Россия и проблемы формирования нового мироустройства на рубеже XXI столетия

1. Международная обстановка после окончания «холодной войны». Мировое сообщество перед лицом новых угроз и вызовов

На пороге нового столетия резко обострилась борьба вокруг базовых принципов миропорядка, который должен прийти на смену биполярному миру второй половины XX века.

Окончание «холодной войны», несомненно, открыло перед человечеством небывалые возможности для переустройства мировых дел на справедливой, демократической основе. К началу 90–х гг. совместными усилиями СССР, США и других государств удалось свести на нет угрозу глобальной ядерной войны, сократить стратегические арсеналы, укрепить атмосферу доверия в международных отношениях, существенно разрядить военную напряженность в Европе, цивилизованным путем развязать узел германской проблемы. Мировое сообщество получило уникальный исторический шанс для формирования нового международного порядка на базе демократии и права, для вступления в XXI век свободным от конфронтационного наследия прошлого и в то же время при сохранении всего положительного массива международных соглашений и договоренностей, наработанного в предшествующие годы.

Однако этот шанс не был полностью реализован. Как признают авторы исследования, проведенного американским институтом Восток–Запад, «была упущена уникальная возможность использовать окончание «холодной войны» и крушение коммунизма для продвижения к новому мировому порядку, основанному на согласии великих держав, возросшем авторитете и эффективности ООН, построении новой архитектуры европейской безопасности на смену балансированию между двумя противостоящими военными союзами, внедрении многосторонних режимов безопасности для Дальнего Востока, Центральной и Южной Азии и других регионов. Была упущена беспрецедентная возможность крупных прорывов в ядерном разоружении и обезвреживании ядерных арсеналов «холодной войны», нераспространении оружия массового уничтожения и его носителей, в дальнейшем сокращении обычных вооружений в Европе и на Дальнем Востоке, в разработке эффективного механизма принуждения к миру и поддержания мира, основанного на совместном принятии Россией и Западом решений о применении силы, в случае необходимости, и на совместном выполнении этих решений»[29].

Возникает вопрос: в чем причины этой неудачи?

Одна из них состоит в том, что последствия развала биполярной системы международных отношений и масштабы возникших на этой почве новых проблем и вызовов оказались гораздо более серьезными, чем это можно было предвидеть в начале 90–х годов.

Стабильность многих стран и целых регионов потрясли конфликты, вызванные межэтническими противоречиями, экстремизмом и агрессивным сепаратизмом. Возросла опасность расползания ядерного и других видов оружия массового уничтожения и средств их доставки. Увеличился разрыв между богатыми и бедными странами, что само по себе является потенциальным источником противоречий и конфликтов. Нарушается экологический и климатический баланс планеты. Человечеству угрожают новые инфекционные болезни. Все более быстрыми темпами растет незаконный оборот наркотиков, развивается организованная преступность.

В условиях открытого и взаимозависимого мира подобные угрозы все больше приобретают трансграничный характер, затрагивая безопасность всех государств. Свидетельство тому – распространение международного терроризма, который превратился в один из наиболее опасных вызовов мировому сообществу. Дуга террористического «интернационала», протянувшаяся от Балканского региона к Северному Кавказу, Центральной Азии и далее до Филиппин и Индонезии, грозит дестабилизацией обстановки в масштабах не только отдельных государств, но и целых регионов, подрывом международной безопасности.

Приходится признать, что мировое сообщество оказалось в целом не готовым эффективно противостоять этим вызовам. Конечно, за последнее десятилетие был накоплен немалый опыт конструктивного решения международных проблем, в том числе в сфере миротворчества и политического урегулирования конфликтов. Однако целостной стратегии поддержания мира и безопасности, отвечающей требованиям времени, по–прежнему не существует. Становится все более очевидным, что данная проблема требует системного подхода. Перед международным сообществом встает фундаментальный вопрос: каким должно быть будущее мироустройство в целом?

С окончанием «холодной войны» международные отношения лишились присущих той эпохе средств обеспечения стабильности, однако новых механизмов, которые были бы адекватны в корне изменившейся обстановке, создано не было. В частности, по оценке директора Стокгольмского международного института исследований проблем мира А.Ротфельда, «пока не выработано ни одного организующего принципа глобальной безопасности»[30].

На Западе сложилось – и до сих пор существует – убеждение в том, что широкое распространение в мире ценностей демократии и переход все большего числа стран на рельсы либеральной рыночной экономики сами собой играют роль мощного стабилизирующего фактора в международных делах. Показательным примером подобных взглядов является характеристика современных международных отношений, применяемая американскими специалистами из Института национальных стратегических исследований при Пентагоне[31]. Суть ее составляет классификация государств мира по четырем категориям в зависимости от уровня развития и стабильности демократической системы: «стержневые» (core states), «переходные» (transition states), «государства–изгои» (rogue states), и «потерпевшие неудачу» (failed states). Согласно этой классификации, всем государствам мира выставляется своего рода «оценка за поведение», причем главным критерием является, по существу, степень близости того или иного государства к «идеалу» в виде политической системы самих Соединенных Штатов.

Между тем, как теперь становится очевидным, процесс демократизации, при всем его несомненном положительном значении, сам по себе не является «организующим принципом глобальной безопасности», о котором говорилось выше. Об этом свидетельствует, в частности, природа современных локальных конфликтов. Хотя подавляющее их большинство носит внутренний характер, источником этих конфликтов является не противостояние между демократией и диктатурой, а межнациональная и религиозная вражда, социальная деградация и воинствующий сепаратизм. Более того, пример некоторых развитых европейских стран, таких как Великобритания, Испания, Франция, Бельгия, говорит о том, что риск возникновения противоречий на этнической и религиозной почве существует и в государствах с устойчивой демократической системой. Наличие такой системы, в лучшем случае, позволяет предотвращать разрастание такого рода проблем и находить их цивилизованное решение, что само по себе не устраняет их глубинных причин.

Демократизация как таковая не является ответом и на другие вызовы международного порядка. Напротив, она сама нуждается в защите от таких угроз, как международный терроризм и организованная преступность. Что же касается опасности распространения оружия массового уничтожения, то жизнь показывает, что зачастую в региональную конфронтацию и гонку вооружений втягиваются вполне «респектабельные» демократические государства.

Все это дает основания для вывода о том, что ключевой проблемой современных международных отношений является характер будущего мироустройства. Будет ли оно многополярным, учитывающим интересы всего мирового сообщества, или интересы одного государства или группы стран будут навязываться всем остальным? От ответа на этот вопрос в решающей степени зависит способность человечества обеспечить управляемость мировых процессов, не допустить сползания к хаосу в международных делах.

Между тем, формирование новой системы международных отношений приобрело сложный и затяжной характер. Зарубежные аналитики затрудняются дать современному этапу развития мировых дел какое–либо исчерпывающее определение. Одни называют его «новым международным беспорядком» (Г.Киссинджер), другие – «аморфной системой безопасности, лишенной биполярной структуры и идеологической ясности времен «холодной войны»[32]. Звучат прогнозы, что нынешняя «неопределенность» в развитии международной ситуации может затянуться на многие десятилетия. Строятся различные сценарии: от наступления всеобщей эры благоденствия в условиях глобализации до полной анархии в международных делах.

