1. Формирование новой внешнеполитической концепции России
Вступление России в новое тысячелетие ознаменовалось качественными изменениями во внутренней и внешней политике страны. После бурных событий начала 90–х годов устойчивый характер приобрел процесс постепенной консолидации общества вокруг идеи укрепления демократической государственности как необходимого условия успешного продолжения политических и социально–экономических преобразований. Избрание Президентом России В.В.Путина, а также сформирование нового состава Государственной Думы в итоге парламентских выборов декабря 1999 г. открыли перспективу длительного периода политической стабильности, позволив приступить к разработке долгосрочной стратегии развития страны.
Неотъемлемой частью этой стратегии является внешнеполитический курс России. Как подчеркивал В.В.Путин, «внешняя политика – это и индикатор, и существенный фактор состояния внутригосударственных дел. Здесь не должно быть иллюзий. От того, насколько грамотно и эффективно мы используем свой дипломатический ресурс, зависит не только авторитет нашей страны на международной арене, но и политическая, и экономическая ситуация в самой России».[2]
До недавнего времени в нашей научной и политической литературе господствовало представление о том, что современная Россия еще не до конца определила магистральный курс своего развития. Немало говорилось о необходимости обрести «новую идентичность», сформулировать «национальную идею». Без этого многим казалось невозможным говорить о какой–либо целостной и долгосрочной внешнеполитической доктрине. Представление о том, что внешняя политика находится «в стадии формирования», красной нитью проходит через научные труды, опубликованные за последние годы в России и за рубежом, и даже нашло отражение в университетских учебниках по международным отношениям.
Сегодня появились веские основания утверждать, что этап формирования внешней политикой России в основном пройден. Речь идет о завершении, в целом, выработки основных принципов внешнеполитического курса Российского государства, основанных на ясном понимании национальных интересов страны.
Внешняя политика любого государства начинается не с чистого листа. Даже в условиях такой глубокой трансформации, которую пережила Россия в конце XX века, сам факт включения государства в систему международных отношений предполагает определенный набор базовых внешнеполитических установок, определяющих его место и долгосрочные интересы в мировой политике. Эти установки, конечно же, отражают позицию господствующих на данном историческом отрезке времени политических сил. Вместе с тем они, как правило, опираются на объективные особенности исторического развития страны, ее экономики, культуры, геополитического положения. Именно эти факторы составляют некую «константу» внешнеполитического курса государства, в наименьшей степени подверженную воздействию внутриполитической и международной конъюнктуры. В истории дипломатии элементы преемственности, присущие внешней политике, нашли обобщенное выражение в известной формуле: «нет постоянных союзников, а есть только постоянные интересы». Эта преемственность, степень которой, разумеется, не поддается какому–либо точному измерению, характерна не только для стран с устойчивой политической системой, но и вообще для всех государств, включая и те, которые, подобно России, переживают в разных формах переходный период на пути экономической и социально–политической модернизации.
Современная Россия вышла на мировую арену, обладая огромным историческим опытом межгосударственных отношений, разветвленной сетью многосторонних и двусторонних связей. При этом она опиралась на устойчивые традиции русской и советской дипломатии. В то же время ей предстояло во многом заново сформулировать и привести в систему общегосударственные взгляды на ключевые внешнеполитические задачи, наиболее адекватно отражающие особенности данного исторического этапа развития страны и ее положения в мире.
Что же дает основания утверждать, что сегодня этот процесс в основном завершен?
Прежде всего об этом говорит тот факт, что внешнеполитическая доктрина, за отсутствие которой так долго упрекали российскую дипломатию, теперь существует – и не только на бумаге, но и в повседневной международной деятельности государства. Одобренная Президентом Российской Федерации 28 июня 2000 года новая редакция Концепции внешней политики России[3] воплотила в себе идеологию этой деятельности. Она во многом подвела итог глубоким размышлениям государственных, политических и общественных деятелей, дипломатов и ученых о роли и месте нашей страны в мировом сообществе на современном этапе и путях реализации ее долгосрочных национальных интересов на международной арене.
То, что новая Концепция внешней политики появилась именно сейчас, конечно, не случайно. Ее разработка стала составной частью формирующейся общегосударственной стратегии развития страны и тесно увязана с другими ее направлениями – будь то экономика, государственное строительство, федеративные отношения, социальная сфера, оборона или безопасность. В начале 2000 года в России была принята Концепция национальной безопасности[4] – базовый документ, содержащий анализ внешних угроз интересам Российской Федерации. На ее основе была разработана Военная доктрина, развивающая положения этой Концепции применительно к оборонному строительству. Концепция внешней политики решает ту же самую задачу по отношению к конкретным областям внешнеполитической деятельности государства.
Важная особенность новой Концепции состоит в том, что в ней ставятся не декларативные, а вполне реалистические и реализуемые задачи. При этом речь не идет о кардинальной переориентации внешнеполитического курса. В документе нашли отражение прежде всего те принципы и приоритеты, которые полностью оправдали себя на практике и, что особенно важно, получили поддержку Федерального Собрания и общественного мнения. Одним словом, это «работающая» Концепция, основанная на опыте прошлого и, вместе с тем, развернутая в будущее. Тем самым она придает российской внешней политике открытость и необходимую предсказуемость. Мировое сообщество получает четкие ориентиры не только нынешних, но и будущих шагов России в мировых делах.
Путь к определению этих ориентиров, разумеется, был непростым, а порой болезненным, и прокладывался в несколько этапов. По классической формуле, согласно которой внешняя политика есть продолжение внутренней, процесс становления новой России как субъекта мировой политики последовательно отразил всю глубину и масштабность перемен, которые пережило наше государство в последнее десятилетие XX века.
Первым из этих этапов был период «перестройки» в СССР (1985–1991 гг.), в течение которого произошли ключевые события, предопределившие новую роль России на международной арене: прекращение «холодной войны» и распад Советского Союза. Второй этап – примерно до середины 90–х годов – был начальным периодом формирования российской внешней политики. Он проходил на фоне становления нового социально–экономического строя в России и связанных с этим кардинальных, а порой драматических изменений в жизни страны, в самой ткани российского общества, в мироощущении людей. Не удивительно, что он протекал под знаком острейшей политической борьбы вокруг фундаментальных вопросов развития страны, которая напрямую затронула и сферу внешней политики.
В декабре 1991 года Россия вышла на мировую арену в новом историческом облике. Ее внешнеполитическая деятельность с самого начала протекала в качественно иной, отличной от советского периода, правовой и общественно–политической среде, основными чертами которой были:
– радикальное изменение механизмов формирования внешней политики в результате демократизации политической и общественной жизни; все более активное воздействие на этот процесс парламента, средств массовой информации и общественного мнения;
– ослабление координационного начала в развитии международных связей, диапазон которых существенно расширился благодаря открытости общества по отношению к внешнему миру;
– быстрый и поначалу неупорядоченный выход российских регионов и субъектов Федерации на прямые связи с сопредельными регионами и с местными органами власти зарубежных государств;
– резкий переход к информационной открытости внешней политики при полном разрушении аппарата советской внешнеполитической пропаганды и других государственных механизмов формирования образа страны за рубежом;
– перевод на негосударственные рельсы развития целых направлений международных связей, ранее находившихся под жестким контролем государства: торгово–экономическое и инвестиционное сотрудничество, обмены в области науки, культуры и т.д.
