О детальном знании Лондона

Тони Броудбент

 

 

Перевод М. Вершовского

Это было бодрящее, с легким морозцем, утро – редкость для этого времени года. Вчерашний туман, слава Богу, исчез, словно растворившись в глубинах памяти, а холод замораживал воздух, который я выдыхал, и он клубами курился вокруг меня, прежде чем исчезнуть в атмосфере. Я помню, как не мог оторвать взгляд от фантастических тентов Изамбарда Кингдома Брюнеля[8] из стекла и стали – ряда за рядом превосходящих воображение пролетов, из‑за которых все внизу казалось микроскопически ничтожным. Может быть, это был мой час особого, обостренного ощущения пространства, но мне представлялось, что рассеянный свет сверху размывал тень и сглаживал перспективу до такой степени, что люди внизу казались просто смутными, плохо очерченными фигурами. Меня поразило, что множество различных картин, представших моему взору, внезапно напомнили мне череду огромных расписанных задников для спектакля в «Друри‑Лейн» или «Ковент‑Гардене». Но, как сказал когда‑то бессмертный бард, весь мир – театр.

И вправду, шум и гам огромного вокзала звучали для всего мира словно оркестр, настраивающий инструменты и ждущий дирижера: какофония, диссонанс, грохот, – но даже для моего нетренированного слуха они казались странно успокаивающими, словно звуковой предвестник симфонии, специально написанной для того, чтобы отпраздновать непрекращающееся самовоссоздание великой столицы.

Согласно британскому армейскому уставу, я прибыл на место на пять минут раньше оговоренного времени и теперь стоял, твердо упершись ногами в землю, а волна за волной безликих пассажиров текла мимо меня через входы и выходы подземки. Я сделал несколько глубоких вдохов, словно готовясь к чему‑то очень важному. Я мог бы потереть руки в перчатках и даже потопать ногами, хотя, уверен, это было бы скорее от желания согреться, чем от неподобающего проявления нетерпения. Но я привык к тому, что в Лондоне именно сам факт ожидания – кого и чего бы вы ни ждали, будь то такси, поезд метро, омнибус, полицейский – есть неотъемлемая составляющая городской жизни, а сражаться за потерянные минуты или даже часы было все равно что пытаться удержать само время – то есть попросту невозможно. Но людей это все равно не останавливает. Я помню, как оттянул обшлаг своей кожаной перчатки, чтобы взглянуть на часы.

– Времена и приливы, – пробормотал я.

– Э… вам нужно такси, сэр?

– Пожалуй, да. Я прождал уже… То есть да, мне необходимо такси. Спасибо.

– Очень хорошо, сэр. Куда вам нужно ехать? Это весь ваш багаж?

– Ммм… А! Бейкер‑стрит, номер 221‑б. Да, багаж весь.

– Вам с ним помочь, сэр? Я заметил, у вас трость?

– Лучше помогите с этим портпледом. Наплечную сумку я возьму с собой.

– Как скажете, сэр. Прекрасная сумка – «Брэди». У меня такая же. Очень удобно. Хожу с ней на рыбалку, на охоту – а вы, сэр?

– Да, и я тоже. – Я улыбнулся водителю.

Внезапно раздался страшный грохот – скорее всего вереница тележек ударилась о барьер, но меня это напугало до смерти и я, кажется, закричал. Не помню. Потому что именно тогда я инстинктивно сделал шаг вперед, наступил на нейлоновую сумку, потерял равновесие и растянулся на бетоне, выронив трость, в то время как мои вещи разлетелись во все стороны.

– Чертова нога! – выругался я. – Когда‑нибудь она меня прикончит.

– Вы не ушиблись, сэр? – окликнул меня таксист.

Шок и стыд, которые испытываешь при неожиданном падении, настолько велики, что требуется минимум пара секунд, чтобы собраться с мыслями.

– Спасибо, все в порядке, – откликнулся я, отмахнувшись от пассажира, который остановился поинтересоваться, не нужна ли мне помощь. – Просто оступился. Мистер таксист, не можете ли вы забросить мой портплед вперед?

– Будет сделано! – крикнул он.

Я услышал, как хлопнула дверца такси, и наконец рассмотрел его полностью, пока он подходил ко мне, валявшемуся на холодном бетоне. Медленно поднявшись на ноги и придерживаясь на всякий случай за край такси, я наклонился и сумел‑таки подобрать свою твидовую кепку, трость и заплечную сумку. Пока я отряхивал брюки, таксист с сочувствием смотрел на меня.

– Грохнулись вы будь здоров… Но сейчас‑то в порядке?

Я кивнул и помахал ладонью, словно стирая весь дурацкий инцидент из памяти.

– Очень хорошо, сэр. Ваш портплед я положил вперед. Вам помочь влезть в машину? Могу опустить специальную рампу, если вам трудно поднять ногу.

Я отрицательно помотал головой, благодаря его за заботу, открыл пассажирскую дверцу и осторожно влез на заднее сиденье. Таксист кивнул и сел за руль. Должен признаться, что вся эта история меня всерьез встряхнула, и сейчас я испытывал настоящее наслаждение, слушая, как защелкиваются замки на дверцах, как машина отъезжает от стоянки и начинает двигаться в направлении Пред‑стрит. Кое‑как расположившись на заднем сиденье, я издал глубокий вздох облегчения и полез за своим мобильным телефоном.

– Стоп! Остановите, пожалуйста! Примите к бордюру! – закричал я. – Кажется, я выронил свой телефон, когда падал. Мы можем вернуться и поискать его?

– Черт… Ну хорошо. Держитесь.

Такси крутанулось на месте, и момент спустя я услышал, как дверца открывается. Я схватился за нее и практически вывалился на мостовую.

– Спасибо, – буркнул я через плечо. Однако не пройдя и нескольких шагов, я резко остановился и медленно развернулся. – Нет, погодите… Проклятый мобильник едва меня не надул.

Я вернулся к такси и наклонился к водительскому окошку Таксист приспустил стекло.

