наконец распознали очертания животного в нескольких шагах от нее. Оскаленная пасть и поза, выражающая готовность к прыжку, – Ригель явно не была ей рада.

– Тихо, Ригель, тихо, – раздался из глубины помещения знакомый окающий говор Ориона. – Это свои.

Мила невольно сглотнула. Немудрено было испугаться – драконовые псы были опасны для тех, кто им по каким‑то причинам не понравился. Видимо, нерадушный прием Ригель означал, что опасения Милы оправдались – Ригель не узнала ее.

– Привет, Ригель, – стараясь говорить спокойным голосом, произнесла Мила. – Я тебе печенье принесла. Овсяное.

Ригель перестала рычать и подошла к девочке на расстояние вытянутой руки. Внимательно посмотрела на Милу умными янтарными глазами, в которых проступало узнавание. Потом тряхнула головой, словно сказав самой себе: «И чего это я вдруг разрычалась?», и, приблизившись к Миле вплотную, по‑свойски ткнулась носом в салфетку, которую Мила держала на весу в опущенной руке.

– Признала, наконец, голова ты садовая? – с укором произнес Орион, приближаясь к Миле и к Ригель.

– Ты не серчай, – сказал он, обращаясь уже к Миле. – Она сегодня больно нервничает. День у нас особый. Проходи, раз пришла, что у дверей стоять?

Мила прошла в глубь псарни. Рядом с большой мохнатой подстилкой Ригель она остановилась и, наклонившись, положила на пол сверток с печеньем, откинув края салфетки. Завиляв чешуйчатым драконьим хвостом, Ригель накинулась на угощение.

Мила подняла глаза на Ориона.

– А почему сегодня день особенный? – спросила она.

Орион бросил на свою питомицу ласковый взгляд. Глаза его улыбались, глядя, с каким упоением Ригель поглощает свою любимую пищу. Хруст раздавался внушительный.

– Иди сюда, – сказал Орион, сделав Миле знак рукой, – сейчас увидишь.

Вслед за стариком Орионом Мила подошла к самой дальней стене псарни. Там, в неком подобии гнезда из теплых шкур, лежало яйцо.

Оно было довольно крупное и больше всего напоминало гладкий, обработанный янтарь. Янтарная скорлупа была прозрачной, но при этом казалась очень крепкой – как камень. А внутри яйца что‑то маленькое и темное едва заметно шевелилось.

– Это ведь…

Мила была так удивлена, что даже не смогла высказать свою догадку словами.

– Да. Это потомство Ригель, – помог ей Орион, с улыбкой взирая на янтарное яйцо. – Садись.

Он провел рукой в воздухе, потом еще раз, и вблизи от гнезда появились две невысокие табуретки. Мила присела на одну из них, сам Орион – на другую.

– У драконовых псин в одной кладке не бывает больше одного яйца, – сообщил зачарованной Миле Орион. – Так уж устроена их природа. Драконы – и те плодовитее. За последние десять лет у Ригель будет первый детеныш. И случиться это должно сегодня. Если быть точным – с минуты на минуту.

Мила заметила, что яйцо в гнезде из мохнатых шкур и в самом деле начало шевелиться активнее, как и смазанное темное пятнышко внутри.

Пока Мила наблюдала за катающимся по дну гнезда яйцом, подошла Ригель (Мила даже не заметила, когда громкий хруст смолк). Драконовая псина заинтересованно склонила голову, внимательно изучая старания своего будущего детеныша, словно хотела убедиться, все ли идет как надо. Округлив янтарные глаза, Ригель вытянула морду к гнезду, и тут из яйца раздался звук. Звук был негромкий – как будто кто‑то нерешительно скребется за дверью. Ригель взволнованно и тихо заскулила. Звук повторился, но в этот раз он был уже громче.

– Ну вот. Началось, – сказал Орион, и Мила заметила, что он тоже немного взволнован, хотя на лице его была улыбка.

Мила, широко распахнув глаза, с интересом наблюдала за происходящим. Она никогда не видела ничего подобного, и кто знает, выпадет ли еще когда‑нибудь возможность увидеть, как появляется на свет детеныш драконовой псины.

Из яйца опять раздался звук, но в этот раз такой, будто не скреблись в дверь, а настойчиво ударили. Яйцо подпрыгнуло и вновь приземлилось на мягкое меховое дно гнезда. Еще один удар – и по янтарной скорлупе поползли трещины. Яйцо опять подпрыгнуло. Миле даже на минутку показалось, что оно сейчас вылетит из гнезда, но яйцо со стуком упало на место, отчего трещины расползлись по нему еще больше. И тут, пробив в скорлупе дыру, изнутри показалась маленькая лапка.

Лапка была покрыта совсем нежной чешуей, но на каждом крохотном пальчике имелись довольно крупные и небезопасные на вид коготки. Мила догадалась: детеныш Ригель пытался вылупиться, пробивая себе дорогу в большой мир задними драконьими лапками, которые были гораздо сильнее, чем передние собачьи.

Снова громкий треск, и из скорлупы уже торчала не одна, а две крохотных лапки. Пальцы с острыми коготками забавно шевелились. Сначала Миле показалось, что детеныш так и застрянет с торчащими из яйца лапками, поскольку пробивать скорлупу теперь было нечем. Но скорлупа, испещренная трещинами, в этот момент развалилась сама.

Глазам Милы и Ориона предстало забавное зрелище: крохотный драконовый щенок, лежащий на спинке и дрыгающий лапками.

Мила смутно помнила, что щенки собак рождаются с закрытыми глазами, но детеныш Ригель смотрел на свидетелей своего рождения широко распахнутыми янтарными, как у его мамы, глазами и издавал странные звуки – как если бы профессору Чёрку удалось произнести букву «р» и он стал бы от радости тянуть ее, не останавливаясь.

Ригель протянула морду и радостно лизнула своего детеныша синим языком. В ответ на это только что вылупившийся драконий щенок так вильнул чешуйчатым хвостиком, что вся янтарная скорлупа разлетелась в стороны.

Мила невольно заулыбалась, наблюдая эту идиллию.

– Ну вот, – довольно сказал Орион. – Теперь у нас будет на одного драконового пса больше.

Ригель с усердием принялась вылизывать своего детеныша, переворачивая малыша языком, словно лопаткой, с боку на бок.