Начальный этап формирования российской внешней политики был отражением бурного и во многом стихийного процесса становления демократии и рыночной экономики в стране со всеми его противоречиями и издержками.
Распад советской политической системы произошел столь внезапно и стремительно, что ни государственное руководство, ни тем более российское общество не имели, да и не могли иметь в тот момент полного представления о дальнейших путях развития страны, в том числе о ее внешнеполитических приоритетах. Об этом прямо и откровенно говорил в 1992 году, выступая в Верховном Совете, первый Президент России Б.Н.Ельцин: «Болезненное переходное состояние России не позволяет пока четко разглядеть ее вечный и одновременно новый облик, получить ясные ответы на вопросы: От чего мы отказываемся? Что хотим сберечь? Что хотим возродить и создать вновь?»[5]
В общественном сознании царила эйфория перемен. Тогда многим казалось, что стоит лишь резко сменить политические ориентиры, как большинство проблем начнет решаться само собой как во внутренних, так и в международных делах. Например, подобно тому, как в экономической стратегии расчет строился на том, что резкая либерализация цен и включение рыночных механизмов сами по себе создадут положительную динамику развития, во внешней политике ожидалось, что радикальный поворот от конфронтации к сближению с западными странами автоматически изменит их отношение к России и мобилизует массированную политическую поддержку и экономическую помощь. Эти завышенные ожидания оставили свой отпечаток в первой редакции внешнеполитической Концепции России, принятой в 1993 году[6].
Следует признать, что для таких надежд в тот момент действительно было немало оснований. К концу 80–х – началу 90–х годов произошло реальное улучшение международного климата. Демократические перемены в нашей стране, а затем драматические события августа 1991 года в Москве вызвали массовые симпатии к России и поддержку ее руководства во всем мире. Большинство российского общественного мнения приветствовало курс на сближение с бывшими противниками СССР, ожидая от него реальной отдачи для интересов страны.
В действительности все оказалось намного сложнее. На фоне серьезного ухудшения социально–экономической обстановки в первые годы реформ произошло обострение идейной и внутриполитической борьбы. Внешняя политика стала одной из сфер государственной деятельности, которую также начали захлестывать споры о принципиальном выборе пути развития страны. Не обошли они и проблему взаимоотношений России с западными государствами. Стоит в этой связи напомнить, что дискуссии вокруг «Запада» как определенной модели социально–экономического и политического развития имеют в России давнюю историческую традицию. Вновь, как и в середине XIX века, отношение к Западу стало в России своего рода знаком определенной идеологической ориентации, символом либо воинствующего неприятия западной цивилизации, либо столь же страстного желания как можно скорее влиться в нее, нередко в ущерб реальным интересам страны.
Показательным в этом отношении является ставка, сделанная в начале 90–х годов, на ускоренную интеграцию России в евроатлантические структуры. Выдвигались нереалистические задачи – такие, как установление «союзнических» отношений с Западом, к которым ни наша страна, ни сами западные государства готовы не были, поскольку по–разному понимали их смысл. Многие в США, да и в некоторых странах Западной Европы, попав под влияние синдрома «победителя в «холодной войне»», не видели демократическую Россию в качестве равноправного союзника. Ей в лучшем случае отводилась роль младшего партнера. Любое же проявление самостоятельности и стремления отстоять свои позиции воспринималось как рецидив советской «имперской» политики. Взятый США и НАТО курс на продвижение альянса к границам России, столь явно игнорировавший российские национальные интересы, был в этом отношении наиболее отрезвляющим сигналом.
Период достаточно явного «прозападного крена» во внешней политике России носил, однако, непродолжительный и поверхностный характер, и российская дипломатия довольно быстро извлекла из него надлежащие уроки. К этому ее подталкивала сама жизнь, так как реальное становление внешней политики происходило не в теоретических дебатах, а в процессе поисков решения конкретных и весьма сложных международных проблем, прямо затрагивающих национальные интересы России. После распада СССР предстояло заново «организовать» оставшееся после него геополитическое пространство, создать механизмы политического урегулирования конфликтов, возникших на внешних границах Содружества Независимых Государств, защищать права соотечественников, оказавшихся за пределами России, заложить новый политический фундамент отношений со странами Центральной и Восточной Европы и в целом переналадить механизмы взаимодействия с внешним миром. Именно эта кропотливая работа, не всегда заметная для широкого общественного мнения, диктовала логику формирования внешнеполитического курса. Она–то и была основным источником концептуальных наработок, которые затем постепенно кристаллизовались в устойчивые принципы и стиль международной деятельности Российского государства.
Одним из главных итогов этой работы стал тот несомненный факт, что Россия приступила к осуществлению невиданно сложных и болезненных внутренних преобразований в условиях благоприятного, в целом, международного окружения. Российскому государству удалось не допустить хаоса на границах с новыми соседями, обеспечить безопасность страны на уровне, позволившем ей резко сократить бремя военных расходов, мобилизовать широкую международную поддержку российских реформ, во многих случаях носившую не декларативный, а вполне действенный характер.
Само существо проблем, с которыми столкнулась Россия в области внешней политики, настраивало на реалистическую оценку международной обстановки и прагматический подход к собственным целям и задачам. В условиях крайне противоречивой международной ситуации крепло убеждение в том, что единственно надежным ориентиром внешней политики является последовательная защита национальных интересов. Только на такой основе можно было адекватно реагировать на современные угрозы и вызовы, осознанно формулировать позиции по международным проблемам, целенаправленно выстраивать отношения с другими государствами.
Во внешнеполитических дебатах 90–х гг. не раз – и вполне обоснованно – поднимался вопрос: в чем именно состоят национальные интересы России? Ведь от ответа на него напрямую зависел конкретный образ действий страны на международной арене.
Наследием советской внешней политики была психология «сверхдержавы», стремление участвовать во всех сколько–нибудь значимых международных процессах, зачастую ценой непосильного для страны перенапряжения внутренних ресурсов. Такой подход не мог быть приемлемым для России с ее огромным бременем нерешенных внутренних проблем. Здравый смысл подсказывал, что на нынешнем историческом отрезке внешняя политика призвана в первую очередь «обслуживать» жизненные интересы внутреннего развития. Это – обеспечение надежной безопасности, создание максимально благоприятных условий для устойчивого экономического роста, повышения жизненного уровня населения, укрепления единства и целостности страны, основ ее конституционного порядка, консолидации гражданского общества, защиты прав граждан и соотечественников за рубежом.
