Природа удивительно удачно натолкнулась на человека, который так счастливо шел сам ей навстречу, когда она избрала из крестьян одной неизвестной брабантской деревушки составляющего славу наших Нидерландов, преисполненного ума и юмора Питера Брейгеля, чтобы сделать его живописцем, который своей кистью изображал бы мужиков.
Брейгель родился недалеко от Бреды, в деревушке Брейгел, от которой заимствовал свою фамилию, сохранившуюся и за его потомством. Живописи он начал учиться у Питера Кука из Алста[200], с которым потом и породнился, женившись на его дочери, которую он, в ее детстве, живя у Питера, часто носил на руках. От Кука он перешел работать к Иерониму Коку[201], а затем поехал во Францию и оттуда в Италию. Он ревностно изучал произведения Иеронима Босха, после чего и сам писал много картин, изображавших бесовщину и разные смешные сцены, почему многие называли его Питером Шутником. Действительно, очень мало найдется его картин, которые можно было бы смотреть без смеха, даже у самых сдержанных и угрюмых людей они по меньшей мере вызывают улыбку.
Во время своего путешествия он очень много нарисовал разных видов с натуры, почему про него говорили, что он, находясь в Альпах, глотал все горы и скалы, а потом, вернувшись домой, стал извергать их из себя на полотно и доски, до такой степени он верно и в этом и в других отношениях передавал природу.
Он поселился в Антверпене и в 1551 году вступил в гильдию живописцев. Здесь он много работал для одного купца по имени Ганс Франкерт, прекрасного человека, который очень любил проводить время с Брейгелем и ежедневно бывал у него по‑приятельски. С этим Франкертом Брейгель часто ходил по деревням, когда там происходили ярмарки или свадьбы.
Они являлись на свадьбы переодетыми крестьянами и, выдавая себя за родственников либо жениха, либо невесты, подносили, как и все другие, подарки. Здесь Брейгелю доставляло большое удовольствие следить за теми безыскусными приемами крестьян в еде, питье, танцах, в прыгании, ухаживании за женщинами и других забавах, которые он так красиво и смешно воспроизводил то в масляных, то в водяных красках, одинаково хорошо умея пользоваться обоими способами. Превосходно и с большим знанием писал он кампинские и других местностей характерные одежды этих крестьян и крестьянок, причем необыкновенно тонко передавал их неуклюжесть в танцах, походке, осанке и других движениях. Он отличался удивительной ясностью и точностью своих композиций. Много и очень красиво рисовал он пером маленькие виды с натуры. В Антверпене он жил с одной служанкой, на которой, вероятно, и женился бы, если бы не питал отвращения к ее постоянному вранью. Он заключил с ней условие, что всякую ее ложь он будет отмечать на взятой им для того довольно длинной бирке, и если в течение известного времени вся бирка покроется отметками, то всякая мысль о свадьбе должна быть оставлена, что и сбылось в очень скором времени. Впоследствии, бывая в гостях у жившей в Брюсселе вдовы Питера Кука, он влюбился в ее дочь, которую, как уже было сказано, он часто в былое время носил на руках, и на ней женился. Однако мать, чтобы отдалить его от служанки и заставить забыть прошлое, объявила, что он должен покинуть Антверпен и переселиться на житье в Брюссель, что он и исполнил.
Брейгель был человек спокойный и рассудительный; говорил он мало, но в обществе очень любил проделки, иногда попугать и посторонних людей, и своих собственных подмастерьев разными вымышлявшимися им привидениями и шумом.