– Ты ведь давно уже не бывала здесь? – проницательно посмотрев на Милу, спросил Орион, когда они отошли поближе к выходу, чтобы не смущать Ригель.

Мила кивнула, отводя взгляд. Девочка видела по мудрым спокойным глазам Ориона, что он догадывается, почему она не приходила на усадьбу белорогих все это время. Но он не стал говорить об этом, а только спросил:

– Что же привело тебя сегодня?

Мила растерянно пожала плечами – она и сама толком не понимала.

– Я просто почувствовала, что очень хочу прийти и увидеть Ригель. А почему – не знаю.

Орион улыбнулся.

– Ты хорошо сделала, что пришла, – сказал он, положив темную морщинистую руку на плечо Милы. – Иногда разлука лечит, главное – когда‑нибудь вернуться.

Мила подняла глаза на Ориона. Каким‑то образом она понимала, о чем он говорит. И у нее действительно было такое чувство, что она вернулась после очень долгой разлуки. По крайней мере, после слов Ориона она больше не чувствовала себя предательницей.

– А сейчас мы их оставим, – негромко проговорил Орион. – Пойдем, я провожу тебя.

 

Глава 8

Неудача Анфисы

 

Мила даже не ожидала, что за выходные сумеет закончить работу над рефератом для Амальгамы. Однако пергаментный свиток в три аршина был готов, а книга в серой потрепанной обложке отправлена в рюкзак.

В понедельник на последнем уроке, которым была история магии, Мила передала Ромке записку, где спрашивала, не передумал ли он сходить с ней на улицу Девяти Ключников. Ромка, прочтя записку, коротко кивнул, давая понять, что он помнит и не передумал.

Когда урок закончился, Белка посоветовала Миле с Ромкой быть осторожнее и сломя голову помчалась в библиотеку Думгрота. Глядя ей вслед, друзья только неодобрительно покачали головами.

На крытом мосту, соединяющем южное крыло замка с северным, Ромку окликнула Анфиса Лютик. Пришлось задержаться.

Пока Ромка с Анфисой обсуждали свои личные дела, Мила, не прислушиваясь к их разговору, обратила внимание на стоящую в нескольких шагах от них группу третьекурсников‑белорогих. Одного из ребят Мила заочно знала. Это был один из лучших учеников Белого рога – Сергей Капустин: высокий светловолосый парень с неулыбчивым, не в меру серьезным лицом. Он казался очень взрослым, наверное, поэтому выделялся на фоне своих одноклассников. Но сейчас Мила обратила на него внимание по другой причине: ей почему‑то показалось, что он слишком уж ревностно и неодобрительно косился в сторону Милы и Ромки, с которым сейчас разговаривала Анфиса. Милу это озадачило: между меченосцами и белорогими всегда были хорошие отношения. Мила еще смогла бы объяснить такой взгляд, если бы на месте Капустина сейчас был Лютов, а Ромке взбрело бы в голову встречаться с Алюминой. Но у Сергея, насколько ей было известно, не было причин с неодобрением коситься в их сторону.

В этот момент часы на башне Геродота пробили три пополудни. Это вернуло Милу к мыслям о предстоящей вылазке на улицу Девяти Ключников.

– Ромка, – позвала она, многозначительно округлив глаза и пытаясь таким нехитрым способом напомнить Лапшину, что у них сегодня еще есть дело.

– Сейчас, – откликнулся тот и, нахмурив лоб, снова обратился к Анфисе: – Ну, тогда… Мы могли бы в выходные сходить в «Слепую курицу».

Теперь нахмурилась Анфиса.

– На выходные я уезжаю домой – у мамы день рождения. – Чувствовалось, что она расстроилась. Но тут же ее осенило: – Мы могли бы в «Слепую курицу» сходить сегодня!

– Сегодня? – переспросил Лапшин, покосившись на Милу, которая в этот момент выразительно кашлянула.

– Ромка, нам надо идти, – напомнила Мила.

Ее приятель обернулся к Анфисе и, пожав плечами, мол, ничего не могу поделать, ответил:

– Нет, сегодня не получается. Никак.

Анфиса вздернула острый подбородок и обиженно хмыкнула, но Ромка этого не заметил, поскольку в этот самый момент обратил внимание, что до сих пор держит в руках скомканную записку Милы, и решил ее выбросить. Пока он рыскал взглядом вокруг в поисках урны, а потом, обнаружив ее, тренировался в меткости, пытаясь закинуть бумажку, не сходя с места, Мила заметила, что Анфиса, почти не таясь, бросила на нее острый неприязненный взгляд. Размышлять, что может означать этот взгляд, Миле было недосуг, поскольку Ромка, разочарованно пробормотав: «Черт, не попал! И фиг с ним!», обернулся к Миле:

– Ну что, пошли?

Мила кивнула, а Ромка извиняющимся тоном обратился к Анфисе:

– Ты извини. Важное дело. Давай в другой раз сходим куда‑нибудь, ладно?

Анфиса передернула плечами, поджав губы, и ответила, как показалось Миле, с преувеличенным равнодушием:

– Ладно.

– Ну, тогда мы пошли, – с явным облегчением, что смертельно обижаться на него, похоже, сегодня не будут, улыбнулся Ромка и уже обернулся, чтобы уйти, однако не успел сделать и шага.

– Эй, парень! – раздался поблизости чей‑то голос, и, обернувшись, Мила увидела Гарика.

Он проходил в этот момент мимо них вместе со своими друзьями с курса, но по какой‑то причине остановился. Что это была за причина, Мила поняла очень скоро.

– Твоя фамилия Лапшин? – спросил Гарик у растерявшегося Ромки.

Тот кивнул в ответ.

– В таком случае, студент третьего курса Лапшин, – с усмешкой распорядился Гарик, – сделай одолжение – подними свою бумажку и брось ее в урну, как положено. И без магии! – поспешно добавил он, видя, что Ромка приподнял левую руку с перстнем. – Чтоб руки‑ноги не атрофировались. Давай, давай!

Ромка напряженно вздохнул и направился к противоположной стороне моста, где у барьера, в шаге от урны, валялся смятый лист бумаги.

Проводив его взглядом, Гарик повернулся к Миле.

– Привет, Мила, – улыбнулся он ей. – Как у тебя дела?

Мила смущенно кивнула и улыбнулась в ответ:

– Спасибо, хорошо.

