Поезд‑призрак – золотой поезд Колчака

 

Поезд мерно постукивал колесами, мы распаковывали съестные припасы и балагурили. Несколько раз поезд останавливался на каких‑то станциях и полустанках, но мы не вылезали из купе, в которое набились всей компанией. А нам и не надо было. В дорогу все закуплено, просто болтаться три минуты по перрону – удовольствие все же сомнительное. Где‑то чуть позже полуночи решили расходиться по койкам и спать, а перед этим найти проводницу, чтоб разбудила за часик до Иркутска. Вывалились из купе в ночное освещение вагона. Тишина, все соседи то ли спят, то ли тоже в каморках своих сидят не высовываясь. Проводницы на месте не оказалось. Что тогда нас насторожило, я и сейчас не очень‑то понимаю. Может, то, что к нам ни разу никто в купе не постучался, а может быть, потому что в тамбурах никто не курил. Ну не бывает такого, чтоб в вагоне все спали и никто не выходил в туалет или за водой. Мы рискнули постучаться в одно купе, во второе, в третье – везде тишина. Дернули дверь, та легко открылась – пусто. Нет ни одного человека, и постели не заправлены. Странно, мы же здоровались с пассажирами не так давно, неужели за четыре часа все вышли? Проверили все купе, и везде одна и та же картина: пусто. Стало как‑то тревожно и очень неуютно. Еще раз отправились к проводнице, но она как сквозь землю провалилась.

Решили пройти в соседний вагон – может, она там. Прицепленный за нашим вагон оказался плацкартным и абсолютно пустым. Тут нас прошиб озноб, и подступило предчувствие паники. Мы ринулись дальше и домчались до конца поезда – ни души! На подгибающихся ногах мы вернулись в свой вагон, постоянно оглядываясь и боясь неизвестно чего. Вдруг, когда мы уже зашли в свой тамбур, свет мигнул и электричество отключилось. «Ой, мамочка», – пискнул кто‑то из девчонок. Враз покрывшиеся липким потом, при свете зажигалок мы шли по своему вагону. У всех билась лишь одна мысль – только бы с нашими все было в порядке. Ребята сидели в купе и о чем‑то трепались. Увидев нас с зажигалками, резко смолкли.

– Что случилось? На вас лица нет, – взгляд Юлика перебегал с одного на другого.

– Мы одни во всем поезде. В вагонах ни души, а теперь еще и свет выключился.

В это время поезд стал притормаживать, видимо приближаясь к какой‑то станции. Однако это нас не успокоило, как‑то подспудно мы ожидали очередной подлянки. И она не замедлила проявиться – поезд встал посреди леса. Но зато включилось ночное освещение.

– Ребята, мрачняк. Давайте‑ка по‑быстрому все шмотки сюда перетащим и закроемся в одном купе – фигня какая‑то происходит. – Юлик первым ломанулся в соседнее купе за рюкзаками.

Кое‑как мы уместили свой скарб и самих себя в одном купе и уже хотели закрыться, как услышали доносившийся снаружи голос:

– Эй, давайте ящики грузите в вагон. Шевелитесь, вши ползучие. Быстро.

Затем хлопнула дверь вагона, кажется нашего, и по проходу загремели сапоги. Мы опустили пипку, чтоб снаружи купе было не открыть, и затаили дыхание, стараясь сидеть как мыши.

– Матерь твою, – донеслось снаружи, – тяжелые эти ясчики, как сукки. Стэпан, перехвати.

– Ты давай это, Гануш, не ворчи, а то красные тебя быстро укоротят. Они долго ждать не будут. Эх, Александр Васильич.

Кто‑то, кто был снаружи, покряхтел и протопал дальше. «Господи, помилуй, как мы в этом вагоне поедем в охранении, щели везде, а на дворе январь, и печки даже нет.» – донеслось до нас.

Мы сидели ни живы ни мертвы. Январь? Фильм снимают? Но это же обычный пассажирский поезд. Да и лето теперь. Мы сошли с ума все скопом? Это нам снится? Что вообще происходит? Глаза у всех были размером с блюдца, мы переглядывались и потихоньку понимали, что массовая галлюцинация проходить не собирается.

– Из Нижнего тогда тоже хотели вывезти золотой запас, – прошептал Юлик. – Его там больше четырехсот миллионов в золоте осталось. Мы, когда снимали сюжет про золотой поезд Колчака, перерыли все архивы. Но только белым не удалось нижегородское хранилище захватить. А давайте дверь откроем, хоть посмотрим, что там.