– Извините, что снова беспокою вас, но не могли бы вы открыть переднюю дверцу чтобы я быстро ощупал одежду прежде чем ползать как идиот по бетону? Я почти уверен, что сунул телефон в один из карманов.

Таксист улыбнулся, но я видел, что он держится настороженно – явно сказывался долгий опыт. Он открыл дверцу переднего багажного отделения. Я распахнул ее и, кивнув в знак благодарности, начал лихорадочно рыться по всем внутренним карманам моего портпледа. В спешке я закрывал и открывал одни и те же «молнии». Мелкие вещи летали вокруг: блокнот, футляр для очков, жевательная резинка, шариковые ручки. Казалось, содержимому карманов не будет конца – но мобильного телефона нигде не было. Я позасовывал все обратно, не заботясь ни о порядке, ни о том, что где лежало, застегнул карманы и затянул ремни так быстро, как только мог, хотя и был уверен, что выгляжу неловким растеряхой.

– Я был уверен, что положил его сюда, – сказал я. – Обычно я так не поступаю. Это было глупо с моей стороны…

И тут меня озарило. Я ощупал верхний шов портпледа и открыл потайной кармашек.

– Ну конечно, вот он! В «секретном» кармашке! Мне очень не хотелось бы потерять еще один айфон. Не знаю, что творится с моей головой…

Таксист сочувственно покивал.

– Да, сэр. Теперь, когда мы нашли эту штуку… Вы сказали: Бейкер‑стрит?

– Кгм… Нет. Я передумал. Давайте сначала съездим в больницу Святого Бартоломью на Гилтснур‑стрит.

– Бартс[9]? Нет проблем, сэр. – Он задумался, и я увидел в его глазах тень беспокойства. – Это ведь новый онкологический центр, верно, сэр?

Я отрицательно мотнул головой и одарил его обнадеживающей улыбкой.

– Нет‑нет, ничего общего с больницей. Мне просто нужно посетить их музей: ворота Генриха Восьмого вполне подойдут.

– Там одностороннее движение. Я высажу вас на Вест‑Смитфилд‑роуд – устроит? – Я кивнул. – Как скажете, сэр. Забирайтесь в машину.

Мы снова отправились в путь, мобильник надежно зажат в руке, заплечная холщовая сумка рядом со мной. Лондон проплывал мимо, а мой добрый друг двигался со скоростью не большей, чем у конных упряжек прошлого века. Должен признаться, я чувствовал себя глупо из‑за всей этой суеты и мог лишь догадываться, что таксист обо мне думает. Я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и осмотрел интерьер машины. Чистое, полное света и воздуха лондонское такси – такое, какому и полагается быть. И все же в нем ощущалось что‑то необычное.

– Извините, это какой‑то новый вид такси? – спросил я достаточно громко, чтобы привлечь внимание водителя.

– Да, верно подмечено! – прокричал он не оборачиваясь. – Машина у меня недавно, недели три‑четыре. Модель LTX 4[10], лучше не бывает. Управление легкое, современное, сработана на совесть. И до сих пор пахнет так, будто вчера сошла с конвейера.

– Поначалу я не обратил внимания, – попытался я поддержать разговор, – но выглядит она гораздо симпатичнее прежних: округлая, вместительная.

– Производители были бы счастливы вас услышать, – рассмеялся он. – Возьмите хотя бы интерком, через который мы говорим. Большинство людей даже не замечает, что плексигласовая перегородка между ними и мной не опускается, а мы разговариваем нормально. Просто нажимаете кнопку – или я нажимаю свою, и нет нужды оглядываться, орать через плечо и все такое. При полной загрузке в пять пассажиров прекрасно слышно каждого. Имеется даже индукционная петля – новая штуковина для плохо слышащих.

– Забота о людях, – сказал я, исподтишка проверяя, нет ли на моем айфоне новых сообщений.

– Именно, – сказал он. – Вдобавок наши такси снабжены рампой для инвалидов – если возникнет такая нужда. А еще индивидуальная поддержка головы для каждого из пассажиров, кондиционер с отдельным климат‑контролем плюс регулируемые светильники, если кто‑то захочет почитать газету или пролистать рабочие бумаги. То же самое для меня: поддержка позвоночника, спирально‑кольцевые подвески, силовое управление, независимая тормозная система – да чего тут только нет! Я даже могу включить свой МР3‑плейер с той музыкой, которая мне по душе. Да еще и компьютер с навигационной системой, если вдруг понадобится.

Он продолжал болтать, расписывая свою красу и гордость, и я даже не заметил, как мы подъехали к Бартсу.

– Поразительная штука, – сказал я, – вся эта эволюция лондонских такси. Всегда те же самые, но постоянно новые. – Я сделал паузу. – Послушайте, мне нужно минут десять, не больше – сделать кое‑какие фотографии. Не могли бы вы подождать меня, пока я сбегаю?

В раздумье он наморщил нос.

– Э, почему бы и нет? Только счетчик я оставлю включенным, а там уж ходите сколько вам надо. Для меня никакой разницы.

– Спасибо, – сказал я. Потом, схватив холщовую сумку, выбрался из машины, перешел на другую сторону улицы по пешеходной полосе и остановился перед аркой. Я сделал несколько фотографий статуи Генриха VIII, обернулся, помахал своему таксисту и указал рукой на арку. Потом растопырил пальцы: «пять минут». Он кивнул, раскрыл газету и начал читать. Тем временем я прошел под аркой, сменил линзы камеры, посмотрел на цифровой дисплей и сделал еще пару фотографий. После чего послал короткую эсэмэску из трех слов. Еще через несколько минут я посмотрел на часы. Времени должно хватить. Выйдя из‑под арки, я вернулся к своему такси, влез в машину и поблагодарил водителя.

– Я включил обогреватель, чтобы вам было комфортнее, – сказал таксист через интерком. – Теперь на Бейкер‑стрит, так?

– Я имел в виду, что 221‑б на Бейкер‑стрит – наша конечная остановка. Но мне надо посетить еще несколько мест согласно списку.

