Домик с башенкой, или Ярославский Ромео

 

Эта история началась в середине XIX века. Был у одного генерала (история умалчивает о его имени) молодой сын. И влюбился он в одну прекрасную девушку. Но, как часто случалось тогда, брак оказался невозможным: она приходилась генеральскому сыну отнюдь не ровней. Юношу это не остановило, и он попросту сбежал из отеческого дома вместе с любимой. Разъяренный папаша разыскал беспутного сыночка и заточил его в своем доме. Это не охладило любовного пыла ярославского Ромео, и он выпрыгнул со второго этажа. Итог – перелом позвоночника и инвалидная коляска. Когда родительский гнев угас, генерал велел разыскать девушку, но не смог. Тогда, в утешение сыну, он велел надстроить над домом башенку, из которой был виден город со всех сторон, и поселил в ней сына‑инвалида. Так до самой смерти юноша с ранней зари до поздней ночи всматривался в улицы города, надеясь увидеть свою любимую.

И теперь, говорят, в отреставрированной башенке запоздалые прохожие временами видят свет тусклой свечи, освещающий печальное лицо молодого человека.

 

Повесившиеся влюбленные

 

Все жители Ярославля знают знаменитую табачную фабрику, которую основал местный купец Федор Вахрамеев, но только единицы смогут указать дом, где он жил. Хотя это весьма примечательное здание по улице Некрасова, 39, видели почти все. Но речь не об этом. Важно, что этот дом имеет сразу двух призраков. Их часто видят сотрудники банка, который нынче располагается в доме.

Как‑то давно Вахрамеевы взяли к себе в семью на лето маленькую дочь своих дальних родственников, да так и осталась девочка у них (родители то ли просто померли, то ли погибли). Шли годы, девочке исполнилось шестнадцать, а в это время в доме появился новый управляющий. Любовь вспыхнула почти сразу и продолжалась почти год, но перерасти в серьезные отношения не смогла по причине юного возраста девушки.

А в один прекрасный день решил Вахрамеев отправить молодую воспитанницу в заграничный пансион. Как ни сопротивлялась девушка решению названого отца, все было тщетно. Не могли молодые перенести такой долгой разлуки, и в ночь перед отъездом все и свершилось – девушка потеряла невинность. А затем и жизнь: оба они повесились на одном крюке в этом самом доме и до сих пор вместе бродят по коридорам банка с улыбками на лицах, пугая охранников.

 

Безумная старуха

 

А вот этот призрак терроризирует самый населенный дом Ярославля, построенный во времена коммунистического гигантизма. Ни для кого не секрет, что стоит он на месте старинного Крестовоздвиженского кладбища. Остаток кладбища сохраняется и по сей день, почти вплотную подходя к подъездам дома. Легенда гласит, что, как только кладбище начали срывать, к рабочим стала подходить старуха в черном платке и умолять бросить работу – там похоронен ее сын. Умоляла до тех пор, пока они не дошли до самой могилы. Место захоронения уничтожили, а на стройке стали происходить странные вещи – рабочие спивались, сходили с ума, падали с лесов, это место стали считать проклятым, народ оттуда повалил. Но волевой рукой власти туда стали направлять бригады из других городов – и дом‑кишка был построен, ознаменовав собой победу над суевериями и традициями. Многие из тех, кто покусился на кладбище, кончили плохо. А безумная старуха в черном платке до сих пор выходит в сумерках со стороны церкви к дому и медленно обходит дом, оплакивая своего сына.

22 июня нас выписали из больницы. Тем же вечером мы отправились на Рыбинское водохранилище.

 

Советский Китеж‑град (город Молога)

 

Теперь уже и не вспомнить, кто первый предложил туда отправиться, но сообщение, что на дне водохранилища – затопленные села, целый город и 294 человека, которые заперлись в домах и остались под водой, – заинтересовало всех.

До водохранилища добрались, когда уже совсем стемнело. Обшарив фонарями несколько полянок, нашли место для стоянки. Развели костер и кое‑как поставили палатки. С ужином решили сильно не заморачиваться, а просто поджарить шашлыки, которые ребята замариновали еще в Ярославле. Побренчали на гитаре, искупались. Некоторые, особо перебравшие джина, попрыгали через костер, вспомнив, что через три дня – ночь Ивана Купалы, тренировались, наверное. Потом просто сидели и смотрели на огонь, а Йола рассказывала, что они такого интересного тут нашли, что мы приехали сначала именно сюда, а не по ранее намеченному маршруту «Вологда – Онежское озеро».