Некоторые из самых лучших его произведений находятся теперь у императора[202]; из них особенно замечательна одна большая картина, изображающая Вавилонскую башню, где имеется множество прелестных отдельных подробностей и предметов, с высоты можно было заглянуть внутрь башни; затем другая картина того же содержания, но меньших размеров[203]; далее две картины, изображающие несение креста[204], производящие необыкновенно сильное впечатление и, как всегда, оживленные несколькими забавными сценами; потом «Избиение младенцев»[205], со многими сценами, взятыми из действительной жизни, о которых я рассказывал уже раньше, как, например, крестьянская семья молит кровожадного солдата, готового убить вырванного у них ребенка, пощадить его, или как мать лишается чувств от отчаяния, и другие такие же, очень живо воспроизведенные сцены; наконец, «Обращение св. Павла»[206], совершающееся среди замечательно красивого скалистою пейзажа. Трудно было бы перечислить и пересказать все то, что он писал в своих картинах, изображавших бесовщину, ад, случаи из деревенской жизни и тому подобное. Кроме того, он написал картину «Искушение Христа», где местом действия служит альпийский ландшафт, откуда через просветы в облаках видны внизу равнины и города, а также «Сумасшедшую Маргариту»[207], которая влечет добычу для ада; взгляд у нее блуждающий, и одета она очень странно, по‑шотландски. Я думаю, что как эта, так и многие другие картины также находятся у императора.
В Амстердаме, у любителя искусств Германа Пилгрима, находится превосходно написанная им масляными красками «Деревенская свадьба», где лица и другие нагие части тела у крестьян были желто‑бурого цвета, как бы загоревшие от солнца, и благодаря своей грубой коже они резко отличались от городских жителей.
Он написал также «Спор между Постом и Масленицей»[208] и одну картину, которая изображает, как применяются в борьбе со смертью всевозможные врачебные средства. Сверх того, он написал картину, где представлены разные детские игры, и еще бесчисленное множество других переполненных разнообразными сценами маленьких картин.
У любителя искусств господина Виллема Якобса, живущего в Амстердаме, близ Новой церкви, также есть две картины, писанные водяными красками на полотне, а именно: «Деревенская ярмарка» и «Крестьянская свадьба»; в них много забавных сцен, и нравы крестьян переданы с необыкновенной правдивостью. Так, например, в сцене, изображающей подношение подарков новобрачной, представлен старик‑поселянин, с кошельком на шее, считающий на своей ладони деньги. По своим достоинствам это совсем выдающиеся произведения.
Городской совет Брюсселя поручил Брейгелю, незадолго до его смерти, изобразить в нескольких картинах прорытие канала между Брюсселем и Антверпеном, но поручение это, за его смертью, осталось невыполненным.
Много его очень странных по вымыслу, шуточных композиций было воспроизведено в гравюрах на меди. Но у него было еще множество очень тонко и чисто сделанных сатирических рисунков с надписями, подчас слишком едкими и насмешливыми, которые он перед смертью велел своей жене сжечь – не то из раскаяния, не то из боязни, что они могли причинить ей какие‑нибудь неприятности. Своей жене он отказал по завещанию картину, изображающую сороку, сидящую на виселице[209], где под сорокой он разумел кумушек‑сплетниц, которых обрекал на виселицу. Он написал также картину «Торжество истины», которая, по его собственным словам, была самым лучшим из созданных им произведений.
После него осталось два сына, и оба они одинаково хорошие живописцы. Один из них, по имени Питер, учился у Гиллиса ван Конинксло и пишет портреты с натуры; другой, Ян, научившись у своей бабки, вдовы Питера Кука, писать водяными красками, отправился к некоему Питеру Гуткиндту, в доме которого было много прекрасных произведений, и там стал учиться масляной живописи. Затем он поехал в Кёльн, а оттуда в Италию. Своими маленькими пейзажами, с очень мелкими и удивительно искусно написанными фигурами, он приобрел большую славу[210]. Лампсониус обращается к Питеру Брейгелю со следующими стихами:
«Кто этот новый на земле Иероним Босх, умеющий и кистью, и пером с таким искусством подражать игривым мыслям учителя, что даже иногда превосходит и его самого? Будь высок духом, Питер, как ты высок в искусстве, ибо шутками – и своими, и старого учителя – и полным остроумия родом живописи ты всюду и у всех снискал такую славу, которая не уступает славе никакого другого живописца».