Она так не привыкла, чтобы кто‑то проявлял к ней внимание, что даже растерялась. Мила только подумала, что надо было бы ответить что‑то менее банальное, чем «спасибо, хорошо», как рядом вдруг кто‑то тихо охнул. Обернувшись на звук, Мила распахнула глаза от удивления – стоявшая рядом с ней Анфиса, выронив из рук учебники, пошатнулась и упала на пол.

В ту же секунду рядом оказался молниеносно отреагировавший Гарик. Он опустился на колени возле упавшей навзничь девочки и, склонившись над ней всего на пару секунд, громко крикнул через плечо:

– Зовите Владыку! Срочно!

Кто‑то из его друзей‑златоделов стремглав помчался по мосту в сторону северного крыла замка.

Мила растерянно проводила его взглядом и опустилась на колени рядом с Гариком. Подскочил Ромка, а следом за ним ребята из Белого рога во главе с Сергеем Капустиным.

– Что с ней? – с тревогой в голосе воскликнул Ромка, вглядываясь в застывшее без выражения лицо Анфисы.

– Она в обмороке? – с не меньшей тревогой спросил Сергей.

– Не знаю, что с ней, – хмуро ответил Гарик, – но это не обморок.

Он провел рукой над лицом Анфисы – камень в его кольце пролил золотое сияние на бледное лицо девочки.

– Это что‑то похуже, – покачал головой Гарик.

Подняв глаза, Мила поймала на себе взгляд Капустина, и взгляд этот ей очень не понравился.

Не прошло и минуты, как на мосту появился Владыка Велемир. Он осмотрел Анфису точно так же, как до него это проделал Гарик.

– В палате экстренных случаев есть носилки, – спокойным голосом произнес Владыка. – Я попросил бы кого‑нибудь из старшеклассников принести их.

Двое друзей Гарика, не задерживаясь, поспешили исполнить просьбу Велемира.

Владыка поднял голову и посмотрел в глаза Гарику.

– Ты видел, как это произошло?

Гарик молча кивнул.

– Тогда, пожалуйста, отправляйся ко мне в башню и жди меня там.

Гарик напряженно посмотрел сначала на Анфису, а потом на Владыку, после чего встал и словно с неохотой, несколько раз на ходу обернувшись, направился по мосту в северное крыло замка.

Вскоре принесли носилки и уложили на них не приходящую в сознание Анфису. У Ромки был необычно хмурый и мрачный вид. Как показалось Миле, случившееся здорово выбило его из колеи. Белорогие выглядели шокированными, глядя, как уносят их однокурсницу. Когда двое студентов‑старшекурсников вместе с носилками скрылись в темном проеме северного крыла, Мила бросила хмурый взгляд вниз – с моста открывался вид на реку, по обеим сторонам которой сновали студенты Думгрота и другие жители Троллинбурга. Она подумала, что если бы кому‑то из них сейчас вздумалось поднять голову и посмотреть на мост, то он непременно заметил бы возникшую на мосту суматоху. Однако прохожие в этот момент на мост не смотрели, соответственно, знать не знали, что в замке сейчас неладно. Мила могла только мечтать о подобной неосведомленности: за последние несколько дней на ее глазах уже двое падали полумертвыми.

 

* * *

 

Несмотря на произошедшее с Анфисой, Ромка все равно отправился с Милой на улицу Девяти Ключников, объяснив это тем, что от его топтания под окнами Дома Знахарей толку не будет, зато если Миле опять будет угрожать опасность, он сможет защитить ее.

Однако обошлось без происшествий. Улица Девяти Ключников, как и в прошлый раз, была безлюдна. Господин букинист встретил их радушно и с радостью вернул Миле перстень, выразив надежду, что книга была ей полезна – за пользование книгой он взял всего лишь десять медных троллей.

Мила не могла передать словами, насколько ей стало спокойнее, когда карбункул Белого Единорога снова оказался на указательном пальце ее правой руки. Прежде чем надеть его, она очень тихо произнесла слово‑пароль «Аликорн», надеясь, что букинист не обладает сверхчеловеческим слухом. Впрочем, он внушал ей доверие, и она не сомневалась, что он не делал попыток расслышать пароль.

Ни по дороге к «Вратам Девятого Ключника», ни на пути обратно зловещую серую старуху Мила с Ромкой не встретили.

 

* * *

 

Следующий день был ознаменован неприятным скандалом.

Мила редко оказывалась в коридорах замка одна. Но это был как раз тот случай. Быстро пообедав, Белка, уже как обычно, отправилась в библиотеку штудировать учебники. Ромка на обед не пошел, поскольку за время обеденного перерыва хотел успеть сбегать в Дом Знахарей – узнать о состоянии здоровья Анфисы.

Мила раньше всех своих сокурсников поднялась на четвертый этаж, где находился кабинет метаморфоз. Коридор был пуст, поскольку большинство студентов либо еще обедали, либо дышали свежим воздухом в Думгротском парке.

Не успела Мила отойти и пяти шагов от лестницы, как ее окликнули.

– Рудик!

Она обернулась – к ней направлялись Платина и Сергей Капустин – выражения на их лицах не предвещали ничего хорошего.

– Мы хотим с тобой поговорить, Рудик! – довольно резко начала Платина.

– О чем? – удивилась Мила, переводя недоуменный взгляд с Платины на Сергея.

– Что ты сделала с Нилом? – воинственно глядя на Милу, спросила Платина.

– С Нилом? – растерянно повторила Мила.

– Хватит притворяться, – категорично заявила Платина. – Вы с Нилом давние враги, и это далеко не первая ваша стычка. Лучше скажи, какое заклинание ты на него наслала. Это наверняка было что‑то запрещенное!

Мила едва успела открыть рот, намереваясь сказать Платине, что никакого заклинания она на Нила не насылала, как ее опередил Сергей.

– И не только запрещенное, но и опасное для жизни, – нахмурившись, сказал он. – Я не знаю, какие у тебя там счеты с Лютовым, но напасть на Анфису – это уже слишком с твоей стороны.

– Я не нападала на Анфису! – удалось наконец вставить слово Миле. – Зачем мне это нужно было, скажи, пожалуйста?!

– А что тут думать?! – распаляясь все больше, отозвался Сергей. – Я видел, как ты чуть ли не за уши Лапшина от Анфисы оттаскивала. Вы же с ним давно дружите, а он вдруг к Анфисе начал подъезжать – вот ты и заревновала!

Мила на мгновение лишилась дара речи.