Одно представляется несомненным: международная система находится в переходном состоянии, и ее судьба зависит от политической воли мирового сообщества. Именно ему предстоит определить параметры будущего мироустройства, выработать надежные механизмы обеспечения безопасности и стабильности в международных отношениях. Человечество поставлено в такую ситуацию, когда формирование нового миропорядка требует сознательных, целенаправленных усилий всех государств. В противном случае «стихия» глобализации в условиях пассивности или национального эгоизма, а тем более возврата к соперничеству и попыток обеспечить собственные интересы за счет других приведет лишь к обострению негативных тенденций, которые международному сообществу будет все труднее контролировать.

К сожалению, по этому важнейшему вопросу в мире пока нет концептуального единства. Более того, в последнее время сталкиваются два принципиально разных подхода к формированию нового миропорядка. Один из них нацелен на построение одномерной модели, при которой на международной арене доминировала бы группа наиболее развитых стран с опорой на военную и экономическую мощь США и НАТО. Остальной же части мирового сообщества предлагается жить по правилам, определяемым, а порой и навязываемым этим «привилегированным клубом». Наглядный тому пример – судьба Югославии.

Корни такой концепции достаточно глубоки и кроются, как уже отмечалось выше, в ошибочной оценке изменений в международной обстановке на рубеже 80–х – 90–х годов. По признанию министра иностранных дел Франции Ю.Ведрина, «считая себя победителем в третьей мировой, т.е. «холодной войне», Запад уверовал в беспредельность своих возможностей и, опираясь на технологическое превосходство, не видит причин, которые помешали бы ему повсеместно навязывать свои взгляды».[33] Вопреки собственным призывам к установлению демократических порядков повсюду в мире, США и их союзники, по меткому замечанию бывшего генерального директора ЮНЕСКО Ф.Майора, начали «действовать олигархическими методами в международных отношениях».[34]

Логическим следствием такого одномерного подхода стала постепенная ревизия демократических принципов мироустройства, которые начали было пробивать себе дорогу после падения берлинской стены. Так, идея строительства единой Европы начала постепенно подменяться «натоцентризмом» – попытками сформировать европейскую безопасность на основе лишь одного замкнутого военно–политического альянса. Не ограничиваясь расширением на Восток, НАТО приняла новую стратегию, предусматривающую распространение сферы деятельности альянса за пределы, установленные Североатлантическим договором, и допускающую применение силы без санкции Совета Безопасности ООН, т.е. в нарушение Устава ООН и основополагающих принципов международного права.

Своего рода «полигоном» для отработки «натоцентристской» концепции стала военная акция НАТО против Югославии, вызвавшая острейший международный кризис с момента окончания «холодной войны». Последствия этого кризиса хорошо известны. Был нанесен сильнейший удар по устоям международного правопорядка и стабильности. В мире снова стали выходить на первый план военные аспекты безопасности. Во многих странах заговорили о том, что ускоренное довооружение – единственный способ избежать внешней агрессии. В результате появилась дополнительная, причем весьма осязаемая, угроза режимам нераспространения оружия массового уничтожения и средств его доставки.

В настоящее время на Западе под давлением фактов идет неохотное переосмысление этой противоправной акции. Делаются выводы о том, что она не может служить «моделью» для подобных действий альянса в будущем.[35] Между тем, для России ошибочность натовской линии была видна с самого начала. Все, о чем предупреждала российская дипломатия на этапе борьбы за предотвращение агрессивной акции НАТО, к сожалению, оказалось реальностью. Вооруженное вмешательство не только не решило ни одной из проблем балканского региона, но, наоборот, завело их в тупик, выбираться из которого приходится ценой огромных дипломатических усилий. Наконец, натовская операция обернулась новыми страданиями для мирного населения Косово, ради прекращения которых она якобы была предпринята.

В сложившейся ситуации для России были неприемлемы как самоустранение, так и втягивание в конфликт с НАТО. Российская дипломатия избрала конструктивный путь, и с ее участием агрессию удалось остановить, а югославскую проблему вновь перевести в плоскость политического урегулирования на базе резолюции 1244 Совета Безопасности ООН, определившей его основные параметры.

В связи с кризисом на Балканах перед мировым сообществом встал ряд проблем принципиального характера. В целях оправдания акции НАТО на Западе стали активно пропагандировать концепции «гуманитарной интервенции» и «ограниченного суверенитета». Продолжаются попытки навязать тезис о том, что для защиты прав человека и предотвращения гуманитарных катастроф допускается использование силы против суверенных государств без санкции Совета Безопасности ООН.

Бесспорно, мировое сообщество не может и не должно оставаться безучастным к грубым нарушениям прав человека, влекущим за собой страдания народов, тем более что гуманитарные кризисы могут серьезно осложнять поддержание региональной и международной стабильности. Однако, недопустимо бороться с нарушениями прав человека методами, которые разрушают само право. Неуважение к закрепленным в Уставе ООН принципам суверенитета и территориальной целостности государств чревато подрывом стабильности всей международной системы.

В основе концепции «гуманитарной интервенции» лежит ложное представление, будто в условиях глобализации роль государства как субъекта международных отношений неизбежно сходит на нет. Между тем, опыт России и некоторых других стран, вставших на путь демократических реформ, свидетельствует об обратном: именно ослабление государственности открывает путь к распространению таких явлений, как международный терроризм, воинствующий сепаратизм и организованная преступность. Вот почему, укрепляя свою демократическую государственность, суверенитет и территориальную целостность, Россия действует не только в собственных национальных интересах, но и, по существу, – в интересах глобальной стабильности и безопасности.

На фоне обострившейся борьбы по принципиальным вопросам мирового развития более рельефно предстала предложенная Россией модель многополярного мироустройства, в которой центральная роль отводится коллективным механизмам поддержания мира и безопасности, а цементирующее начало – международному праву и равной безопасности для всех государств. Эти положения нашли концентрированное выражение в выдвинутой Россией в 1999 г. «Концепции мира в XXI веке», представляющей собой свод ценностей и принципов взаимоотношений государств, направленных на утверждение миропорядка без войн и насилия. Тем самым Россия фактически инициировала концептуальную подготовку к Саммиту тысячелетия, который был проведен ООН в сентябре 2000 г. в Нью–Йорке.

Следует подчеркнуть, что идея многополярности – не умозрительный лозунг, а философия международной жизни, опирающаяся на реальности эпохи глобализации.

По признанию многих зарубежных специалистов, многополярный мир в известном смысле уже существует. Сегодня ресурсов какой бы то ни было отдельной страны или даже группы стран уже недостаточно для монопольного осуществления своей воли в однополюсном мире при «ограниченном суверенитете» для всех остальных. В частности, ни США, ни НАТО не в состоянии в одиночку обеспечивать международную безопасность, играть роль «мирового полицейского».

Яркой иллюстрацией обоснованности такой оценки может служить резкое обострение кризиса на Ближнем Востоке в период 2000–2001 гг. Драматические события в этом регионе еще раз показали, что в эпоху глобализации ни одно государство, каким бы мощным и влиятельным оно ни было, не в состоянии единолично управлять ситуацией даже в рамках одного региона, не говоря уже о мировых процессах. Для поддержания стабильности и урегулирования конфликтов необходимы коллективные усилия всего международного сообщества. Тем более – в условиях, когда, помимо США и Западной Европы, в мировой политике возрастает роль других центров экономического и политического влияния. В их числе – Россия, Китай, Индия, Япония, мусульманский мир. Набирают силы интеграционные объединения в Юго–Восточной Азии, Латинской Америке, Африке. Причем, чем выше уровень экономической интеграции, тем сильнее тенденция к формированию коллективной позиции по международным вопросам, проведению согласованной внешней политики.