– В общем‑то никакой мистики тут нет, но место явно к светлым не относится. Более того, здесь самоутопились почти триста человек. Рыбинское водохранилище – вот куда мы приехали. Оно планировалось как самое большое по площади искусственное озеро в мире. То, что пришлось пожертвовать сотнями тысяч жизней, более чем шестьюстами деревнями, древним городом и чудотворной иконой, никого не волновало.

Здесь не было чужих агрессоров, которые готовы были спалить города и села, от которых уходил под воду Китеж. Не было князей, спасающих город. Зато были партия, СССР и приказ Сталина – создать водохранилище. И вот ушли под воду – 3645 кв. км лесов, 663 деревни, 1 город (Молога) и 294 человека. На строительстве, по рассказам местных старожилов, ежедневно закапывали по 1000 рабочих. Здесь, на создании Рыбинского гидроузла, по одним данным, погибло 880 тысяч, по другим – 910 тысяч заключенных, осужденных по 58‑й статье – так называемых «врагов народа». Десятки тысяч остались навечно замурованными в бетон плотины.

Вот что через день мы услышали от местных старожилов: «Каждый день перед нашим домом проходили отряды заключенных. Утром за ними ехала телега с инструментами, вечером на этой же телеге увозили трупы. Кладбище было настолько переполнено, что людей хоронили совсем близко к земле. Из могил торчали ноги, руки. А по радио нам говорили, что труд строителей – это „жертва ради счастья потомков“».

По рассказам очевидцев, о будущем переезде жителей начали предупреждать еще в 1936 году. Никто не поверил: как же так? Зачем? Просили отложить переселение хотя бы до весны, авось наверху передумают. Но уже появились первые «строители» – для сооружения ГЭС (Волгострой) был организован отдельный лагерь заключенных (Волголаг). И Волголаг, и Волгострой находились в ведении НКВД и были, по сути, одной организацией. В 1936 году «контингент строителей» составлял почти 30 тысяч и рос каждый год. Но местные продолжали не верить и надеяться на чудо. Дети все так же бегали в школу, а после занятий таскали на стройку еду странным изможденным и измученным рабочим.

Постепенно строительство расширялось, и появились землемеры. Местные судачили, что да как, и происходящее по‑прежнему казалось им нереальным. Но вот взорвали первый храм, и народ в ужасе понял, что все это – взаправду. Построенные на века, храмы по‑своему сопротивлялись безбожникам – некоторые церкви при взрыве поднимались и опускались на прежнее место.

Сопротивление людей медленно, но верно сломали. И вот настал момент, когда 13 апреля 1941 года началось наполнение основной чаши водохранилища – то есть если раньше вода сочилась, то теперь она хлынула потоком.

Но 294 человека остались в своих домах и, наглухо закрывшись, наотрез отказались от «спасения». Вот дословный текст рапорта начальника мологского отделения лагпункта Волголага, лейтенанта госбезопасности Склярова вышестоящему начальнику, майору госбезопасности Журину:

«В дополнение к ранее поданного мною рапорта докладываю, что граждан, добровольно пожелавших уйти из жизни со своим скарбом при наполнении водохранилища, составляет 294 человека. Эти люди абсолютно все ранее страдали нервными расстройствами здоровья, таким образом, общее количество погибших граждан при затоплении города Мологи и селений одноименного района осталось прежним 294 человека. Среди них были те, кто накрепко прикрепляли себя замками, предварительно обмотав себя к глухим предметам. К некоторым из них были применены методы силового воздействия, согласно инструкции НКВД СССР».

В 1947 году под водами новоозера скрылись селения и город, о которых упоминалось еще в 1149 году. А самое главное, что под водами озера осталась икона Смоленской Божией Матери. Вот ее история.

В 1616 году, когда шведы опустошали окрестности Пскова, схимонах Дорофей услышал голос Матери Божией, вразумивший его возвратиться на родину. Сам он был родом из села Никульское близ Мологи. Сказала Богородица Дорофею: «Возьми с собой в дальний путь потускневший список иконы Смоленской Божией Матери да отправляйся немедля».

Обрадованный инок снял указанную икону, и чудесным образом потускневший образ Одигитрии‑Путеводительницы просиял, и заиграли краски, и стали они столь яркими, как будто только вчера положили их.