Из всего этого вытекал и другой вывод принципиального значения: «экономия» внешнеполитических ресурсов, отказ от дипломатического присутствия ради самого присутствия должны сочетаться с активной, многовекторной внешней политикой, нацеленной на использование всех возможностей, где это может принести реальную отдачу для внутреннего развития страны. Как отмечал Е.М.Примаков, министр иностранных дел России в 1996–98 гг., «...без активной внешней политики России трудно, если вообще возможно, осуществлять кардинальные внутренние преобразования, сохранить свою территориальную целостность. России далеко не безразлично, каким образом и в каком качестве она войдет в мировое хозяйство – дискриминируемым сырьевым придатком или его равноправным участником. Это также во многом относится к функции внешней политики»[7]. Иными словами, необходимость сосредоточиться на решении внутренних проблем, с точки зрения внешней политики, отнюдь не означает национальный эгоизм или уход в самоизоляцию. Напротив, рациональная дипломатическая активность в жизненно важных для России и мирового сообщества вопросах способна отчасти компенсировать недостаток экономических, военных и других внутренних ресурсов.
Конкретный внешнеполитический опыт внес ясность и в вопрос об оптимальной линии в отношениях с ведущими западными странами. Сегодня не только среди государственных деятелей и дипломатов, но и в широких кругах российской общественности появилось ясное осознание того, что для России в равной мере неприемлемы как неоправданные уступки в ущерб собственным интересам, так и сползание к конфронтации с США, странами Западной Европы и Японией. Курс на последовательное, а там, где необходимо, и жесткое отстаивание национальных интересов ни в коей мере не противоречит задаче дальнейшего вхождения России в сообщество демократических государств и международные экономические структуры. Об этом говорит, в частности, опыт последовательной интеграции России в деятельность «большой восьмерки». В рамках этого авторитетного форума наша страна получила возможность активно участвовать в обсуждении с ведущими индустриально развитыми державами вопросов, имеющих ключевое значение для глобальной и региональной безопасности и стабильности. Какие бы сложные проблемы ни возникали в отношениях с наиболее развитыми странами мира, принципом деятельности российской дипломатии должны оставаться стремление к конструктивному сотрудничеству и совместному поиску взаимоприемлемых решений. Россия заинтересована в расширении круга друзей и партнеров в мире, что в полной мере отвечает интересам укрепления Российского государства.
Примечательно, что такой подход разделяется и российскими научными экспертами. Так, в подготовленном Российским независимым институтом социальных и национальных проблем докладе подчеркивается, что российская внешняя политика «стала более сбалансированной в отношении Запада и Востока; внешнеполитический курс стал более соответствовать национальным интересам страны. Что же касается бытующего, особенно среди части западных аналитиков, мнения о том, что российская внешняя политика стала все больше приобретать черты конфронтационности по отношению к Западу, то российские эксперты с такой точкой зрения не соглашаются. Большинство из них считает, что внешнеполитический курс России, несмотря на произошедшие изменения, остается достаточно сбалансированным и не является излишне жестким в отношении Запада».[8]
Такая постановка вопроса дает ключ к разрешению и другого извечного спора о том, является ли Россия европейской или азиатской державой. Жизнь доказала несостоятельность попыток противопоставить друг другу различные географические направления внешнеполитических усилий России. Само уникальное геополитическое положение нашего государства, не говоря уже о реалиях мировой политики и экономики, диктует ей необходимость в равной мере развивать сотрудничество со странами Запада и Востока, Севера и Юга. Это хорошо понимали выдающиеся русские умы прошлого. Еще в конце XIX века великий русский ученый Д.И.Менделеев, разрабатывая долгосрочную концепцию промышленного развития России, подчеркивал, что интересы страны требуют усилий по развитию торгово–экономических отношений как с западными, так и с восточными соседями. Он не сомневался в том, что «вся политика России рано или поздно неизбежно придет к тому направлению, которое определяется этим обстоятельством»[9].
В культурно–цивилизационном плане в нашей исторической литературе утвердилось представление о России как о мосте между двумя великими цивилизациями: европейской и азиатской. Впитав в себя исторические традиции и ценности Запада и Востока, Европы и Азии, российская цивилизация сама превратилась в уникальное явление.
Так постепенно формировались базовые внешнеполитические принципы и установки, которые затем легли в основу обновленной Концепции внешней политики России. Ее содержание было обусловлено не только осмыслением внутренних задач и интересов государства, но и необходимостью определить позицию России перед лицом новых глобальных вызовов, дать ясный ответ на вопрос, какая система международных отношений в наибольшей степени отвечает ее национальным интересам.
В концептуальном плане по–новому была поставлена проблема взаимосвязи экономики и внешней политики. В условиях перехода к рыночной экономике на первый план вышли такие задачи, как содействие укреплению экономики России и обновлению внешнеэкономической специализации, обеспечение полноправного участия в международных экономических организациях, помощь российскому предпринимательству в выходе на зарубежные рынки, привлечение иностранных инвестиций, решение проблем внешней задолженности. Перед лицом новых вызовов, связанных с глобализацией, российская дипломатия активно включилась в поиски возможностей минимизировать для нашей страны отрицательные последствия этого процесса, содействовать формированию условий для устойчивого развития российской экономики, обеспечения экономической безопасности страны.
Важнейший принципиальный аспект новой внешнеполитической Концепции состоит в том, что одним из главных критериев эффективности нашей политики становится защищенность интересов и прав граждан России, где бы они ни находились и ни проживали. Резко возросло значение «гуманитарного измерения» в деятельности российской дипломатии. Речь идет в первую очередь о защите прав миллионов соотечественников, проживающих вне России на пространстве бывшего Советского Союза[10].
Принципиальное значение имело и обновление самого механизма принятия решений в области внешней политики. Новые тенденции внутреннего развития России, становление демократического общества и правового государства оказали существенное воздействие на механизм формирования внешней политики. В частности, необходимо было определить роль парламента в принятии внешнеполитических решений, порядок взаимодействия законодательной и исполнительной властей, разделение полномочий между президентом, правительством, органами власти в регионах. Все это в немалой степени сказывалось на подходах к внешнеполитическим проблемам.
Потребовалось по–новому взглянуть на вопросы, относящиеся к информационному обеспечению внешней политики и связям с общественностью. За последнее десятилетие влияние средств массовой информации на формирование общественного мнения в вопросах внешней политики многократно возросло. Последствия этого воздействия далеко не однозначны. Российскому внешнеполитическому ведомству предстояло выработать новый стиль и формы взаимодействия со средствами массовой информации, научиться работать в условиях плюрализма мнений и беспрецедентно открытой информационной среды.
Наконец, новая ситуация в стране и в мире сделала необходимым существенное обновление самой дипломатической службы. При этом ключевая задача состояла в том, чтобы обеспечить стабильность и преемственность поколений российских дипломатов, привести подготовку новых дипломатических кадров в соответствие с требованиями современного этапа международных отношений.
Масштаб указанных проблем наглядно иллюстрирует сложность и объясняет насыщенность этапов, через которые должна была пройти российская внешняя политика в последнее десятилетие XX века.
2. Вопросы преемственности российской внешней политики и дипломатии
Понятие преемственности является одной из важнейших категорий, характеризующих внешнюю политику и дипломатию любого государства, и имеет большое теоретическое и прикладное значение. Без учета элементов преемственности трудно себе представить сколько–нибудь серьезную оценку роли и места государства в международных делах, а также особенностей его политической культуры, стиля и методов дипломатической практики.