– Я заревновала?! – возмутилась она. – Чушь какая… Никого я не заревновала. Ромка мой друг – с чего бы я его ревновала? Пусть встречается с кем хочет – это его личное дело.

Капустин недоверчиво хмыкнул.

– Ты только говоришь так, а на деле… – Он уставился на Милу прищуренным взглядом. – Если вы и правда только друзья, то почему тогда ты не хотела, чтобы Лапшин с Анфисой разговаривал? Я своими ушами слышал, как ты его поторапливала.

Мила устало покачала головой:

– Просто у нас было дело – вот и все.

– Какое дело?! – требовательно спросил Капустин, словно был следователем на допросе.

Мила растерянно молчала. Нет, она, конечно, могла сказать, какое у нее было в тот день дело, но не объяснять же им, почему именно с ней должен был пойти Ромка! В конце концов, она не обязана перед ними отчитываться!

– Тебя это не касается, – разозлилась Мила. – Почему я вообще должна перед тобой отчитываться?

– Лучше признайся, что это свое «дело» ты только что на ходу выдумала! – парировал Сергей.

– И правда, – поддержала его Платина, – прекрати отпираться – тебе все равно никто не верит. Лучше скажи, что ты сделала с Нилом!

– И с Анфисой! – добавил Сергей, пыша гневом. – Лучше выкладывай все, как было! Думаешь, трудно найти способ, чтобы заставить тебя во всем признаться?!

Капустин с угрозой двинулся на Милу, но она была настолько ошеломлена происходящим, что даже не догадалась отступить назад.

– Тебе никто не давал права безнаказанно нападать на других! – злобно бросил Сергей.

– Ты собираешься признаваться, какое это было заклинание? – Платина скрестила руки на груди и тоже подошла ближе.

– Да не было никакого заклинания! – воскликнула Мила, с изумлением пялясь на этих двоих.

– Хватит заливать! – с угрозой потребовал Сергей, повышая голос. – Иначе…

– Иначе – что?! – вдруг громко спросил кто‑то за спиной Милы. Обернувшись, она увидела рядом Берти. Брови у него были сведены на переносице, а рука с перстнем предусмотрительно сжата в кулак. Другой рукой он отстранил Милу и стал впереди нее.

– Предупреждаю тебя, Капустин, – держись от нее подальше! – с угрожающей интонацией в голосе заявил Берти. – Отвяжись от нее со своими дурацкими наездами, а то будешь иметь дело со мной!

Капустин и глазом не моргнул. Он упрямо посмотрел на Берти.

– Я что, должен испугаться, по‑твоему?

Берти кивнул.

– Это было бы лучшим решением с твоей стороны, Капустин. Я не самый страшный парень в этом городе, но физиономию тебе разукрашу – будешь бояться собственного отражения в зеркале, гарантирую. Так что лучше тебе успокоиться.

– Интересно, – подала голос Платина, сверля Берти холодным взглядом, – а как ты собираешься успокоить меня? Тоже физиономию разукрасишь? А наглости хватит – со мной драться?

Мила сначала подумала, что Платина намекает на то, что она дочь декана, но, заметив на лице Берти растерянность, поняла – дело было в другом. Платина не без оснований полагала, что Берти не станет драться с девушкой.

Тем не менее Берти нахмурился, упрямо сжал рот и отчетливо произнес:

– Если тронешь Милу – хватит. Можешь не сомневаться.

То, что Берти сказал не привычное «Рудик», а назвал Милу по имени, уже само по себе было чем‑то из ряда вон выходящим, поэтому Мила сразу поняла, что Берти говорит вполне серьезно. Однако Платина, похоже, ему не поверила.

– Да ну?! Вот мы это сейчас и проверим, потому что в покое я ее не оставлю, пока она не скажет, что сделала с моим братом, – отчеканила Платина ледяным голосом. – Лучше уйди с дороги, Берти! Я с ней все равно разберусь!

Берти покачал головой.

– И не подумаю, Платина, – отрезал он. – Не вынуждай меня применять против тебя силу.

– Считай, что уже вынудила! – шагнула вперед старшая дочь Амальгамы. Берти сделал шаг ей навстречу.

– Платина! Берти! – раздался в нескольких шагах строгий окрик.

Обернувшись, Мила увидела Фреди. Берти и Платина тоже повернули головы.

– Что здесь происходит? – спросил старший Векша, подойдя ближе. Поочередно окинув всех взглядом, он первым делом обратился к своему брату: – Опусти руку с перстнем, Берти, – тебе это не понадобится.

Берти неуверенно глянул на Платину, потом на старшего брата. Фреди многозначительно посмотрел на сжатый кулак Берти, и только после этого рассерженный защитник Милы опустил руку. Фреди перевел взгляд на Платину.

– Мне казалось, что ты благоразумнее моего брата, Платина, – хмурясь, сказал он. – Не думал, что это в твоем стиле – устраивать цирк для первокурсников.

Мила посмотрела вокруг – около дюжины первокурсников с разных факультетов, раскрыв рты, с интересом наблюдали за происходящим. Она и не заметила, когда в коридоре создалось такое столпотворение. Но, к удивлению Милы, Платина даже не взглянула по сторонам. Она все еще смотрела на Фреди и выглядела при этом… пристыженной! Мила глазам своим не верила!

– Обвинить в том, что случилось с твоим братом, Милу – самый простой способ найти крайнего, – продолжал Фреди, не отрывая хмурого взгляда от лица Платины. – Ты и сама, уверен, это понимаешь. Я всегда считал тебя разумной девушкой. Обвинять человека на основании косвенных улик – это слишком легкомысленно. Ведь, насколько я понимаю, прямых доказательств вины Милы у тебя нет?

Платина вдруг покраснела и опустила глаза. У Милы же, наоборот, глаза чуть из орбит не вылезли. Она даже не догадывалась, что Платина способна краснеть от стыда.

– Нет, – коротко ответила девушка.

Фреди кивнул.

– Тогда будет лучше, если мы прекратим развлекать первокурсников и разойдемся, – строго сказал он.

Платина бросила тяжелый взгляд на Милу, потом пугливо покосилась на Фреди и, резко развернувшись, чуть ли не бегом направилась к лестнице.

Фреди посмотрел на Сергея Капустина.

– Это всех касается, – спокойно сообщил он.

