Новые течения в литературе по вопросу о понятии предпринимателя 3 страница

Предпринимательская деятельность слагается из разных элементов, играющих различную роль в разных формах организаций. Участие предпринимателя достигает максимума, когда весь капитал предприятия внесен им самим и когда он несет весь труд по ведению дела. Но в этом случае доход, получаемый предпринимателем, представляет не только предпринимательскую прибыль, но и доход на капитал, и вознаграждение за труд. Стремясь к выяснению и более точному определению понятия предпринимателя, теоретики тщательно анализируют понятие предпринимательского дохода. Визер говорит, что чистая прибыль предпринимателя распадается на три категории: заработная плата предпринимателя (Unternehmerlohn), предпринимательский процент и предпринимательская прибыль. Предпринимательский заработок это та часть чистого дохода, которую предприниматель насчитывает себе за свою предпринимательскую работу. Однако, поскольку предприниматель выполняет и исполнительные функции в качестве служащего, он должен из чистого дохода вычесть причитающееся за это вознаграждение. Далее предпринимательский процент - это процент на тот капитал, который предпринимателем внесен в предприятие. И, наконец, прибыль предпринимателя - это та часть дохода, которая остается предпринимателю за вычетом первых двух статей дохода. Только эта последняя часть прибыли является тем заработком, который входит в задачу исследования предпринимательской прибыли, так как плату за труд и за пользование капиталом получают и все другие, помимо предпринимателя.

Но такое противопоставление вознаграждения за труд предпринимателя той доле заработка, которую предприниматель получает, во-первых, как исполнительный в предприятии элемент, а во-вторых, как учредитель и как руководитель дела, возбуждает вопрос, в чем же заключаются особенности этого вознаграждения за труд. Точно также неудовлетворительно выделение и второй категории предпринимательской прибыли в широком смысле этого слова, именно вознаграждения за капитал предпринимателя, вложенный им в дело. Такое вознаграждение, вполне законное, должно быть, однако, отнесено к издержкам производства и должно уплачиваться предприятием за весь находящийся в его распоряжении капитал, безразлично, кем он передан в пользование предприятию. Поскольку же речь идет о специальном вознаграждении ввиду того, что только предприниматель рискует предприятием в случае его гибели, перед нами вознаграждение за риск, которому, однако, Визер склонен не придавать особого значения.

Все, что предприниматель получает не как предприниматель, а только потому, что он еще сочетает в себе и капиталиста или работника в предприятии (заменяющего приказчика, директора и т. д.), не имеет никакого отношения к предпринимательской прибыли в том специальном смысле, в каком она для нас только и может представлять интерес. Акционер, получающий доход как акционер, может его получать лишь в результате того именно положения, которое он, как таковой, занимает в хозяйственной жизни. Особенности этого положения нужно, очевидно, искать не в предоставлении предприятию своего капитала, наравне с его кредиторами, и не в исполнении тех или других услуг, что не давало бы оснований к его выделению из среды служебного элемента в предприятии, а в условиях предоставления капитала, связанных с особым риском, который и есть предпринимательский риск. И чем более значителен этот риск (а проф. Петражицкий именно и полагает, что риск весьма значителен, что он в сущности не оправдывается размерами среднего дохода акционера), тем больше оснований акционера противополагать облигационеру, как предпринимателя его кредитору.

Проф. Петражицкий выдвигает момент высокой оценки акционером, хотя и редкого, но все же возможного для него значительного дохода, как притягательную для капиталиста силу, заставляющую его довольствоваться в общем низким доходом в ожидании "большего выигрыша". Но при этом упускается из виду, что ведь элемент риска, и притом в весьма высокой степени, не есть особенность акционерного строя. Единоличный предприниматель может тоже направить свое предприятие по пути высокого риска. И если он предпочитает форму акционерной компании, то отнюдь не потому, что только она дает возможность рисковать, а потому, что риск его ограничен известными пределами, им заранее установленными. И именно в этом обстоятельстве одна из причин, что акционер может довольствоваться меньшим вознаграждением за тот предпринимательский риск, который он несет в качестве акционера.

Среди всех так или иначе прикосновенных к акционерной компании, только акционер несет риск, только его доход тесно связан с ходом дела в предприятии, и он поэтому является предпринимателем, как это ни странно с точки зрения старого типа единоличного предпринимателя - хозяина, всем своим имуществом отвечающего по обязательствам предприятия и распоряжающегося всеми его делами. Было бы, конечно, совершенно неправильно отрицать громадную разницу в положении единоличного предпринимателя и акционера. Если хозяйственный строй не мог удовольствоваться простейшими формами единоличного предпринимателя или простого товарищества, если жизнь выработала столь сложную форму, как акционерная компания, то, очевидно, весьма сложные и не только хозяйственные факторы требовали привлечения к предпринимательским организациям совершенно иного типа участников и, соответственно этому, совершенно иной организации предприятия. Поэтому исследователь, останавливающийся на этом различии, склонен признавать неправильным отнесение тех и других к одной и той же группе факторов хозяйственной жизни. Исходя из мотивов деятельности полного товарища или единоличного предпринимателя, с одной стороны, и акционера - с другой, проф. Петражицкий отказывает акционерам в звании предпринимателя. Точно так же и те, кто обращает преимущественное внимание на внешние формы деятельности полного товарища или единоличного предпринимателя, с одной стороны, и акционера - с другой, останавливаются перед обнаруживающимся различием и так же отрицательно, как проф. Петражицкий, относятся к признанию акционеров предпринимателями. Так, напр., весьма наивно Пассов полагает, что только крупные акционеры являются предпринимателями, так как только они могут распоряжаться делами предприятия.