Согласно общепринятому определению, преемственность есть «связь между явлениями в процессе развития в природе, обществе и познании, когда новое, сменяя старое, сохраняет в себе некоторые его элементы. В обществе преемственность означает передачу и усвоение социальных и культурных ценностей от поколения к поколению, а также всю совокупность действия традиций»[11]. Применительно к внешней политике и дипломатии преемственность можно определить как совокупность внутренних и внешних факторов, которые оказывают долговременное воздействие на формирование внешней политики, а также на стиль и методы дипломатии данного государства, и сохраняют в том или ином виде свое значение в условиях постоянно меняющейся внутриполитической и международной конъюнктуры.
Вполне естественно, интерес к вопросам преемственности внешней политики резко возрастает в периоды революционных изменений и радикальных реформ. При этом элементы преемственности часто противопоставляют тем новым моментам, которые появляются во внешней политике государства в результате резкой смены общественно–политического строя. Однако в действительности это – достаточно условное противопоставление. Внешняя политика любого государства не может формулироваться заново в зависимости от тех ли иных внутриполитических перемен, даже в том случае, когда они носят глубинный характер. Она объективно отражает особенности исторического развития страны, ее экономики, культуры, геополитического положения и поэтому, как правило, представляет собой сложный сплав элементов преемственности и обновления, который едва ли может быть выражен какой–либо точной формулой. При этом нередко то, что внешне выглядит как принципиально новое направление внешней политики, на деле оказывается не чем иным, как очередным вариантом все той же традиционной политики, представленным в ином, более соответствующем духу времени виде.
В практическом плане преемственность внешней политики играет роль важного фактора стабильности в международных отношениях. В узком смысле она означает приверженность государства своим международным обязательствам, а в широком – его способность выступать в качестве предсказуемого и ответственного члена мирового сообщества. Наконец, преемственность внешней политики в условиях демократического государства предполагает наличие достаточно широкого общественного согласия внутри страны в отношении базовых принципов и ориентиров внешней политики, что само по себе является показателем определенного уровня развития и зрелости политической системы данного государства.
Вопросы преемственности внешней политики и дипломатии представляются особенно актуальными для России – государства, которое на протяжении столетий играло важную роль в европейских и мировых делах, а в ХХ веке дважды переживало глубокую внутреннюю трансформацию, существенно сказавшуюся на его внешней политике.
Как отмечают авторы недавно опубликованного фундаментального труда по истории внешней политики России XIX – начала XX в.в., «современная методология изучения внешнеполитической истории, характеризующаяся широтой охвата событий и явлений и комплексным подходом, исходит из того, что внешняя политика страны, ее государственный механизм функционируют в рамках двух социально–экономических и политических систем: внутригосударственной, где внешняя политика в основном формируется, и межгосударственной, где она реализуется. Поэтому изучение внешней политики требует учета политических, социально–экономических основ государственной политики, общественно–политического строя страны, географического и демографического положения, промышленного и военного потенциала, культурного уровня и национального самосознания, политического менталитета правящих кругов и населения, ее исторических особенностей и традиций во взаимоотношениях с окружающим миром и т.д.».[12]
Нетрудно заметить, что большинство из перечисленных факторов, влияющих на формирование внешней политики, носит долговременный характер и нередко продолжает действовать даже в условиях масштабных перемен внутри государства и на международной арене. Эти факторы в совокупности и определяют преемственность его внешней политики и дипломатии.
История России ХХ века дает немало примеров того, как в условиях радикальных революционных перемен, глубочайшей внутренней социально–политической трансформации внешняя политика и дипломатия в немалой степени сохранили преемственность в том, что касается базовых целей и национальных интересов страны. Показательно, что несмотря на, казалось бы, полный идеологический разрыв с дипломатическими традициями Российской Империи, советская наука не отрицала такой преемственности. В частности, известный советский историк–международник Б.Штейн писал в предисловии к мемуарам царского дипломата Ю.Я.Соловьева: «В деятельности русской дипломатии конца XIX – начала ХХ века не все подлежит зачеркиванию. Ряд исторических задач, над которыми работала русская дипломатия, сохранил свое значение, несмотря на свержение царского режима. Задачи эти принадлежали не царской России, а России как государству и русскому народу.»[13]
Следует отметить, что советская внешняя политика, особенно в последние десятилетия, оценивалась западными специалистами именно с позиций исторической преемственности. В частности, как отмечал один из основоположников американской советологии Дж.Кеннан, «история российской государственности и дипломатии, включая советский период, несет на себе отпечаток поразительной преемственности».[14] Специфику собственно советского периода во внешней политике он сводил к «идеологической надстройке», которая, начиная с 1917 года, «накладывалась» на, в сущности, неизменное внешнеполитическое наследие прежних эпох.[15] При этом Дж.Кеннан, как и многие другие американские историки, относил к этому наследию, прежде всего, отрицательные черты российской «имперской» политики – такие, как склонность к территориальной экспансии, претензии на «идеологическую исключительность», глубокое недоверие к Западу и вообще к иностранцам и т.п. Таким образом, в представлении американского советолога речь идет о преемственности с отрицательным знаком.
Несомненно, в такого рода оценках – один из источников тех прочно укоренившихся на Западе стереотипов восприятия России и ее внешней политики, которые и сегодня способствуют сохранению элементов недоверия и даже враждебности в отношении современной России со стороны определенной части общественных кругов западных стран, прежде всего Соединенных Штатов.
Все это подчеркивает особую актуальность осмысления исторического опыта российской внешней политики и дипломатии с позиций современности. Это тем более важно в условиях, когда процесс становления новой российской государственности и национального самосознания происходит на основе активного обращения к историческому прошлому и традициям страны. Именно в них наше общество черпает столь необходимые для него ориентиры, чтобы заполнить политико–психологический вакуум, образовавшийся после крушения старой системы, и сформировать новую систему ценностей, которая может быть прочной лишь в том случае, если она зиждется на твердой исторической почве. Перефразируя мысль А.И.Герцена, можно сказать, что российское общество, «полнее сознавая прошедшее, уясняет современное; глубже опускаясь в смысл былого, раскрывает смысл будущего; глядя назад, шагает вперед».
Каковы же общие концептуальные рамки понятия преемственности применительно к современной внешней политике России по отношению к советскому и досоветскому периодам? В каких именно областях освоение исторического опыта имеет наибольшее значение для обеспечения внешнеполитических интересов страны и совершенствования ее дипломатической службы в современных условиях?
Сложность ответа на поставленные вопросы заключается прежде всего в том, что нынешняя внешняя политика России не может рассматриваться ни как прямое продолжение внешней политики Советского Союза, ни как механическое восстановление прерванной в 1917 году преемственности в отношении внешней политики Временного правительства и Российской Империи.