– Ты чего, совсем на голову больной? – так же шепотом высказался Рыжий. – А если нас расстреляют как шпионов или кто там у них был? Хотя, да. интересно.

Как известно – любопытство погубило кошку, и мы начали потихоньку открывать дверь купе. Снаружи пока было тихо. Но от тамбура явно тянуло холодом. Январь?!

– Слышь, Гануш, – опять послышался голос, – а может, вскроем ящичек, а? Возьмем себе немного да и рванем от Советов – что тебе эти русские, а я уж как‑нибудь переживу. Да и не совсем я русский, мать полька.

– Ты, Степан, не говорил мне того, ая не слышаль. Ты все понял?

И тут послышалась какая‑то возня, потом мат и вскрики.

– Ах ты, сука, сдашь ведь меня! Решил уже перед красными выслужиться? На, получай!

Звуки ударов, хрип и на какое‑то время – тишина.

– Ишь ты, паскуда, – услышали мы наконец. – Сдать решил, сука, ну да ничего, вот я тебя за ящичками пристрою, а пока хватятся, много воды утечет. Скажу – не видел, куда делся. А золотишко‑то взять надо. Кто ж его знает, как все повернется. – Послышался звук ломаемых досок и жадный перезвон металла. – Вот оно, родимое. Монетки, цепочки. Вот это жене возьму подарить. А может, и не подарю. – Голос Степана лихорадочно подрагивал. – Вот наберу в мешочек, никто не заметит и не обеднеет. И слиточек этот прихвачу, лишним не будет.

– Эй, Степан, вы чего там копаетесь? – прозвучало снаружи. – Давайте сюда быстрее, а то не погрузим всё. Нам еще пудов десять грузить.

– Иду, Гануш уже ушел давно. Приказал мне тут стоять и охранять то, что принесли.

– А... ну, стой. – И – уже удаляющийся голос: – Стой, коль приказал.

В этот момент Юлик щелкнул дверью и тихонько приоткрыл. В коридоре было пусто. Мирно светили ночные плафоны, на полу лежала красная истертая ковровая дорожка, и не было ни души.

– Эй! – донесся снаружи окрик. – Запечатывай. Отправляемся. Охранение – к вагонам! Пулеметы на крышу. В каждый вагон – по два человека.

И тут мы дернулись как от электрического удара – поезд тронулся. Сначала медленно, потом быстрее, набирая скорость. Спустя минут пятнадцать мы решились выйти из купе. Огляделись. Юлик, Рыжий и я пошли проверить соседний вагон. Там мирно спали люди. Несколько мужиков курили в тамбуре, а наша проводница весело проводила время с сослуживцами. Поезд мерно покачивался и постукивал колесами, неся нас в сторону Иркутска. На наши вопросы, почему была остановка, нам, пьяно и удивленно на нас посмотрев, сообщили, что на этом трехчасовом перегоне остановок нет и не бывает. Мы вернулись к своим. Уже входя в купе, я нагнулась за какими‑то блестинками у порога. Это были монеты. Новенькие золотые рубли.

Ранним утром мы выгрузили свои шмотки в Иркутске, а в 11 часов перебрались в вертолет и к половине первого притарахтели на остров Ольхой. Все‑таки есть прелесть в профессии журналиста, а быть известным вообще хорошо: вопросы решаются если не молниеносно, то гораздо быстрее.

 

Духи Ольхона

 

Поселок Хужир, где нас высадили, оказался весьма милым местечком, а самое приятное – что и здесь нас уже встречали. Как же кайфово после всех диких переходов попользоваться подобным сервисом. Рыжий гений каким‑то образом пробил для нашей группы такую кайфушку. Заселились в небольшой отельчик «Байкал». Никита сказал, что выбор обусловлен только тем, что там есть Интернет. Мы на следующий же день планировали собрать байдарки и отправиться в обход Ольхона, в то время как Никита на моторке – снимать местные красоты для своей передачи.

А пока суд да дело, мы, оставив вещи в номерах, всем скопом отправились осматривать местные достопримечательности. Естественно – на жемчужину Байкала, гору Шаманку. В мифах и легендах бурят Ольхой считается обиталищем грозных духов Байкала. Сюда, по преданиям, спустился с неба Хан‑Хото‑Бабай, посланный высшими богами. Здесь живет в образе белоголового орла‑беркута его сын Хан‑Хубуу Нойон, который первым получил шаманский дар от тенгриев. До сих пор на берегу озера рядом с поселком Хужир трепещут на ветру ленточки на деревьях – в месте поклонения духам.