По оценке известного американского политолога С.Хантингтона, нынешняя ориентация политики США на однополярный мир является контрпродуктивной и ведет к столкновению с интересами мирового сообщества. «Соединенные Штаты, – пишет он, – явно предпочли бы однополярную систему, в которой они были бы гегемоном, и часто действуют так, как будто бы подобная система действительно существовала. Крупные государства, напротив, предпочитали бы многополярную систему, в которой они могли бы обеспечивать свои интересы как на односторонней, так и многосторонней основе, не подвергаясь сдерживанию, принуждению и давлению со стороны более сильной сверхдержавы. Они чувствуют угрозу того, что им представляется как стремление США к глобальной гегемонии»[36].

Некоторые российские аналитики полагают, что концепция многополярности «неэкономична» с точки зрения ограниченных российских ресурсов, а также «в известной мере лишает Россию свободы рук, почти автоматически втягивает ее в противостояние с США и, отчасти, с Западом в целом»[37].

С такой оценкой трудно согласиться. Наш выбор в пользу многополярного мироустройства обусловлен прежде всего национальными интересами. Именно в рамках системы, основанной на коллективных механизмах поддержания глобальной безопасности, Россия имеет наилучшие шансы обеспечить себе достойное место в мировом сообществе.

Следует подчеркнуть, что продвижение концепции многополярности ведется не в ходе абстрактных дискуссий, а в процессе поисков совместных решений наиболее острых и сложных международных проблем, напрямую затрагивающих жизненные интересы России: обеспечение стратегической стабильности, урегулирование локальных конфликтов под эгидой ООН, строительство всеобъемлющей системы европейской безопасности без разделительных линий. В ходе дипломатических усилий в пользу справедливого решения этих проблем фактически закладываются основы в фундамент многополярной международной системы.

Линия России, сочетающая твердую защиту национальных интересов с поисками взаимоприемлемых решений спорных проблем, отнюдь не предполагает фатальной обреченности на противостояние с Западом. Факты говорят как раз об обратном. Так, в рамках Совета Безопасности ООН Россия по большинству вопросов добивается единства с другими постоянными членами этого органа (США, Великобритания, Франция, Китай), что позволяет принимать конструктивные решения в интересах всего мирового сообщества. Кроме того, многосторонний формат международных организаций и форумов открывает возможности для российской дипломатии вести активную работу в целях формирования широкого круга сторонников наших концептуальных подходов.

Борьба за многополярное мироустройство представляет собой не противостояние кому бы то ни было, а стратегию последовательных шагов по формированию новой архитектуры международных отношений.

Одно из главных направлений этой стратегии – выработка коллективного ответа на вызовы, которые бросает мировому сообществу современный этап развития цивилизации. Если вторая половина XX столетия прошла под знаком борьбы за предотвращение мировой ядерной катастрофы, то сегодняшние задачи значительно сложнее и многообразней. В первую очередь, необходимо обеспечить устойчивое развитие человечества в условиях надежной безопасности, использования научных достижений на благо всего международного сообщества и последовательного сближения уровней развития различных государств.

Для этого требуются действенные механизмы управления мировыми процессами. Они должны гарантировать возможность для всех государств участвовать в международных делах на равноправной основе, вносить вклад в решение глобальных проблем. Чем больше государств будут участвовать в этом процессе, тем прочнее будут международные договоренности в данной области, а следовательно, и вся мировая система в целом.

Реально существующей в мире многополярности должна соответствовать новая архитектура международной безопасности. «Строительный материал» для нее фактически уже есть. Это – разветвленная система международных организаций во главе с ООН, влиятельные региональные объединения, плотная ткань двусторонних отношений. Проблема в том, чтобы придать этим структурам характер целостной системы, которая обеспечивала бы сопряжение потребностей отдельных государств с интересами всего мирового сообщества.

Центральное место в этой системе должно принадлежать ООН, призванной играть роль стержня многополярного мироустройства, а также другие организации и форумы универсального характера – ЮНЕСКО, ВОЗ, МАГАТЭ и т.д. Следующее звено – региональные и субрегиональные организации. Развитие интеграционных процессов в различных регионах мира является одной из главных тенденций современной международной жизни. Показательна в этой связи оценка президента Франции Ж.Ширака: «Чтобы лучше организовать международную систему в XXI веке, нужно прежде всего двигаться в направлении многополюсного мира. Отвечая на процесс глобализации, большинство государств выбирают путь взаимного объединения на региональном уровне, чтобы быть хозяевами своей судьбы. Европейский союз является наиболее законченным примером, соответствующим этой необходимой региональной интеграции»[38].

Однако проблема строительства новой европейской архитектуры в действительности имеет более широкое значение. На протяжении столетий Европа была основным центром мировой политики, главным «законодателем» принципов и норм международного поведения. Именно здесь зарождались и распадались военно–политические коалиции и союзы, борьба между которыми приводила к самым кровопролитным войнам в истории человечества. И сегодня Европа в «миниатюре» отражает многообразие и реальную многополюсность современного мира. Поэтому нет необходимости доказывать, что от того, какая система безопасности будет построена в Европе, во многом зависит будущее международной системы в целом.

Примером все возрастающего значения регионального фактора в мировой политике являются беспрецедентные по масштабам интеграционные процессы, которые развернулись в последние годы в Азиатско–Тихоокеанском регионе. Они сопровождаются активными поисками надежных механизмов обеспечения безопасности в регионе, развития политического диалога между азиатскими государствами и другими ведущими «полюсами» влияния в мире. Наряду с укреплением главной интеграционной структуры стран Тихоокеанского бассейна – форума «Азиатско–тихоокеанское экономическое сотрудничество» (АТЭС), получили развитие такие каналы международного политического диалога, как Асеановский Региональный форум, а также механизм регулярных встреч «Азия–Европа» (АСЕМ) и др. Хорошие перспективы имеет учрежденная в июне 2001 г. Шанхайская организация сотрудничества. Прорабатывается идея формирования действительно общеазиатской – от Ближнего до Дальнего Востока – системы диалога на базе создаваемого по инициативе Казахстана Совещания по взаимодействию и мерам доверия в Азии.

Мировая система региональных организаций, разумеется, включает динамично развивающиеся структуры экономической интеграции и политического сотрудничества, объединяющие страны арабского мира, а также государства Латинской Америки и Африки. О том, что эти структуры будут играть все более возрастающую роль, свидетельствует создание в середине 2001 г. Африканского Союза.

Наконец, третий базовый элемент новой системы мироустройства – плотная ткань двусторонних отношений между государствами. В условиях глобального мира эта наиболее естественная и традиционная форма международного общения полностью сохраняет свое значение. Однако, роль «несущей конструкции» новой международной системы двусторонние отношения могут сыграть лишь при условии, что будут строиться на твердом фундаменте международного права.