Однако настоятель монастыря усомнился в словах Дорофея, а тот пошел в свою келью и стал истово молиться, прося заступничества Богородицы.

И Та услышала эту молитву.

Ночью Она явилась к настоятелю во сне и, с гневом глядя на него, молвила: «Зачем препятствуешь ты старцу Дорофею идти с моим образом на родину?»

Проснувшись, настоятель объявил братии о видении, собственноручно взял обновившийся образ и отдал его старцу Дорофею, благословляя его в путь.

Не дойдя до Никульского семь верст, на берегу речки Черная Юга, Дорофей вдруг почувствовал нечеловеческую усталость и, поставив икону на дереве, лег под ним и в тот же мигзаснул.

Проснувшись, хотел он продолжить свой путь, но Богородица явила свою волю. Несмотря на все старания, не смог Дорофей сдвинуть икону с места: образ как прирос к дереву. Долго старец пытался оторвать икону от ствола, до тех пор пока не услышал голос от иконы. «Зачем напрасно ты стараешься снять образ Мой? – спросила Богородица. – Здесь желаю видеть обитель для иноков, в ней и пребудет образ Мой навсегда, и с ним благодать Моя и сила».

Так и возник Дорофеев югский монастырь. И простоял почти четыреста лет, а в двадцатом веке скрылся под водами Рыбинского водохранилища.

Вот с этими сведениями мы и прибыли сюда, в село Легково, как оказалось на кладбище, где похоронены и замурованы около миллиона людей, затоплены храмы и церкви.

Наутро – но решив хорошенько отоспаться – мы планировали взять лодки или собрать байдарки и посмотреть, что и как. Нас сильно заинтересовало то, о чем мы прочитали в Пнете: что в штиль и солнечную погоду видны улицы деревень и храмы. Эх, жаль, аквалангов нет.

– Ну как это нет, – хмыкнул Юлик, – я взял парочку до Вологды. Только там мы их должны вернуть. – Улыбнувшись Чеширским котом, он победно посмотрел на нас, с недоверием глядевших, как он достает из своей палатки два гидрика и баллоны. – Крутяк?

– Ну, Юлик, ну ты даешь! Где взял? Почему не сказал? Ну ты, блин, жучара, и как мы не заметили‑то? Ну ты умничка, Юлик, ну молодчинка!

Засмущавшийся бугай – это нечто.

– Да какая разница! Ну у знакомых взял, обещал в Вологде их знакомым отдать. – И совсем тихо пробормотал: – Только никто об этом не знает.

– Стырил! Стырил ведь, да?

– Ничего не стырил! Я записку оставил и сообщил, что через пару дней верну, ну на крайняк через три, и бутылку пообещал на следующий раз – виски двадцатилетнего, между прочим.

Юлик подрезал костюмы со всеми прибамбасами у ярославских коллег‑журналюг, к которым ребята ходили в гости, пока мы с Рыжим отлеживались в больничке. Там онс хозяином квартиры натрескался, поговорил за жизнь, и тот, щедро махнув рукой, пьяно сказал: «Забирай! Мы в отпуск только к сентябрю, так что, Юлька, хватай, а то убежит».

Юлька и взял, но, видимо, какой‑то червячок совести его грыз, и этот наглец оставил записку: мол, спасибо, друган, за костюмы, верну дня через два Пашке в Вологде. С меня, дескать, двадцатилетний бутыль вискарика.

Да, в общем‑то, и ладно. Только придется лодку искать нормальную – с байдарки особо не поныряешь. Да и вообще хорошо получилось – допуск есть у меня, у Рыжего, Йолки и Юлика, а все остальные пусть сушат весла. Так, теперь бы еще чехол для подводной съемки найти. Ладно, утром.

Утро пришло солнечное, безветренное, приятное и задорное. Я выползла из палатки первой. И, стоя на карачках, замерла в шоке. Представьте себе: вы вылезаете из палатки, одновременно ползете и потягиваетесь, зеваете и жмурите глаза от солнышка, и вдруг понимаете, что перед вами – что‑то нереальное. Моргаете и вглядываетесь.

Передо мной лежало озеро, и ни единой рябинки на воде, а из него. вырастала колокольня храма. Вот – просто озеро, и из него – торчит колокольня. Честно, я от этого нереального зрелища впала в ступор. А обретя, наконец, возможность двигать глазами, увидела еще в нескольких местах часовни и разрушенные верхушки храмов. Вот это да! Вот это так бывает? Вот это Китеж, вот это я понимаю! Надо наших будить.