– Список интересных мест? И я так понимаю, что вы хотели бы, чтобы я вас ждал, вот как сейчас?

Я кивнул. Он побарабанил пальцами по подбородку. Счетчик продолжал щелкать.

– Что ж, пожалуй, я согласен, сэр, – сказал он кивнув. – Для работы сезон дохловатый, а тут еще и погода…

– Вы бы мне очень помогли, – сказал я, торопливо отыскивая нужную страницу в блокноте и протягивая его таксисту Он приоткрыл маленькое окошко в разделительной панели, я просунул голубой блокнотик сквозь него, он просмотрел список, потом перечитал его более внимательно. После чего повернулся ко мне. Глаза его сузились, в уголках губ играла улыбка.

– Если я не ошибаюсь, сэр, все эти адреса встречаются в рассказах Конан Дойла, то есть в рассказах о Шерлоке Холмсе? – Он сделал паузу. – Ошибусь ли я, если предположу, что вы один из этих «холмсианцев» – «Игра пошла!»[11] и прочая дребедень? – Теперь таксист уже улыбался вовсю. – Хотя выдал вас конечный адрес маршрута: дом 221‑б на Бейкер‑стрит. Однако скажу вам, что вы далеко не первый. На своем такси я возил массу людей – в основном янки, но здесь они себя называют «шерлокиане». Вас, кстати, удивит, сколько людей прилетают к нам аж из Японии, чтобы потом рассказывать, как они прошли тропами Шерлока Холмса. При всех атрибутах: обязательное кепи, увеличительное стекло, кальян, фонарики и так далее. Один даже таскал с собой скрипку, хотя не могу сказать, была ли это «Страдивари» или нет.

Я продолжал выстраивать свою позицию:

– Вот что я подумал. Понятно, что счетчик крутится, и я мог бы рассчитаться с вами прямо сейчас. А как насчет нанять ваше такси на все утро? Так гораздо удобнее для меня – и немножко выгоднее для вас. Естественно, по той таксе, которая вас устроит.

Он снова побарабанил пальцами по подбородку.

– Не совсем по правилам, однако и не слишком эксцентрично. Время от времени случается. Те же американцы, особенно когда Сити стал разрастаться. До того – японцы, еще раньше – арабы. И все покупали лучшую недвижимость наперегонки. Сейчас, конечно, это русские или китайские бизнесмены.

Я продолжал давить:

– Но вы же видите, что все адреса – в центре Лондона. Ничего западнее Чизуика, ничего севернее Сент‑Джонс‑Вуда, ничего восточнее станции Олдгейт, а единственное место к югу от реки – станция Ватерлоо. – Я сделал паузу и выложил своего козырного туза. – Конечно, если эта машина не ваша…

Он искоса посмотрел на меня.

– Если серьезно, то машина моя, сэр. Так было всегда: и с моим дедом, и с моим отцом. Будучи «погонщиком», то есть владельцем и водителем, я могу делать с ней все, что захочу. – Он хохотнул. – Я так понимаю, что вы не янки и не русский олигарх, верно, сэр?

Теперь уже рассмеялся я.

– Нет, ничего экзотического. Англичанин до мозга костей. Просто надеюсь использовать эти фотографии в своей книге.

– И книга будет о Шерлоке Холмсе, сэр?

– Естественно, хотя издатели в очередь пока не выстроились.

– Что ж, ваше хобби – ваше личное дело, сэр. Хорошо. Выставляю счетчик на ноль. Я принимаю кредитные карты, дебитные карты, фишки из казино – все, что у вас найдется.

Я отрицательно мотнул головой и вручил ему двадцатифунтовую купюру чтобы покрыть сегодняшнюю поездку и с учетом чаевых.

– А, наличные? Вот как? Кредитка бедняка – так их раньше называли. Большое спасибо, сэр, вы очень щедры. Что касается предстоящих двух‑трех часов, я думаю, расстояние выйдет порядка пятидесяти миль, так что пара сотен фунтов – и по рукам.

– Согласен, – сказал я. – Плюс двадцать фунтов чаевых. И я хочу заплатить сейчас.

– Действительно, очень щедро с вашей стороны.

Я снова раскрыл бумажник и достал еще одну хрустящую, новенькую двадцатифунтовую банкноту – вместе с четырьмя столь же хрустящими банкнотами по пятьдесят.

Его взгляд не упустил ничего.

– Значит, в «Кокс и Ко», рядом с Чаринг‑Кросс, нам ехать не надо? Да и в «Ллойдз ТСБ»[12], пожалуй?

– Я всегда предпочитаю платить наличными, – сказал я, не вдаваясь в детали. – Для ясности: никаких проблем у вас не возникнет?

– Я же сказал, сэр: никаких. Как раз достаточно за работу на один день. – Он кивнул, улыбнулся и сунул банкноты в свой объемистый бумажник. – Благодарю вас.

– Хорошо, – сказал я, снимая плащ, потому что в такси было уже достаточно тепло. – Рад, что мы договорились. И теперь можно всерьез сказать: «Игра началась!»

– Что, с вашего позволения, будет вполне уместно. Но прежде чем мы вступим в неизвестность, так сказать, вы не будете возражать, если я задам вам один личный вопрос? Ничего непристойного, просто у меня тоже имеется маленькое хобби: люблю, знаете ли, наблюдать за людьми.

– Не вижу в этом никакого вреда, – сказал я, мгновенно насторожившись. – В конце концов, ведь это я навязался вам. Что вы хотели узнать?

– Вы, случайно, не доктор, сэр, и еще уточню – не из военных ли врачей?

– Вообще говоря – да. Учился в Бартсе. Вот, хотел взглянуть на свою альма‑матер, прежде чем она изменится до неузнаваемости.

– А после этого вы стали семейным доктором, и вполне возможно, «джи‑пи»[13]? Затем оставили частную практику на время службы в Королевском армейском медицинском корпусе? «Старые копьеносцы бинта и корпии»[14], «In Arduis Fidelis»[15], «Стойкие перед лицом опасности» и все такое прочее? Друзья и коллеги, с которыми вы провели несколько военных командировок в Афганистане? Откуда вас и демобилизовали – скорее всего из‑за ранения ноги?