По старинным преданиям, в пещере скалы Шаманки жил владыка этих мест и всего Ольхона – Эжин, или Бурхан. Внутри этой сквозной пещеры шаманы совершали и до сих пор совершают свои магические обряды. Входить в нее простым смертным небезопасно. Буряты считают, что там сконцентрирована огромная таинственная сила, что эту пещеру регулярно посещают духи умерших шаманов, и встреча с ними может иметь самые нежелательные последствия. Впрочем, бывает по‑разному. Некоторые искатели приключений заходят и выходят оттуда как ни в чем не бывало, так ничего и не почувствовав, и потом искренне удивляются рассказам других о том, какие метаморфозы тем пришлось пережить. Другие же рассказывают самые разные вещи. Кто‑то, попав в пещеру, ощущает, как резко меняется самочувствие, как будто голову сдавливает стальной обруч, другие чувствуют слабость и то, как какая‑то неведомая сила сама выносит их наружу. А некоторые, наоборот, остаются там как приклеенные, долгое время не в силах двинуться с места. А кое‑кто даже видит дух самого Бурхана, а может, и того круче – самого Хан‑Хото‑Бабая!

А вот с женщинами здесь – несколько иначе. Исторически женщинам было вообще запрещено входить в пещеру, и те, кто нарушал это правило, лишались рассудка. Может быть, это всего лишь легенда, но и современные женщины, рискнувшие войти в пещеру, переживают потом неприятные последствия. У них словно путается сознание, они не могут вспомнить элементарных вещей, испытывают резкие перепады настроения, и нужно довольно много времени, чтобы прийти в себя.

На пляже недалеко от Шаманки мы решили немного передохнуть. Достали бутылки, термосы и с энтузиазмом принялись за дело. Потом валялись на берегу, смотрели в небо, обменивались впечатлениями и просто наслаждались. Посмотрев на часы, мы обомлели – оказывается, уже почти девять вечера. Вот это мы погуляли! С воды уже начал поддувать ощутимый вечерний ветерок.

Нехотя встали и пошли вдоль кромки воды.

Внезапно позади раздался вскрик:

– Ой‑ё – трам‑там‑там (по матушке)!

Мы резко обернулись. Никита стоял у самой воды и на что‑то пялился, вытаращив глаза и указывая рукой.

– Кита, ты там что, пиранью углядел? – Мы неспешно подошли.

И обалдели. Из воды на нас смотрела молодая женщина с младенцем на руках. Она улыбалась и что‑то говорила.

– Никит, так это же. твоя Ника, – протянула я. Вот и не верь после этого в многочисленные рассказы о миражах!

Рыжий подхватился и зашарил по одежде в поисках мобильника, и тут раздалась телефонная трель. Неловко суетясь, достав телефон и чуть не уронив его в воду, Никита заорал в трубку: «Мама, что с Никой, что случилось?!» А потом бросил телефон на песок и осел рядом.

– Ну что, Кита, что случилось?

– Да не знаю я, связь пропала.

Все тут же начали проверять свои мобильники и – с тем же исходом: связи не было.

– Давайте в гостиницу, там наверняка как‑нибудь сможем связаться, – крикнула я, и мы подорвались в сторону нашего жилища.

В отеле нас поджидала неудача, так как ни Интернета, ни связи там тоже не было. Кит метался из стороны в сторону.

– Никита, успокойся, сядь, что ты переполошился! Они ж улыбались там. Так, стоп. Рыжий, у тебя ж еще киндера нет. Или мы чего‑то не знаем?

Кита устало свалился на диван:

– Ника беременна, мы никому говорить не хотели, пока малыш не родится. Она сейчас у моих, в Эстонии, а через месяц с копейками родить должна. Не дай бог, с ними что‑то произошло.

– Кит, а может, просто родила уже и вот показала тебе: смотри, дитё у нас.

– Заткнись, Миш, пожалуйста, по‑человечески тебя прошу. Ей еще месяц с лишком ходить.

Мишка развел руками и пробормотал:

– А я что? Я ничего, просто успокоить хотел.