Сергей недовольно хмыкнул. После неожиданного бегства Платины он осторожно косился на Фреди, но казалось, что упрямство и гордость не позволяют ему уйти сразу. Помявшись на месте, он в конце концов одарил Милу многообещающим взглядом, как бы дав понять, что лично он еще с ней не закончил, и, не сказав ни слова, пошел прочь.

Берти повернулся к Миле.

– Ты в порядке?

Мила кивнула, все еще не в состоянии отвести взгляда от лестницы, где только что скрылась из виду Платина. Берти проследил за ее взглядом и посмотрел на старшего брата.

– Слушай, Фреди, а что ты сделал с Платиной? Околдовал? Признавайся.

Фреди бросил на Берти неодобрительный взгляд.

– Прекрати нести чушь. Иди на урок, а я провожу Милу.

– Хорошо, – с улыбкой произнес Берти. – Я тебя уже так боюсь, что, пожалуй, просто сделаю, как скажешь.

– Иди уже, Берти, – устало покачал головой Фреди.

Берти шутливо попятился, подняв вверх руки, словно сдаваясь.

– Уже ушел. – Он и правда повернулся, чтобы уйти, но тут же бросил через плечо, насмешливо глядя на брата: – И все‑таки ты ее околдовал, дружище! Ты мой герой!

– Исчезни! – повысил голос Фреди, и Мила заметила, как он с улыбкой снова покачал головой, когда Берти юркнул в поток студентов на лестнице.

Фреди обернулся к Миле.

– Ну что, пойдем? – спросил он. – Какой у вас сейчас урок?

– Метаморфозы, – ответила Мила.

Повернувшись, чтобы вместе с Фреди направиться на урок профессора Лучезарного, Мила вдруг заметила Алюмину. Та осторожно выглядывала из‑за угла. Вид у нее был такой, будто она только что за кем‑то шпионила.

 

* * *

 

После окончания уроков, когда Мила, Ромка и Берти втроем направлялись в Львиный зев, Берти рассказал Лапшину о том, что произошло в обеденный перерыв.

– Тебя и на полчаса нельзя одну оставить, – покосился на Милу Ромка.

– Угу, – хмуро промычала Мила. – Если бы умела, расколдовала бы каменного тролля и попросила бы меня охранять.

– Ну да, он стоит там, на Главной площади, и только того и ждет, чтобы его расколдовали и позволили ему тебя охранять, – усмехнулся Берти, после чего, изменив интонацию, осторожно спросил: – Рудик, а если серьезно, ты там, случайно, Лапшина не приревновала?

У Милы вытянулось лицо.

– Берти, и ты туда же?! Да вы что, рехнулись все?!

Мила готова была лопнуть от досады, а Ромка в это время хихикал, отчаянно пряча от нее глаза.

– Не бесись, Рудик, – с интересом поглядывая на развлекающегося Лапшина, сказал Берти. – Я так – на всякий случай спрашиваю.

– Да не трогала она Анфису, – ответил за Милу Ромка. – У нее тогда даже перстня не было.

– Да‑а?! – удивился Берти, обращая взгляд к Миле. – С чего бы это, Рудик?

Мила сердито покосилась на Ромку, давая понять, что лучше бы он держал язык за зубами. Однако пришлось вкратце рассказать Берти, по какой причине она на несколько дней осталась без своего карбункула.

Когда Мила закончила, Берти присвистнул.

– Рудик, да ты рисковала! Остаться без магического проводника, когда тут такие дела творятся в городе… Это, знаешь…

– А что мне было делать? – спросила Мила. – Думаешь, у меня под кроватью склад ценных вещей? Или ну ее, эту Амальгаму, с ее дурацкими домашними заданиями, правильно? Да она меня сгноит в своих лабораториях, если я ей реферат по Трисмозину не принесу! А букинист без залога ничего бы мне не дал. У меня просто выбора не было. И потом… Во‑первых, воспользоваться он им без пароля не мог. А во‑вторых, я же вернула себе кольцо? Значит, все в порядке.

– Ладно, – согласился Берти. – Ну, по крайней мере, мы точно знаем, что Лапшина ты не ревнуешь…

– Иди к черту, Берти, – буркнула Мила, насупившись. А про себя подумала, что Берти напал на золотую жилу – нашел хорошую тему для своих острот. На целый месяц хватит. А то и на два.

– Ромка, кстати, что с Анфисой? – спросила Мила, с радостью меняя тему разговора. – Извини, забыла спросить.

Ромка сразу посерьезнел.

– Плохо, – угрюмо ответил он. – Знахари считают, что это похоже на чары порабощения, которые практикуются в черной магии.

– Это как зомби, что ли? – спросил Берти, поморщившись.

– Нет, – покачал головой Ромка. – Зомби – это ожившие мертвецы. А чары порабощения – это когда черный маг завладевает душой живого человека.

– Но… – Мила даже дар речи потеряла от ужаса. – Но, Ромка, это же… Неужели…

Лапшин тяжело вздохнул.

– Они говорят – «похоже», понимаешь? – объяснил он. – Если б это были чары порабощения, Анфиса должна была бы умереть. Не может ни обычный человек, ни маг жить без души. Но она жива. Еще они говорят, что такое состояние бывает из‑за испуга.

– Испуга?! – на высокой ноте переспросила Мила, не понимая, чего могла испугаться Анфиса перед тем, как упала.

– Они говорят, это должен быть испуг такой силы, что человек словно уходит в себя и не хочет возвращаться, – пояснил Ромка, потом вдруг тряхнул головой и с яростью добавил: – Если честно, я ничего не понимаю! И мне кажется, что знахари озадачены не меньше моего.

Ребята какое‑то время шли молча, думая о том, в какое ужасное положение попала сейчас Анфиса.

– Кстати, – нарушил молчание Ромка. – С Лютовым то же самое, что и с Анфисой. И в том и в другом случае – одни и те же чары.

 

* * *

 

В конце недели Миле наконец представилась возможность сдать Амальгаме свой выстраданный реферат.

Приняв от Милы трехаршинный свиток пергамента, профессор алхимии в первый момент потеряла контроль над лицом: оно у нее сначала странно вытянулось, а потом пошло красными пятнами, как подозревала Мила, от ярости.

– Что ж, – сквозь зубы процедила Амальгама, когда весь класс, наблюдая за этой сценой, замер за партами. – В этот раз вам повезло, госпожа Рудик. Но не надейтесь, что повезет в следующий. Оценку вы узнаете, когда я проверю вашу работу. Садитесь.