– Да, я бывал, то есть был, то есть все так и было – но вы‑то каким чудом об этом узнали?

– Без особых проблем, сэр. Не обижайтесь, прошу вас, но «коль одеяние гласит о человеке»[16], то вы вряд ли занимались частной практикой. Дешевая клетчатая рубашка, изрядно застиранная и потертая на швах, твидовый пиджак из «Харриса» с кожаными заплатами на локтях, кавалерийские брюки, ношенные не один год, начищенные туфли, на которых недавно сменили и каблуки, и подошву за счет министерства обороны, в целом же – стандартная одежда для не слишком состоятельных офицеров. И, конечно, ваш полковой галстук: коричневый с желтым, широкие диагональные полосы на темно‑синем фоне. Не говоря уже о заколке с веточкой RAMC[17] и миниатюрной змейкой.

Я заметил, что бессознательно подергиваю галстук. Сглотнул слюну и попытался взять себя в руки. Не каждый день становишься объектом столь пристального внимания.

Но таксист еще не до конца расправился со мной.

– Добавьте еще и загар, который въелся в кожу настолько, что даже ребенок поймет: такой за десять дней на Торремолиносе не заработаешь. И пропитанный потом натовский ремешок от ваших часов, которые когда‑то были «Ролексом». Добавьте хромоту. К тому же вас, похоже, серьезно тряхнуло – должно быть, оказались слишком близко к взорвавшейся мине или снаряду. Результат – пара месяцев в больнице плюс психологическая реабилитация, после чего инвалида выставили на улицу, – обычное дело для всех нас, грешных. Вот такой портрет – если не слишком вдаваться в детали.

– Но это поразительно… – пробормотал я. – Каким чудом… как вы смогли вывести столь многое из таких мелочей, включая контузию от взрыва и все остальное?

– Я уже сказал, сэр, это мое маленькое хобби, учитывая, с каким количеством людей мне приходится встречаться каждый рабочий день. Постепенно я осознал, что главное – не просто смотреть, но видеть.

– Из вас получился бы хороший детектив, – сказал я.

– Благословение свыше: неизменно любознательная натура и умение подмечать детали. Возьмем, например, этот суперсовременный центр исследования рака в Бартсе. До меня доходили слухи, что там занимаются изучением стволовых клеток. Еще одна попытка приблизить дивный новый мир, который возник около пятнадцати лет назад, когда первое млекопитающее, овечка Долли, была клонирована в лаборатории под Эдинбургом. Сейчас, если верить Би‑би‑си, в Японии пытаются заставить бедную слониху родить доисторического мохнатого мамонта. Я так скажу: теперь они примутся клонировать людей – самых опасных млекопитающих из всех. А после этого уже не угадаешь, кого они захотят вызвать к жизни. Поверьте мне: за кулисами всегда делается гораздо больше, чем дозволено знать таким, как вы или я. И меня ничуть не удивит, если секретные эксперименты длятся годами, а ученые просто ждут нужного момента, чтобы выложить правду на стол: они вырастили клонов человека и их воспитание уже идет.

– То, что вы говорите, немыслимо, – возразил я, но его уже было не остановить, потому что мы явно зацепили его болевую точку. Так частенько случается: социальные барьеры исчезают из‑за какого‑то совместно прожитого и пережитого опыта, уровень сдержанности резко понижается, и в течение какого‑то времени абсолютно чужие люди общаются как старые друзья. Хотя в нашем случае, надо признаться, говорил в основном он – я слушал.

После Бартса мы посетили Олдерсгейт, фондовую биржу, станции Ливерпуль‑стрит и Олдгейт. На каждой остановке я вылезал из такси, чтобы сделать несколько фотографий. Мы как раз приближались к очередному пункту в моем списке, подъезжали к Тауэру, когда таксист спросил меня, не хочу ли я выпить кофе.

– У меня здесь полный термос. Черный кофе, без сахара, зерна молол я сам. Найдется и запасная чистая чашка.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал я, и вот мы уже стоим у главного въезда в Тауэр. Таксист налил кофе и передал мне маленькую чашечку через такое же небольшое отверстие в плексигласовой перегородке, после чего пять минут, а то и больше, мы сидели, наслаждаясь кофе, – он впереди, я сзади.

– Возили их, и не раз, – заявил он, потягивая свой кофе.

– Прошу прощения? – сказал я, едва не поперхнувшись.

– Их – Холмса и Ватсона. Все эти годы. Я имею в виду своего прапрадеда, прадеда, деда, отца и себя, самого – мы все возили холмсовских актеров, так уж оно получалось. Прапрадед возил Уильяма Джиллета[18] – тот был настоящим джентльменом. Прадед обслуживал Элли Норвуда да еще этого янки со знаменитым профилем – Джона Бэрримора. Деду довелось возить Клайва Брука и Артура Уонтнера, а однажды он даже катал по всему городу незабвенного Бэзила Рэтбоуна.

Моего невольного Чичероне невозможно было остановить, и, крепко пришпорив свою память, он выдавал имя за именем – воистину «Who’s Who»[19] актерской профессии – с начала двадцатого века до наших дней.

– …И тогда отец, конечно, вышел – и подобрал Орсона Уэллса, который озвучивал Холмса на радио, у себя в Америке… Рассказывал, что огромный был тип, в одиночку занял все заднее сиденье…

Я подумал, что с моей стороны было бы вежливо проявить хоть какой‑то интерес, и, прервав его, выдал единственную цитату из Уэллса, какую знал:

– Орсон Уэллс сказал о Шерлоке Холмсе: «Это был джентльмен, который никогда не жил, но который никогда не умрет». Довольно точная формулировка, вам не кажется?

Таксист одарил меня пренебрежительным взглядом.