В ту же методологическую ошибку впал и другой ученый, очень видный экономист Гильфердинг, касаясь той роли, которую акционерный капитал играет в народном хозяйстве. В то время, как проф. Петражицкий полагает, что особенность акционеров в том и заключается, что они не только не получают предпринимательского дохода, но даже получают менее, нежели кредиторы предприятия, Гильфердинг, наоборот, признает, что акционеры получают несколько больше, нежели кредиторы. По его мнению, хотя и кредиторы несут риск, но он несколько меньший, а потому и вознаграждение их должно быть несколько меньшее, нежели у акционеров. Автор даже признает, что до тех пор, пока акционерная компания не была господствующей формой, доход акционера включал и предпринимательскую прибыль*(103). Но все же он полагает, что доход акционера приближается к доходу кредитора, и не потому, что в среднем доход первого приближается к доходу второго. Нет, по мнению Гильфердинга, акционер просто и не претендует на большее вознаграждение, не чувствуя себя, очевидно, предпринимателем. И этот вывод обусловливается у Гильфердинга, как и у проф. Петражицкого, тем, что, отправляясь не от изучения особенностей акционерного строя, но от рассмотрения более общих задач, автор своим более широким обобщениям подчиняет выводы относительно акционерного строя. Задача Гильфердинга - выяснение особенностей современного хозяйственного строя. Он усматривает эти особенности в стремлении к устранению свободной конкуренции и в связи банков с промышленностью, чем и создается финансовый капитал*(104). Изучая роль капитала в современном хозяйстве, автор различает капитал промышленный, участвующий в процессе производства, и денежный, который, хотя и может принимать участие в процессе производства, но лишь посредственно, т. е. переходя в качестве ссудного капитала от капиталиста к промышленнику. Как экономиста, автора интересуют эти две категории капитала. Юридически техническая сторона вопроса всегда мало обращает на себя его внимание. Так, останавливаясь на вопросе о капиталах, периодически освобождающихся в промышленных предприятиях и поступающих в распоряжение других предприятий уже не как основной капитал этих предприятий, а как капитал, на время ссужаемый капиталистами, Гильфердинг с экономической точки зрения освещает вкладную операцию в банках и дает ей глубокое хозяйственное обоснование. Но при этом его совершенно не интересует ни юридическая природа, ни техника этой операции. Точно так же в интересующем нас вопросе для автора не существует разнообразия предпринимательских форм, слагающихся из многообразия комбинаций капиталистического начала и начала трудового, что составляет характерную черту современного предпринимательского строя. Он знает (и это облегчает ему его выводы) лишь две формы: единоличные предприятия (Einzelunternehmen) и акционерные компании. Особенность этой последней в том и заключается, что капиталист, состояние которого связано с задачами промышленного капитала, вместе с тем освобождается от функций промышленника-предпринимателя. Капитал, внесенный в акционерную компанию, получает, таким образом, функции денежного капитала. Автор в сущности отдает себе совершенно ясный отчет в том, что между функциями денежного капитала и капиталом акционерным весьма существенное различие, которое он сам и отмечает. Ссудный капитал приносит определенный процент, - акционерный колеблющийся доход и, как уже указано, в общем больший, нежели капитал ссудный; далее, акционерный капитал не возвращается, подобно ссудному путем простого возврата должником кредитору, возврата, предусмотренного при самом возникновении долгового отношения*(105). Гильфердинг, однако, полагает, что это различие не имеет особого значения. Если акционер получает несколько больший доход, нежели кредитор, то просто потому, что предложение ссудного капитала на свободном рынке более значительно, нежели предложение капитала акционерного. А так как учредители обращаются к свободному рынку, то в результате и приходится платить акционерам за предоставленный ими компании капитал дороже, нежели кредитору. Это, однако, не только не объяснение теории Гильфердинга, но ее опровержение. Ведь очевидно, что и помещаемый в акциях капитал и помещаемый в облигациях (и вообще всякий ссудный капитал) - все это свободный капитал, ищущий наиболее выгодного помещения. Если капиталист требует большего вознаграждения за помещение своих сбережений в акции, то не потому, что на это есть меньше охотников, а потому, что этот способ предоставления своего капитала сопряжен для капиталиста с какими-то невыгодами, которые и должны быть компенсированы. Денежный рынок ведет очень точный учет доходности разных способов помещения свободных капиталов. Поэтому, если бы действительно меньшее предложение вызывало большее вознаграждение, то капиталисты скоро заметили бы это и соответственно увеличилось бы предложение акционерного капитала, как наиболее прибыльное. Если же доход акционера и облигационера остается различным, то очевидно, что большая доходность акций соблазняет далеко не всех капиталистов. Большинство предпочитает меньший, но зато более верный доход кредитора. И если требование лучшего вознаграждения акционера удовлетворяется рынком, то ясно, что оно в достаточной мере обосновано особенностями положения акционера и, прежде всего, тем, что на него падает вся тяжесть риска предприятия, т. е. что он несет самую главную функцию предпринимателя.