Но вместо этого я достала фотик и начала отщелкивать кадры. Решив, что пока никого будить не буду, искупалась и принялась за завтрак. Костерок разгорелся моментально. Бросив в середину четыре камушка, я сделала импровизированную плиту и достала ярославское приобретение – сковородку. Блины у нас будут на завтрак, блины! Минут через сорок на запах стали выползать мои сони.

Кстати, если кто‑то захочет в походе нажарить блинчиков, то сообщаю: ничего сложного в этом нет. Надо только подольше прокаливать сковородку и в тесто добавлять в два раза больше оливкового масла, чтоб блины не пригорали. А какой вкус. мммм, пальчики оближешь. Нет, правда, на самом деле все просто. На 8–10 человек берем три упаковки 22‑процентных сливок и литр 3,5‑процентного молока, девять яиц, по 1 столовой ложке сахара на каждый литр молока, ванильный сахар – 2 ложки столовых, приправу к кофе и десертам, куда входит корица и мускатный орех, соль – ну три‑четыре щепотки, и муки столько, чтоб тесто получилось как жидкая сметана. Вот так вот на глаз я обычно и готовлю десертные блинчики. Если вы в походе, просто налейте в тесто стакан растительного масла. То, что это великолепие готовится на открытом огне, придает вкусу сладких блинчиков еще и аромат дымка.

В общем, завтрак удался: когда все уже готовы были съесть друг друга, на походном блюде покоилось порядка ста блинчиков. В это же время в котелке поспевал кофе с корицей и кардамоном. В общем, можно сказать, что наша любовь к сибаритству получила колоссальную подпитку.

На столь чудные запахи подобрались соседи‑туристы – с нелепыми просьбами и вопросами. Мы улыбались и понимали, зачем они сюда приползли. Нет, понятно, что блинов им не обломится, а вот несколько чашек кофе мы им все же подарили. За что, собственно, и получили несколько советов по нырянию и поискам интересных фишек на дне.

После завтрака началась сиеста – часа на три, а уж потом, когда Юлик одолжил лодку с мотором в обмен на одну из наших байдарок, началось то самое интересное.

Определившись, куда, мы поплыли в сторону затопленной Мологи. По ходу настроили рации, GPS. Пока мальчишки направляли лодку, мы упаковали фототехнику в термоупаковку.

Километра через три подобрались мы к Шумаровскому острову. Первое, что бросилось в глаза, были руины храма Воскресения Господня, которые до сих пор поднимаются из воды. Сейчас это действительно практически руины, но четко видна булыжная мостовая, ведущая из‑под воды к храму. Кованые решетки окон, петли ворот валяются на берегу. Зрелище поистине ужасающее.

Мы отсняли весь остров и, наметив в навигаторе маршрут к Мологе, продолжили движение к намеченной точке. Еще через четыре километра мы увидели навигационный буй с обозначением «М‑1». Метрах в пятистах от него, по интернетовским данным, и должен находиться город Молога. Малым ходом мы проходим эти пятьсот метров и бросаем якорь. Глубина – метра два с половиной. Первыми идем мы с Рыжим. Одеваемся, ныряем. Хотя «ныряем» – это слишком громко сказано для такой глубины. Просто опускаемся под воду. И попадаем в иной мир.

Все дно под нами сплошь усеяно битым кирпичом и всяческим не гниющим мусором. Стараясь не баламутить песок и ил, плывем осматривать Мологу. Жутковатое, конечно, зрелище – вот так вот плыть и видеть под собой мертвый город.

Подальше заметили полуразрушенный дом. Подплыли и оказались на улице. Тут были и каменные домики, и остатки деревянных строений. Теперь тут жили рыбы. Они вплывали в дома и выплывали обратно, практически не обращая внимания на, по их мнению, еще двух странных рыб. Осмотревшись на жутковатой подводной улице, мы решили вплыть в один из наиболее хорошо сохранившихся домов. Дверь дома осыпалась и сгнила, и мы проплыли в темный проем. Внутри было абсолютно пусто, но ведь и понятно: хозяева уехали и забрали весь скарб. Мы решили обследовать еще несколько строений – везде царила пустота. Минут через тридцать, в девятом по счету доме, мы обнаружили кастрюли и прочую утварь. Интересно, почему их не забрали? Знаками показываю Рыжему, что, мол, плывем вглубь дома. Как мы ни старались, но воду все же взбаламутили. Луч фонаря выхватил из темной мути спинку железной кровати. Знаете, раньше такие были – с панцирной сеткой и с шариками на спинках. Я, помню, очень любила их откручивать, за что мне периодически попадало от бабушки.