Примечания
Питер Брейгель Мужицкий, как прозвали его современники за пристрастие к изображению простого люда, или Старший, как стали называть его позднее, чтобы отличить от сына‑художника, носившего то же имя, – один из выдающихся представителей национальной школы. Документальные сведения о нем крайне скудны, и книга Карела ван Мандера остается по сей день важным источником для воссоздания его биографии, хотя и содержит ряд спорных данных. Дата рождения художника неизвестна, ее относят ко времени между 1525 и 1530 гг. Место рождения, названное автором жизнеописания, как и его крестьянское происхождение, вызывает споры. Документально подтверждены вступление Брейгеля в гильдию живописцев Антверпена в 1551 г., его путешествие через Францию в Италию, по возвращении в Антверпен сотрудничество с Иеронимом Коком, тесные связи с кружком антверпенских гуманистов во главе с Ортелиусом и Корнхертом, женитьба на дочери художника Питера Кука ван Алста и переезд в Брюссель в 1563 г., где жила ее мать – художница‑миниатюристка Мария Верхюльст Бессемер, и, наконец, его кончина 5 сентября 1569 г. Погребен художник в Брюсселе, в церкви Нотр‑Дам де ла Шапель. Живописное наследие Брейгеля, сохранившееся далеко не полностью, включает около сорока картин на библейские, мифологические и бытовые сюжеты, а также пейзажи. В отличие от подавляющего большинства нидерландских художников он не создавал алтарных композиций. Несмотря на путешествие в Италию и знакомство с ренессансным искусством, Брейгель не примкнул к итальянизирующему направлению, сохранив яркую самобытность и прочную связь с национальной почвой. Многие его произведения тесно связаны с нидерландским фольклором. Его картины на темы народной жизни явились новым словом в популярном тогда в Нидерландах крестьянском жанре. Выдающийся рисовальщик, Брейгель оставил также значительное графическое наследие. Графика занимала особенно большое место в его творчестве антверпенского периода, когда по его рисункам были изданы серии гравюр «Большие пейзажи», «Семь смертных грехов» и «Семь добродетелей», а также множество отдельных листов (всего около 135 гравюр). В 1660‑е гг., когда талант Брейгеля достиг наиболее яркого расцвета, он почти полностью посвятил себя живописи. Помимо нескольких картин, упомянутых К. ван Мандером, до наших дней дошли следующие живописные произведения мастера: «Пейзаж с явлением Христа апостолам» (ок. 1553, частное собрание), где фигуры, возможно, написаны Мартином де Восом; «Гавань в Неаполе» (Рим, Галерея Дориа‑Памфили); «Пейзаж с сеятелем» (1557, Вашингтон, Национальная галерея); «Падение Икара», «Голова крестьянина» (1558), «Падение ангелов» (1562), «Зимний пейзаж с ловушкой для птиц» (1565), «Перепись в Вифлееме» (1566, все – Брюссель, Королевский музей изящных искусств); «Нидерландские пословицы» (1559), «Две обезьяны» (1562, оба – Берлин, Государственные собрания); «Триумф смерти» (1562, Мадрид, Прадо); «Пейзаж с бегством в Египет» (1563), «Христос и грешница» (ок. 1565, оба – Лондон, Институт Курто); «Поклонение волхвов» (1564, Лондон, Национальная галерея), «Успение Марии» (ок. 1565, Аптон Хаус, Англия); «Сенокос» (Прага, Национальная галерея); «Детские игры» (1560), «Самоубийство Саула» (1562), «Ноябрь, или Возвращение стада»; «Январь, или Охотники на снегу»; «Март, или Темный день», «Избиение младенцев» (ок. 1566), «Разоритель гнезд», «Крестьянский танец» (1568), «Крестьянская свадьба» (1568, все – Вена, Художественноисторический музей); «Август, или Жатва» (Нью‑Йорк, Музей Метрополитен); «Проповедь Иоанна Крестителя» (1566, Будапешт, Музей изобразительных искусств); «Крестьянская свадьба на открытом воздухе» (1566, Детройт, Художественный институт); «Поклонение волхвов» (1567, Винтертур, собрание Рейнгарт); «Голова старухи» (1563), «Страна лентяев» (1567, оба – Мюнхен, Старая пинакотека); «Слепые», «Мизантроп» (оба – 1568, Неаполь, Музей Каподимонте); «Калеки» (1568, Париж, Лувр).