Следует подчеркнуть тот факт, что в декабре 1991 года Российская Федерация вышла на мировую арену в облике, коренным образом отличающемся от всех предшествующих исторических форм существования Российского государства. Это в равной степени относится и к ее современному политическому строю, не имеющему аналогов в российской истории, и к столь же беспрецедентному, с исторической точки зрения, очертанию внешних границ и непосредственному геополитическому окружению. По всем этим признакам Россия – действительно новое государство. Отсюда – необходимость выработки новой системы взглядов на внешнеполитические задачи и приоритеты страны с учетом новых реальностей как внутриполитического, так и международного порядка. Но формирование таких взглядов не могло произойти в одночасье – потребовалось некоторое время, прежде чем в государственном, политическом и общественном сознании начали складываться более или менее устойчивые подходы к базовым принципам внешней политики новой России.
Несомненно, Российская Федерация вышла на мировую арену, как уже отмечалось выше, имея за плечами многовековой опыт международного общения, сложившуюся инфраструктуру многосторонних и двусторонних связей, богатейшие профессиональные традиции русской и советской дипломатических школ. Однако в наследовании и освоении этого опыта не было и не могло быть никакого «автоматизма» – формирование новой внешней политики России с самого начала приобрело характер творческого процесса и объективно пошло по пути сложного синтеза советского наследия, возрождаемых российских дипломатических традиций и принципиально новых подходов, диктуемых кардинальными изменениями в стране и на мировой арене.
Тот факт, что Советский Союз сошел с исторической сцены не в результате военного поражения или насильственной социальной революции, предопределил сложное переплетение элементов новизны и преемственности в российской внешней политике. Россия порвала с советским идеологическим прошлым, однако намеренно взяла все позитивное, отвечающее национальным интересам, из наследия советской внешней политики. В отличие от событий октября 1917 года, когда была не только прервана многовековая внешнеполитическая традиция, но и полностью ликвидирована дипломатическая служба старой России, в 1991 году новая демократическая власть во многом сохранила аппарат советского внешнеполитического ведомства и его загранучреждений.
Такой подход вполне соответствовал взятой на вооружение в 1991 году концепции Российской Федерации как государства–продолжателя и правопреемника СССР. Показательно, что свою практическую деятельность российская дипломатия начала именно с обеспечения международного признания этой концепции. Первым шагом в этом направлении было Послание Президента Российской Федерации Генеральному секретарю ООН от 24 декабря 1991 г. о продолжении членства СССР в ООН Российской Федерацией, а также о сохранении ею ответственности за все права и обязанности СССР в соответствии с Уставом ООН.[16] В ноте МИД России от 13 января 1992 г. заявлялось о том, что Российская Федерация «продолжает осуществлять права и выполнять обязательства, вытекающие из международных договоров, заключенных СССР».[17] Международное признание этих положений имело в тот момент для России огромное практическое значение, так как позволило, в частности, сохранить за собой место постоянного члена Совета Безопасности ООН и решить ряд сложных вопросов правопреемства во взаимоотношениях с бывшими республиками СССР.
Вместе с тем новая Россия не могла рассматривать себя в качестве наследницы СССР прежде всего в тех аспектах ее внешней политики, которые были продиктованы теорией «классовой борьбы» на международной арене и приводили к острой конфронтации с США и другими западными странами. Следствием такого противостояния было не только возникновение острых международных кризисов, в частности, карибского (1962 г.), который поставил мир на грань ядерного конфликта, но и изматывание советской экономики в ходе гонки вооружений. В конечном счете все это стало одной из причин распада СССР и мировой социалистической системы.
Было бы, однако, ошибкой сводить внешнеполитический опыт советского периода исключительно к идеологической конфронтации. Советский Союз, будучи определенной исторической формой существования Российского государства, строил внешнюю политику во многом на базе по–своему понимаемых государственных интересов. Это касается, в первую очередь, усилий советской дипломатии, направленных на предотвращение глобального ядерного конфликта, урегулирование международных кризисов и обеспечение условий для мирного сосуществования и сотрудничества государств с различными социально–политическими системами. Историческими достижениями на этом пути стало создание Организации Объединенных Наций, подписание хельсинкского Заключительного акта, а также разработка разветвленной системы советско–американских и международных договоров и соглашений в области контроля над вооружениями и разоружения.
Одним из важнейших событий в истории внешней политики и международных отношений XX столетия была Вторая мировая война. Опыт международной деятельности Советского Союза в этот период имеет непреходящее значение и для современной внешней политики России. Как известно, во время встреч глав великих держав антигитлеровской коалиции были заложены основы миропорядка, который сформировался после победы над блоком агрессоров. В концептуальном плане эта новая международная система была призвана не только создать надежные гарантии для всеобщего мира и международной безопасности, но и обеспечить благоприятные условия для продолжения конструктивного сотрудничества между государствами–участниками антигитлеровской коалиции. Был найден компромисс в вопросе о послевоенной Германии. На демократической основе были решены вопросы урегулирования с бывшими союзниками Германии, с которыми были подписаны соответствующие мирные договоры (за исключением советско–японского договора).
Особое место в системе послевоенного мироустройства принадлежало созданию Организации Объединенных Наций. Перед глазами отцов–основателей ООН был печальный опыт Лиги Наций, созданной после Первой мировой войны. Лига Наций не смогла предотвратить агрессивных действий Германии, Италии и Японии в 30–е годы и, в конечном итоге, развязывания Второй мировой войны. В Лиге Наций не были решены проблемы разоружения.
В то же время, именно в 30–е годы родилась идея коллективной безопасности. Она не была реализована на практике, но как концептуальная идея, направленная на укрепление мира и стабильности, оказала большое влияние на последующее развитие международных отношений. Опыт борьбы за коллективную безопасность в Европе был активно использован великими державами – союзницами в борьбе против фашизма.
Советская дипломатия не только способствовала достижению военной победы над врагом, но и внесла важный вклад в послевоенное урегулирование в Европе и мире. Особенно весомой была ее роль в создании ООН, Устав которой стал, по существу, главной правовой основой современных международных отношений. Принципиально важно, что ООН изначально была развернута в будущее. Идеи и принципы, заложенные в Уставе ООН, свидетельствуют о том, как далеко вперед смотрели основатели ООН, создавая ее как универсальную организацию, составляющую становой хребет всей системы международных отношений. Сегодня, в условиях глобализации мировых процессов и постепенного формирования многополюсного мироустройства, трудно найти организацию, которая полнее отвечала бы требованиям времени. Не случайно те, кто хотел бы навязать одномерную модель миропорядка, основные усилия направляют на то, чтобы ослабить роль ООН, оттеснить ее от решения кардинальных проблем современности.
История вынесла справедливый приговор «холодной войне» с ее крайне негативным воздействием на международные отношения в послевоенный период. Не раз в эти годы над миром нависала угроза ядерной катастрофы. Вместе с тем, даже в самые драматические и сложные периоды великим державам, и прежде всего СССР и США, удавалось приходить к взаимоприемлемым компромиссам, чтобы избежать рокового столкновения. Несмотря на многочисленные локальные кризисы, «холодная война» не переросла в глобальный «горячий» конфликт. Предотвращать такое развитие событий помогали не только воля и разум лидеров тогдашнего мира, но и определенные механизмы поддержания международной стабильности, которые были присущи биполярному мироустройству в послевоенные десятилетия.