Возвращаясь за парту, Мила выдохнула почти облегченно. Она все время ожидала какого‑нибудь подвоха со стороны Амальгамы – к примеру, новое задание аршинов в пять. Ее даже немного удивило, что профессор отпустила ее так легко.

До конца урока Мила еле досидела. Под испепеляющим взглядом Амальгамы она чувствовала себя как на иголках. Мила с трудом представляла, как будет ходить на уроки алхимии еще как минимум два года.

После алхимии, когда каждая минута казалась Миле вечностью, антропософия и монстроведение пролетели так быстро, что она их почти не заметила.

Когда закончился урок монстроведения и меченосцы гуськом покидали класс, профессор Буффонади неожиданно обратился к Миле – она немного завозилась, пытаясь втиснуть учебники и конспекты в рюкзак, который имел странное свойство менять свою вместительность от перемены к перемене, и выходила из класса последней.

– Госпожа Рудик! – негромко позвал профессор.

Мила обернулась.

– Вы не могли бы задержаться на несколько минут? – вежливо спросил он.

Ромка, уже стоявший в дверях, вопросительно посмотрел на Милу. Мила качнула головой, давая понять, что ждать ее не обязательно, и направилась к учителю.

Профессор Буффонади встал из‑за стола и спустился с учительского возвышения. Мила, направляясь к нему по проходу, в очередной раз отметила разительное несходство между Бледо и его дядей. Высокий, уверенный в себе (даже чуточку чересчур уверенный), с горделивой осанкой и свободной, размашистой жестикуляцией, Массимо Буффонади был полной противоположностью своему забитому, неуклюжему племяннику. Судя по тому, что Бледо и Буффонади носили разные фамилии, итальянец был его дядей по материнской линии. По‑видимому, внешностью Бледо Квит пошел в отца.

– Присаживайтесь, прошу вас, синьорина, – указывая на первую парту среднего ряда, предложил профессор, когда Мила подошла к нему.

Она опустилась на указанный стул. Массимо Буффонади сел за первую парту соседнего ряда. Мила недолго ломала голову, зачем она понадобилась профессору монстроведения. Синьор Буффонади сразу перешел к делу.

– Госпожа Рудик, сразу должен извиниться, что отнимаю у вас время, отведенное для обеда, – не слишком, однако, виновато произнес профессор, – но мне нужна от вас небольшая услуга – информация.

– Какая информация? – Мила была озадачена: что такого она могла знать, чего не знал профессор Думгрота?

Синьор Буффонади пошевелил густыми черными бровями, словно мысленно подбирал нужные слова в чужом для него языке, чтобы лучше изложить суть дела.

– Видите ли, – начал он после некоторой заминки. – Мне стало известно, что около двух лет тому назад вы и еще один ученик школы имели возможность своими глазами видеть некого монстра, которого местные жители именуют Чер‑Мерсским чудовищем. Мои сведения верны?

Профессор смотрел на Милу в ожидании ответа. Мила неуверенно кивнула.

– Д‑да… видели, – протянула она, решив не уточнять, что она имела возможность не только видеть Чер‑Мерсское чудовище, но и повисеть на его шее, заглянуть к нему в пасть с двумя рядами острых зубов и вообще очень близко с ним познакомиться.

– Очень хорошо, – с довольным видом кивнул профессор Буффонади, и Мила вновь промолчала, решив не говорить, что не находит в этом ничего хорошего. Тем более что профессор монстроведения, удостоверившись, что обратился по адресу, тут же пустился в объяснения: – Вы, вероятно, знаете, что этой осенью в городе состоится «Шоу монстров». В этом шоу нет актеров. Один только режиссер – я. Не подумайте, синьорина, что я получаю удовольствие, пугая людей, но способность, о которой вы наверняка уже слышали, дана мне с рождения. Я просто делаю то, что позволяет мне моя магия. К тому же зрителей на мои шоу никто не загоняет силой. – Буффонади иронично улыбнулся краем рта. – Их просто интригует возможность испытать сильные эмоции без всякой угрозы для жизни и здоровья.

На некоторое время он замолчал, словно что‑то обдумывая.

– К тому же именно сейчас для жителей этого города будет не лишним осознать, что иногда их страх – это только иллюзия. – Синьор Буффонади нахмурил брови. – В данных обстоятельствах… – словно обращаясь к самому себе, проговорил он, понизив голос, – пойдет только на пользу, я полагаю… – Он очнулся от задумчивости, обратив внимание, что Мила теперь смотрит на него настороженно, и отмахнулся: – Ну, вы сами скоро все поймете…

– Профессор, а что вы хотели от меня? – спросила Мила – последние слова итальянца ее совершенно запутали.

– О! Всего лишь небольшую услугу. – Синьор Буффонади посмотрел на нее пристальным взглядом и сказал: – Я хотел бы, чтобы вы как можно подробнее рассказали мне о вашей встрече с Чер‑Мерсским монстром. Я планирую включить его в свою программу.

Мила какое‑то время немигающим взором смотрела на профессора. Не то чтобы его просьба была слишком неожиданной – и правда, чем еще может интересоваться специалист по монстрам, творец жутких иллюзий? Просто все это было так давно: болота Черной Пади, Чер‑Мерсский монстр, смертельная схватка и чудесное спасение, – что Мила даже растерялась. Она сто лет не вспоминала об этом… У нее даже промелькнула мысль: а с ней ли все это произошло?

– Вас это не затруднит? – полюбопытствовал синьор Буффонади, видимо, озадаченный долгим молчанием Милы.

Она моргнула, переборов внезапную растерянность, и нетвердым голосом ответила:

– Э‑э‑э… нет… нет, не затруднит.

Около четверти часа у нее ушло на рассказ о Черной Пади и Чер‑Мерсском монстре. Профессора Буффонади не очень интересовал процесс схватки Милы с чудовищем. Случай с хвостом, который болотный дракон чуть было сам себе не откусил благодаря действию направленного на него Милой заклинания, не показался профессору ни забавным, ни оригинальным. Зато его очень интересовали самые мелкие детали внешнего вида Чер‑Мерсского чудовища, количество децибел в его рычании и особенности поведения.

Мила описала все детали внешности болотного дракона, какие смогла вспомнить. Что такое «децибелы», она не знала, но сообщила, что от рычания монстра у нее закладывало уши. И наконец заявила, что заметила только одну особенность поведения Чер‑Мерсского монстра – он ест людей.

