Главный жрец назывался Кривис Кривайтис. Очень интересно: это похоже на связь с кривичами (причём сакральную).

Как и у многих других народов, история государства литовского началась с объединения племен. Толчком к этому стал орден, который в 1230 г. обосновался на реке Висле и начал завоевание земель пруссов и ятвягов. Для литовцев стало очевидным, что необходимо объединиться. Так в первой половине XIII в. земли Литвы вокруг Кярнаве, Тракая, Вильнюса, на которых жили балты, объединились в Литовское государство под властью князя Миндовга, который правил в конце 30-х гг. XIII в. При его правлении была присоединена Черная Русь.

С приходом к власти князя Витяниса (1295–1316) беспорядки прекратились. Было остановлено продвижение в Литву рыцарей ордена меченосцев, освобождены Жемайтия и Полоцк, построены новые оборонительные сооружения, создана профессиональная армия. Дело Витяниса продолжил его младший брат Гедимин (1316–1341). За годы своего правления он присоединил минские земли. Киевское княжество платило Гедимину дань. При нем возникло большое государство – Великое княжество Литовское и Русское. Большинство русских земель Гедимин присоединил мирным путем, женив своих сыновей на русских княжнах. За это время были основаны первые монастыри, укреплялись города, развивалась экономика.

2) В двух словах белорусская версия такова (уточним – это версия существенной части историков Беларуси).

XI–XIII века – лютичи (славяне южной Балтики) терпят поражение в войнах с немцами и поляками и отходят на восток, проникая на территории ятвягов, пруссов и кривичей, их боевые отряды переселенцев именуются «лютвой» (позже «литвой»). Смешавшись с близким им по этносу и язычеству местным населением, лютичи придают пассионарный толчок развитию региона. Появляется новая военно-политическая элита, сформированная на стыке влиятельных славянских культур – поморской (лютичи) и континентальной (княжества бывшей Киевской Руси). Так родилась Великая Литва. В первой половине XIII века Миндовгом и его последователями было основано Великое княжество Литовское. Лютичи – одни из предков литвинов. От лютичей литвины унаследовали своё национальное имя (Лютва-Литва) и пассионарный заряд, который в XIII веке дал толчок образованию Великого княжества Литовского [165].

Лютичский (велетский) союз состоял из хижан, черезпенян, ратарей и долинчан – племен объединенных общим культом волка («лютого» зверя), главные города союза: Радигощ и Ретра. Именно эти четыре племени называли себя «вильцами» (т. е. волками), или, по-другому, «лютичами». На юге союз граничил с территориями лужичан (лужицких сербов), на западе – с княжеством бодричей (ободритов), на востоке – с поморянами и Польским королевством, на севере выходил к Балтийскому морю. Жители острова Руян (Рюген) у северо-восточного побережья Лютичского союза – руяне (русы) – находились в тесном военном и политическом союзе с лютичами. Их столица – Аркона – имела огромное значение для всех полабских славян, т. к. являлась главным религиозным центром поклонения богу Яровиту (Световиту).

Чехи и поляки приняли христианство в IX–X веках, в X–XI веках оно утвердилось у норманнов.

Полабские и поморские славяне-язычники оказались в середине Европы внутри кольца христианских государств. Священной Римской (Германской) империи, Датского, Норвежского, Шведского, Польского, Чешского королевств. Но они продолжали упорствовать в своем язычестве, продержавшись в самом центре христианской Европы в постоянных войнах более трех столетий. Это было удивительное историческое явление.

Лютичи (велеты) характеризуются источниками как самый воинственный языческий народ, и этой характеристике они обязаны прежде всего проводившейся ими c VIII пo XII век упорной борьбе против насаждения среди них христианства [458]. (Во многом это объяснимо тем, что предприимчивые приморские русы и бодричи массово переселялись на восток, в Новгородскую землю, ещё с VII–IX веков. И их энергия уходила на эмиграцию, а не на войну.)

Постоянная борьба шла с польскими, германскими и датскими королями. При преемнике Генриха Птицелова Оттоне I (936 г.) агрессия возобновилась [459].

С XII в. начинается новый этап немецкой агрессии против полабских и прибалтийских славян. Организаторами ее явились герцог саксонский Генрих Лев и маркграф бранденбургский Альбрехт Медведь. Ободритский князь Никлот благодаря своим военным дарованиям и энергии во главе объединенных сил лютичей и ободритов сумел нанести немцам ряд поражений.