В период «холодной войны» были также заложены предпосылки для создания многополюсной системы международных отношений. Несмотря на явное преобладание СССР и США, в мире сложились и активно действовали другие факторы влияния – такие, как, в частности, Движение неприсоединения. Распад колониальной системы вовлек в сферу активных субъектов международной политики десятки африканских и азиатских государств. Они постепенно наращивали свой вклад в развитие международного сотрудничества. Ими были выдвинуты многочисленные инициативы, которые в большой мере способствовали демократизации международных отношений. Вовлечение государств Азии, Африки и Латинской Америки в сферу большой политики в качестве ее субъектов составило одну из самых примечательных особенностей послевоенного мира. Сегодняшняя Россия в своих отношениях с этими странами во многом опирается на потенциал дружбы и взаимных симпатий, созданный в годы, когда СССР оказывал действенную поддержку их стремлению к политической независимости и экономической самостоятельности. Российская дипломатия активно использует этот потенциал в интересах обеспечения глобальной безопасности и устойчивого демократического развития мировых процессов.
Важнейшим итогом послевоенного периода явилось создание разветвленной системы международных договоров и соглашений в области разоружения. Именно тогда были подписаны ключевые советско–американские соглашения, заложившие основу стратегической стабильности и обеспечившие последовательное ограничение и сокращение ядерных вооружений и других видов оружия массового уничтожения. Они и сегодня составляют незаменимую основу международной безопасности.
В условиях обострения борьбы вокруг фундаментальных основ будущего миропорядка весьма рельефно предстают и заслуги советской дипломатии в разработке и принятии целого ряда крупных многосторонних договоров и соглашений в области ограничения вооружений. Среди них Договор о нераспространении ядерного оружия и Конвенция о запрещении химического оружия, несомненно, и по сей день сохраняют свое непреходящее значение для поддержания мира.
Хотя биполярный мир, в котором разрабатывались все эти договоры и соглашения, безвозвратно ушел в прошлое, мировое сообщество пока не создало других, более эффективных механизмов обеспечения стабильности и безопасности в мире. Не случайно борьба за сохранение Договора по ПРО 1972 года, который, по всеобщему признанию, был и остается краеугольным камнем стратегической стабильности, выросла в одну из центральных проблем мировой политики.
Послевоенный опыт полностью сохраняет свою актуальность и применительно к проблемам европейской безопасности. Именно в Европе на рубеже 60–х – 70–х годов возникли такие позитивные явления, как разрядка международной напряженности и связанный с нею общеевропейский процесс, вершиной которого стало подписание хельсинкского Заключительного акта. Опыт компромиссов, достигнутых в результате переговоров о европейской разрядке, несомненно, является не только достоянием истории, но и служит современным целям и задачам. Он также ярко иллюстрирует, что действенные решения возможны только на основе учета взаимных интересов и поиска взаимоприемлемых компромиссов.
Говоря о международной обстановке 60–80–х годов, нельзя не упомянуть и о такой проблеме, как права человека. Именно в эти годы Советский Союз стал постепенно втягиваться в рамках общеевропейского процесса в обсуждение данной проблемы и подключаться к международным договоренностям, которые касались вопросов прав человека. Введение этой тематики в сферу советской внешней политики и дипломатии, несомненно, способствовало в последующем осуществлению крупнейших демократических реформ в России.
Вот почему российской дипломатии чуждо упрощенно–нигилистическое восприятие советского внешнеполитического и дипломатического наследия. В последнее время при его оценке все более прочно утверждается беспристрастный научный подход, основанный на тщательном анализе положительного и отрицательного опыта, бережном сохранении лучших традиций отечественной дипломатии. Одним из ярких проявлений такого подхода стала, в частности, состоявшаяся в 1999 г. научно–практическая конференция, посвященная 90–летию со дня рождения видного советского государственного деятеля и дипломата А.А.Громыко (1909–1989 гг.) – одного из главных участников создания послевоенного миропорядка.
Иначе обстоит дело с освоением исторического наследия российской внешней политики и дипломатии досоветской эпохи. Здесь основная задача состояла, прежде всего, в том, чтобы восстановить и заново осмыслить значение событий и имен, которые были преданы забвению либо незаслуженному очернению в советский период. Важную роль в этом деле сыграли состоявшиеся в последние годы многочисленные научные конференции, обсуждения и публикации, посвященные таким событиям, как 450–летие Посольского приказа и 200–летие со дня рождения А.М.Горчакова, а также жизни и деятельности других крупных российских дипломатов и ученых, в частности, Ф.Ф.Мартенса и П.Н.Милюкова.
В настоящее время намечается большой комплекс мероприятий, посвященных 200–летию Министерства иностранных дел России, которое будет отмечаться в 2002 году.
Особую роль, с точки зрения воздействия на формирование российской внешнеполитической Концепции, сыграл юбилей А.М.Горчакова, с именем которого неразрывно связаны наиболее яркие страницы истории российской дипломатии.
А.М.Горчаков руководил российской дипломатией в эпоху великих освободительных реформ второй половины XIX века, которые начинались в условиях, когда Россия была ослаблена поражением в Крымской войне и столкнулась с реальной угрозой превращения из великой державы во второразрядное государство, оттесняемое на задний план европейского «концерта». В памятной записке императору Александру II А.М.Горчаков так определил задачи внешней политики: «Наша политическая деятельность должна преследовать двойную цель. Во–первых, оградить Россию от участия во всякого рода внешних осложнениях, которые могли бы частично отвлечь ее силы от собственного внутреннего развития; во–вторых, приложить все усилия к тому, чтобы в это время в Европе не имели место территориальные изменения, изменения равновесия сил или влияния, которые нанесли бы большой ущерб нашим интересам или нашему политическому положению… При выполнении этих двух условий, – писал А.М.Горчаков, – можно было надеяться, что Россия, оправившись от потерь, укрепив силы и восстановив ресурсы, вновь обретет свое место, положение, авторитет, влияние и предназначение среди великих держав... Россия сможет занять такое положение, лишь развив свои внутренние силы, кои на сегодняшний день есть единственный реальный источник политического могущества государств».[18]
При всех различиях между положением России в середине XIX века и тем, в котором она находится сейчас, можно утверждать, что во внешней политике ей приходится решать во многом схожие задачи: создавать максимально благоприятные условия для осуществления внутренних реформ и одновременно – а это, по сути, обратная сторона медали – не допускать ослабления позиций страны на международной арене.
Став крупным событием в общественной жизни России, юбилей А.М.Горчакова позволил не только воздать должное памяти выдающегося российского государственного деятеля и дипломата, но и практически освоить его наследие, удивительно созвучное современным задачам внешней политики России. Реализм в оценке международных процессов, опора на национальные интересы и их умелая защита в самых трудных условиях – эти основополагающие принципы дипломатии А.М.Горчакова и сегодня, в совершенно иную историческую эпоху, сохраняют для России непреходящее значение. Поэтому вполне закономерно, что итоги юбилейных мероприятий стали органичной частью формирующегося в стране нового видения реальностей международной жизни и роли России в мировых делах.