Брейгель – родоначальник династии живописцев: не только оба его сына, Питер и Ян, но и внуки и правнуки унаследовали профессию своего великого предка.
Жизнеописание живописца Яна Скорела (Jan Schoorel)
Известно, что царь городов, великолепный Рим, в пору своего наивысшего расцвета и многолюдия был в такой же степени переполнен людьми, как и украшен превосходными статуями, или, лучше сказать, мрамором и бронзой, превращенными великим искусством в образы людей и фигуры животных изумительной красоты и естественности.
Хорошо также известно, что не раз порожденные завистью, дико скрежещущие зубами войны хватали этот величественный город своими грубыми ручищами и, повергнув на землю, топтали всеразрушающими стопами. Но когда наконец Рим под мирным владычеством Пап стал оправляться, в его древней цитадели было вырыто множество чудных мраморов и бронз, которые, выйдя из мрака на свет, сильно просветили наше искусство живописи и открыли глаза его представителям, научив их различать, что в природе дурно, что хорошо и что всего лучше. Таким образом, будучи просвещенными, итальянцы рано дошли до правильного способа изображать фигуры, тогда как наши нидерландцы, не обладая необходимыми знаниями, с упорством и прилежанием старались достигнуть успеха прежними, привычными им способами работы, и так как при этом они брали за образец простую, обыденную жизнь, то и остались как бы в полутьме вплоть до тех пор, пока Ян ван Скорел не привез из Италии и не положил перед их глазами самые совершенные образцы нашего искусства. И потому именно, что он первый посетил Италию[211] и внес свет в нидерландскую живопись, Франс Флорис и другие прозвали его светочем и первопроходцем нашего искусства в Нидерландах, как на него потом и смотрели.
Он родился в августе 1495 года в Голландии, близ города Алкмара, в деревне Скорел, которая благодаря тому, что он заимствовал у нее свое прозвище, приобрела очень большую известность.
Ян рано потерял родителей и после их смерти был отдан родственниками в школу в Алкмаре, где учился до четырнадцатилетнего возраста, добиваясь значительных успехов в латинском языке; но особенную склонность он проявлял к рисованию и всегда много рисовал с картин и витражей, а также вырезал перочинным ножом на чернильницах из белого рога фигурки людей и животных, растения и деревья, чем снискал у своих школьных товарищей уважение и похвалы.
Заметив в нем такие большие способности и любовь к живописи, родственники исполнили его заветное желание и отдали в учение к довольно хорошему по тому времени харлемскому живописцу Корнелису Виллемсу[212]. Однако этот мастер согласился принять его к себе в учение не иначе как по письменному условию, заключенному на три года, по которому родственники обязывались уплатить неустойку, в случае если бы Скорел не дожил у него до условленного срока. Этот договор хозяин всегда потом носил у себя на груди в кармане. Ввиду того что мальчик приносил ему значительный доход – в первый же год больше ста гульденов, что по тому времени составляло очень значительную сумму, – хозяин, постоянно боясь того, что ученик может его бросить, всякий раз, как бывал пьян, а это случалось довольно часто, говорил: «Знай, Ян, что ты у меня в кармане. Если ты меня покинешь, я знаю, как поступить с твоими родственниками». Скорелу надоело постоянно слушать эти угрозы, и он в один очень ветреный зимний вечер, когда всегда пьяный хозяин лег спать, похитил у него этот договор и ушел с ним из дома на деревянный мост, где, разорвав его на мелкие клочки, пустил их по ветру в воду. Однако он намеревался честно выполнить свои обязательства перед хозяином, но его радовало то, что хозяин не будет впредь досаждать ему этим договором.
