Точка зрения миссис Джехорем

 

– Я проходила мимо церковного дома и слышала, как там кто‑то играл на скрипке, – сказала миссис Джехорем, принимая из рук миссис Мендхем чашку чая.

– Викарий играет, – сказала миссис Мендхем. – Я говорила об этом с Джорджем, но впустую. Не думаю, чтобы для священника было допустимо такое занятие. Это принято только у иностранцев. Однако с ним…

– Знаю, дорогая, – перебила миссис Джехорем. – Но Викария я слышала однажды на школьном празднике. Едва ли это был Викарий. Играли очень недурно, местами даже, знаете, с большим искусством. И что‑то совсем новое. Я сегодня утром рассказала это нашей милой леди Хаммергеллоу. Мне пришел на ум…

– Тот сумасшедший? Очень возможно. Эти полоумные… Ах, милочка, я, верно, никогда не забуду ту ужасную встречу! Вчерашнюю.

– Я тоже.

– Мои бедные девочки! Они были так смущены, что не в силах вымолвить об этом ни единого слова. Я рассказывала леди Хаммер…

– Еще бы. Они же воспитанные девицы. Это было ужасно, милочка моя. Для них.

– А теперь, моя дорогая, скажите мне откровенно: вы и вправду поверили, что эта тварь – мужчина?

– Вы не слышали его игру.

– А я все‑таки подозреваю, я даже почти уверена, Джесси… – Миссис Мендхем наклонилась вперед, как бы желая перейти на шепот.

Миссис Джехорем потянулась за печеньем.

– Но то, что я слышала сегодня утром… Я уверена, ни одна женщина на свете так не сыграет!

– Конечно, раз вы это утверждаете, то и спору нет, – сказала миссис Мендхем.

Миссис Джехорем считалась в Сиддермортоне непререкаемым авторитетом во всех вопросах живописи, музыки и литературы. Ее покойный муж был малоизвестным поэтом.

Затем строгим тоном судьи миссис Мендхем добавила:

– И все же…

– Знаете, – сказала миссис Джехорем, – я почти что склонна поверить рассказу нашего дорогого Викария.

– Ах, Джесси, вы слишком добры, – сказала миссис Мендхем.

– Нет, на самом деле, я не думаю, чтобы Викарий мог вчера, еще с утра, спрятать кого‑то в своем доме. Уж мы, поверьте, узнали бы… Я не представляю себе, как могла бы чужая кошка пробежать в четырех милях от Сиддертона, и чтобы мы об этом не услышали. Здесь народ так любит посудачить…

– Я Викарию никогда не доверяла, – сказала миссис Мендхем. – Я его знаю.

– Да. Но его рассказ вполне правдоподобен. Если бы этот мистер Ангел был неким очень талантливым и эксцентричным…

– Да, нужно быть уж очень эксцентричным, чтобы одеваться так, как он. Всему должны быть границы, дорогая.

– А шотландцы в юбках до колен? – сказала миссис Джехорем.

– Они хороши у себя в горах…

Миссис Джехорем остановила глаза на черном пятне, которое медленно ползло по желто‑зеленому квадрату на склоне холма.

– Вот он идет, – сказала, поднявшись, миссис Джехорем, – прямо по полю. Уверена, что он. Я различаю горб. Если только это не человек с мешком. Ах, боже мой, Минни, тут же есть бинокль! Так удобно – можно подсматривать, что творится у Викария!.. Да, мужчина. Несомненно, мужчина. Но какое у него нежное лицо!

Она с истинным альтруизмом передала бинокль хозяйке дома. Минуту царила шелестящая тишина.

– Сейчас, – заметила миссис Мендхем, – он одет вполне благопристойно.

– Вполне, – сказала миссис Джехорем.

Молчание.

– Он как будто рассержен.

– И сюртук в пыли.

– Походка довольно твердая, – сказала миссис Мендхем, – а то можно бы подумать… В такую жару…

Опять молчание.

– Понимаете, милочка, – сказала миссис Джехорем, опуская лорнет, – я, собственно, вот что имела в виду: он, возможно, какая‑нибудь знаменитость, скрывающаяся под причудливым нарядом.

– Если можно назвать нарядом то, что граничит с наготой.

– Спору нет, это было эксцентрично. Но мне приходилось видеть маленьких детей в таких же распашонках, какая была на нем. Люди искусства часто позволяют себе разные причуды в одежде и поведении. Гений может украсть лошадь там, где какой‑нибудь счетовод не посмеет заглянуть через чужой забор. Очень может быть, что он знаменитость и подсмеивается над нашей сельской простотой. И право же, его костюм был не так уж неприличен – приличней, чем велосипедный костюм на этих Новых женщинах. Я на днях видела такой в каком‑то иллюстрированном журнале – кажется, в «Новом Бюджете», – знаете, милочка, ну просто трико! Нет, я склоняюсь к гипотезе о гении. Особенно после его игры. Я уверена, что он оригинал. И, вероятно, презабавный. Знаете, я буду просить Викария, чтобы он меня с ним познакомил.

– Моя дорогая! – вскричала миссис Мендхем.

– Непременно, – сказала миссис Джехорем.

– Боюсь, вы слишком опрометчивы, – предостерегла миссис Мендхем. – Гении и все такое – это хорошо в Лондоне. А не здесь, в церковном доме.

– Мы же собираемся просвещать народ. Я люблю оригинальность. Так или иначе, я хочу посмотреть на него вблизи.

– Будьте осторожны, чтобы вам не увидеть больше, чем следует, – сказала миссис Мендхем. – Я слышала, моды сильно изменились. Как я понимаю, в высшем свете решили, что гениев больше не следует поощрять. Эти недавние скандалы…

– Только в литературе, милочка, смею вас уверить. А в музыке…

– Говорите что угодно, милочка моя, – сказала миссис Мендхем, вдруг свернув на другое, – вы меня не убедите, что костюм этого субъекта не был до крайности откровенен и непристоен.