– Слишком известная фраза, театральность которой только вводит слушателя в заблуждение, а то и вовсе запутывает. Знай он хотя бы половину правды…

Прихлебывая кофе, мой гид немного помолчал, собираясь с мыслями.

– Так, кто же еще? Карлтон Хоббс. Дуглас Уилмер. Ах да, Питер Кушинг. Он был замечательным Холмсом, а вдобавок – вот ведь совпадение! – однажды сыграл и самого Конан Дойла. Что касается Ватсонов, то мы возили Роберта Стивенса и его Ватсона, Колина Блейкли; Кристофера Пламмера и его Ватсона, Джеймса Мэйсона; а, и, конечно же, мистера Джереми Бретта, благослови Господь его память, с двумя его преданными Ватсонами: мистером Берком и мистером Хардвиком. Мы считали, что «Гранада телевижн» действительно попала в десятку, особенно с Бреттом. По правде говоря, мы были убеждены, что нам с ним очень повезло – до того он был хорош! Кто еще? Отец возил Майкла Кейна и Бена Кингсли, но их возил и я тоже, после того как их наградили титулами.

Я одобрительно покивал, поощряя его продолжать рассказ.

– Дважды я подвозил этого янки, Роберта Дауни‑младшего, на съемки первого и второго фильмов. Чокнутый тип, но при этом очень обаятельный. Холмса в нем ни на грош, но парень он забавный: море адреналина и эта несомненная магия кинозвезды, от которой таблоиды сходят с ума. Второй раз он был со своим Ватсоном. Тот нашей выпечки – Джуд Лоу. Девки гнались за ними по улице, да и взрослые дамочки не отставали – преследовали словно какую‑то поп‑группу. Редкое зрелище, доложу я вам! Мой самый последний Холмс был из «Шерлока» Биба, этакая модернистская попытка слепить нового Шерлока, там его играл этот тип – Бенедикт Камбербэтч. На мой взгляд, чертовски странная фамилия для актера, но в памяти оседает, даже когда люди произносят ее черт знает как. Мне понравился его Ватсон – Фримен, Мартин Фримен, очень земной, очень реальный, сейчас, говорят, играет в «Хоббите». Так ли, сяк ли, а сложите всё это вместе – и будут сотни, сотни фильмов. И десятки тех, кто играл Холмса на пленке и на ТВ, на радио и на сцене. Да еще и по всему миру, даже в России и Японии. Ошарашивает, просто ошарашивает!

– Кто бы мог подумать, что их будет так много? – согласился с ним я.

– Все дороги ведут в Рим, а все Шерлоки – в Лондон, – сказал он.

«Если бы ты знал хоть половину правды», – подумал я, но вслух произнес:

– Вы абсолютно правы. Сериал «Шерлок», сделанный Би‑би‑си, великолепен – и, как мне показалось, снят с большой любовью.

– Да, сделано умно, очень умно, хотя вы можете понять, что я не в восторге от первого эпизода с этим чокнутым лающим таксистом, которого играет Фил Дэвис, во всем остальном прекрасный актер. Зачем, спрашиваю я вас, мазать благородное братство лондонских таксистов черной краской? Таксисты Лондона в роли злобных убийц? Да уж. Обхохочешься! Но где были бы гости Лондона – да и сами лондонцы, если на то пошло, – без честных, порядочных, досконально знающих свой город таксистов, всегда готовых к услугам? Нигде – вот где! Толпились бы в автобусах и метро или полагались бы на безграмотных грубиянов – водителей мини‑кебов без лицензии, которые и таблицы умножения‑то не знают, не говоря уж о Лондоне. Нет, эта грязная сценарная задумка всё для меня испортила! Я лично виню во всем сценаристов. Так окарикатурить достойный и трудолюбивый народ – ради лишнего пенни! Это свидетельствует лишь о том, что у них самих ни на грош воображения!

Здесь пора было вступать мне.

– Не сказал бы, что эта серия была атакой на всех лондонских таксистов. Нам показали одного больного индивидуума с вывихнутой психикой. Так уж случилось, что он еще и водитель черного такси. Уверен, что сценаристы вовсе не хотели вымазать грязью всю профессию.

– Да, но дело сделано, не так ли? И наша репутация серьезно пострадала. Даже просто вложить в умы людей такую мысль – уже преступление. Быть таксистом, доложу вам, совсем не шутка. Это работа, требующая знания двадцати пяти тысяч улиц в радиусе шести миль от станции Чаринг‑Кросс. И здесь не только детальное знание Лондона плюс зеленый бейджик, сие знание подтверждающий. О нет! Для меня это еще и абсолютное знание канона[20].

– Канона? Вы имеете в виду все пятьдесят шесть рассказов и четыре романа о расследованиях Шерлока Холмса, записанных доктором Ватсоном?

– Конечно! Что же еще, по‑вашему, я имею в виду? Уж во всяком случае, не дешевые подделки, которые безостановочно сыплют на наши головы несостоявшиеся писатели. Ну уж нет, с оригинальными историями Конан Дойла ничто не сравнится! Сейчас я вам кое‑что продемонстрирую. Скажем, вы полицейский с тем самым списком мест, в которые хотели попасть. – Он приоткрыл плексигласовую перегородку и передал мне мой блокнотик. – А теперь называйте места из вашего списка, в любом порядке и направлении.

– Отлично, – сказал я, откидываясь на сиденье. – Если, как следует из ваших слов, вам известен весь канон, то где фигурирует станция Кэннон‑стрит?

– Не смешите, – сказал он. – Железнодорожная станция Кэннон‑стрит занимает едва ли не центральное место в рассказе «Человек с рассеченной губой».

– Что насчет станции Юстон?

– «Случай в интернате». Я прав, сэр?

– Пожалуй, – кивнул я. – Хорошо, тогда так: где одновременно фигурируют Ливерпуль‑стрит, Чаринг‑Кросс, а также станции Виктория и Ватерлоо?

– «Пляшущие человечки», «Происшествие в Эбби‑Грейндж», «Серебряный» и «Горбун». И что бы вы там себе ни воображали, сэр, Паддингтонский вокзал, где я вас подобрал сегодня утром, фигурирует в «Тайне Боскомбской долины» и, кстати, в «Собаке Баскервилей».