Первое, о чем подумала Мила, когда профессор Буффонади закончил с расспросами, что если она прямо сейчас поторопится в Дубовый зал, то еще, возможно, успеет пообедать.

Воспоминания о Чер‑Мерсском чудовище совершенно не подействовали на нее угнетающе. Она рассказывала об этом так, словно была не участником событий, а сторонним наблюдателем. Это получилось непроизвольно. Память не оставила ей никаких эмоций, связанных с той схваткой. Но из‑за того, что ее пришлось усиленно напрягать – как‑никак с тех пор прошло два года, – у Милы не на шутку разыгрался аппетит.

– Интересно, интересно, – пробормотал профессор и, прищурив глаза, уставился куда‑то сквозь пространство.

Мила догадалась, что Буффонади пытается по ее описанию воссоздать образ Чер‑Мерсского чудовища в своем воображении.

– Я вам больше не нужна, профессор? – нетерпеливо поинтересовалась Мила, не постеснявшись прервать творческий процесс, происходящий в голове творца ужасов.

Профессор «вернулся» в класс и посмотрел на Милу взглядом очень увлеченного делом человека.

– Tante grazie, signorina![6] – эмоционально воскликнул он. – Вы мне очень помогли! Надеюсь, во время шоу вы сможете почувствовать свою причастность, когда я создам этого монстра… то есть, иллюзию, разумеется! Не смею вас больше задерживать. Buon appetite![7]

Мила встала и заторопилась к выходу. По ее расчетам у нее оставалось еще минут двадцать до конца обеденного перерыва. Мила решительно была настроена вкусно поесть, пусть даже второпях. Тем более, кажется, ей только что пожелали приятного аппетита.

– Госпожа Рудик! Одну минутку! – Голос синьора Буффонади настиг ее возле самой двери.

Мила со вздохом обернулась. Профессор смотрел на нее, озадаченно вытянув брови.

– Скажите, а как вы вообще оказались на болотах?

Мила очень медленно выдохнула, чувствуя, как тяжелеют внутренности. Тут память не слишком ее пощадила, сохранив все чувства, которые ей тогда довелось испытать.

Она так долго и так усиленно старалась не вспоминать о нем. Несмотря на увиденный полторы недели назад сон. Несмотря на видение в зеркале. И вот сейчас Массимо Буффонади невольно заставил ее вспомнить.

– Меня забросил туда заклинанием бывший профессор Думгрота – Лукой Многолик, – деревянным голосом ответила Мила и точно так же, без какого‑либо выражения, добавила: – Он хотел меня убить.

Поспешив развернуться и выйти из класса, Мила все‑таки успела заметить, как вытянулось лицо Буффонади.

Дойдя до лестницы, вместо того чтобы спуститься вниз, на первый этаж, где находился Дубовый зал, иначе именуемый обеденным, Мила стала подниматься на четвертый этаж – следующим уроком у меченосцев их курса по расписанию была тайнопись.

Во‑первых, времени на обед уже почти не оставалось. А во‑вторых… Миле больше совсем не хотелось есть.

 

* * *

 

На тайнописи уже второй урок подряд изучали Азбуку Токсарида, криптографический принцип которой заключался в том, что символы, входящие в эту азбуку, несли в себе целые понятия. К примеру, символическое изображение звериного когтя или птичьего клюва означало – «опасность!». Если рядом со звериным когтем был изображен символ «полумесяц» или «звезда», то трактовалось такое криптографическое послание, как «опасность подстерегает ночью».

Белке эта тема давалась неожиданно легко, что с ней случалось довольно редко. Профессор Чёрк, заметив ее успехи, предположил, что Белке помогает хорошо развитое образное мышление, поскольку именно на образности основана вся Азбука Токсарида.

Кто такой Токсарид, Мила точно не помнила, хотя на истории магии Мнемозина это имя упоминала. То ли это был какой‑то хитроумный колдун из древнего племени, населяющего когда‑то земли Таврики, то ли не менее хитроумный вождь, который изобрел секретное письмо во время какой‑нибудь из многочисленных войн, чтобы враг, попади ему в плен гонец с посланием, не смог его расшифровать. Впрочем, скорее всего колдун, иначе зачем бы Мнемозине говорить о нем на истории магии?

Но кто бы ни был этот Токсарид, он явно придумал свою азбуку тайного письма Белке на руку. Благодаря этой теме у Белки были хорошие шансы получить несколько высоких оценок, которые немного сбалансировали бы ее в целом незавидные успехи. А потому Белка с воодушевлением сочиняла и разгадывала криптографические послания и сияла от удовольствия, как золотой тролль.

У Милы же, наоборот, ничего не ладилось. Видимо, в последнее время образное мышление ей отказывало. Профессор Чёрк только удрученно качал головой, глядя на ее неудачные попытки составить более‑менее вразумительное письмо по Азбуке Токсарида, и недоумевал, куда девались ее блестящие способности по части криптографии.

А потому окончание урока несказанно обрадовало Милу. Зато огорчилась Белка – ей страшно не хотелось уходить с урока, на котором у нее – в кои‑то веки! – все получалось.

В тот момент, когда все стали подниматься со своих стульев, в кабинет тайнописи вошел студент Старшего Дума. Мила проводила его взглядом, когда по единственному в классе проходу парень направился прямо к учительской платформе. Его имя ей было не известно, но она знала, что это один из кураторов от Белого рога. Подойдя к профессору Чёрку, парень наклонился к низкорослому учителю и принялся что‑то шептать ему на ухо. К тому времени Мила уже потеряла к нему всякий интерес и переключилась на более важное дело – ее рюкзак опять не желал вмещать все то, что из него же было выужено перед уроком.

На проходе они встретились с Ромкой. Лицо у Лапшина было довольное, видимо, Азбука Токсарида ему давалась ничуть не хуже, чем Белке. Мила даже почувствовала себя непроходимой тупицей на их фоне.

– Ты чего такая кислая? – спросил Ромка.

– Да так… – отмахнулась Мила. – Азбука Токсарида показала, что у меня проблемы с образным мышлением. В общем… я совсем глупая – даже азбуку не осилила.