Лютичи и ободриты, возглавляемые Никлотом, при активной поддержке флота руян разгромили в 1147 г. крестоносцев и уничтожили датский флот. Однако в ходе дальнейшей борьбы Никлот погиб [460]. Последняя попытка славян вернуть себе независимость выразилась во всеобщем восстании 1164 г. В нем приняли участие лютичи, руяне (русы) и ободриты. Во главе их стал сын Никлота Прибислав, которому тайно помогали поморские князья. Восстание было подавлено объединенными силами Генриха Льва и датчан.

Славяне потерпели поражение потому, что, несмотря на всю их силу, объединенному германскому государству, пользовавшемуся полной поддержкой католической церкви, противостояли славяне, раздробленные на ряд племенных объединений. Активно помогали немцам также датчане, поляки и чехи.

В итоге под ударами немцев и датчан около 1127 года пала знаменитая Ретра, a в 1168 году – еще более знаменитая Аркона; в 1177 году был сожжен Волин [461].

Таким образом, поражение XII века привело к массовому исходу язычников славян со своих исконных территорий и постепенному переселению их на восток.

Культ оружия, опыт сражений с тяжеловооруженным противником лютических воинов помогли в более позднее время отрядам полабских переселенцев («лютве») без особых трудностей стать – по сравнению с соседними народами – наиболее мощной вооруженной силой на их новой родине, т. е. землях современной Великолитвы.

Особым уважением среди лютичей (и других полабских славян) пользовались отряды храмовых воинов, так называемых «витязей» – имевших полное рыцарское вооружение всадников, посвящавших всю свою жизнь служению одному из языческих богов и составлявших элиту воинского сословия. Эти храмовые воины и назывались изначально «витязями».

При храме находилась постоянная дружина в 300 всадников на боевых конях, оснащенная тяжелым рыцарским вооружением.

Слово «витязь» состоит из корня «вит», местоимения «яз» и окончания «ь» (ерь), которое могло оглашаться звуком «е» (еси). Слово в целом расшифровывается «я есть вит».

Земли полабских слявян были знамениты храмами языческих богов, которые имелись (помимо Арконы) в Радигоще, Ретре, Корбеле и др. городах. Боги назывались именами с окончанием «вит» («вити» санскр. – свет, весь обитаемый мир).

Причем их огромные, вырезанные из дерева истуканы были многоголовыми: Световит имел 4 головы, Перевит – 5, Коревит – 5 лиц (четыре – под одним черепом, пятое – на груди), Яровит – 7. От полабских богов-«витов» и произошло слово «витязь».

Приходящие в XI–XII веках на территорию Великолитвы полабские беженцы представляли собой пеструю смесь из разрозненных остатков различных племен и родов. Они селились в основном на полудиком и свободном пограничье бывшей Киевской Руси, т. е. к западу и северо-западу от современного Минска.

Главенствующую роль среди этих переселенцев играли отряды лютичей. Поэтому местное славянское население, отождествлявшее пришельцев в основном как раз с лютичами, и дало полабским переселенцам собирательное имя «лютва» («литва»).

Новоприбывшую лютву кривичи старались использовать для совместных походов против появившихся на их границах немцев, на что лютва охотно соглашалась.

Однако к XIII столетию ситуация начала резко меняться – полабские славяне потерпели окончательное поражение и были массово изгнаны со своих земель.

Таким образом, в начале XIII века ареал оседлости переселенцев, своеобразная ТЕРРИТОРИЯ СВОБОДЫ, на границах кривичских княжеств не только значительно пополнился людьми, которые искали для себя на Лютве-Литве новой жизни, но и стал структурироваться в государственном и военном смысле: лютву-литвинов возглавили талантливые лидеры, такие как Римгольд и Живинбуд; и кроме того – благодаря пакту с Новоградком – переселенцы объявили о создании собственного Великого княжества Литовского, закрепив тем самым своё право на занятые ими территории. Эти события повлекли за собой изменения и в самой Лютве: объединяясь с христианскими славянскими княжествами, лютичи постепенно примирялись с христианством, принимая его от своих славянских братьев в виде восточного православия [462].

Также на протяжении определенного времени сосуществовали оба названия литвинов – «лютва» и «литва». И хотя еще в середине XIII столетия (1251–1253 годы) папа Иннокентий IV в своих письмах к Миндовгу называет великого литвинского князя не иначе как «Kоролем ЛЮТОВИИ» – Rex LUTHOVIAE (Ex. Reg. orig. Tom. II. ep. 1–5 fol. 113), впоследствии за Центральной и Западной Белоруссией закрепляются названия «Литва» и «литвины».

Король Лютовии Миндовг, годом ранее приняв христианство, был коронован в Новоградке 29 июня 1253 года. Закончилась эпоха лютичей и ятвягов, началась эра Литвы.