Точно также неудовлетворительной представляется попытка Гильфердинга свести на нет другое отличие акционера от кредитора, именно то, что кредитор получает свой капитал обратно способом, предусмотренным при самом заключении договора непосредственно от должника, между тем как для акционера этот путь совершенно закрыт. Нельзя, говорит он, потребовать возврата капитала, вложенного в акционерное предприятие, но в настоящее время ведь можно легко продать акцию. И так как экономический эффект получается тот же, то нельзя придавать значения упомянутому отличию. Поэтому Гильфердинг придает громадное значение фондовой бирже, создавшей емкий рынок для акций. Именно фондовая биржа и обратила акционерный капитал в денежный, акционера в кредитора предприятия. Но уже до Гильфердинга видный немецкий экономист, Лифман, отметил особенность современного капиталистического рынка, заключающуюся в том, что капиталист не помещает своих капиталов непосредственно в те или другие промышленные предприятия, которые и не интересуют его сами по себе. Он ищет способа поместить капитал свой так, чтобы получить возможно больший доход. Он может приобрести разного рода ценные бумаги, свидетельства о кредиторских правах на получение определенного дохода (государственная рента, закладные листы, облигации железнодор. предприятий и т. д.), но может приобрести и удостоверения о праве участия в акционерных компаниях, дающие право на соответствующую часть дохода предприятия, с опасностью потери капитала в случае убытков. Словом, весь свободный капитал, ищущий помещения в ценных бумагах, распределяется между бумагами, приносящими определенный доход и делающими их держателей кредиторами, и бумагами, являющимися долевым участием в предприятиях, приносящими дивиденд в зависимости от хода дел в предприятиях. Несомненно, что лица, приобретающие те и другие бумаги, в общем, вербуются из одной и той же среды. Мало того, одни и те же лица являются покупателями обеих категорий бумаг. Французский рантье, как известно, часть своих сбережений помещает в ренте, а часть в дивидендных бумагах. Одни и те же лица в разное время, в зависимости от экономической конъюнктуры, приобретают то процентные, то дивидендные бумаги.

Все это хорошо известно и с точки зрения экономического процесса размещения ценных бумаг в публике, роли банков в процессе финансирования предприятий с помощью размещения акций и роли бирж в том же направлении, юридическая природа обеих категорий бумаг не имеет особого значения, акции можно рассматривать просто как титул на получение дохода, что и делает Гильфердинг. Но юридическая природа института не всегда меняется в зависимости от изменения его хозяйственного значения. Поскольку организация акционерной компании сохраняется неизменною, то обстоятельство, что акции стали предметом живого оборота на бирже, не может влиять на юридическую природу института. Если в настоящее время возможность отчуждения акций, благодаря фондовым биржам, несравненно более легкая, нежели в 18 или 19 столетии, то отсюда еще отнюдь не следует, что юридическая природа акций вследствие этого изменилась. Эта возможность несомненно составляет одну из особенностей акционерного строя, и притом очень заманчивую для капиталистов. Далее, эта особенность приближает акционера к позиции облигационера. Но чтобы выяснить, есть ли это только приближение, нивелирующее и размер дохода, или же юридические позиции их становятся тождественными, недостаточно ссылки на экономическое значение фондовой биржи. Необходимо внимательное изучение всей совокупности отношений, образуемых существованием акционерной компании. А Гильфердинг довольствуется ссылкой на то, что акционер все же не предприниматель, так как промышленник-капиталист помещает весь свой капитал в одном предприятии. Перед Гильфердингом витают образы старых предпринимателей - хозяев, часто родившихся и воспитанных в данном предприятии, с ним самым тесным образом связанных. Те предприниматели налагали на предприятие свою личную печать, с их уходом терялась значительная часть ценности предприятия, почему был уход для них крайне затруднителен, чтобы не сказать невозможен. Когда, напр., (в 1560 г.) Антон Фуггер среди своих племянников не мог найти ни одного, который был бы готов принять от него ведение дел этого торгового дома, пришлось прибегнуть к мерам энергичного воздействия, чтобы более подходящего из их семьи заставить принять тяжелое бремя ведения сложного дела товарищества. Фуггерам казалось невозможным поставить во главе дела человека, не воспитанного в семейных традициях*(106). О продаже долей участия в посторонние руки нельзя было и думать: несмотря на весьма значительное число участников, торговый дом Фуггер носил индивидуальную печать, и переход его в чужие руки был бы в сущности равносилен его ликвидации. Следуя таким семейным традициям, получившим в новых хозяйственных условиях в значительной мере уже только символический характер, Ротшильды сравнительно недавно закрыли свой старый торговый дом во Франкфурте-на-Майне, когда среди членов семьи не оказалось никого, кто согласился бы поселиться здесь и продолжать дело семьи в колыбели его благополучия. Но теперь это не более как пережиток старины, который могут себе позволить только такие капиталисты, как Ротшильды; теперь совершенно изменился тип предпринимателя, и возможность для акционера легко реализовать капитал, помещенный в акциях, никакого значения не имеет с точки зрения вопроса, является ли он предпринимателем, переход предприятия из рук в руки теперь вещь совершенно обыкновенная.