Таким образом, будущая глобальная архитектура видится как своего рода «пирамида», на вершине которой находилась бы ООН – главный инструмент поддержания мира и безопасности, деятельность которой дополнялась бы сотрудничеством в рамках региональных организаций и на двусторонней основе. «Скрепляющим материалом» этой конструкции было бы всеобщее и неукоснительное соблюдение международного права.

Эволюция глобальных процессов, несомненно, требует адаптации норм международного права к новым реалиям. Это касается, в частности, необходимости обеспечить мировому сообществу средства для более оперативного и слаженного реагирования на гуманитарные кризисы, а еще лучше – для их предотвращения. Такая работа должна вестись коллективно и только на базе Устава ООН. Никто не в праве игнорировать, что все имеющиеся инструменты международного гуманитарного права предусматривают механизм реакции на нарушения соответствующих норм, вплоть до передачи вопроса на рассмотрение Совета Безопасности ООН. Такая процедура, закрепленная в многочисленных многосторонних конвенциях и договорах, является обязательной, если речь идет о возможности принудительных мер в ответ на гуманитарные кризисы. В ООН внесена российская инициатива о том, чтобы коллективно уточнить правовые аспекты применения силы в международных отношениях в условиях глобализации. Самого серьезного изучения заслуживают также пути развития превентивной дипломатии и миротворчества, совершенствование режимов санкций.

В последнее время одним из серьезных источников международной и региональной напряженности, а также крупнейшей проблемой, с точки зрения международного права, является отношение США к т.н. «проблемным странам», против которых развязана фактически необъявленная война: в одностороннем порядке вводятся санкции и торговое эмбарго, осуществляются меры политического и военного давления вплоть до применения военной силы, как это имело место в отношении Ирака и Югославии, практикуется прямое вмешательство во внутренние дела суверенных государств.

Контрпродуктивность такой линии не вызывает сомнений. США ни в одном случае не смогли добиться свержения неугодных им режимов, а реальной жертвой санкций и вооруженного вмешательства становилось мирное население. Примечательно, что к осознанию этого постепенно приходят сегодня и в Вашингтоне.

Россия исходит из того, что в отношении государств, обвиняемых мировым сообществом в нарушении прав человека или других норм международного права, средства силового давления, в том числе санкционированные самим мировым сообществом, должны применяться крайне взвешенно и осмотрительно с тем, чтобы лекарство не оказалось хуже болезни. Важно, чтобы ни одно государство, какая бы кризисная ситуация ни сложилась внутри или вокруг него, не чувствовало себя загнанным в угол и не ощущало, что его безопасность находится под угрозой. При любых обстоятельствах для этих стран необходимо создавать реальную альтернативу выхода из изоляции и позитивного участия в региональных системах безопасности и мировой политике. Примером такого подхода являются, в частности, усилия России по содействию урегулированию ситуации на Корейском полуострове, поддержка усилий по национальному примирению двух корейских государств.

В целом, одним из основополагающих принципов нового мироустройства должно быть максимально широкое вовлечение всех государств в совместные усилия по укреплению безопасности и стабильности. Только при таком условии можно сформировать предсказуемую атмосферу в мировых делах, создать «критическую массу» многосторонних дипломатических усилий для политического урегулирования существующих и предотвращения новых конфликтов.

Жизнь показывает, что позиция России в отношении будущего мироустройства имеет в мире немало единомышленников и их ряды пополняются. Когда Россия, Китай и Индия твердо выступили с осуждением действий НАТО против Югославии в марте 1999 года и предостерегли от опасности крайне разрушительных последствий концепции «гуманитарной интервенции», голос этих государств, представляющих более половины населения Земли, был услышан и оказал воздействие на позицию других стран–членов ООН. В результате на международной арене постепенно расширяется единый фронт в защиту основополагающих принципов Устава ООН. В итоговых документах XIII Министерской конференции Движения неприсоединения в Картахене 8–9 апреля 2000 г. и саммита «Группы 77» в Гаване 10–14 апреля того же года, в частности, записано: «Мы отвергаем так называемое «право» на гуманитарную интервенцию, которое не имеет юридической базы ни в Уставе ООН, ни в общих принципах международного права»[39]. Движение неприсоединения в Картахене также единодушно подтвердило «твердое осуждение любых односторонних военных акций, включая акции, осуществляемые без должного санкционирования Советом Безопасности ООН»[40].

2. Мировое сообщество перед вызовами глобализации

Окончание «холодной войны» повлекло за собой глубокие перемены с точки зрения придания более открытого характера современной структуре международных отношений. Рухнули барьеры, искусственно разделявшие мир на замкнутые блоки. Полностью дискредитированными оказались модели развития, основанные на самоизоляции и автаркии. Переход подавляющего большинства государств к открытой рыночной экономике и либерализация мировых торгово–экономических обменов стали качественным скачком к преобразованию мира в единое экономическое и цивилизационное пространство.

На этом фоне мощный импульс практически во всех сферах жизни получили процессы глобализации, которые превратились в важнейший фактор мирового развития в XXI веке. Сегодня без учета процессов глобализации невозможен, по существу, никакой серьезный анализ развития обстановки в России и в мире на среднесрочную, а тем более на длительную перспективу.

При этом среди ученых и специалистов нет единого мнения относительно сущности явления глобализации. Да и само это понятие до сих пор не получило точного определения. Одни считают глобализацию совершенно новым явлением, связанным, в первую очередь, с последствиями научно–технической революции, а также с небывалым ростом трансграничных финансовых потоков, насыщенность которых намного превышает объемы производства и международной торговли. Другие полагают, что глобализация есть не что иное, как новый этап в развитии процессов интернационализации, которые начались еще на рубеже XIX–XX веков, но были прерваны двумя мировыми войнами и расколом мира на две противостоящие социально–экономические системы. Эксперты Международного валютного фонда определяют глобализацию как «растущую экономическую взаимозависимость стран всего мира в результате возрастающего объема и разнообразия трансграничных обменов товарами, услугами, международных потоков капитала, а также благодаря все более быстрой и широкой диффузии технологий».[41]

Как бы мы ни воспринимали глобализацию, ясно одно: данный фактор оказывает все более ощутимое воздействие на все сферы жизни и деятельности человечества. Это проявляется в дальнейшей интернационализации мировых процессов, в росте взаимозависимости государств. Однако реальные последствия этого воздействия далеко не однозначны.

Казалось бы, вызванное глобализацией всестороннее сближение стран и регионов должно было создать мощные стимулы к решению мировых проблем на путях широкого международного сотрудничества. Появились немыслимые ранее возможности для быстрого прогресса на пути строительства нового мирового порядка, основанного на равной безопасности, солидарной ответственности и сотрудничестве всех государств. В начале 90–х годов не только Россия, но и весь мир жил надеждой, что на смену десятилетиям ядерного противостояния и глобальной конфронтации придет эпоха всеобщего мира, безопасности, разоружения и конструктивного партнерства.

Не менее радужные перспективы, как представлялось, открывались и в области решения глобальных проблем человечества. Ведь современные технологии потенциально могут облегчить поиск оптимальных решений таких проблем, как сохранение окружающей среды, борьба с бедностью, нищетой и болезнями, распространение грамотности, обеспечение более широкого доступа к образованию, культуре и т.д.

