Российского уголовного права

В настоящее время наделение международно-правовых норм статусом самостоятельного источника уголовного права вытекает из буквального толкования процитированной ранее ч. 4 ст. 15 Конституции, которой явно противоречат положения ч. 1 ст. 1 и ч. 1 ст. 3 УК: «Уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс»; «Преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только настоящим Кодексом». Разрешение этой коллизии в пользу Конституции приводит к выводу о том, что международно-правовые нормы можно рассматривать в качестве формального источника российского уголовного права с той оговоркой, что они действуют именно в отношении Российской Федерации.

В соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции международно-правовые нормы подразделяются на: 1) общепризнанные принципы и нормы международного права и 2) нормы международных договоров. При этом в законодательстве и доктрине уголовного права отсутствует единый критерий их классификации, а указанные разновидности международно-правовых норм к тому же не равноценны по своему объему: первая шире и частично охватывает вторую.

В основу выделения общепризнанных принципов и норм международного права положен их универсальный характер с точки зрения круга государств (все или большинство), которые в той или иной форме подтверждают свое согласие с ними. Согласно п. 1 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 5 от 10 октября 2003 г. (в ред. от 5 марта 2013 г.) «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации»[37] под общепризнанными принципами международного права следует понимать «основополагающие императивные нормы международного права, принимаемые и признаваемые международным сообществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо», а под общепризнанной нормой международного права – «правило поведения, принимаемое и признаваемое международным сообществом государств в целом в качестве юридически обязательного». Основной формой выражения указанных принципов и норм выступает международный обычай «как доказательство всеобщей практики, признанной в качестве правовой нормы» (пп. «б» п. 1 ст. 38 Статута Международного Суда ООН от 26 июня 1945 г.). В качестве дополнительной формы закрепления этих принципов и норм может выступать такой многосторонний договор (например, Международный пакт о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г.), в котором официально участвуют многие государства или во всяком случае их большинство. Соответственно, общепризнанные принципы и нормы международного права охватывают собой не только все «неписаные» (обычные) нормы, но и определенную часть «писаных» (договорных) норм.

Критерий выделения норм международного договора лежит в иной плоскости и заключается во внешней форме их закрепления. Так, на писаный характер международных договорных норм категорично указывает п. «а» ст. 2 Федерального закона РФ от 15 июля 1995 г. № 101-ФЗ (в ред. от 25 декабря 2012 г.) «О международных договорах Российской Федерации»[38].

Сказанное позволяет сделать вывод о том, что Конституция (ч. 4 ст. 15), включая все нормы международного права в отечественную правовую систему, отводит им различное место: доминирующее – для всех норм международных договоров, участником которых является РФ, и ординарное – для всех тех общепризнанных принципов и норм международного права, формой выражения которых является обычай.

Применительно к российскому уголовному праву роль международного обычая как формального источника в чистом виде едва ли заметна. Пожалуй, единственным примером применения обычая в качестве такового является соблюдение неписаного правила «или выдай, или суди» при принятии решения о возможности выдачи другому государству иностранных граждан и лиц без гражданства, совершивших преступление вне пределов Российской Федерации и находящихся на её территории, при отсутствии на этот счет специального международного договора РФ.

Что касается международных договорных норм, то их приоритет по отношению к национальному праву не стоит абсолютизировать. В соответствии с ч. 3 ст. 5 упомянутого выше Федерального закона от 15 июля 1995 г. непосредственное действие на территории Российской Федерации имеют официально опубликованные международные договоры РФ, не требующие издания внутригосударственных актов для применения. Согласно п. «а» ст. 15 данного закона международные договоры РФ, исполнение которых требует изменения действующих или принятия новых федеральных законов, а также устанавливающие иные правила, чем предусмотренные законом, подлежат ратификации.

Таким образом, отечественный законодатель воспринял давно известное доктрине международного права деление международных договорных норм на самоисполнимые и несамоисполнимые.