Всестороннее изучение наследия А.М.Горчакова сыграло свою роль в разработке обновленной Концепции внешней политики Российской Федерации. Существо новой Концепции фактически перекликается со словами А.М.Горчакова: «...В какой области ни возьмись мы строить предположения, будь то Европа или Восток, мы приходим к одному выводу – для своей безопасности, равно как и ради своего могущества на внешней арене,...а также в интересах мира и общего равновесия, наипервейший долг России есть завершение внутренних преобразований, от чего зависит будущее России и всех славянских народов. Сие есть основа основ нашей политики».[19]
Есть основания говорить о том, что такой подход к основополагающим задачам внешней политики составляет долгосрочную традицию российской дипломатии. Потенциал российской дипломатии чаще всего оказывался востребованным именно в трудные для страны времена. Так было в начале XVII века, когда смута и иностранная интервенция значительно ослабили международное положение страны. Тем не менее Россия быстро восстановила свой международный авторитет, о чем свидетельствовало ее участие в числе гарантов завершившего в 1648 году Тридцатилетнюю войну Вестфальского мира, который заложил принципы системы международных отношений, просуществовавшей несколько столетий.
Да и в более поздние периоды, в частности, в эпоху глубокого кризиса, возникшего после поражения в русско–японской войне и первой русской революции 1905–1907 гг., министр иностранных дел России А.П.Извольский и его преемник на этом посту С.Д.Сазонов считали своей главной задачей обеспечение длительного мира и стабильности для осуществления столыпинских реформ. С.Д.Сазонов писал в этой связи: «Россия, потрясенная дальневосточной катастрофой и революционной вспышкой, подавленной не без труда, настоятельно нуждалась в умиротворении и спокойной законодательной работе, которая одна могла вывести ее на путь давно назревших политических и экономических реформ».[20]
Есть определенная закономерность в том, что в такие периоды российская дипломатия не только способствовала созданию благоприятных внешних условий для реформирования государства и общества, но и во внутриполитическом плане, как правило, выступала на стороне патриотических, либеральных и умеренно–реформаторских сил. В частности, А.М.Горчаков сыграл выдающуюся роль в осуществлении постепенного перехода от старого, феодального, понимания дипломатической службы как личного служения самодержавному монарху к осознанию задач дипломатии в плане обеспечения национальных интересов страны. Так, по его воспоминаниям, он первым в своих депешах стал употреблять выражение «Государь и Россия». «До меня, – вспоминал он, – для Европы не существовало другого понятия по отношению к нашему отечеству, как только «император». Граф Нессельроде даже прямо мне говорил с укоризной, для чего я это так делаю. «Мы знаем только одного царя, говорил мой предместник: нам дела нет до России».[21]
А.М.Горчаков также с гордостью вспоминал о той роли, которую он лично сыграл в принятии императором Александром II решения о реабилитации оставшихся в живых декабристов, возвращении им чинов, званий и права вернуться из ссылки[22]. Известна и его поддержка других либеральных начинаний в эпоху реформ второй половины XIX века.
В период столыпинских реформ руководители российского внешнеполитического ведомства были в числе наиболее последовательных сторонников развития страны по пути прогрессивных конституционных преобразований. Таким был, в частности, министр иностранных дел А.П.Извольский, которого современная российская историография характеризует как «государственного деятеля новой формации, отвечавшего требованиям современной ему эпохи. Динамичный и прагматичный политик достаточно широких, хотя весьма умеренных либеральных политических взглядов, не замкнутый в рамках международной политики, а сознававший необходимость всесторонних внутренних реформ в стране для ведения успешной внешней политики, он был способен к установлению делового сотрудничества с законодательными учреждениями, с прессой, представителями политических партий и финансовых и промышленных кругов с целью вывода царизма из глубокого внутреннего и внешнего политического кризиса, расширения классовой основы его иностранной политики и укрепления великодержавных позиций России на международной арене»[23].
Эту линию поведения во внутриполитическом плане продолжил С.Д.Сазонов, которому, как он сам позже писал в своих воспоминаниях, приходилось во время докладов императору Николаю II «постоянно касаться, в связи с вопросами внешней политики, внутреннего положения России, все более обострявшегося под влиянием революционной пропаганды».[24] При этом, по свидетельству его сотрудников, он нередко занимал весьма решительную позицию в противовес влиянию на императора разного рода ретроградных, черносотенных элементов[25].
Можно утверждать, что «просвещенный патриотизм» во все времена был отличительной чертой политической культуры российской дипломатии. Главным критерием восприятия дипломатической службой ситуации в стране было соответствие тех или иных шагов национальным интересам России в их беспристрастном, профессиональном и реалистическом понимании. Это была позиция, чуждая разного рода крайностей и авантюризма, построенная на здравом смысле и желании блага своему Отечеству.
Задача современной российской дипломатии и всех, кто причастен к международной деятельности Российского государства, как представляется, состоит в том, чтобы путем углубленного изучения и освоения исторического наследия нашей дипломатии постепенно преодолеть психологический и ценностный разрыв со старой Россией, который возник в 1917 году, и таким образом восстановить преемственность в историческом развитии страны и ее внешней политики. Решение этой задачи и будет, по существу, формированием той «национальной идеи», в которой нуждается политически активная и патриотически настроенная часть российского общества и которая составила бы прочную основу общенационального консенсуса в фундаментальных вопросах внешней политики.
Речь идет, в частности, о восстановлении преемственности в том, что касается правильного общественного восприятия традиционно присущей России активной внешней политики, которая на протяжении столетий не только обеспечивала нашей стране роль инициативного участника мировой политики, но и служила одной из важных гарантий ее безопасности. На всех этапах истории России отечественная дипломатия была важнейшим рычагом обеспечения государственных, общенациональных интересов. Особенностью дипломатической службы России всегда оставалась ее нацеленность на обеспечение целостности государства, наращивание его внешнеполитических возможностей.
Со времен Древней Руси одной из постоянных целей внешней политики страны, способствовавшей формированию определенной политической культуры российской дипломатии, было стремление к выходу на широкий простор международных связей, недопущение изоляции. Именно это стремление было главной движущей силой создания и последующего развития и совершенствования отечественной дипломатической службы. В середине XVI века перед страной открылись новые возможности. В Москву направлял своих послов император Священной Римской империи. Русские дипломаты стали частыми гостями в странах Европы. Считались с нашей страной и на Востоке. Россия превращалась во влиятельную державу с активной международной политикой. В этих условиях стало необходимым создание высокоорганизованной дипломатической службы, и в 1549 году был образован Посольский приказ. Его первым главой был назначен Иван Михайлович Висковатый, внесший значительный вклад в становление российской дипломатии.