По воскресеньям и праздничным дням, в послеобеденное время, Скорел обыкновенно уходил в рощицу, находившуюся тогда за городскими стенами Харлема, и писал там с натуры деревья очень красивым и своеобразным способом, совершенно отличным от того, каким обычно писали все другие живописцы. Когда условленный трехлетний срок миновал, он расстался со своим хозяином и уехал в Амстердам, где поселился у знаменитого художника Якоба Корнелисса, который был хорошим рисовальщиком и живописцем, отличавшимся чистотою своих красок Новый хозяин принял Скорела очень ласково и обращался потом с ним как с сыном, а в конце года давал ему за его искусную и неутомимую работу денежную награду и, кроме того, разрешил написать в свободное время несколько картин для себя, так что он приобрел здесь хорошие деньги и, ободрившись, продолжал работать с прежним усердием.
У хозяина была прелестная двенадцатилетняя дочка, которую природа, казалось, осыпала своими дарами – и красотой, и привлекательностью, и ласковостью, и кротким нравом. Несмотря на крайнюю юность девушки, ее прелести заронили в сердце Скорела любовь, и когда он ушел от хозяина, то кроме признательности он всегда, где бы ни был, хранил в своем сердце сладостное воспоминание о своей любви к этой девушке и надежду когда‑нибудь соединиться с ней брачными узами.
В ту пору большой славой пользовался состоявший на службе у Филиппа Бургундского, епископа Утрехтского, Ян Мабюзе, к которому Скорел и поехал в Утрехт, чтобы у него снять жилье и чему‑нибудь поучиться. Однако пребывание его здесь было непродолжительно, так как Мабюзе был человек беспутный и большую часть времени проводил в кабаках за попойками и драками, причем Скорелу часто приходилось платить за него деньги, а иногда даже и подвергать свою жизнь опасности. Не видя, таким образом, никакой для себя пользы в дальнейшем здесь пребывании, он уехал в Кёльн, а оттуда в Шпейер, где случайно встретился с одним священником, очень сведущим в архитектуре и перспективе, у которого он и поселился на некоторое время, чтобы ознакомиться с этими отраслями искусства, и в виде платы написал для него несколько картин.
Из Шпейера он поехал в Страсбург, а оттуда в Базель, всюду по дороге посещая мастерские живописцев, где его всегда старались удержать, обещая хорошее содержание и большое жалованье, так как он очень быстро работал и поспевал всюду в одну неделю сделать больше того, что другие нередко делали целый месяц; но он нигде долго не задерживался. Он был также в Нюрнберге, где в течение некоторого времени жил и учился у знаменитого Альбрехта Дюрера.
Но поскольку в то время учение Лютера уже начало всюду возбуждать волнения и Дюрер также до известной степени вмешался в это движение, то Скорел уехал в Каринтию, в Штирию, где получал работу у самых знатных вельмож и был завален заказами. Он поселился у одного барона, большого любителя картин, который не только хорошо его содержал и платил большое жалованье, но даже хотел женить на своей дочери, что для него тогда имело бы большое значение и даже было бы очень ему по душе, если бы бог любви не запечатлел в его сердце образ амстердамской девушки так глубоко, что он только и занят был теперь одной мыслью: усиленно совершенствоваться в искусстве, чтобы достигнуть наконец цели своих заветных желаний. Это пылкое усердие много содействовало его успехам и подтверждало поговорку, что «любовь – лучший учитель». После того он покинул Штирию и уехал в Венецию, где познакомился с несколькими антверпенскими художниками, а также с одним любителем искусств – Даниэлем Бомбергом. В это время в Венеции случайно собралось из разных стран множество паломников, направлявшихся в Святую землю, с намерением посетить Иерусалим. Среди этих паломников находился один духовник из Гауды, в Голландии, из монастыря бегинок, человек весьма просвещенный и большой любитель живописи, который сумел убедить молодого Скорела – ему было тогда около двадцати пяти лет от роду – отправиться вместе с ними в Иерусалим. Скорел взял с собой все принадлежности для живописи и во время плавания не оставался праздным, а писал со своих спутников портреты, вел дневник и, кроме того, зарисовал мимоходом на Крите, Кипре и других местах пейзажи, укрепления, маленькие города, замки и горы; все эти зарисовки были очень красивы, и смотреть на них – одно удовольствие. В Иерусалиме он познакомился с настоятелем Сионского монастыря, который пользовался большим почетом среди евреев и турок. С ним он обозрел все окрестности, а также берега Иордана и зарисовал с натуры пером разные виды и самую местность. Впоследствии, вернувшись в Нидерланды, он по этим наброскам написал масляными красками прекрасную картину, представлявшую, как под предводительством Иисуса Навина сыны Израиля переходят через реку, не замочив своих ног.