Что касается самоисполнимых договоров, то сфера их действия ограничена только теми предписаниями Общей части российского уголовного права, которые непосредственно не связаны с установлением признаков преступности и (или) наказуемости деяния и не требуют принятия специального адаптационного нормативного правового акта. В частности, имеются в виду нормативные предписания, посвященные принципам уголовного права, пределам действия уголовного закона во времени, пространстве и по кругу лиц, экстрадиции и т.д. Названные положения по своему содержанию отличаются универсальным характером, вплотную примыкают к международным обычаям, органично включаются в национальную уголовно-правовую материю и тем самым изначально «предрасположены» для непосредственного самоприменения на территории соответствующего государства.

Несамоисполнимые международные договорные нормы однозначно следует признать формальным источником российского уголовного права, поскольку они в качестве неотъемлемой части официально имплементируются в национальное законодательство. Сюда относятся прежде всего предписания Особенной (а также Общей) части, которые непосредственно связаны с установлением признаков преступности и (или) наказуемости деяний. По общему правилу, эти предписания применяются опосредованно, т.е. через все корреспондирующие (воспроизводящие и конкретизирующие) положения российского уголовного права.

Значит ли это, что несамоисполнимые нормы международного уголовного права вообще не имеют прямого действия в российском правовом пространстве и могут применяться лишь в опосредованном виде?

Системный анализ показывает, что международные договоры РФ как формальные источники российского уголовного права могут иметь прямое действие в следующих трех случаях.

Во-первых, если установлена коллизия между международно-правовыми и корреспондирующими им нормативными предписаниями УК РФ. Сказанное можно проиллюстрировать следующим примером. Согласно ч. 2 ст. 11 УК, преступления, совершенные в пределах территориального моря или воздушного пространства Российской Федерации, признаются совершенными на территории РФ. Данный вопрос решается иначе в нормах международного права. Так, ст. 27 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г. гласит: «1. Уголовная юрисдикция прибрежного государства не должна осуществляться на борту иностранного судна, проходящего через территориальное море для ареста какого-либо лица или производства расследования в связи с любым преступлением, совершенным на борту судна во время его прохода, за исключением следующих случаев: а) если последствия преступления распространяются на прибрежное государство; б) если преступление имеет такой характер, что им нарушается спокойствие в стране или добрый порядок в территориальном море; в) если капитан судна, дипломатический агент или консульское должностное лицо государства флага обратится к местным властям с просьбой об оказании помощи; или г) если такие меры необходимы для пресечения незаконной торговли наркотическими средствами или психотропными веществами». Таким образом, в соответствии с нормами международного права уголовная юрисдикция России должна быть ограничена и не распространяться, за исключением вышеназванных случаев, на преступления, совершенные на борту иностранных морских или воздушных судов при их нахождении в территориальном море или воздушном пространстве РФ.

Во-вторых, если в УК обнаружены пробелы и их восполнение возможно за счет договорных норм международного уголовного права. Иллюстрацией этому является ст. 76 Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам стран-участниц СНГ от 22 января 1993 г.: «Каждая из договаривающихся Сторон при расследовании преступлений и рассмотрении уголовных дел судами учитывает предусмотренные законодательством Договаривающихся сторон смягчающие и отягчающие обстоятельства независимо от того, на территории какой Договаривающейся стороны они возникли». Налицо расширение содержательных и «географических» границ применения тех закрепленных в Общей части УК нормативных предписаний, которые связаны с оценкой указанных обстоятельств при назначении наказания (ст. 60-68 УК).

В-третьих, если статьи УК РФ содержат отсылку к нормам международного договора. В качестве примера можно привести положение ч. 3 ст. 11 Общей части УК, согласно которому лицо, совершившее преступление на судне, приписанном к порту Российской Федерации, находящемся в открытом водном или воздушном пространстве вне пределов Российской Федерации, подлежит уголовной ответственности по российскому уголовному законодательству, если иное не предусмотрено международным договором РФ. Из Особенной части сюда следует причислить ст. 355 и 356 УК РФ.

Вышеизложенное позволяет заключить, что международные договоры РФ являются неотъемлемой и в ряде случаев приоритетной составной частью отечественного уголовного законодательства.