Именно в этот период Посольский приказ начинает играть роль главного координирующего центра российской внешней политики. Один из первых руководителей Посольского приказа А.Л.Ордин–Нащокин, которого современники считали «русским Ришелье», называл его «оком всей великой России». При этом он подчеркивал, что внешние успехи России будут непрочными, если они не будут поддерживаться ее внутренним развитием.
Качественный прорыв российской дипломатии произошел в эпоху Петра I. В результате выхода России к Балтийскому морю ее международное влияние заметно усилилось. Во время Великого посольства в Европу в 1697–1699 годы Петр впервые ввел в практику российской дипломатии встречи на высшем уровне. Он лично заключил ряд важнейших договоров.
Новаторские подходы Петра I к внешней политике привели к радикальной перестройке дипломатического ведомства на коллегиальных началах, к подготовке профессионально образованных дипломатических кадров. С той поры российская дипломатия, руководимая и направляемая первым лицом государства, строит свою работу на коллегиальной основе. Это – одна из ее отличительных черт и поныне.
На смену Посольскому приказу, просуществовавшему свыше 170 лет, пришла в 1720 году Коллегия иностранных дел. Усилия Коллегии и созданной Петром I сети постоянных дипломатических представительств России за рубежом были направлены на сохранение «генеральной тишины в Европе».
Могущество и влияние России продолжали расти в царствование Екатерины II, принимавшей энергичное участие во внешнеполитической деятельности. Ей помогали талантливые советники и дипломаты – Г.Остерман, Н.Н.Панин, А.А.Безбородко и ряд других. Блестящей победой российской дипломатии стал заключенный в 1774 году Кючук–Кайнарджийский мир, благодаря которому многие балканские народы получили выход на международную арену.
Дипломатия России в вопросах войны и мира порой значительно опережала свое время. Так, в разгар наполеоновских войн Александр I заявил в 1804 году, что великие державы в будущем должны гарантировать друг другу сохранность своих границ. После разгрома Наполеона в 1815 году было предложено «одновременное пропорциональное разоружение европейских держав». По существу, это было первой в истории инициативой в сфере всеобщего разоружения.
В этой связи представляется в высшей степени актуальной тенденция, проходящая красной нитью через всю историю российской внешней политики и составляющая один из ключевых элементов ее преемственности: речь идет об инициативной роли России в формировании системы международных отношений на различных этапах ее развития.
Россия была одним из главных участников создания европейского порядка в посленаполеоновскую эпоху, а в последующем – европейской системы, построенной на достижении, хотя и хрупкого, равновесия между основными европейскими державами и сформированными ими альянсами. При этом традиционное экономическое отставание России от ее ведущих партнеров подталкивало российскую дипломатию к поискам дополнительных инструментов обеспечения мира и стабильности на Европейском континенте.
Одним из наиболее ярких проявлений этой политики была инициатива России по созыву первой Гаагской конференции мира 1899 года. Ее основная цель, согласно ноте, распространенной министром иностранных дел М.Н.Муравьевым, состояла в «охранении всеобщего мира и возможном сокращении тяготеющих над всеми народами вооружений».[26] Хотя «концерт» мировых держав того времени не был готов к реальному сокращению вооружений и военных расходов, эта конференция сыграла важную роль в создании концептуальных основ международных процессов, важное значение которых в полном объеме проявилось лишь во второй половине ХХ века, когда необходимость контроля над вооружениями и разоружения была осознана мировым сообществом. В Гааге европейские державы впервые в принципе признали желательность ограничения военных расходов, тем самым открыв путь к широкому международному обсуждению вопросов разоружения.
Другим важнейшим итогом Гаагской конференции было подписание Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, которая легла в основу одной из наиболее динамично развивающихся в последние годы областей современного международного права.
Следует отметить, что «душой» Гаагской конференции был выдающийся русский юрист–международник и дипломат Ф.Ф.Мартенс, доброе имя и наследие которого только в последние годы были восстановлены и по достоинству оценены нашей дипломатией и научной общественностью. Особый интерес в этом наследии представляет выдвинутая Ф.Ф.Мартенсом теория управления международными отношениями. Как отмечается в современном исследовании о жизни и деятельности Ф.Ф.Мартенса, он «полагал, что прогрессирующее развитие человечества неизбежно будет вести ко все более интенсивному общению государств и тем самым – к упрочению и совершенствованию международного управления. Международное управление было в его глазах реальным путем к устранению военных конфликтов. Если следовать идеям Ф.Ф.Мартенса, то постепенная работа международного права по созданию в мировом сообществе правопорядка, отвечающего достижениям человеческой цивилизации, и постепенное развитие международного управления, которое скрепляет мирное сотрудничество народов, – вот путь к установлению вечного мира на земле, путь сложный, нескорый, но единственно верный и реальный».[27]
Нельзя не видеть, насколько актуальны эти мысли в современную эпоху глобализации и перехода от биполярного к новому многополюсному мироустройству, когда остро ощущается необходимость в надежных механизмах управления мировыми процессами и обеспечения стратегической стабильности в самом широком смысле этого слова. И это – еще одно свидетельство важности восстановления исторического наследия российской дипломатии, огромного практического значения этой работы.
Другая ценнейшая традиция отечественной дипломатии – ее прагматизм и трезвое, реалистическое видение роли и места России в международных отношениях, не отягощенное какими бы то ни было идеологическими предрассудками и стереотипами. Это касается, в частности, отношения выдающихся российских дипломатов к такому извечному предмету споров и дискуссий, как особенности географического и геополитического положения России, промежуточное положение российской цивилизации между Европой и Азией. Следует отметить, что российской дипломатии всегда было чуждо искусственное противопоставление Востока и Запада – двух якобы противоречащих друг другу векторов российской внешней политики. Несомненно, начиная со времен Петра I, деятельность российской дипломатии была ориентирована в первую очередь на Европу. Именно в Европе России предстояло реализовать себя в качестве мировой державы и обогатиться достижениями цивилизации, которые были уже выработаны в то время в Западной Европе. Можно с полным основанием сказать, что петровское стремление «прорубить окно в Европу» оказалось одной из самых перспективных и плодотворных идей российской внешней политики. Уже в начале XIX века, особенно после разгрома Наполеона, Россия стала полноправной, более того – ведущей державой «европейского концерта».
При этом реализация активной европейской политики не только не мешала, но и служила важным подспорьем в обеспечении далеко идущих интересов России на Востоке. В частности, А.М.Горчаков, не ограничиваясь Европой, энергично способствовал налаживанию разносторонних связей с «второразрядными» по тем временам государствами – Китаем, Японией, Соединенными Штатами, Бразилией. В этом фактически находила отражение идея многовекторности российской внешней политики, которая сегодня стала одной из наиболее фундаментальных идей, положенных в основу обновленной российской внешнеполитической концепции.
Традиционная европейская ориентация российской дипломатии имеет и другой важный аспект с точки зрения современных реалий. Глубокая вовлеченность старой России в европейскую политику, ее тесные экономические, культурные и цивилизационные связи со странами Западной Европы, которые получили особенно широкое развитие в конце XIX – начале XX века, отнюдь не являлись препятствием для активно