Территория современной Беларуси состоит из двух неравных частей [463]. Одна ее часть – это историческая Белая Русь кривичей. Вторая часть Беларуси – это историческая Литва: это Центральная и Западная Беларусь и область отданного Сталиным Вильно. Этнически это территория поздно славянизированных западных балтов и пришедших поморских славян, которые обще стали именоваться литвинами.

Прежде всего, наука Белоруссии доказывает, что литвины – это именно этнос нынешней Беларуси, не имеющий ничего общего с этносом Летувы – страны жемойтов и аукштайтов [464].

Разве не удивляет тот ОДИОЗНЫЙ ФАКТ, что не сохранилось никаких письменных памятников ВКЛ на литовском языке? Российские историки объясняли это тем, что письменность у жемойтов и аукштайтов появилась только к XVI веку. И пишут: мол, Литва использовала белорусский язык.

И у белорусских историков можно найти суждения такого рода. Немецкие же хроники писали о встречах посольства Витовта с посольством тевтонов: все в посольстве литовского князя, включая самого Витовта, говорили на русском языке  [465].

Вот еще для иллюстрации небольшая подборка из летописей.

1135 год. Анналист Саксон сообщает о прибытии к императору Лотарю королей «венгров, русов, датчан и франков». Фактически Поморье и Русия-Ругия еще не признавали власти ни польского князя, ни германского императора [466]. До 1182 года. В «Генеалогии королевы Ингеборги» упомянуто, что женой датского короля Вальдемара I (ум. 1182) была дочь русского (русинского) короля Валедара Софья. Софья была ландграфиней Тюрингии [467]. 1187 год. В привилее Фридриха I городу Любеку названы купцы города – «русины, готы и норманны». 1245 год. Папа Иннокентий IV обратился с воззванием к духовенству Богемии, Швеции, Норвегии, а также «провинций Польши, Ливонии, Славии, Руссии и Поруссии», требуя прекратить преследование ордена францисканцев [468]. 1304 год. В письме к рюгенским князьям папа Бенедикт IX обращается к ним как к «возлюбленным сынам, знаменитым мужам, князьям русских» [469]. 1373 год. Город Любек помещается «в Руссии». Это же в документе 1385 года [470]. Вот откуда берётся ещё одна из причин хорошего взаимопонимания между Новгородом и Ганзой.

Белорусский историк В. Верас в книге «У истоков исторической правды» пишет о любопытном факте в Ипатьевской летописи:

«В 1219 году литовские князья заключали мирный договор с галицко-волынскими князьями. При перечислении имен князей упоминаются князья двух славянских родов – Роушковичев и Боулевичев. При этом количество представителей от славянских родов и от литвинских и даволтских, вместе взятых, одинаково – по девять. Жемайтские же князья – только два» (ПСРЛ, т. 2, с. 735) [471].

А самое интересное – антропологический анализ погребений литвинов показывает черты, весьма схожие с погребениями лютичей в Северной Германии. Правда, полномасштабного научного исследования в этой тематике не было – такого, как, например, антропологическое исследование АН СССР могильников возле Новгорода, показавшее, что его население в XI веке являлось идентичным могилам в Мекленбурге (Велиграде) народа ободритов. То есть в Новгороде была колония ободритов и – и всё росла, росла, став крупнейшей составной частью Руси [472].

В 1220-х годах немцы окончательно захватывают территорию лютичей – и они решают уйти. Понятно, что народ Европы не мог исчезнуть, улетев на Луну. Куда-то ушел. Куда же? Вначале ушел в Порусье, где отец Миндовга прусский король Рингольд собирал всех бегущих от немцев князей Полабья и Поморья с их народами. Настоящая миграция (от 400 до 500 тысяч человек, как пишут историки) началась позже, при сыне Рингольда Миндовге. С ними сюда пришли и народы Полабской Руси, бежавшие от немцев и поляков: многие десятки тысяч полабов и поморов. Пруссия, вобрав в себя силы Полабья, героически сопротивлялась. 15 июня 1243 года в битве у Рейзенского озера войска Миндовга под руководством его воеводы Святополка нанесли немцам тяжелое поражение. Но союзные войска немцев и поляков выбили его назад, в Западную Белоруссию.