В действительности же положительный эффект глобализации реально ощутил пока лишь узкий круг наиболее развитых стран. Негативные же последствия – напротив, в той или иной степени испытывает на себе все мировое сообщество.

Появляется все больше свидетельств того, что нерегулируемая международным сообществом глобализация не сокращает, а, наоборот, увеличивает разрыв между полюсами богатства и нищеты внутри отдельных стран и в масштабах всего мира. Так, согласно докладу ООН «Глобализация с человеческим лицом» (1999 г.), разрыв доходов между пятью богатейшими и пятью беднейшими странами в 1960 году составлял 30:1, в 1990 году он уже достиг соотношения 60:1, а в 1997 году – 74:1.

Один из парадоксов глобализации состоит в том, что революция в области средств коммуникаций, которая теоретически должна была способствовать сближению стран и народов, на самом деле углубляет разделительные линии между ними. Ведь доступ к новым беспрецедентным возможностям для передачи знаний и технологий имеют опять–таки главным образом наиболее развитые страны.

У многих государств вызывает беспокойство связанная с последствиями глобализма чрезмерная «экономизация» международных отношений, когда доминирующей силой в них становится слепая рыночная стихия, а традиционные политические и социальные мотивы принятия решений, не говоря уже о гуманитарных и нравственно–этических, оттесняются на задний план. Растет тревога по поводу того, что судьба государств и народов уже не принадлежит им самим, а находится в руках неких наднациональных, никем, по существу, не контролируемых рыночных механизмов и структур. Волна финансовых кризисов, прокатившаяся по миру в 1998 г. и столь болезненно ударившая по России, – яркий пример того, насколько уязвимой становится в условиях глобализации экономическая безопасность государств и целых регионов.

Не случайно глобализацию часто сравнивают с жестокой спортивной гонкой, где победителю достаются все лавры, а побежденный должен отойти в сторону. Французский военный журнал «Дефанс Насиональ» отмечал в этой связи, что «несдерживаемый экономический либерализм», призыв к которому исходит из США (хотя сами они ему не следуют), расширяет пропасть между развитыми и развивающимися странами. Это порождает чувства возмущения неравенством и несправедливостью, что становится питательной почвой для мятежей и терроризма в развивающихся странах. А такой приоритетный мотив человеческой деятельности, как достижение прибыли, ведет к деградации нравов, толкая человечество в «самоубийственный дрейф»[42].

Весьма тревожным симптомом является тот факт, что в условиях нарастающего отставания беднейших стран международная помощь на нужды развития в целом сокращается. Снижается внимание к социальной проблематике развивающихся стран, от которых требуют лишь одного – проведения либеральных рыночных реформ. Однако хорошо известно, что это отнюдь не гарантирует притока иностранных инвестиций. Напротив, львиная доля капиталовложений идет во все те же развитые страны.

В итоге вместо общего пространства процветания разрастается «пространство нищеты» и социальной деградации, которое становится питательной средой для таких современных вызовов, как международный терроризм и организованная преступность, незаконная торговля наркотиками и оружием, национальная и религиозная нетерпимость. Причем разрастание этих явлений порой идет гораздо быстрее, чем развитие процессов интернационализации в тех областях, где это могло бы принести реальную пользу человечеству: здравоохранение, образование, наука, культура. Подобную тенденцию верно подметил заместитель Генсекретаря ООН Пино Арлакки: «Никогда раньше не имелось столько экономических возможностей для стольких людей. Но никогда ранее не было и столько возможностей для преступных организаций»[43].

Очевидно и то, что в условиях глобализации мировое сообщество не стало более эффективно решать долгосрочные общечеловеческие проблемы – такие, как предотвращение экологических и техногенных катастроф, борьба с эпидемическими заболеваниями и т.д. Скорее напротив, в силу отмеченного выше диктата рыночных тенденций решение глобальных проблем в современных условиях становится более затруднительным.

Наконец, парадоксы глобализации все более ощутимо вторгаются и в сферу интеллектуальной и культурной жизни человечества. Благодаря новым средствам коммуникации открылись уникальные возможности для взаимного обогащения культур, совершенствования систем образования, обмена результатами научных исследований. Взаимозависимость и взаимопроникновение национальных культур превращается в доминирующий фактор. Однако и здесь все чаще приходится иметь дело с «побочными эффектами» и издержками глобализации. Так, общественность многих стран, включая Россию, бьет тревогу по поводу возрастающей угрозы нивелирования национальных культур, утраты культурной самобытности, исчезновения многих национальных языков. Бальзак называл культуру «одеждой нации», а сегодня, если использовать этот образ, мир может оказаться одетым в униформу «массовой» американизированной культуры. Не случайно многие страны – как развитые, так и развивающиеся – ставят на различных международных форумах вопрос о сохранении культурного многообразия в один ряд с наиболее крупными глобальными проблемами. В рамках мирового сообщества постепенно формируется широкий консенсус вокруг идеи о том, что культурное многообразие имеет для будущего человечества не меньшее значение, чем экологическое равновесие. Положительный смысл глобализации должен состоять в нарастающем взаимообогащении культур, а не в доминировании какой–либо одной из них.

Совершенно очевидно, что международная система, основанная на столь разительных несоответствиях и противоречиях, не может быть стабильной. Положение усугубляется тем, что в условиях глобализации развитый «Север» все менее в состоянии «отгородиться» от отстающего «Юга», создать замкнутую зону экономического процветания. Об этом говорит, в частности, такой феномен, как массовая иммиграция в развитые страны Европы и Америки: ее давление все сильнее испытывает на себе социальная структура этих стран. Одновременно утечка «мозгов» и квалифицированных кадров больно бьет по и так ослабленной экономике развивающихся государств.

Одной из наиболее сложных проблем, которые возникают в процессе глобализации, является определение адекватной роли суверенных государств в международных отношениях.

Взять, к примеру, такие явления, как воинствующий национализм и сепаратизм. Действуя под лозунгом возведенного в абсолют права наций на самоопределение, сепаратисты взрывают изнутри многонациональные государства, сеют национальную ненависть и нетерпимость, создают очаги межэтнических конфликтов, с трудом поддающихся урегулированию. При этом сепаратизм отнюдь не ограничивается рамками нестабильных или экономически неблагополучных государств, а находит почву и в развитых странах. Отсюда – настоятельная необходимость выверенного подхода международного сообщества к таким категориям, как суверенитет и территориальная целостность государств, право народов на самоопределение, права национальных меньшинств и т.д. Требуется выработка согласованных подходов, исключающих двойные стандарты, а, соответственно, и возникновение прецедентов, чреватых опасными последствиями.

Однако институту государства угрожают и другие, более скрытые опасности. Некоторые безоговорочные сторонники глобализма считают, что в современных условиях этот институт является чуть ли не анахронизмом и обречен на постепенное отмирание. Они призывают к тому, чтобы вместо безопасности государства приоритет был полностью отдан безопасности личности, не отвечая при этом на вопрос, кто же тогда, кроме государства, будет гарантировать эту безопасность. Строятся концепции, согласно которым принцип уважения прав человека должен взять абсолютный верх над принципами невмешательства во внутренние дела, суверенного равенства государств в международных отношениях.