Прошло минут сорок неловкого молчания, потому как непонятно, что говорить в такой ситуации – то ли успокаивать, то ли подбадривать, и тут опять затрезвонил мобильник. Кит вскакивает.

Потом нам оставалось только наблюдать, как по физиономии Рыжего разливается бледность, затем краснота, рот открывается в букве «О», а затем на лице расплывается идиотская улыбка. Он что‑то сосредоточенно слушает и наконец отключает связь. Потом вытирает пот с лица и, вновь опускаясь на диван, произносит:

– Сын родился. медики со сроками напутали. Вес три двести, рост – пятьдесят четыре. Мама сказала, что Ника еще три дня в клинике пробудет, а потом они ее домой заберут. – И уже нам: – Так, что делать?

– Бросать все к едрене фене и нестись в Таллин!

– Да не могу я. Контракт. Я потом полжизни расплачиваться буду, если свалю отсюда. – Рыжий опять заметался по номеру. – Тань, ну придумай что‑нибудь, ты же вечно. – Он, как бездомная псинка, уставился в мою сторону.

– Кита, что я «вечно»? Я вечно тебя вытаскивала и, судя по всему, продолжаю вытаскивать из всяких траблов. – Иронично скосившись на Рыжего, я ждала, что он дальше скажет. Хм, смотрит жалостливо и молчит. Ладно, не буду измываться, решила я и выдала пришедшую в голову идею: – Мы тут на сколько, натри‑четыре дня собирались остаться? Ну так останемся на пять‑шесть. Ты давай с вояками по‑быстрому договаривайся, чтоб тебя на крыльях армейской любви до Иркутска доставили, а оттуда вали в Эстик. Дальше обнимаешь Нику, целуешь сына и – мухой обратно. Телефон оставляешь тут, чтоб, если что, кто‑то из нас отвечал руководству, что ты на шхуне, на мысе, на дне Байкала – в общем, работаешь. Ну и придется за тебя работу сделать по острову. Всё, собирайся, иди.

Сколько стоило Никите договориться с вояками, я так и не знаю, но на четвертые сутки он уже показывал нам фотки малявки, а мы ему, в свою очередь, – отснятый материал.

Кстати, пока ждали Рыжего, все же поплавали по озеру, но, к сожалению, не увидели ни одного миража. Зато узнали, что истории, подобные той, что приключилась с Китой, здесь не редкость. Лет шесть назад приезжала сюда молодая семья с ребенком, лет семи примерно. Они тоже прогуливались по бережку, и мальчик вдруг остановился и в воде на что‑то показывает. Родители подошли, а там еще один мальчик, только не их сын, отражается, а поменьше и волосы темные. Пацаненок им и говорит: «Вот с братиком своим хочу вас познакомить». Думали, что ерунда какая привиделась, а меньше чем через год у них второй родился. В прошлом году приезжали все вместе сюда, чтоб мальцу показать, где его брат впервые углядел. А лицо, говорят, один в один, как на воде тогда видели. Местные говорят, что тут видения будущего на водах озера многие видят.

А теперь – небольшое отступление для тех, кто решит поехать на остров Ольхон. Чего нельзя делать на острове:

– На спор или ради любопытства ночевать в священной шаманской пещере на мысе Бурхан.

– Разучивать и тем более произносить вслух дурдалгу – шаманскую молитву, призывающую духов.

– Выпить для поднятия настроения и пойти разыскивать духов, чтобы поговорить с ними. Может случиться галлюцинация и повреждение психики.

– В поисках настоящего шамана приставать к бурятам, заставляя их раздеваться и надеясь найти у них шаманские отметины – особенное пятно на коже, шестой палец на руке или ноге, вообще странности в поведении. Уверяю, что после таких приставаний странности последуют весьма быстро.

Зачем это отступление было нужно? Дело в том, что пока мы ждали обратно Никиту, то несколько раз наблюдали подобные картинки, а наши мальчики как раз ради любопытства хотели как‑то пойти заночевать в пещере и заодно прихватить фотики, чтоб пощелкать духов и привидения, если те появятся. Остановили их не уговоры, а фраза администратора отеля: «Вот с виду приличные люди, а, приехав в гости, нагадить хотите.» Все желание ребят исследовать ночную пещеру испарилось.

Ну а потом, как я уже говорила, приехал Никита, и мы стали собираться в дальнейший путь. Полеты на «вертушке» и пересадки в аэропортах описывать не буду. Начну с того, что мы прилетели в Нижний Новгород.