Великое княжество Литовское и Русское показало себя огромной силой: сопротивлялось почти век польско-германской агрессии. Эта концепция позволяет ответить на главный вопрос-загадку: почему же Литва славянизировалась, будучи государством этноса литвинов – якобы балтов? А ведь даже Пушкин писал: «С кем быть Литве – извечный спор славян». То есть литвинов поэт считал именно славянами, а не балтами. Да и польский поэт Адам Мицкевич, хороший друг Пушкина, говорил о своей малой родине: «Литва, моя отчизна». На белорусском языке XIX века. Стоит взглянуть на Литву как на именно славянское государство лютичей – сразу исчезают все «парадоксы» истории Литвы, которые видятся, если Литву не считать славянским государством. Уходят как решенные десятки вопросов, о которых спорят историки, игнорируя то, что царская Россия ясно осознавала: «Литва – славяне», «С кем быть Литве – извечный спор славян». Эта концепция открывает глаза на всю средневековую историю ВКЛ. Почему в ВКЛ тянулись, объединялись земли Руси? Объединялись именно потому, что литвинов видели своими братьями-славянами.

3) Обобщив данные белорусов и литовцев, мы ясно видим одно общее событие: их земли наполнились большим количеством отступающих под натиском поляков и тевтонов славян и балтов, хорошо изучивших их сильные и слабые стороны, родственных местному населению, воспринимаемых своими и к тому же полезных своими знаниями об общем враге. При наследниках Миндовга Литва набирала силу. На рубеже XIII–XIV веков князь Витень организовал войско. А его приемнику Гедимину выпала миссия стать создателем крупной европейской средневековой державы – Великого княжества Литовского [473]. С самого начала своего правления Гедимину пришлось вести войну с крестоносцами. В 1320 г. орденское войско во главе с воинственным Генрихом фон Плоцке выступило на Жемойтию. По словам «Хроники Литовской и Жмойтской», крестоносцы разделили «войска свои натрое, всю землю Жамойтскую огнем и мечом завоевали без отпору и Юрборку замку добыли». После крестоносцы взяли штурмом Ковно (Каунас) и сожгли город [474]. Гедимин вместе с войском стоял между Юрборгом и Ковном и ждал подхода дружин с Полоцка и Новогородка. И только когда подоспела помощь, князь выступил против крестоносцев. Возле местечка Жеймы 27 июля вражеские войска встретились. Первыми битву начали крестоносцы. Вооруженные ручницами, они открыли огонь. Им градом стрел ответили татары, которые стояли впереди войска Гедимина. Но, не выдержав натиска рыцарей, они отступили. Поверив в легкую победу, крестоносцы погнались за татарской конницей и попали в засаду, где с главными силами был Гедимин. Завязалась кровавая сеча. В самый разгар битвы в тылу у рыцарей восстали жемойты, находившиеся в Орденском войске. И это решило исход боя. Новогородский и полоцкий полки ударили по флангам. Литвинские воины гнали врага несколько миль. Погибло 22 рыцаря и 220 воинов. В битве пал и Генрих фон Плоцке. А их итоговые потери были сопоставимы с Ледовым побоищем.   Так начал править Гедимин. Он переносит столицу Великого княжества с Новогородка в Вильно и строит там, на Кривой горе, замок. Уже в 1323 г. Вильно в Гедиминовых грамотах называется королевским городом [475].

Историки В. Голубович и Е. Голубович на основе археологических раскопок установили, что на горе Кривой находилась часть Вильно – Крыви-город. По мнению историков, стародавнее городище Вильно под названием «Кривич-город» существовало уже в XI–XII вв., когда оно принадлежало Полоцку. Но по данным археологии, поселище кривичей находилось и на левом, восточном берегу реки Вилии. Поэтому орденский хронист Виганд Марбурский назвал Вильно славянским городом.

А в 1333 г. магистр Эбергард с многочисленным войском на ладьях по Двине приплыл к Полоцку. Крестоносцев встретил с оружием Гедиминов брат Воин. В следующем году ливонские рыцари разорили Аукштайтию. Потом они направились к Полоцку, откуда их снова прогнал Воин с полочанами. Одновременно Гедимин проводил политику объединения белорусских земель. После его смерти в 1341 г. в состав Великого княжества Литовского входили Полоцкая, Витебская, Минская, Пинская, Брестская земли и Подляшье.

В 1341 году крестоносцы взяли в осаду жемойтский замок Велона. Гедимин с войском поспешил на помощь. По дороге он решил овладеть орденским замком Байербургом. Во время штурма великий князь находился в рядах своих воинов. Каменное ядро с бомбарды попало в Гедимина и убило его.

После себя Гедимин оставил сильную державу. Почти все белорусские земли вошли в состав Великого княжества Литовского.

Можно сказать, что на Руси теперь было три основные силы – это Новгород, Литва и Москва. А у Москвы появился серьёзный конкурент в деле объединения Руси.