Именно таков смысл концепций «ограниченного суверенитета» и «гуманитарной интервенции», о которых уже шла речь выше. Все они основываются на ложной посылке, будто институт государства чуть ли не сам по себе является помехой на пути соблюдения прав человека в мире. Между тем за последнее десятилетие мы не раз на конкретных примерах убеждались в совершенно обратном: именно ослабление, а в некоторых странах – полное разрушение государственности приводило к такому состоянию хаоса и анархии, при котором мировое сообщество, по существу, лишалось не только средств пресечения массовых нарушений прав человека, но и всякой внутренней опоры для урегулирования конфликта в данной стране.

Напрашивается вывод, что как бы ни расширялся круг участников современных международных отношений, главными действующими лицами в них есть и будут суверенные государства. И если сегодня звучат призывы развернуть международное сотрудничество лицом к человеку, сконцентрировать внимание на интересах его безопасности, благополучия и достоинства, то опять–таки решающую ответственность за это в состоянии взять на себя только государство. Для этого оно, собственно, и создавалось.

Конечно, нельзя отрицать, что в современном мире, особенно в развитых странах, происходит определенное перераспределение функций между государством и гражданским обществом, как правило, в пользу последнего. Нечто похожее происходит и в международных отношениях. Все большее число вопросов, ранее входивших в исключительно внутреннюю компетенцию государств, теперь все чаще становится предметом международного обсуждения. В частности, проблематика соблюдения прав человека перестала рассматриваться как исключительно внутреннее дело государства, а принцип невмешательства во внутренние дела все теснее увязывается с транспарентностью политики государств в области прав человека и их добровольным сотрудничеством с международными органами. Еще раз подчеркнем: добровольным сотрудничеством. Однако все это говорит не о размывании, а наоборот, о более совершенной и цивилизованной реализации принципа государственного суверенитета. Ясно, что такой процесс может идти только на равноправной основе, то есть, не вопреки, а благодаря неукоснительному соблюдению норм международного права. Принцип суверенного равенства как раз и дает государствам возможность проявлять добрую волю, идти на сотрудничество с мировым сообществом.

Между тем доктрины «гуманитарного вмешательства» и «ограниченного суверенитета» заведомо предполагают неравенство и «двойные стандарты» в отношениях между государствами. Ведь очевидно, что они отнюдь не предназначены для применения против наиболее богатых и сильных в военном отношении стран. По сути дела, речь идет о попытках создать международную систему, в которой и без того углубляющееся экономическое неравенство государств было бы подкреплено узаконенным неравенством и в сфере международных отношений. Получается, как в известной повести «Скотный двор» Джорджа Орвелла: все вроде бы равны, но одни «более равны», чем другие.

Суммируя, можно сказать, что глобализация в ее нынешнем виде пока еще не стала новым регулятором мировых процессов. Напротив, она зачастую вносит дополнительные элементы дезорганизации в систему международных отношений и, следовательно, сама требует серьезного регулирования и управления в интересах мирового сообщества.

Трезво оценивая издержки глобализации, не следует впадать и в другую крайность. Глобализация – объективный и, судя по всему, необратимый процесс. Пытаться «запретить» или «остановить» его, как это делают некоторые воинственно настроенные общественные группы в ряде стран, столь же бессмысленно, как, например, пытаться «отменить» результаты некоторых научных открытий, даже если они несут в себе потенциальную угрозу для человека.

Другое дело – мировое сообщество может и должно добиваться разумного контроля над этим процессом с тем, чтобы усилить его социальную и гуманитарную составляющую, придать ему «цивилизованную форму». Призывы к этому все более настойчиво звучат во всем мире со стороны как развивающихся, так и некоторых развитых государств.

Наша страна не может не сочувствовать такому подходу. В условиях нынешнего экономического положения Россия относится к числу государств, для которых глобализация таит в себе немало опасностей. Однако, какими бы они ни были, Россия не может отказаться от своего стратегического курса на экономическую открытость и интеграцию в мировую экономическую систему. Задача внешней политики – помочь этому процессу, в том числе путем содействия формированию таких международных механизмов, которые обеспечивали бы наиболее благоприятные условия устойчивого, бескризисного развития российской экономики, ее органичное встраивание в систему мирохозяйственных связей при должном учете факторов, определяющих экономическую безопасность страны.

Обращаясь с приветственным посланием к участникам встречи на высшем уровне «Группы 77» (Гавана, апрель 2000 г.), Президент Российской Федерации В.В.Путин отметил: «Важно не только не допустить разрастания негативных проявлений глобализации, но и прежде всего открыть для всех государств и народов ее выгоды. Глобализация должна служить социальному прогрессу – увеличению занятости, сокращению безработицы, ликвидации бедности».

Конечно, мировому сообществу еще предстоит научиться управлять глобальными процессами, и это, несомненно, будет нелегким делом, особенно в финансово–экономической сфере. Вместе с тем, уже сейчас в мире действуют весьма мощные механизмы, противостоящие разрушительным аспектам глобализации. Речь, прежде всего, идет о процессах региональной интеграции, бурно развивающихся повсюду в мире – от Юго–Восточной Азии до Латинской Америки.

Надежные «страховочные» средства существуют и в сфере международной политики. Однако, чтобы они были по–настоящему эффективны, необходима ясная политическая воля к строительству демократической, равноправной системы международных отношений, в которой руководящим принципом поведения государств станет солидарность, а защита законных национальных интересов будет сочетаться с поиском коллективных и взаимоприемлемых решений важнейших международных проблем.

Одним словом, многое предстоит еще сделать для того, чтобы придать глобализации действительно социально–ответственный характер. Для этого потребуется развернутая и согласованная стратегия устойчивого развития и процветания, основанная на принципах всеобъемлющей стратегической стабильности.

3. Россия и проблемы стратегической стабильности

Глубокая трансформация международных отношений в начале 90–х годов потребовала коренного переосмысления проблем обеспечения безопасности и стабильности в мире.

С окончанием «холодной войны» международные отношения утратили то системообразующее начало, которым на протяжении почти полувека служила жесткая дисциплина двух противостоявших друг другу военно–политических блоков. Мир преодолел идеологический раскол, но не стал более стабильным. Возникли новые угрозы и вызовы глобальной безопасности, среди которых, как уже отмечалось выше, – региональные конфликты, агрессивный сепаратизм и межнациональная вражда, международный терроризм и организованная преступность.

Совершенно очевидно, что в условиях глобализации эффективно противостоять этим вызовам можно только совместными усилиями всего мирового сообщества. Но это достижимо лишь при стабильной и предсказуемой атмосфере в международных отношениях и, прежде всего, между ядерными державами.

Среди наиболее крупных достижений в сфере международных отношений, которыми была отмечена вторая половина ХХ века, пожалуй, ни одно не имело столь жизненного значения для человечества, как ликвидация угрозы глобальной ядерной войны. Совместными усилиями России, США и других государств удалось не только свести к минимуму эту угрозу, но и положить начало процессу ограничения и сокращения ядерных арсеналов. Это стало возможным благодаря всеобщему признанию концепции стратегической стабильности, краеугольным камнем которой стал Договор по ПРО 1972 года[44].

Суть выработанного на основе этого Договора понятия стратегической стабильности состояла в сознательном взаимном отказе от стратегических систем защиты территории страны от межконтинентальных баллистических ракет (МБР). Именно такой отказ позволил СССР и США лишить друг друга стимулов для наращивания наступательных ядерных потенциалов и перейти к политике взаимного сдерживания на пониженных уровнях стратегических вооружений. Другими словами, отказ от ядерного «щита» сделал более безопасным ядерный «меч»[45].