Но ошибка проф. Петражицкого, Гильфердинга и других, к ним примыкающих в этом вопросе, обусловливается не только игнорированием изменений, которые произошли в области предпринимательской деятельности. Они недостаточно внимательно относятся и к тем фактическим отношениям, которые складывались уже тогда, когда личный элемент, личность предпринимателя еще играли решающую роль. Конечно, в единоличном римском предприятии личность предпринимателя заполняла все, почти вовсе не оставляя места для служебного персонала. Все, что делали члены семьи, вольноотпущенники, рабы, юридически считалось действием самого главы семьи, главы предприятия. Но отсюда не следует, что и фактически все сводилось только к деятельности этого главы! Если исследователи, отрицающие предпринимательский характер акционера, ссылаются на то, что общие собрания относятся к делам компании равнодушно и что все решается небольшой группой заправил, то ведь они опираются именно на фактические отношения, а не на распределение прав и обязанностей между акционерами и членами управления или учредителями компании. Почему же в одном случае довольствуются ссылкой на правовое положение, совершенно игнорируя фактические отношения, в другом правовому положению противопоставляют фактически сложившиеся отношения, придавая исключительно им решающее значение? И по мере того, как служебный персонал приобретал правовое положение, последнее все ярче отражало громадную роль, которую он всегда играл, фактически ограничивая неограниченную юридически власть главы предприятия. По мере расширения и усложнения торговых оборотов деятельность служебного персонала во вне, благодаря фактической невозможности для хозяина выступать самолично, получало все большее значение, поэтому самостоятельное положение служебного персонала получало все большее признание и в праве. Так, в средние века служебному элементу было предоставлено право заклада корабля. Эта сделка сопряжена была с риском всего вверенного имущества, и тем не менее для заключения ее не нужно было запрашивать патрона. Правда, это допускалось в исключительных случаях, когда угрожала опасность гибели всего имущества, но ведь решение вопроса о степени опасности вполне зависело от усмотрения капитана. Достаточно вообще вспомнить, каково было в старину положение торгового служащего, познакомиться с тем, каково его положение и в настоящее время в мелком торговом предприятии, напр., у нас в России, и сравнить с положением директора в крупном единоличном предприятии, чтобы понять, что усиление служебного элемента, вытеснение им элемента предпринимательского не составляет результата развития акционерного строя, а является следствием более общих, и притом не только экономических факторов. В более старых законодательствах доверенность рассматривается как формальный акт, обязательно облекаемый в письменную форму и определяющий своим содержанием право доверенного обязывать доверителя. Такова точка зрения напр. Прусского ландрехта, лишающего контрагента иска против доверителя при отсутствии письменной доверенности*(107). Правда, уже французский кодекс допускает даже словесные поручения (Art. 1985)*(108). И наши законы гражданские стоят на точке зрения старого права. Согласно ст. 2308, верющие письма совершаются и свидетельствуются по правилам, изложенным в Положении о нотариальной части. Правда, судебная практика значительно смягчает ригоризм этих постановлений*(109), но тем более характерен строгий формализм старого закона, исходившего, очевидно, из предпосылки, что все в предприятии творится волей его главы, а если что-либо и поручается служебному элементу, то этот последний действует не иначе, как по указке своего "хозяина".

Точка зрения современного законодательства совершенно иная. Согласно § 54 Германского торгового уложения, каждый, уполномоченный вести торговое предприятие или определенную категорию дел торгового предприятия, является уполномоченным для ведения всех дел и действий*(110), которые обычно связаны с ведением такового предприятия или таковой категории дел. И притом, как это, бесспорно, признается судебной практикой, для предоставления лицу такого рода полномочий не только не требуется какой-либо формальный или письменный акт, но и всякого рода конклюдентные действия достаточны, чтобы дать третьему лицу право признать лицо управомоченным представлять принципала*(111). Судебная же практика идет так далеко, что признает, напр., предпринимателя, имеющего телефонное соединение, управомочившим каждого, имеющего доступ к этому соединению, на сообщение всех заявлений, которые фактически сообщаются через посредство телефона*(112).