 

 

Глава 4

Усиление Руси

 

В первой четверти XIV века в состав Великого княжества Литовского были включены Полоцк (1307) и Витебск (1320) с прилегавшими к ним землями. Своего рода «буферной зоной» между ВКЛ и сферой влияния великого князя Владимирского стало Великое княжество Смоленское.

Именно при Иване Калите началось противостояние между Литвой и московско-владимирским миром. Видя и чувствуя закат великого Галицко-Волынского княжества, литовцы начали большое наступление и уже в 1324 году захватили часть Волыни и Киев. Одновременно Польша и Венгрия ввели свои войска в Галичину.

В конце 1320-х годов татары, собравшись с силами, стали вытеснять польско-литовские войска из южных областей Киевской земли и Подолии. Многие местные правители, посаженные из Вильно или Кракова, обязались платить дань Золотой Орде и принимать у себя ханского баскака. И вот в этой предгрозовой ситуации произошло событие, о котором заговорили все. Зимой 1333/34 г. 17-летний наследник московского престола Семен женился на дочери Гедимина Айгусте, в крещении – Анастасии. Очень ловкий ход, он мог сблизить Москву и Вильно.

Что касается отца невесты, то и он возлагал на этот брак большие надежды. Ему нужен был покой на восточной границе, чтобы иметь свободные руки с Орденом. Московские родственники могли стать посредниками в отношениях с Ордой, которую Гедимин в это время предпочитал не задевать.

Таким образом, женитьба старшего сына Калиты стала большим политическим событием. Она оказалась одним из узловых моментов в истории Восточной Европы в 1330-е годы. Особое значение, которое придавалось этому браку, отразило и летописное известие о нем: «и бысть брак велик на Москве, свадьба князю Семену, а князь Семен тогда был семнадцати лет» [476]. Время показало, сколь прозорлив был князь Иван в своих опасениях относительно Литвы. Именно нашествие литовцев в 1368 году и последовавшая за ним пятилетняя война оборвали ту «великую тишину», которую установил Калита. Но когда литовцы всей своей силой навалились на Москву – она уже достаточно окрепла, чтобы выдержать этот натиск.

Но вернемся к новгородским делам князя Ивана. Потерпев неудачу в своей попытке договориться с Калитой о мире во время встречи в Переяславле летом 1333 г., новгородский архиепископ Василий Калика решил «разыграть литовскую карту». По приезде из Переяславля Василий отправился во Псков. «Отъехав» на полтора года в Литву весной 1329 г., Александр Тверской вновь вернулся сюда. Формально он все еще находился под отлучением. Однако об этом никто, в том числе и сам митрополит, предпочитали не вспоминать.

Псковичи были обрадованы приездом Василия Калики и приняли его «с великою честью». Последний раз глава новгородско-псковской епархии был во Пскове семь лет назад – в 1326 году. Приезд владыки означал прекращение церковно-политической изоляции города. Архиепископ встретился с князем Александром и окрестил его новорожденного сына. Имя, данное при крещении сыну князя, – Михаил – указывает на время его рождения и на время приезда во Псков владыки Василия – осень 1333 г.

Вторым действием политической игры стало прибытие на берега Волхова литовского князя Наримонта Гедиминовича в октябре 1333 г. Новгородское правительство в то же время продолжало укреплять город. В 1334 году над каменными стенами поднялись высокие деревянные башни и навесы. Руководителем строительства по-прежнему выступал архиепископ.

Между тем князь Иван зимой 1333/34 г. побывал в Орде. Поездка в степи не была долгой и обошлась вполне благополучно. Вероятно, князь Иван заплатил недостающую сумму «закамского серебра» из собственного кармана или же собрал ее со всех русских князей. По замечанию летописца, Калита вернулся домой «с пожалованием и с честью». Несомненно, хан одарил князя по случаю бракосочетания его старшего сына и прислал подарки молодоженам.

Вернувшись и отпраздновав свадьбу Семена, Калита начал распутывать новгородский узел. Вероятно, по его просьбе митрополит Феогност вступил в переговоры с Василием Каликой во Владимире. Он пригласил его к себе для участия в поставлении нового сарского епископа, однако использовал эту встречу и для обсуждения политических событий. О содержании переговоров летопись умалчивает. Известно только, что смекалистый новгородец явился к самолюбивому и скуповатому византийцу «со многими дары и с честию» [185].