Настоятель монастыря с удовольствием удержал бы его у себя еще целый год, но упомянутый духовник не посоветовал ему оставаться дольше. Когда Скорел покидал Иерусалим, он обещал настоятелю написать для него на корабле картину, и действительно картину написал и выслал ее в Иерусалим из Венеции. Эта картина, изображающая св. Фому, влагающего свои персты в рану Христа, и теперь еще украшает место рождения Спасителя, как это свидетельствуют многие люди, ездившие после того в Святую землю и видевшие это произведение.
Он изобразил и город Иерусалим, виды которого помещал во многих своих произведениях, как, например, в картине, изображавшей Христа, ехавшего с Масличной горы в город[213], затем в другой, представлявшей Христа на той же горе произносящим проповедь, и в других подобных картинах. Он срисовал также Гроб Господен и, когда возвратился домой, написал на продолговатой доске масляными красками картину, где изобразил самого себя вместе с множеством иерусалимских всадников или паломников; эта картина и теперь еще находится в Харлеме, в доминиканском монастыре, известном под названием Принценгофа[214]. На возвратном пути из Иерусалима, в 1520 году, то есть за два года до взятия Родоса турками, Скорел очень радушно был принят здесь великим магистром ордена, ныне живущим на острове Мальта, и срисовал как самый город Родос, так и его окрестности.
Вернувшись опять в Венецию, он через некоторое время поехал далее и посетил другие места Италии, а также Рим, где очень прилежно работал, срисовывая различные античные предметы: статуи, руины и искусные картины Рафаэля и Микеланджело, начинавшего тогда входить в славу, а также и других мастеров.
Около этого времени в Папы был избран заочно Адриан VI, бывший тогда кардиналом в Испании. Он был родом из Утрехта и потому, когда прибыл в Рим, узнал Скорела и предоставил ему в управление весь Бельведер. Здесь Скорел написал для святого отца несколько картин, а также с натуры его портрет, находящийся и теперь в Лувене, в коллегии, основанной Адрианом VI[215].
Через год и тридцать пять недель после вступления своего на престол Папа умер, и Скорел, закончив после усиленных занятий еще несколько картин, уехал из Рима в Нидерланды.
Прибывши в Утрехт, он с огорчением узнал, что дочь его хозяина вышла замуж за какого‑то амстердамского золотых дел мастера, и все его надежды, вследствие долгого пребывания в чужих краях, рушились. Тогда он решил поселиться в Утрехте у декана Удельмюнсгера, Локхорста, придворного вельможи и большого любителя искусств. Он написал для него и водяными и масляными красками несколько картин, между которыми была и та, о которой говорилось уже раньше, именно «Вход в Иерусалим», изображавшая Христа, ехавшего на осле в Иерусалим. Здесь были представлены город, написанный с натуры, дети и иудеи, устилавшие путь ветвями и одеждами, и разные другие люди. Эта картина, представлявшая собой складень, была вотивным даром друзей декана утрехтскому собору.