– Хорошо, тогда место, где мы только что побывали: станция Олдгейт?

– Опять‑таки проще простого: «Чертежи Брюса Партингтона». Черт, да я просто набираю очки горстями! Вам нужно придумать что‑нибудь посложнее, сэр.

– Бентинк‑стрит, Боу‑стрит и Брук‑стрит?

– «Последняя проблема», «Человек с рассеченной губой» и «Постоянный пациент».

– Кондуит‑стрит, рынок Ковент‑Гарден и Черч‑стрит – та, что в Степни, а не в районе Паддингтона?

– Ну это же азбука! Хорошо, пройдем по порядку: «Пустой дом», «Голубой карбункул» и «Шесть Наполеонов». Что будет дальше: «Д» для Даунинг‑стрит и «Морского договора»? Говорю же вам: я знаю каждую точку в вашем списке до «Т» включительно[21], так что даже если вы дадите одновременный залп из Темпла, Тауэра и с Трафальгарской площади, подловить меня вам все равно не удастся.

– Прекрасно, – сказал я, стараясь не показывать, какое впечатление он на меня произвел. Было совершенно очевидно, что он действительно знал канон и был настоящим Лесли С. Клингером[22], эсквайром, переодетым в форму лицензированного лондонского таксиста. – И все же?..

– Темпл, Тауэр и Трафальгарская площадь приведут вас, соответственно, к «Скандалу в Богемии», «Знаку четырех» и – снова – к «Собаке Баскервилей». Ну, может, хватит? Доказал я свои знания или нет?

– Самым убедительным образом, – сказал я, однако сдаваться так легко не собирался. – Попробуем иную тропу: отведите меня туда, где «грязная аллея прячется за высокими причалами, очерчивая северный берег реки до восточного края Лондонского моста»[23].

Он усмехнулся.

– Отличная память, не поспоришь. Вы говорите о дороге Верхнего Суондама и «Человеке с рассеченной губой»? Конечно, конечно. Да она не существует – и не существовала никогда! Будь у меня шанс с ним встретиться, я сам раскроил бы ему губу! Уж ему‑то с его интеллектом стоило знать! Я что имею в виду: напиши он «нижняя улица Темзы» – и любой бы ее нашел.

– Вы говорите о сэре Артуре Конан Дойле?

– Нет, о докторе Ватсоне! О Конан Дойле, о ком еще? Подумать только – в том же самом рассказе! – написать о «верфи Св. Павла»! Нет, она, конечно, существует, только вовсе не там, где есть… то есть была.

– Думаете, все это делалось нарочно? Чтобы сбить людей со следа? – спросил я.

– Конечно! Из этой троицы такое заметил бы любой. Холмс с помощью своей дедукции, Ватсон в записях или сам Конан Дойл, как литагент, «not de plume»[24], или кем уж он там себя именовал. У этих троих всегда вертелись колесики внутри колесиков, загадки‑шарады – и всё на виду, и всё, чтобы вас запутать! «Политик, маяк и тренированный баклан»? Ради Бога. Это нигде и никогда не было напечатано. Или так называемые монографии? «Пишущая машинка и ее связь с преступностью», «О чтении следов» или «О тайнописи»[25]? Чистой воды болтовня. Пружинки, подталкивающие интерес читателя.

– Должен признаться, что ваш канон меня поразил, – сказал я. – Уверен, он явился ценным дополнением к Знанию, то есть к официальному экзамену, который вам пришлось сдавать, чтобы получить лицензию лондонского таксиста.

– Да, это стоило мне трех лет немалых трудов. Однако Знание Холмса – это работа на всю жизнь. Да и всей‑то жизни не хватит, по правде говоря. Любопытно, что вы свели вместе два их понятия, потому что многие таксисты помнят названия и топографию города из книг о Холмсе, а не из указов какого‑то давным‑давно забытого лондонского комиссара полиции. И ведь так оно и должно быть, по правде говоря. Холмс сообщил Ватсону, что его хобби – детальное знание Лондона. А оно, в свою очередь, является обязательным, согласно Акту лондонских перевозчиков, что лишь доказывает справедливость моего заявления. В конце концов, кто имеет большее право дать свое имя канону, как не тот, кто столько раз нанимал лондонские кебы, преследуя преступников? Вот почему у столь многих из нас зачитанный до дыр канон всегда лежит в машине вместе со справочником «Лондон от А до Я» и последним изданием «Тайм аут»[26].

– И все три – необходимые инструменты профессии, – сказал я, вручая ему пустую чашку. – Спасибо за кофе и пищу для ума.

После этого мы продолжили наш объезд Лондона по часовой стрелке, посещая все оставшиеся места, связанные с Холмсом и отмеченные в моем маленьком сером блокноте. Как и утром, я посылал короткие эсэмэски, подтверждая прибытие на каждое место. Через два с половиной часа мы завершили тур и оказались у финальной точки моего списка.

– Ну вот мы и на месте. Дом 221‑б по Бейкер‑стрит, хотя многие так называемые «эксперты» по сей день не могут прийти к соглашению, где же он находится на самом деле.

– Я выйду прямо здесь, на углу Джордж‑стрит, благодарю вас, – сказал я, осматривая сиденье, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Взял свой плащ, твидовую кепку, шерстяной шарф и холщовую заплечную сумку, после чего еще раз убедился в наличии мобильника. – Большое спасибо за чрезвычайно поучительную поездку. Я узнал много нового.

– Пожалуйста, – сказал он. Потом, к моему удивлению, вышел из машины, обошел ее и собственноручно достал мой портплед. Затем крепко пожал мою руку. – Был очень рад с вами познакомиться. Берегите себя.

Я кивнул в знак благодарности, а он вернулся к машине и отъехал, вскоре затерявшись в потоке транспорта на Бейкер‑стрит. Я прошел вверх по улице и уже через пару минут был у дверей своего обиталища, которые открыл собственным ключом. Закрыл переднюю дверь на засов, прислонил трость к вешалке, поставил портплед на пол и взбежал вверх по ступенькам, на ходу снимая кожаные перчатки.