Посредничество митрополита Феогноста вновь, как и во время псковского похода 1329 г., принесло князю Ивану успех. Архиепископ Василий от имени новгородского правительства согласился на выплату «закамского серебра». Новгородские летописи умалчивают об этом событии. Московские – тоже. Свет проливает лишь Коми-Вымская летопись. Под 1333–1334 гг. она сообщает: «и дали князю Ивану на черный бор Вычегду и Печеру, и князь московской начал взымати дани с пермские люди», 1 раз в 8 лет. Эта дань, умеренная для новгородцев, была подспорьем для Ивана в Суздальщине. Ибо шла она в зачёт дани (выхода) Москвы, т. к. официально, повторим, новгородская дань Орде составляла 1000 руб. / 8 лет [478]. Новгородские послы пригласили князя Ивана посетить город и возобновить свое пребывание на новгородском столе.

16 февраля 1335 г. князь Иван Данилович приехал в Новгород. Уже самое его появление на берегах Волхова заставило уехать оттуда литовского князя Наримонта-Глеба Гедиминовича. Впрочем, он оставил в новгородских пригородах своих наместников, которых Калита не тронул. Желая основательно рассорить Новгород со Псковом, князь Иван стал уговаривать новгородцев предпринять вместе с ним и со всей «низовской» силой новый поход на Псков. Основанием для войны, как и в 1329 году, было пребывание во Пскове Александра Тверского. При этом князь Иван ссылался на ханский приказ и на угрозу татарского нашествия в случае его неисполнения. Однако новгородские бояре отказались воевать со Псковом.

Они строили и укрепляли свои и так неприступные каменные стены и замки, прекрасно понимая, что никакой Узбек на них не пойдёт: рубиться с важнейшим торговым партнёром – ему это надо? Весной 1335 г. архиепископ Василий продолжил строительство новгородских каменных стен. На сей раз он решил укрепить правобережную сторону. Согласно летописи, князь Иван был свидетелем этого события [479]. С грустью смотрел князь Иван на закладку еще одного пояса новгородских каменных стен: у себя в Москве он имел лишь деревянный Кремль…

Вернувшись в Москву, князь Иван стал забывать осадок, оставшийся после новгородской поездки. Но судьба уже готовила ему новые испытания. 3 июля 1335 г. вновь запылала Москва – всего через три года после пожара 1332 г. Хуже пожара была весть, прилетевшая из Пскова. Князь Александр Тверской отправил в Орду своего старшего сына Федора. Тот должен был от имени отца просить хана Узбека о прощении. Многое, если не все, зависело от позиции Новгорода. Он в это время был богат как никогда прежде. Больше всех городов Руси здесь строились новые каменные церкви. Калита подозревал, что поездка Федора Александровича в Орду оплачена не только псковским золотом. В Новгороде существовала сильная боярская партия, тянувшаяся к Литве и Александру Тверскому. Однако основная часть новгородского боярства была настроена на сотрудничество с великим князем Владимирским. К тому же новгородцы слишком хорошо помнили о своих кровавых счетах с Михаилом Тверским и его старшим сыном Дмитрием.

И всё же поездка Федора Тверского в Орду прошла успешно и стала началом возвращения его отца на общерусскую политическую арену [480].

Говорит Никоновская летопись: «Того же лета (1336) князь велики Александр Михаиловичь Тверьский начя тужити и скорбети, живя во Пскове: «Аще прииму смерть зде, что убо ми будет и детем моим? дети мои лишени будут княжениа своего» [481]. Ведь в Пскове – большом и сильном, и богатом, и каменном, он был только «на зарплате». А в маленькой и деревянной Твери – наследным князем.

Между тем князь Иван хорошо понимал, что только деньгами он может остановить восхождение Александра Тверского.

В 1337 году он послал войско «на Двину за Волок» – во владения новгородцев, откуда шел основной доход пушного промысла. При этом он вновь нарушил присягу. Но такие вещи не проходят безнаказанно. И если верить новгородскому летописцу, московские воины на Двине «крестной силою посрамлены быша и ранены».

Но и сквозь оптимизм московских летописей угадывается слабый успех двинской экспедиции. Испортив отношения с Новгородом, потерпев военное поражение, Иван не получил добычи, столь необходимой ему для противодействия успехам Александра Тверского в Орде.

Другой неприятностью для новгородцев стало нападение шведов. В 1337 году нападению подвергся город Корела на западном берегу Ладожского озера. В ответ «молодцы новгородскеи с воеводами» совершили набег на финские области, находившиеся под контролем шведов. Рейд завершился удачно: «И много попустошиша земли их и приидоша в здравии с полоном» [482].

Шведы предприняли в 1338 году ответный удар. Они вторглись в Водскую землю, но были отбиты отрядом, вышедшим навстречу им из Копорья. После этого шведы начали мирные переговоры. Зимой 1338/39 г. из Выборга прибыли уполномоченные воеводы Петрика. Объявив конфликт результатом самоуправства местных начальников, они заключили мир с Новгородом, подтвердив условия Ореховецкого договора 1323 г.