– Ну что ты, Мила! – с неподдельным сочувствием воскликнула Белка. – Ты не глупая! Как ты можешь так говорить?! У тебя очень хорошие оценки с начала полугодия. Просто… – Белка с виноватым видом поправила лямки рюкзака на плечах. – Просто ты о чем‑то совсем другом весь урок думала, вот и…

– Спасибо, Белка, – выдохнула Мила, удивляясь проницательности своей подруги. Она и в самом деле последние два часа думала отнюдь не об Азбуке Токсарида.

Ромка озадаченно перевел взгляд с Милы на Белку и обратно.

– Не знаю, о чем вы там думаете, но, может, для начала выйдем из класса?

Мила кивнула – все меченосцы уже были возле дверей, и лишь они втроем застряли на проходе. Но только друзья направились гуськом к выходу, как прозвучал громкий голос профессора Чёрка.

– Господа учащиеся, попгошу внимания! – зычно провозгласил он, привычно картавя.

Меченосцы дружно повернули головы к учителю тайнописи.

– Господа учащиеся, я вынужден задегжать вас на пагу секунд.

Ребята с удивлением начали переглядываться, а профессор Чёрк тем временем продолжал:

– Владыка Велемиг пгосит всех студентов Думггота после угоков… – профессор растерянно запнулся, – то есть, собственно, пгямо сейчас… собгаться в Главном холле замка! Будет сделано важное объявление. Больше вас не задегживаю.

Выходя из класса, меченосцы удивленно переговаривались между собой. Еще больше они удивились, когда профессор Чёрк следом за ними вылетел из класса, поспешно заперев дверь заклинанием, и, обогнав их семенящей походкой, быстро исчез в многочисленных поворотах Виляющего коридора.

– Что бы это значило, никто не в курсе? – озадаченно спросил Мишка Мокронос у всех, кто мог его слышать.

– Вы же слышали, что сказал профессор, – с мрачным видом произнес куратор из Белого рога (он вышел из кабинета вместе с Чёрком), – Владыка все объяснит.

С этими словами старшекурсник прошел мимо них и следом за профессором криптографии исчез в Виляющем коридоре.

– Это мне показалось, – тонким голоском пробормотала Белка, – или у него в самом деле лицо было о‑о‑очень угрюмое?

Никто не ответил.

– У меня плохое предчувствие, – молитвенно сложив ладони у груди и взволнованно округлив глаза, сообщила Белка.

 

* * *

 

Когда третьекурсники‑меченосцы спустились на первый этаж, в холле уже столпилось море народу. И все это море взволнованно гудело, шепталось и шевелилось, как водоросли в неспокойной воде.

Мила еще никогда не видела в холле Думгрота такого скопления людей, хотя чаще всего атмосфера этого помещения больше всего напоминала муравейник. Но сейчас буквально яблоку негде было упасть. Кроме студентов, которые заполонили все пространства холла, на ступенях лестницы столпилась небольшая группка учителей, среди которых был и профессор Чёрк, спустившийся вниз раньше своих учеников. Еще одну группу учителей – возле коридора, ведущего к выходу из Думгрота, – заметил Ромка, тотчас кивком головы обратив на них внимание Милы.

– Белка права, что‑то происходит, – прошептал Ромка почти на ухо Миле. – Учителя следят, чтобы никто не ушел из замка. Значит, то, что собирается сказать Владыка, в обязательном порядке должны услышать все.

– Я же говорила, – тоже шепотом, но не озадаченно, как Ромка, а почти панически, произнесла Белка, – у меня очень плохое предчувствие.

Разглядывая близстоящих студентов, Мила заметила невдалеке Берти с Тимуром и Пентюхом. В нескольких шагах от них стояли взволнованные второкурсники‑меченосцы Ваня Силач и Инна Стоян, а рядом с ними Фимка Берман – младший Яшкин брат. Мила вдруг заметила на их лицах оживление. Все взгляды устремились куда‑то вверх, и Мила невольно повернула голову.

На вершине широкой мраморной лестницы стоял Владыка Велемир. Первое, на что обратила внимание Мила, – одеяние Владыки. До недавнего времени он носил малахитовый кафтан – в память о Горангеле. Сейчас на нем был черный. Широкие откидные рукава были вышиты серебром от краев до локтей, остальная ткань была однотонного черного цвета. Миле почему‑то показалось, что цвет кафтана выбран Владыкой не случайно. И это было недобрым знаком.

Велемир окинул Главный холл замка взглядом сверкающих ярко‑зеленых глаз.

– Все в сборе, – сказал он; его тон показался Миле сдержанным и напряженным одновременно, как будто Владыка усилием воли старался уменьшить собственную тревогу, которая могла бы передаться его слушателям. – Мне жаль, что сегодня я принес всем вам нерадостную весть. Но в такой момент мы должны вспомнить мудрость, которая гласит: вооружен тот, кто предупрежден. Я не имею права скрывать от вас, что нас ждут тревожные дни.

В холле поднялся возбужденный говор, но Владыка поднял руку в знак молчания, и собравшиеся тотчас затихли.

– Я полагаю, – продолжал Велемир, – что в последнее время кое‑кто из вас заметил некоторые нехарактерные особенности в поведении окружающих вас людей: ваших друзей, одноклассников, родных и близких. То, чего прежде вы за ними не замечали. То, что вызвало у вас удивление и озадаченность.

Мила с Ромкой дружно посмотрели на Белку, та растерянно съежилась под взглядами друзей. Повернув голову, Мила заметила, как на нервно переминающегося с ноги на ногу Тимура косятся Берти с Пентюхом.

– Некоторые из вас, возможно, почувствовали, что странные вещи происходят с вами самими, даже если окружающие не заметили в вашем поведении ничего необычного.

Глядя, как взгляд Владыки перемещается с одного лица на другое, Мила почему‑то вдруг вспомнила свой сон о близнеце и Многолике. Она подняла глаза на Ромку и заметила на его лице озабоченное выражение. Он больше не смотрел на Белку. Его взгляд был прикован к Велемиру, но казалось, что Ромка смотрит куда‑то внутрь себя.

– Все эти странности не случайны, – продолжал Велемир, и все в холле слушали его, затаив дыхание. – Более того, они имеют общую природу. Я скажу всего лишь одно слово, чтобы вы поняли, с чем нам пришлось столкнуться.

Напряжение в холле стало почти осязаемым – Мила как будто ощущала его прикосновение.

Владыка снова окинул взглядом всех присутствующих и отчетливо произнес:

– Это слово – страх.

Собравшиеся в холле ученики и учителя молчали и снова, но уже с новым выражением смот