Но и этого оказалось недостаточным для делового оборота, и торговая практика, а вслед за ней и законодательство, пошли по пути дальнейшего расширения полномочий. Расширение совершается в двух направлениях. Создается, прежде всего, институт прокуры, который освобождает всех контрагентов предпринимателя, имеющего прокуриста, от необходимости в каждом случае выяснять вопрос, входит ли данная сделка в круг деятельности того предприятия, в котором служит прокурист. А так как современный рост предприятий идет по пути не только их концентрации, но и так называемого комбинирования, сосредоточивающего разнообразные отрасли промышленной и торговой деятельности в одном предприятии, то выяснение того, что входит в сферу деятельности данного предприятия, может представить затруднения. Поэтому весьма рационально, если факта назначения лица прокуристом достаточно, чтобы пределы полномочий с точностью оказались фиксированными самим законом*(113). Усиление позиции прокуриста выражается еще в том, что пределы его полномочий, определенные законом, не могут быть ограничены принципалом. Само собой разумеется, что такие ограничения обязательны для самого прокуриста, но они не имеют никакого значения для третьих лиц, хотя бы и были им известны, поскольку, конечно, третьи лица не являются участниками в обмане по отношению к принципалу*(114). Никто, однако, не утверждает, что служебный персонал, несущий функции предпринимателя по ведению предприятия и его в значительной мере заменяющий, может претендовать на позицию предпринимателя. И по тем же основаниям хозяин предприятия, т. е. тот, за чей счет и по чьей инициативе оно ведется, не перестает быть предпринимателем только потому, что фактическое ведение дела он передает служебному элементу. Иной вывод означал бы, что мы юридическую структуру ставим в зависимость не от размера и характера прав сторон, а от степени и характера их использования. Идя далее по этому пути, можно было бы признать собственника, который довольствуется получением наемной платы за принадлежащее ему недвижимое имущество, сдаваемое постоянно в аренду, не собственником, а дестинатаром права. Может случиться, что в данное время, при данных хозяйственных и общекультурных условиях (способ обработки земли, состояние рабочего вопроса, отношения между классом арендаторов и собственников), собственники даже лишены возможности иначе использовать свое имущество (под угрозой не найти рабочих, вызвать аграрное движение и т. д.). Но никто не отнимет у такого собственника позиции его и не будет считать его дестинатаром права. Фактическую невозможность непосредственной эксплуатации имущества необходимо относить не к правовым ограничениям, а к житейской обстановке, окружающей каждый правовой институт. Эта обстановка, не изменяя юридической структуры, не представляется, конечно, для юриста безразличной. Она должна быть взвешена и учтена. Может оказаться, в конце концов, что институт более не отвечает задачам, ради которых он возник. Тогда сам собой встает вопрос о его преобразовании, быть может, о полном его уничтожении. Возвращаясь к прежнему примеру, быть может, возможно признать целесообразным собственника, который не умеет или не имеет возможности эксплуатировать свою землю, ограничить в праве распоряжения ею, или же можно признать желательным дать самостоятельные права долгосрочному арендатору. Можно представить себе и более радикальную реформу, но пока это не сделано, юрист не может не признавать землевладельца собственником земли.

Равным образом, как бы ни было велико значение служебного элемента, оно ни в малейшей степени не умаляет правовой позиции тех участников предприятия, которые имеют право решающего слова, хотя бы фактически они им и не пользовались.

Если предприятие принадлежит не одному, но нескольким лицам, необходимо их действия как-нибудь координировать. Но если такая совокупность составляется из значительного количества лиц, то координация может быть достигнута лишь подчинением воли множественности лиц коллективной воле единства, организованного из множества. Таким образом из самого существа этой формы организации вытекает, что проявлению индивидуальной воли отдельных участников должны быть положены довольно узкие границы. Если же вспомним, что современные акционерные компании составляются из тысяч и десятков тысяч участников, порой рассеянных, в буквальном смысле слова, по всему свету, то легко понять, в какие микроскопические узкие рамки должна быть поставлена инициатива отдельных участников.

Перестает ли именно вследствие этого акционер быть предпринимателем? Задаваясь вопросом, кто предприниматель, надо найти тот живой фактор, волей которого, в конечном результате, определяется деятельность предприятия. Если оказывается не одно лицо, а совокупность и притом большого количества лиц, которые по своему разумению своей коллективной волей направляют деятельность предприятия, и если нет никого другого, кто имел бы право по своему разумению направлять волю коллектива, то очевидно лишь в особенностях лиц, которые образуют коллектив, равно как в особенностях образования коллектива можно найти ключ к пониманию предприятия. Конечно, коллективная воля организованной единицы не простая совокупность суммированных воль составляющих ее индивидов. В процессе выработки коллективной воли имеются собственные законы массовой логики, массовой психологии. Задача хорошей организации в том и должна заключаться, чтобы облегчить процесс образования коллективной воли, дабы воля индивидов слагалась гармонически в волю коллектива.

Слагаясь из множества составляющих его индивидов, воля коллективной единицы лишь в ничтожной степени отражает волю каждого индивида. Только те желания, которые оказываются тождественными у значительного количества участников, могут наложить свою печать на коллективную волю множественности, искусственно сведенной к единству. И конечно, это делается не подсчетом количества лиц, имеющих те или другие желания, те или другие взгляды на способ ведения дел, а достигается в результате взаимодействия, как необходимого условия жизни каждой организации, опирающейся на массы. И не в том только процесс состоит, что воля индивида дополняется или парализуется волей других соучастников, но в том, что воля каждого индивида видоизменяется, когда он становится участником массового обсуждения. Но отсюда отнюдь еще не следует, что индивиды, массу составляющие, перестают играть активную роль в жизни той союзной организации, членами которой они являются.