В это время в Утрехте произошло междоусобие, в котором одни держали сторону епископа, а другие – герцога Гелдернского. Чтобы избежать волнений, Скорел уехал в Харлем, где был очень ласково встречен и хорошо принят командором ордена св. Иоанна Симоном ван Саненом, большим любителем искусств. Скорел написал для него несколько произведений, частью и теперь еще сохраняющихся на своих местах; из них особенно замечательно «Крещение Христа»[216], представляющее собой великолепное произведение с несколькими очень красивыми, прелестными рафаэлевскими лицами, женскими фигурами, которые смотрят вверх на нисходящего Св. Духа; на заднем плане изображен прекрасный пейзаж с несколькими красивыми нагими фигурами. Так как Скорела постоянно осаждали просьбами о принятии учеников, то он нанял в Харлеме дом, где написал несколько больших картин на досках и, между прочим, превосходную картину для главного алтаря Старой амстердамской церкви, изображавшую Распятие. В Амстердаме есть еще и другая его картина на ту же тему. Благодаря своей громкой славе Скорел был приглашен коллегией св. Марии в Утрехте украсить живописью в ее церкви, основанной римским императором Генрихом IV, главный алтарь, средний образ которого был резной деревянный. Скорел написал к этому образу четыре створки, в уплату за которые ему была обещана первая освободившаяся в коллегии пребенда, на что он и изъявил свое желание. На первых двух створках он написал фигуры во весь рост; на одной Богоматерь, сидящую с младенцем Иисусом и св. Иосифом, а на другой императора, стоящего на коленях, и епископа Конрада, которого по повелению императора церковь всегда изображала в пышном архиерейском облачении; на заднем плане был пейзаж удивительной красоты. Так как над двумя другими створками он работал в продолжение нескольких лет, то для временного замещения створок он написал водяными красками на полотне, равном обеим створкам, картину «Жертвоприношение Авраама», с очень красивым пейзажем на заднем плане. Король Филипп, когда ему в 1549 году в Нидерландах приносили присягу на верность и он прибыл в Утрехт, велел купить эту картину и вместе с другими произведениями Скорела отослать в Испанию.
К несчастью, многие его произведения, как «Распятие» в Амстердаме, прекрасные створки в церкви коллегии св. Марии в Утрехте, а также превосходная алтарная картина в Гауде, созданная им в самую цветущую пору его деятельности, были в 1566 году уничтожены безумной толпой иконоборцев.
В прекрасном аббатстве Маршьенн в Артуа и теперь еще находятся три замечательных его произведения: во‑первых, алтарная картина, представляющая св. Лаврентия, лежащего на раскаленной железной решетке, во‑вторых, триптих, на котором изображено сказание об одиннадцати тысячах девственниц, являвшее собой совершенно выдающееся произведение, и в‑третьих, огромная алтарная картина с шестью створками, где средняя доска изображает побиение камнями св. Стефана[217]. В Аррасе, в одной из капелл аббатства Сент‑Вааста, в галерее за алтарем находится его работы алтарная картина «Распятие Христа» с двумя створками.
В аббатстве Гротгувер во Фрисландии он написал прекрасный запрестольный образ, представлявший Тайную вечерю, где фигуры были величиною в рост человека, а лица их написаны с натуры. В Мехелене для одного римского банкира по имени Виллем Питерс, с которым он был в Риме в очень близких и дружеских отношениях, он также написал много хороших картин. Сверх того, в замке Бреды он написал несколько картин для графа Генриха Нассауского и Рене Шалонского, принца Оранского.
Вскоре после своего возвращения из Италии Скорел получил от имени французского короля Франциска I письменное приглашение поступить к нему на службу с очень большим годовым окладом; но он почтительно отклонил это предложение, не желая поступать на придворную службу.
Скорелу случилось однажды рекомендовать шведскому королю Густаву архитектора, с которым он послал его величеству картину, изображавшую Богоматерь; картина доставила королю очень большое удовольствие, и в благодарность ему был послан подарок и собственноручно подписанное королем письмо. Подарок состоял из прекрасного перстня, куньей шубы, саней, в которых обыкновенно ездил сам король, полной упряжи для лошади, и, сверх того, подарок включал еще двести фунтов шведского сыра. Письмо короля, хотя и без печати, дошло до него, а подарков он так никогда и не увидел.
Скорел пользовался большим расположением всех вельмож в Нидерландах. Он был музыкантом и поэтом, или ритором, и сочинял много остроумных и забавных пьес, припевов и маленьких песенок, выказывал большое искусство в стрельбе из лука и превосходно владел латинским, итальянским, французским и немецким языками. Нрава он был кроткого и веселого, но, к сожалению, в последние годы своей жизни сильно страдал от подагры и колик в почках, что его рано состарило.