На базе Договора по ПРО возникла разветвленная система международных договоров и соглашений в области контроля над вооружением и разоружения. В их числе – Договоры ОСВ–1 и ОСВ–2, а также Договор о РСМД, позволивший ликвидировать целых два класса ядерного оружия – ракеты средней и меньшей дальности. Затем последовали Договоры СНВ–1 и СНВ–2, реализация которых должна привести к сокращению количества ядерных боезарядов примерно в четыре раза. Имеются реальные возможности для дальнейших, еще более глубоких сокращений стратегических наступательных вооружений.

С этим процессом неразрывно связано создание глобального и региональных режимов нераспространения ядерного оружия, а также заключение целого ряда соглашений о запрещении ядерных испытаний, ликвидации химического оружия, сокращении обычных вооруженных сил и вооружений.

Все эти договоры и соглашения позволили выстроить современную архитектуру международной безопасности. Следует подчеркнуть, что речь идет о взаимосвязанной системе. И если разрушить ее фундамент, то под угрозой развала окажется вся конструкция, а значит, и результаты тридцатилетних усилий мирового сообщества в области разоружения.

Именно поэтому столь серьезную озабоченность во всем мире вызывали всегда заявки США на создание запрещенных Договором по ПРО стратегических систем противоракетной обороны. При Б.Клинтоне эти планы получили название национальной ПРО, а при администрации Дж.Буша ее переименовали уже в глобальную (ГПРО).

Твердая позиция, занятая Россией в отношении американских планов создания ГПРО, отнюдь не явилась проявлением соперничества между великими державами, как это было, например, во времена жесткой полемики между СССР и США вокруг «стратегической оборонной инициативы» президента Р.Рейгана. С тех пор природа российско–американских отношений претерпела кардинальные изменения. Наши государства больше не рассматривают друг друга в качестве противников. Более того, сегодня они сталкиваются, по существу, с одними и теми же угрозами и вызовами своей безопасности. К числу таких потенциальных угроз принадлежит и опасность распространения оружия массового уничтожения и средств его доставки. Россия не в меньшей степени, чем США и другие государства, заинтересована в поисках эффективных ответов на эти вызовы. Однако, по ее убеждению, делать это надо совместно или, во всяком случае, не в ущерб интересам друг друга.

Вот почему Россия ведет с США обсуждение проблем стратегической стабильности не в духе конфронтации, когда ставка делалась на достижение односторонних выгод, а с настроем на выход на такие сбалансированные и хорошо просчитанные решения, которые позволили бы, с одной стороны, надежно обеспечить безопасность наших стран и международную стратегическую стабильность в целом, а, с другой, – сохранить и развернуть в будущее накопленный в последние годы солидный позитив отношений России и США.

Дискуссии вокруг создания или несохранения Договора по ПРО носят далеко не схоластический характер.

Как известно, основное содержание Договора составляет запрет на развертывание системы противоракетной обороны территории страны и создание основы для такой обороны. Отмена этого запрета означала бы изменение знака «минус» на «плюс», то есть лишала бы Договор самой его сути.

Другая важнейшая статья Договора предусматривает продолжение переговоров об ограничении стратегических наступательных вооружений. И здесь также выхолащивание его сути чревато развалом существующей системы соглашений в области контроля над вооружениями. Так, согласно Заявлению, сделанному при подписании Договора СНВ–1, Россия будет рассматривать выход США из Договора по ПРО или его существенное нарушение как исключительное обстоятельство, дающее ей право выйти из СНВ–1. По существу, такое же положение было законодательно закреплено российским парламентом и применительно к Договору СНВ–2 в момент его ратификации. Нечего говорить о том, что существует и прямая связь с подготовкой Договора СНВ–3.

Таким образом, даже с формальной точки зрения, при выходе США в одностороннем порядке из Договора по ПРО процесс ядерного разоружения ставился бы под вопрос.

В последнее время в Вашингтоне часто можно услышать, что сегодня мир изменился и поэтому, дескать, можно отказаться от всей системы разоруженческих документов в пользу добровольных односторонних или параллельных шагов по сокращению вооружений. Однако сразу возникает законный вопрос: а нет ли за этим стремления добиться для себя военно–технологического превосходства, причем при полном отсутствии какого–либо «внешнего контроля»? А то, что такой контроль необходим, наглядно демонстрируется на примере нарушений со стороны США Договора СНВ–1 даже при наличии верификационных механизмов. Что же будет при его полном отсутствии?

Так что озабоченности России и других стран отнюдь не сводятся к формальностям. В мире все отчетливее начинают осознавать, что борьба за сохранение стратегической стабильности не только удел России и Китая, но и международного сообщества в целом. Если джинн будет выпущен из бутылки, то уже не эволюция внешних угроз, а интересы военно–промышленного комплекса и развитие военных технологий будут диктовать правила игры, а точнее – игру без правил. В этом легко убедиться, если вспомнить историю советско–американской гонки ядерных вооружений 70–80–х годов.

Вот почему Россия выступает за сохранение и укрепление Договора по ПРО. Этот Договор доказал на практике свою центральную роль в деле обеспечения стратегической стабильности. Он позволяет искать и находить эффективные решения проблем, связанных с расползанием оружия массового уничтожения и ракетных технологий.

При этом мы, разумеется, не отказываемся от совместной оценки «новых ракетных угроз», о которых говорят наши американские партнеры. Правда, однако, и то, что наш анализ показывает: на сегодняшний день эти угрозы существуют лишь гипотетически. Во всяком случае ситуация далеко не такова, чтобы ради их ликвидации идти на отказ от основ стратегической стабильности.

По мнению различных экспертов, с технической точки зрения ни одно из так называемых «проблемных» государств не располагает ракетами, способными достигать территории США, и вряд ли будут обладать такой способностью в обозримой перспективе. Более того, серьезные сомнения вызывает сама возможность возникновения у них планов «ракетного шантажа» США, не говоря уже о прямом нападении с помощью МБР. В основе их ракетных программ лежат соображения регионального характера. Поэтому следовало бы говорить не о «проблемных» странах, а о «проблемных» регионах, в которых имеется потенциальная угроза возникновения военного конфликта. Но в этом случае урегулирование кризисных ситуаций требует совершенно иных, главным образом политико–дипломатических, усилий.

Одним словом, развертывание стратегической ПРО таит в себе серьезный потенциал дестабилизации и без того хрупкой системы международной безопасности. Очевидно, что подобный шаг отрицательно сказался бы не только на российско–американских отношениях. Можно предположить, что соответствующие контрмеры вынужден будет предпринять Китай. Новый виток гонки ядерных вооружений можно ожидать в Южной Азии, да и в других регионах мира.

Нетрудно себе представить, какой разрушительной силы удар все это нанесло бы по режимам нераспространения ядерного оружия. Так, на Конференции по рассмотрению действия Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), проходившей весной 2000 г. в Нью–Йорке, многие государства однозначно выступали за энергичные меры в области сокращения ядерных вооружений, видя в этом необходимое условие для укрепления Договора. Блокирование процесса сокращения ядерных вооружений – а он, как мы видим, тесно связан с судьбой Договора по ПРО – рикошетом ударило бы и по ДНЯО. Ведь уже сейчас некоторые страны утверждают, что Договор о нераспространении устарел и требует пересмотра.