Когда я входил в гостиную, мой компаньон едва удостоил меня взглядом. Единственным знаком того, что он заметил мое присутствие, было движение длинного костлявого пальца по направлению к огромному исцарапанному письменному столу, доверху заваленному всем, чем угодно: папками с уже реализованными и еще только ждущими постановки сценариями для кино и ТВ, стопами книг, предложениями от издателей, невычитанными гранками, коробками с комиксами и видеоиграми – среди всего этого были даже последние снимки Дауни и Лоу из фильма «Шерлок Холмс: игра теней». «Трансмедия до предела», как выражаются профессиональные журналы. Я дал своему плащу соскользнуть на пол, швырнул заплечную сумку на кресло, достал камеру «Canon EOS 600D digital SLR» и подключил к ней USB‑кабель, уже включенный в iMac, – сгружать снимки и видео, которые сделал в такси, чтобы без помех заниматься прочими делами. Пока я садился, 27‑дюймовый монитор высветил страницу, посвященную Джареду Харрису, актеру, назначенному на роль злобного профессора Мориарти в новом фильме «Уорнер бразерс». Я свернул изображение, переключил систему на док‑станцию, включил ее, выбрал из меню опцию «Аудио» и сразу же услышал очень знакомый голос. Странная, однако, штука: акцент значительно изменился и все следы «мокни»[27] из него исчезли начисто.

 

«Конечно, я вычислил его на раз‑два‑три – с его теплой, только что из магазина, ужасной британской твидовой кепкой и дешевыми кожаными перчатками. Уже судя по одной одежде, я думаю, мы можем вычеркнуть этого типа – да и сама идея, что он может быть реален, слишком фантастична. Не уверен, где вы раздобыли данные о нем, но на мой взгляд, он классический любитель, не знающий ни Конан Дойла, ни Шерлока, ни даже Шекспира. Что касается его хромоты, то можно было подумать, что его трость целиком сделана из резины. Я не встречал более неуклюжего типа: вещи он ронял постоянно. Мое мнение в целом? Качество потенциальных кандидатов резко ухудшается».

 

Я взял протянутый мне бокал с шерри и продолжал слушать отчет таксиста о событиях дня его господину и повелителю. Качество звука было неплохим – пусть даже об этом говорю я сам, – и, несмотря на легкие статические шумы, было ясно, что мне удалось разместить миниатюрные микрофоны наиболее оптимальным образом. Мой коллега наклонился и постучал по столу своим длинным пальцем, привлекая мое внимание.

– Он вычислил, что вы были военврачом? – негромко спросил он.

Я кивнул.

– Во‑первых, полковой галстук. Затем он опознал посох и змейку на булавке в лацкане. Что касается тщательно разработанной одежды, поцарапанного «Ролекса» и загара, над которым вы заставили меня потеть несколько недель, – все это его немало вдохновило.

– Было очень мило с его стороны увидеть именно то, что мы хотели ему показать.

– Да, и, как вы слышали, он собою очень доволен. Но опять‑таки, как говорится, «кровь покажет».

Мой коллега кивнул, а я включил вторую программу, которая вывела на экран детальную карту Лондона. Красная точка медленно двигалась по дисплею, словно влекомая какой‑то невидимой силой. Это означало, что крошечный спутниковый навигатор «Хитачи», который я поместил у заднего колеса, работал без проблем. Оставалось убедиться, насколько эффективной оказалась дюжина специально подобранных по цвету «меток» RFID[28], которые я рассовал по машине, – особенно в системе локации реального времени. Но эту работу можно оставить и на завтра. Тем временем мой некогда столь дружелюбный таксист продолжал изливать свою желчь:

 

«Ну откуда берется эта навязчивая необходимость совать и совать Холмса под нос доверчивой публике? Да всех от него уже должно тошнить до смерти, так нет же – поток не только не пересыхает, но набирает силу. Каждый идиот спит и видит, как бы придумать новую историю с Холмсом и Ватсоном. Мегабюджетные голливудские фильмы, чертовы ТВ‑сериалы, сотни одиночных киношек, книги, аудиокниги, электронные книги – это уже из ушей лезет! А ведь мы еще не говорили об этих – будь‑они‑прокляты – видеоиграх, о комиксах, сделанных для взрослых, так и не освоивших букварь! Клянусь, я просто представить не могу: чего они всем этим пытаются добиться? И даже думать боюсь, чем это может кончиться. Им надо было бы бросить все к черту – и держаться канона, просто и без дураков. Неужели этого не хватало? Я понимаю, срок защиты копирайта на холмсиану уже истек, но разве это дает повод всем и каждому рваться откусить свой кусок от старого говнюка‑пчеловода[29]?»

 

Последовала долгая пауза, и, если бы не продолжающийся фоновый шум, я решил бы, что передача прервалась. Я задержал дыхание, надеясь – и не решаясь поверить, – что наш «таксист» не обнаружил один из микрофонов, спрятанных в его машине. К счастью, мои тревоги оказались безосновательными, ибо скоро стало ясно, что он просто собирался с мыслями.

 

«И знаете, что меня бесит более всего? Тот факт, что именно мы сделали все для того, чтобы его имя и ныне было живым. Ну скажите, где было бы это имя без вашей гениальности? Да он остался бы просто сноской к справочникам по детективной литературе, и не более того. Ведь правда заключается в том, что, когда упоминают его имя, всегда одновременно вспоминают и ваше – именно перед вами они трепещут в восторге! Значит, если справедливо утверждение о том, что о человеке следует судить по его врагам, именно вы делаете его тем, кто он есть, и именно вам полагается львиная доля славы».

 

И затем раздался голос, который, услышав однажды, уже не забудешь никогда. Я посмотрел на своего компаньона, который кивнул и вынул длинную вишневую трубку изо рта, а глаза его внезапно стали такими же твердыми и темными, словно были сделаны из обсидиана.