Все эти события показали новгородцам, что Литва не собирается помогать им в борьбе со шведами. Князь Наримонт-Глеб, приглашенный в 1333 году именно для управления пограничными Ладогой, Корелой, Орешком и Копорьем, отсиживался в Литве. Вероятно, он имел указания от Гедимина, не желавшего портить отношения со Швецией. Для Литвы хватало проблем от Ордена. В конце концов многие в Новгороде стали поговаривать о необходимости более прочного союза с Калитой. Если немцы по поводу водных путей в Азию успокоились и у них возобладала позиция Ганзы, то шведы считали себя обделёнными и Русью, и Германией, поэтому они продолжали атаковать невские и ладожские позиции Новгорода, надеясь урвать своё.

 

Позиция Тевтонского ордена в ХIII – ХIV веках (по немецким авторам)

 

К северу от Пруссии, на восточных берегах Балтийского моря, ко времени появления в Пруссии рыцарей Ордена в 1226 году, уже три десятилетия велись Крестовые походы. Со временем крестоносцы в Ливонии вместо вооруженной борьбы с язычниками начали другую войну, временами наступательную, временами оборонительную – войну с православием. Этот конфликт хорошо иллюстрирует пути, на которых отдельные личности или группы могут преследовать множество целей разом, иногда подчиняя одну цель другой либо вообще отказываться от старой политики в пользу новых устремлений [483].

До 1200 г., до того как в Ливонию прибыли немцы и скандинавы, православные князья пользовались некоторой властью над языческими племенами. Князья посылали войска для сбора дани с леттов, живших вдоль Даугавы, с эстонцев из окрестностей Пскова и с племени чудь, чьи поселения были расположены на восточных берегах Финского залива. Впрочем, войска затем возвращались обратно, не оставляя кого-нибудь, чтобы представлять власть князей.

И данников оставляли в покое до следующего полюдья. Если русичи и считали язычников врагами, то еще хуже они думали о католиках, полагая, что доктрина, провозглашающая папу главой церкви, очень опасная ересь.

Соответственно князья и купцы северных русских городов с ужасом наблюдали за наступающей «западной верой». Таким образом, у северных русских государств были как мирские, так и религиозные причины противостоять усилиям немцев завоевать Ливонию.

Иногда Новгород, Псков и Полоцк посылали армии, иногда они поощряли и вооружали повстанцев, но чаще они позволяли практическим нуждам определять политику их отношений с немецкими купцами. Ошибочно было бы считать русско-немецкие отношения как постоянно враждебные или стабильно дружеские.

Хотя миссионерство в Прибалтике связывают обычно с немецкими проповедниками, там трудились и шведы, и датчане. На самом деле скандинавские священники преуспели в Прибалтике гораздо больше, чем немецкие монахи, пока в конце XII века купеческое сообщество Висби (Готланд) не открыло «ливонскую» ярмарку в устье Даугавы. Купцов из Германии, плывущих на нее, сопровождали священники. В 1180 году один из них, Майнхард, монах-августинец, остался в местном племени ливов (отсюда название местности – Ливония), чтобы проповедовать там.

В 1197 году архиепископ Гамбурга и Бремена рукоположил епископом Юкскюлля некоего Бертольда, аббата цистерцианского монастыря в Локкуме. Младший сын из семьи министериалов, чьи земли лежали в пойме Эльбы, он был знаком со многими дворянскими семьями Саксонии и со сложностями местной политики [484].

Бертольд исколесил северную Германию, проповедуя Крестовый поход в Ливонию. Он вернулся в Ливонию в июле 1198 г. с армией саксонцев и готландских купцов. Ливы собрали свое войско. Хотя они и не соглашались на массовое крещение, они предложили Бертольду оставаться на их землях и позволить его пастве оставаться в христианской вере.

Но они собирались позволить ему лишь убеждать других принять христианство. Этого Бертольду было недостаточно. Когда местные жители отвергли его требования выдать заложников и убили нескольких немецких фуражиров, он приказал перейти в наступление.

В его распоряжении были не только тяжеловооруженные рыцари на боевых конях, легко валивших с ног маленьких прибалтийских лошадок, не успевших уйти с их пути, но еще и пехота, вооруженная арбалетами, длинными копьями и алебардами, закованная в железо и кожу. По сравнению с ними ливонские ополченцы были практически безоружны, кроме того, их было не так уж много и за их плечами было гораздо больше поражений, чем побед.