Многие исследователи акционерной формы предприятия, не учитывая этих особенностей союзной организации как таковой, подходят к вопросам организационным с совершенно неправильной точки зрения, и в результате получаются совершенно превратные выводы. Этим особенно грешат экономисты, слишком поддающиеся видимости. Для них, как напр., для Пассова, предприниматель это тот, кто видимым для внешнего мира образом проявляет свою волю. Поэтому и акционера такой исследователь признает постольку, поскольку его воля совершенно явственно выделяется в предприятии, поскольку заметно, что он управляет делом. При такой постановке вопроса совершенно исчезает из поля зрения исследователя более сложный процесс, которым обусловливается возможность для отдельных участников быть одним из факторов массового участия, но который лежит в основе жизни каждого социального организма, хотя бы направленного на осуществление частноправных задач. Видят вождя и забывают о той массе, свойствами которой обусловливается вся деятельность вождя.

Проф. Петражицкий, выдвигая психологический момент, счастливо избежал этих ошибок, хотя его исходная точка зрения, не признающая акционеров предпринимателями, логически приводила к отрицанию значения акционеров в вопросах управления. Страницы, посвященные в труде проф. Петражицкого вопросу о влиянии акционеров на управление, равно как и роли учредителей, являются не только лучшими в его работе, но лучшими во всей (достаточно большой) литературе, посвященной этому вопросу. Исходя из утверждения, что акционеры не играют никакой роли в управлении, что все сводится к деятельности небольшого числа заправил, проф. Петражицкий указывает, что традиционно приводится целый каталог причин такого ненормального явления. Указывают на сравнительно лучшую осведомленность правления, пассивность акционеров, обусловливаемую невозможностью участвовать в общих собраниях, а в случае участия невозможностью провести в собрании свое желание. С точки зрения этого трафаретного мнения, говорит проф. Петражицкий, общие собрания являются лишь "ареною для ораторских упражнений директоров"... Директора, вследствие продолжительного опыта и наблюдения, распоряжаются искусством держать акционеров в покорности и повиновении. Они умеют в критическое время представить общему собранию и подтвердить цифрами блестящее состояние дел или утешить по поводу потерь. Акционеры же обыкновенно являются добродушными существами. Если же они и находят некоторые возражения, то все-таки предпочитают молчать из уважения к каким-либо незначительным заслугам своих доверенных лиц и голосуют в их пользу". К тому же, для большинства выступление в Общем собрании является невозможным, так как они не обладают необходимыми личными качествами. "Если же в Общем собрании есть умные и выдающиеся представители оппозиционного элемента, то заправилы умеют притягивать их на свою сторону". К этому каталогу причин неудовлетворительности функций общего собрания следует еще прибавить, и обыкновенно прибавляют, говорит проф. Петражицкий, указание на искусственные приемы, употребляемые со стороны акционерных заправил для воздействия на состав собраний, в частности путем привлечения подставных акционеров. Уверенность заправил компании в покорности общих собраний доходит до того, что подчас наперед, еще до собрания, составляется протокол хода и решения этого собрания". Сюда именно относятся слова Ласкера из знаменитой речи, произнесенной им в рейхстаге в 1873 г.: "Такого странного явления, как современные общие собрания акционеров, еще свет не видывал в течение всех веков", слова, в общем, правильно передающие мнения принципиальных противников этой формы предпринимательской организации*(115). Однако проф. Петражицкий отнюдь не удовлетворяется этими трафаретными характеристиками акционерного строя. "Элементарные принципы индуктивной логики, - говорит он, - подсказывают, что в обычных теориях кроется какая-то ошибка". Правда, теория эта как будто находит себе полное оправдание в эпоху повышательного движения и полного пышного расцвета акционерного дела. Но "этот триумф и это оправдание обычных теоретических положений столь же фиктивны, как и кажущееся пышное развитие акционерного дела. После первого периода акционерного кризиса неминуемо наступает вторая эпоха - эпоха массового свержения с пьедесталов и престолов тех лиц, господство которых обычная теория считает столь прочным... на основании соображений, относящихся к самой структуре акционерной компании и характеру действующих лиц... чем интенсивнее в повышательную половину кризиса замечалось массовое господство и триумфальное шествие учредителей и заправил, тем больше их погром в эпоху падения курсов, тем резче переход от популярности среди акционерной публики, славы и власти к унижению, презрению и ненависти со стороны той же публики". И все это результат пессимистической оценки, сменившей оптимистическую. В зависимости от господства той или иной оценки находится и отношение акционеров к заправилам компании в лице учредителей, а затем и органов управления. Таким образом, если заправилы свободно хозяйничают в общих собраниях, то это потому, что именно такова воля большинства участников, и общие собрания в действительности отражают волю и интересы большинства собрания*(116). Конечно, было бы наивно думать, что общие собрания могут вмешиваться в непосредственное ведение дела. Проф. Петражицкий совершенно прав, утверждая, что "было бы вредно, если бы из среды акционерной толпы происходили положительные вмешательства в управление". Достаточно их одобрения правильного ведения дел. В этом случае общее собрание действительно является пустой формальностью, комедией, одобрением заранее составленного протокола*(117). Но если дела начинают идти по ложному пути, предприятие приходит в расстройство, то мы имеем право "ожидать от общего собрания превращения из пустой формальности в реальную грозную и разрушительную для теперешней администрации силу. Должен произойти взрыв негодования общественного мнения и разгром представителей зловредного режима". Отсюда проф. Петражицкий заключает, что функция общего собрания... главным образом отрицательная и притом весьма несложная; она состоит в выражении ропота и производстве возмущения в случае появления более или менее резкого диссонанса между направлением хода дел со стороны администрации и интересами акционерной массы.