Это был голос Наполеона Преступности, ибо сейчас, без сомнения, говорил он.

 

«Мой дорогой юный Себастьян, не следует судить о происходящем лишь по внешним проявлениям. Наша злобная несостоявшаяся Немезида, конечно, остается самым коварным врагом, как и его внешне неуклюжий и глуповатый соучастник. Всегда помните: что внутри – то и снаружи, но то, что внутри, совершенно необязательно проявляет себя вовне. У нас нет ни малейшего представления о том, где и когда возникнет реальный Холмс – и в каком обличье. Это может быть книготорговец, орнитолог, пчеловод, патологоанатом, священник – или кто угодно еще из тысячи вариантов. Именно поэтому мы всегда должны быть начеку, выискивая и изучая любого, кто вдруг станет играть роль детектива‑консультанта, и каждого, кто при этом будет действовать в роли его виляющего хвостом секретаря. Мы должны четко определить, кто есть кто, а затем решить, могут ли они стать помехой нашим намерениям и целям, и если да – покончить с ними самым жестким, самым решительным образом».

 

После этого монолога стало совершенно ясно, что болевая точка была придавлена снова – и с особой силой. Мне даже пришлось несколько уменьшить громкость.

 

«Злодей прав. Он, подлый и затевающий всегда что‑то новое негодяй, должен встать – встать во весь рост, чтобы играть во взрослую игру, шагнуть к барьеру, чтобы сражаться, как должно мужчине. „Сталь крепка, и прям клинок“? Какая чушь! Это ведь он уничтожил доброе имя моей семьи, он лишил нас всего – гори он в аду! Все, чего я просил, все, чего когда‑либо желал каждый из нас, – это шанс хорошего, без помех, выстрела в голову Холмса. Ведь только ради этого, как вы прекрасно знаете, я и живу. Что касается остального, то, как всегда, дорогой дядя Морри, когда вы говорите о сути, то прямо попадаете в цель. И я слышу ваши слова. Я слышу их. Я знаю, что у нас нет иного выхода, что мы должны продолжать поиск этой хитроумной свиньи, – и даю вам слово: именно это мы и будем делать. Мне жаль только, что впустую пропал еще один день, совершенно напрасно, но так уж вышло. Однако рано или поздно мы доберемся до него. Да, такси я поставил в гараж, а форму убрал в наш гардероб для следующего раза. Я также раздобыл добротную и проверенную воздушную винтовку VH‑V2 с телескопическим прицелом и разрывными пулями. Она тоже спрятана в надежном месте. После всего этого я, конечно, сделаю всё, чтобы за мной не было слежки. Излишняя осторожность не мешает, о чем вы говорили мне не раз. Я свяжусь с вами через час, по дороге в свой клуб. Пока же прощаюсь. Себастьян Моран, охотник на Холмса. Конец связи».

 

Теперь был слышен только шум Лондона, резонирующий в пустом такси, а еще – что‑то напевавший себе под нос последний потомок Моранов. Я никак не мог разобрать, что это была за мелодия, но тут длинный тонкий палец протянулся к ноутбуку и, после двойного клика мышкой, песня, звучавшая из динамиков «Harman/Kardon», прекратилась.

Я повернулся к выдающемуся человеку, которого знал вот уже несколько жизней, – он торжествовал.

– Знайте врагов своих, друг мой. Знайте их во всех подробностях, которые могли бы их охарактеризовать, знайте их привычки, повадки, уловки, слабость и силу – так, как если бы они были гигантскими фигурами на шахматной доске.

Я кивнул и потянулся к графину с шерри, а мой неизменный компаньон – и самый драгоценный друг – протянул руку к скрипичному футляру.

– Сегодня, старина, вы на славу поработали, – сказал он. – На славу.

Я поднял бокал.

– Да – и за наше здоровье! Но, как вы всегда говорили, лучшая уловка, чтобы спрятать что‑то, – выложить это «что‑то» на виду у всех.

Он задумался, прежде чем поднести свою любимую «Страдивари» к подбородку.

– Поскольку профессор Мориарти всегда ожидает нашего возвращения, то нам необходим постоянный самопиар – чтобы наши имена были буквально повсюду. Его наихудшим ожиданиям надо придать субстанцию, плоть, чтобы мы, два его самых непримиримых врага, снова и снова, как Лазарь, воскресали из мертвых.

– Подбросить псу косточку, Холмс?

– Именно так, мой дорогой Ватсон. Обрушить на него не просто шкафы со скелетами, но целые батальоны, дивизии, а если нужно, то и армии скелетов. Чтобы Мориарти и его жалкая шайка не смогли разглядеть деревьев за лесом. Как ни элементарен этот прием, но факт остается фактом: лучшая гарантия безопасности – в численности твоих собственных войск.

Я поднял за это свой бокал, сел – рука даже не потянулась к перу и бумаге – и, по глотку цедя шерри, с удовольствием отдался звукам мендельсоновской «Песни без слов», которая неизменно производила на меня чарующее впечатление, придавая гармонию этому насыщенному дню.

 

 

* * *

 

Тони Броудбент – автор серии детективов о плутоватом взломщике‑кокни в послевоенном полуголодном Лондоне, где правит черный рынок. Шантажом его заставляют работать на МИ‑5, где его наставником становится Йен Флеминг. Первый роман Броудбента, «Дым», получил хорошие оценки критики и читателей. Продолжение его, «Призраки в дыму», было удостоено премии исторического детектива имени Брюса Александера в 2006 году. «Booklist» объявил книгу одним из лучших шпионских детективов года. Третий роман, «Тени в дыму», вскоре должен выйти в свет. Броудбент родился в Англии, не так уж далеко от Бейкер‑стрит. Сейчас он живет в Милл‑Валли, в Калифорнии, с красавицей женой и котом. Канон Шерлока Холмса ему вручили в тот же самый день Рождества, когда путем дедукции Тони открыл, что Санта‑Клаус на самом деле не кто иной, как его собственный переодетый папа.