Ясно, что в таких условиях ни о каком сдерживающем воздействии на «проблемные» страны говорить не приходится. Наоборот, усиление международной и региональной нестабильности по существу стимулировало бы гонку вооружений в самых различных направлениях, включая и такие, которые сегодня, к счастью, существуют лишь гипотетически. Например, военные эксперты обращают внимание на опасность разработки и применения неракетных, т.н. «чемоданных» средств доставки ОМУ, которые могут скрытно переправляться на территорию других стран, не навлекая на террористов ответного удара и не вызывая необходимости преодолевать систему ПРО.

Итак, с какой стороны ни подходить к данной проблеме, приходится констатировать, что создание системы стратегической ПРО не только не дает эффективного ответа на ракетные угрозы, но и способно породить новые проблемы для безопасности мирового сообщества, включая безопасность самих Соединенных Штатов.

Активно добиваясь сохранения и укрепления стратегической стабильности, Россия, как уже подчеркивалось, отнюдь не стремится преуменьшить серьезность проблемы ракетного распространения. Российская позиция состоит в том, что данная проблема требует принципиально иного, «недеструктивного», подхода. Прежде всего следует признать, что она является не причиной, а следствием более серьезных вызовов международному сообществу. Другими словами, лечить необходимо болезнь, а не ее симптомы. Для этого нужны, в первую очередь, эффективные политико–дипломатические механизмы управления мировыми процессами, создания атмосферы стабильности и предсказуемости в международных отношениях, укрепления их правовой основы. У всех государств – больших и малых – должна быть уверенность в том, что их безопасность может быть надежно защищена политическими средствами, основанными на международном праве. Если же этого нет, то нечего удивляться тому, что государства даже самые благонамеренные видят один выход – вооружаться, причем такими видами оружия, которые имеют наибольший эффект сдерживания.

Россия исходит из необходимости обеспечить максимально широкое вовлечение мирового сообщества в совместные усилия по укреплению стратегической стабильности. Мировое сообщество жизненно заинтересовано в дальнейшем продвижении России и США по пути ограничения и сокращения ядерных вооружений. Не случайно еще в 1999 году, когда эта проблема не стояла так остро в международной повестке дня, восемьдесят государств высказались на Генеральной Ассамблее ООН в поддержку резолюции в защиту Договора по ПРО. Еще большее число государств поддержало аналогичную резолюцию, внесенную Россией, Белоруссией и Китаем на сессии ГА ООН осенью 2000 года.

Важно, что и в Вашингтоне теперь лучше осознают, что проблематика стратегической стабильности выходит за рамки чисто российско–американского диалога, что подтверждают проведенные американскими экспертами консультации с широким кругом государств по проблематике ПРО.

Как показывает ход дискуссии на различных международных форумах, в мире самым пристальным образом следят за действиями России и США в области ядерного разоружения. Что касается России, то таких шагов за 2000 год было сделано немало. Достаточно назвать ратификацию российским парламентом Договора СНВ–2, а также Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний.

Более того, в России не видят оснований, которые препятствовали бы дальнейшим глубоким сокращениям стратегических наступательных вооружений. Этот подход был закреплен в Заявлении Президента В.В.Путина от 13 ноября 2000 года. В нем, в частности, подтверждается российское предложение о радикальном понижении уровней ядерных боезапасов у России и США до 1500 единиц для каждой из сторон, что вполне реально сделать к 2008 году. Но и это не предел – в Москве готовы в последующем рассмотреть и более низкие уровни. При этом для достижения такой договоренности не потребуется вести затяжные переговоры и начинать все с нуля, т.к. в рамках работы над СНВ–1 и СНВ–2 уже накоплен значительный опыт, отлажены договорно–правовые механизмы. Главное – иметь реальную волю совместно двигаться к радикально пониженным потолкам на ядерные боезаряды. Можно, разумеется, двигаться и на параллельных курсах, но об ущербности такого подхода уже говорилось выше.

Важным шагом России в сторону укрепления стратегической стабильности стала также ратификация в 2000 г. пакета нью–йоркских договоренностей 1997 года, устанавливающих четкие критерии разграничения между стратегической и нестратегической ПРО. Реализация этих договоренностей в случае, если они будут ратифицированы США, открывает широкое поле для сотрудничества в разработке систем обороны от нестратегических ракет – ведь в реальной перспективе можно говорить об угрозе применения именно этого вида ракетного оружия.

Кстати, мы уже сотрудничаем с США в области ПРО ТВД. Так, во исполнение Совместного заявления Президентов двух стран по вопросам стратегической стабильности и ядерной безопасности (сентябрь 1994 г) Россия и США с 1996 года проводят совместные командно–штабные учения по ПРО ТВД. Последние из них состоялись в феврале 2001 года.

Логическим развитием идеи взаимодействия в сфере нестратегической ПРО стало выдвинутое в июне 2000 г. Президентом Российской Федерации В.В.Путиным предложение о создании общеевропейской системы нестратегической ПРО. Был предложен целый ряд конкретных шагов:

– совместная оценка характера и масштабов ракетного распространения и возможных ракетных угроз;

– совместная разработка концепции общеевропейской системы нестратегической ПРО, порядка ее создания и развертывания;

– совместное создание общеевропейского центра предупреждения о пусках ракет;

– проведение совместных исследований и экспериментов;

– совместная разработка нестратегической ПРО;

– создание формирований нестратегической ПРО для совместных или скоординированных действий по защите миротворческих сил и мирного населения.

Россия предложила, чтобы система нестратегической ПРО имела действительно общеевропейский, а не узкоблоковый характер. Преимущество предложенного подхода состоит в том, что подобные системы впоследствии могли бы быть созданы и в других регионах, прежде всего там, где могут возникать реальные проблемы укрепления стабильности и предотвращения конфликтов. Таким образом, ЕвроПРО, конкретные предложения по структуре и задачам которой были переданы НАТО и другим западным партнерам, явились бы не каким–то замкнутым проектом, а «пилотной» моделью региональной ПРО.

Весьма важным направлением является также сотрудничество в создании Глобальной системы контроля за ракетами и ракетными технологиями (ГСК). Позитивное восприятие этой российской инициативы в мире подтвердили соответствующие международные встречи экспертов. ГСК – это не попытка подменить Режим контроля над ракетной технологией (РКРТ)[46], а наоборот, стремление укрепить этот режим, создав связующее звено между государствами–участниками РКРТ и теми, которые находятся вне его.

Наконец, Россия приветствовала и приветствует усилия международного сообщества по налаживанию конструктивного диалога с теми государствами, в отношении которых у США имеются те или иные озабоченности. В частности, начало такого диалога с КНДР и особенно – предпринятые в 2000 году шаги по национальному примирению двух корейских государств показывают, что политико–дипломатический путь устранения указанных озабоченностей имеет обнадеживающую перспективу. Кстати, в этот процесс существенную лепту внесла Россия. Этапным в этом отношении стал визит Президента России В.В.Путина в КНДР в июле 2000 года.

Таким образом, налицо реальная альтернатива слому стратегической