Естественно, это яркое изображение деятельности акционерных компаний, как всякая общая характеристика явления чрезвычайно сложного, нуждается при более детальном изучении в существенных коррективах. Общие собрания не только производят демонстративный шум, не только ропщут и возмущаются, но часто путем изменения и пополнения составов органов управления и наблюдения оказывают благотворное или отрицательное влияние на самое направление дел. Эти новые лица, входящие в правление по желанию недовольного большинства, входят с более или менее определенными директивами. Часто в общих собраниях обнаруживаются известные тенденции по вопросам ведения дела (вопрос о новых отраслях производства или торговли, вопрос о расширении или наоборот уменьшении той или другой сферы деятельности предприятия, вопрос об увеличении или уменьшении капитала и т. д.), которыми предрешается деятельность органов управления. Наконец, и это не следует упускать из виду при оценке общих собраний, не только то или иное постановление общего собрания оказывает влияние на деятельность общества, сама возможность запросов, порицания тех или других действий органов управления, оказывает порой весьма существенное, сдерживающее влияние на самых могущественных заправил акционерных обществ.

С другой стороны, необходимо признать, что часто (особенно в предприятиях с большим капиталом) состав акционеров складывается так, что недовольные элементы, несмотря на всю основательность своего недовольства, совершенно лишены возможности его проявить. Конечно, и отдельный акционер, владеющий хотя бы одной акцией, имеет полную возможность высказать в общем собрании свое недовольство; тем с большим успехом могут это сделать представители значительного меньшинства. Но само выступление может вместо благотворных результатов, принести предприятию вред. Распространение сведений о скандале вызывает слухи, что в обществе не все обстоит благополучно, это в свою очередь вызывает тревогу в деловых сферах, которая неблагоприятно отражается на цене акций. Поэтому более осторожные акционеры (а не владельцы одной акции, заботящиеся не о предприятии, а руководствующиеся побочными мотивами), видя, что дела компании идут неблагоприятно, предпочитают не роптать в общих собраниях, и тем менее производить в нем возмущение, а поскорей продать акции людям совершенно неосведомленным о действительном положении дел.

Однако за всеми этими коррективами, общая характеристика проф. Петражицкого остается совершенно правильной и вполне подтверждает предпринимательский характер деятельности общих собраний, ибо решающее слово принадлежит собранию акционеров, т. е. его большинству. В большей или меньшей степени оно пользуется этим правом, частью в зависимости, как на это правильно указал проф. Петражицкий, от общей конъюнктуры, частью от состава акционеров. Но позиция предпринимателя определяется размером принадлежащих лицу прав, а не степенью интенсивности их использования.