Не могу обойти молчанием, что в Харлеме у господина Герта Виллемса Схотербосха есть замечательная его картина, изображающая принесение Марией Христа во храм к Симеону[218], где мы видим великолепную архитектуру храма и красивый свод со множеством исполненных золотою краскою орнаментов, производящий очень сильное впечатление. Сверх того, там было много очень красивых и миловидных маленьких фигур.
В Харлеме была еще одна его картина, написанная на стене в Больших воротах, но она уже исчезла. Живописец испанского короля Антонис Мор, бывший в молодости учеником Скорела и всегда питавший к нему сильную привязанность, написал его портрет в 1560 году, то есть приблизительно за два года до его смерти[219]. Скорел умер в декабре 1562 года шестидесяти семи лет от роду.
Под портретом, о котором только что шла речь, находится следующая надпись:
«Он придал красоты искусству, а искусство придало красоты ему. С его смертью искусству кажется, что и оно также умирает. Антонис Мор, живописец испанского короля Филиппа, Иоанну Скорелу создал в лето 1560. Эпитафия Д. О. М. (Бог есть всех наставник) Иоанну Скорелу, бесспорно первому живописцу своего века, который после появления в свет множества памятников его искусства умер в глубокой старости, оставив по себе глубокое сожаление. Он жил 67 лет 4 месяца и 6 дней. Умер от Рождества Христова в лето 1562, 6 декабря».
Лампсониус в своих стихах вкладывает ему в уста следующее:
«Я буду хвалиться, что я первый своим примером научил посещать Рим бельгийцев, во все века славившихся в живописи. И недостоин звания истинного художника тот, кто не извел тысячи кистей и много красок и не писал картин в духе той школы».
Примечания
Нидерландский художник Ян Скорел (1495, Скорел, близ Алкмара – 1562, Утрехт) – один из наиболее значительных и самобытных представителей романизма. Подробное жизнеописание, составленное К. ван Мандером, служит основным источником сведений об этом художнике, жизнь которого была богата событиями. В молодые годы он путешествовал по немецким землям (в Нюрнберге познакомился с Дюрером), побывал в Венеции, где видел работы Джорджоне и Пальмы Старшего. Оттуда вместе с паломниками отправился в Палестину, посетил Вифлеем и Иерусалим. Вернувшись в Италию через Крит и Родос, более трех лет провел в Риме, при дворе Папы Адриана VI, уроженца Утрехта, был назначен им смотрителем ватиканских коллекций. После смерти Папы (1524) вернулся на родину и спустя три года принял духовный сан. Скорел жил в Утрехте, совмещая церковную деятельность с занятиями живописью. Он писал произведения на религиозные темы и портреты; участвовал в декоративных работах, в частности в оформлении торжественных въездов в Утрехт Карла V (1540) и Филиппа II (1552). Скорел руководил большой мастерской и воспитал целый ряд талантливых учеников, среди которых были Мартин ван Хемскерк, Антонис Мор и другие. Поэт, музыкант, антиквар, высокообразованный человек, владевший четырьмя языками и повидавший много стран, он был воплощением идеала всесторонне образованного человека эпохи Возрождения. Не случайно именно ему было доверено реставрировать одну из жемчужин нидерландской живописи – Гентский алтарь Яна ван Эйка. Дошедшее до нас наследие Скорела весьма значительно. Помимо упомянутых К. ван Мандером, оно включает «Алтарь Франджипани» (1520, Обервеллах, Каринтия, церковь Св. Мартина); алтарь «Нахождение Св. Креста» (Бреда, Гроте Керк); «Мария Магдалина» (1529, Амстердам, Рейксмузеум); «Адам и Ева» (Инсбрук, Музей Тироля); «Положение во гроб» (Кёльн, Музей Вальраф‑Рихарц‑Людвиг); «Товия и ангел» (Дюссельдорф, Художественный музей); «Давид и Голиаф» (Дрезден, Картинная галерея старых мастеров), а также ряд превосходных портретов: «Портрет Агаты ван Схонховен» (1529, Рим, Галерея Дориа‑Памфили), «Мужской портрет» (ок 1530, Берлин, Государственные собрания), «Портрет мальчика» (1531, Роттердам, Музей Бойманс‑ван Бейнинген) и др.