Подплыл Кит со своим фонарем и полностью осветил кровать. На проржавевшей панцирной сетке лежали кости. Настоящие человеческие. Я от ужаса чуть загубник не выпустила. Дернувшись, я еще больше взбаламутила воду. Никита показал – «ждем». Через какое‑то время снова можно было рассмотреть страшные останки на кровати. И тогда мы увидели, что здесь – не один человек. Скелетов было два, и, судя по всему, они лежали в обнимку. «Вот это да. – пронеслось у меня в голове. – Это же наверняка из тех трех сотен самоутопившихся. Надо бы собрать кости и похоронить по‑человечески.» Никита в это время уже отвязал от пояса мешок и начал собирать останки. Чуть позже мы осмотрели все помещение и увидели остатки иконы. Ее мы тоже забрали с собой. Выплыли из дома и отправились вверх по улице – к предполагаемой церкви, чья часовня выступала из воды.

Вход оказался завален битым кирпичом, а все окна забраны ажурными решетками, однако настолько испорченными водой, что Кита, поднапрягшись, выворотил‑таки одну из проема. Мы посветили фонарями и, посовещавшись жестами, протиснулись внутрь. Темнота, тишина и пустота. Конечно, мы не нашли там икон и прочей церковной утвари: все увезли перед затоплением. Но зато наткнулись в одном из углов на россыпь серебряных крестиков. Видимо, раньше тут была лавка, в которой продавали свечки. Покопавшись в иле, нашли еще кольца и тоже припрятали в мешки. Еще немного поплавав, внутри нашли‑таки пару окладов от икон и подсвечник. И тут, глянув на часы, поняли, что пора уже подниматься на воздух.

Юлик с Йолой, увидев нас, подвели лодку поближе.

– Ну что? – Йолка от нетерпения аж подпрыгивала.

– Да вот кости вытащили со дна, в доме одном нашли, – наверное, тех, кто решил не покидать свое жилище. Похоронить надо бы по‑человечески. – Кита кивком показал на мешок. И продолжил: – В церковь заплывали, там крестики нарыли и колечки церковные.

Все собрали, потом нашим раздадим. Вообще, жутковатое погружение. Темно, дома стоят разрушенные, рыбы плавают, бррр. – Он передернул плечами. – Я туда больше не хочу. Давайте на берег, что ли, все расскажем и находки рассмотрим.

Ребята, заметив издали, что мы приближаемся, с нетерпением пританцовывали на берегу и приветственно махали руками. Не успели мы сойти на берег, как были осыпаны градом вполне ожидаемых вопросов:

– Ну что? Ну как? Рассказывайте!

– Сначала обед, потом рассказ, – категорично заявил Юлик, и мы, гордо неся мешки, направились к костру. – И еще, кто‑нибудь, – добавил Юлик, – достаньте оборудование из лодки, а то притомились мы.

Если раньше Юлика просто побили бы камнями, то сейчас все сошло с рук, и народ метнулся к лодке – выносить гидрики и баллоны, а вторая половина к костру – наливать нам в миски суп.

В перерывах между ложками мы рассказали про наше погружение и про крестики. Про кости рассказать не успели, потому что Ленка уже метнулась к мешку. Дальше был истошный визг и ее трясущиеся руки. Ну не успели мы рассказать.

Вечером решено было найти сухой пригорок и предать найденные останки земле. Конечно, мы не знали ни имен, ни фамилий покойных, но мальчишки вырезали крест и, пока еще не село солнце, мы похоронили тех, кто держался за свой дом до последнего.

Крестики и кольца достались каждому, а что осталось, мы раздали соседям и оставили себе, чтоб подарить близким. Не у каждого ведь есть такие нательные кресты из затопленного храма. Уже будучи опять в Вологде, зашли в первую же попавшуюся по пути церковь и отдали оклады и подсвечник батюшке, рассказав, откуда у нас это взялось. Нас благословили на дорогу, и мы отправились на Онежское озеро. Там нас ждал загадочный остров Большой Климецкий. Какие тайны хранит этот небольшой кусок суши, ставший средоточием мистических событий Онежского озера, нам предстояло узнать совсем скоро.