Выяснив элементы специфически предпринимательской деятельности, уже нетрудно уяснить и понятие предпринимательской прибыли. Это вознаграждение, во-первых, за риск, который предприниматель принимает на себя, организуя или вступая в предприятие и, во-вторых, за труд, который он несет именно в качестве предпринимателя, т. е. лица, за которым должно оставаться право решающего голоса, хотя бы ведение дела доверено было другим лицам. Поскольку предприниматель им вносит в предприятие капитал, он за этот капитал имеет право получать соответствующее вознаграждение, как каждый, отказавшийся в чью-либо пользу от пользования капиталом. Точно также предприниматель может оставить за собой и весь труд по управлению предприятием, вплоть до самых мелких технических услуг. И тогда он имеет право претендовать на вознаграждение, как каждый трудящийся в предприятии; но и это его вознаграждение отнюдь не следует смешивать с предпринимательской прибылью. Принципиально очень легко провести различие между прибылью на капитал и вознаграждением за труд, с одной стороны, и предпринимательской прибылью - с другой, но практически, провести эту грань, сказать, что такая-то часть дохода является вознаграждением за капитал и за труд, а весь остальной доход есть вознаграждение предпринимателя - это задача чрезвычайно трудная. Жизнь вообще не знает точных граней, которые легко проводятся лишь в теоретических построениях, а главное, те факторы, коими обусловливается предпринимательское вознаграждение, могут находиться не в гармоническом сочетании, а во взаимном противоречии. Предприниматель, как таковой, должен иметь дополнительное вознаграждение за свой риск и за свой совершенно специальный и для народного хозяйства чрезвычайно ценный труд. Но ведь риск, за который он совершенно справедливо претендует на особое вознаграждение, создается именно угрозою потерь. Следовательно совершенно естественно, что деятельность предпринимателя может завершиться его разорением. Предпринимательский расчет, лежащий в основе акционерного дела, в разных странах и в одной и той же стране в разные эпохи отличается различной степенью смелости или предприимчивости, различной мерой уменья и искусства. Далее, в разное время эта предприимчивость в разной степени венчается успехом. В зависимости от этого средний доход акционера, или специально предпринимательское вознаграждение, будет то большим, то меньшим, так как предпринимательские доходы будут в большей или меньшей степени парализоваться предпринимательскими убытками. Конечно, выяснение средней предпринимательской прибыли для определенного народного хозяйства может представлять известный интерес. Это может быть поучительно и для практических деятелей при выборе того или другого способа собирания капитала, необходимого для организации предприятия. Но с точки зрения, уяснения понятий предпринимательского дохода и предпринимателя такие статистические вычисления представляются работой несущественной. Конечно, чтобы сделать вывод, что "институт акционерного права, в силу присущей ему "тенденции оптимистической надбавки" вызывает сам собой, без чьего бы то ни было усмотрения и властного вмешательства, повышение температуры и ускорение пульса предприимчивости и создает сильное предпринимательское оживление и брожение, иногда, положим, столь сильное, что оно переходит желательные пределы, что размножающиеся и растущие массами "как грибы" новые акционерные предприятия означают гипертрофию предприимчивости - болезненное повышение температуры предприимчивости", для этого не надо приводить никакого цифрового материала, это ясно само собой. Но тот вывод, который отсюда надо сделать, явно противоречит взглядам проф. Петражицкого на акционера, как на предпринимателя. Ибо повышение "температуры и ускорение пульса предприимчивости" очевидно может быть лишь у предпринимателя. Чувствуя как бы, что конечный и логически неизбежный вывод находится в прямом противоречии с его основным взглядом, проф. Петражицкий вновь возвращается к роли учредителей и заправил акционерных компаний и, хотя недостаточно точно, стремится здесь отыскать предпринимателей. Он это делает более смело относительно учредителей, которые представляют "энергичный, субъективный предпринимательский элемент, который и является "истинной организационной и вообще жизненной силой учреждений акционерной компании"*(118). Гораздо скромнее он это утверждает относительно акционерных заправил. Они постепенно сменяют учредителей, без которых предприятие, уже окрепшее, может отлично функционировать. Оптимистическая акционерная тенденция создает крупные оклады и тантьемы, и таким путем привлекаются и создаются выдающиеся крупные администраторы и технические деятели, является сильный стимул для развития интенсивной умственной и иной энергии. Но получение заправилами высоких окладов еще само по себе не является повышением предпринимательской температуры, но разве ее результатом. Повышение предпринимательской температуры должно выражаться в наплыве предпринимательской инициативы, предпринимательской энергии. Вывод проф. Петражицкого, что "особенность распределения в акционерном деле... сводится к тому, что участие объективного элемента предприятия (капитала) в распределении дохода урезывается на увеличение доли субъективного, активного элемента (предприимчивого и трудового*(119)", должен быть приветствуем как совершенно правильный и выдвигающий чрезвычайно важную сторону акционерного дела. Но эта особенность акционерного строя отнюдь не требует изменения тех взглядов на понятие предпринимателя и предпринимательской прибыли, которые были выработаны "господствующей теорией". Ошибка проф. Петражицкого в том, что он не в достаточной степени оценил высокую оплату труда в акционерных компаниях. "Субъективный, активный элементы предприимчивость и труд", которые в акционерном строе оплачиваются лучше, нежели капитал по сравнению с другими предприятиями, вовсе не требуют разрыва с господствующими теориями и изменения понятия предпринимателя, сложившегося в течение столетий в разных сферах хозяйственной деятельности, необходимо только внимательно учесть высокую оплату труда. Предприниматель получает свое специальное предпринимательское вознаграждение за риск и за высшее руководительство делом. Это вознаграждение образуется остатком валовой прибыли после оплаты капитала и наемного труда, каковые факторы производства должны быть оплачены как в единоличном предприятии, так и в полном товариществе. Разница доходов акционера и единоличного предпринимателя (или полного товарища) зависит от того, как высоко капитал и наемный труд оплачиваются в этих различных формах предприятия. Капиталист-предприниматель, предоставляя предприятию свой капитал и устраняя элемент риска, естественно желает получить одинаковое вознаграждение, независимо от формы предприятия. Ему важна уверенность, что капитал будет получен обратно, и притом тогда, когда это будет ему желательно. Чем более значителен риск, тем более значительно вознаграждение, которое потребует капиталист за предоставление капитала в распоряжение предприятия. Чем риск менее значителен, чем легче получить капитал в любой момент обратно, тем меньше претензии капиталиста. А так как в акционерной компании капиталист рискует в ограниченных размерах, т. е. меньше, нежели в других товарищеских формах, так как обратное получение капитала значительно легче путем продажи акций, хотя бы с некоторой потерей, капиталист, как таковой, довольствуется меньшим доходом, нежели единоличный предприниматель. Поэтому здесь получается более значительный остаток в пользу не капиталистического, а трудового элемента в широком смысле слова.