По иронии судьбы, почти единственным убитым христианином стал сам Бертольд. Хотя саксонские рыцари быстро разгромили язычников, лошадь Бертольда понесла его прямо в строй врагов, где он был сражен среди песчаных дюн, прежде чем подоспела помощь.

Третий епископ, Альберт фон Буксгевден, привел большую армию из Саксонии, принудил ливов принять христианство и основал город на Даугаве, около Риги. Спустя всего несколько лет под его руководством крестоносцы одолели сопротивление леттов, вторглись на эстонскую территорию на севере и заняли слабозаселенные земли на побережье и к югу от Двины [485].

Его планом стало создание нового военного ордена – Ордена меченосцев. Меченосцы обеспечивали гарнизоны, защищавшие завоеванное в течение зимы, и служили советниками, которые повышали боеспособность «летних» крестоносцев.

Итак, армия крестоносцев, действовавшая в Ливонии в XIII веке, состояла из различных групп. Это были меченосцы, вассалы разных епископов, ополченцы из Риги и других городов, местное ополчение и крестоносцы, прибывшие из других земель. После того как епископ Альберт перенес свою резиденцию в Ригу, этот город стал торговым центром. Сюда, вниз по Даугаве, приезжали русские купцы, чтобы продавать воск и меха, а вверх по реке германские моряки везли в Полоцк и Смоленск ткани и железо.

Титулы тамошних русских князей были звучными. Их земли – обширными, поля и леса – богатыми, торговые города, расположенные вдоль великих рек, – преуспевающими. И они гордились, что хранят себя и своих подданных от искушений католического мира. По отдельности русские князья Пскова, Новгорода и Полоцка пытались вытеснить епископа Альберта из Ливонии. Только меченосцы выручали епископа из этих военных неприятностей. Так же хорошо они охраняли земельные владения епископа от посягательств королей Дании, которые хотели сами стать хозяевами Балтийского побережья [486]. Но в 1234–1237 гг. они были разбиты русскими и литовцами три раза подряд: Ярославом и 14-летним Александром, литвой и снова русью.

В 1237 году магистр тевтонов Герман фон Зальца и меченосцы подали папе петицию с просьбой о присоединении Ордена меченосцев и всех их земель к Тевтонскому ордену. Папа приказал меченосцам преклонить колени, снял с них все клятвы, объяснил им кратко устав Тевтонского ордена и спросил, клянутся ли они следовать ему. Когда те согласились, его слуги сняли с них мантии и надели новые – белые плащи с черным крестом на плече. Они и их братья стали членами Тевтонского ордена.

Двое посланников были столь ошеломлены быстротой церемонии, что едва дождались возможности спросить Великого магистра об условиях союза с Тевтонским орденом. В ответ прозвучало, что этот союз заключен безо всяких условий. К тому же Эстония должна быть возвращена Дании. Бывшие меченосцы были неприятно поражены, но остались верными клятве послушания. 12 мая 1237 г. был оглашен папский эдикт об объединении орденов.

В июне состоялся капитул в Марбурге, на котором собравшиеся представители решили отправить шестьдесят рыцарей (а всего около 650 человек) в Ливонию и возложить на Германа фон Балька руководство этой областью. Герман собрал своих рыцарей в северной Германии. На 500 марок, пожертвованных императором, он снарядил их и отправил морем из Любека в Ригу, до того как зимняя непогода прекратила навигацию.

Эти подкрепления спасли Ливонский Крестовый поход. Фон Бальке распределил своих рыцарей по замкам так, чтобы они смогли поближе познакомиться с местностью, местными жителями и противником. В 1238 году, на встрече в Стенсби, он вернул Эстонию королю Дании Вальдемару, завоевав Ордену нового союзника. Т. е. координация сил Запада имела место [487]. Отказ от значительных завоеваний подтвердил худшие опасения уцелевших меченосцев. Они перебрались из реформируемых монастырей на север, на границу с Русью.

В это время Крестовый поход там принял необычный оборот: казалось, стечение обстоятельств неожиданно сделало целый православный мир доступным обращению в католичество.

Православие «перешло к обороне» начиная с последних десятилетий XI века, когда турки вторглись в Малую Азию и разбили армию Византии. Именно приближающееся крушение Византийской империи спровоцировало тот призыв к Западу о помощи, что в итоге обернулось Первым Крестовым походом. Хотя армии крестоносцев и разбили силы тюрков, но затем они проследовали дальше, к Иерусалиму, не устранив мусульманской угрозы в целом. Со временем тюрки оправились и стали даже еще сильнее, в то время как Византия и Запад стали еще более подозрительными по отношению друг к другу. Этот взаимный страх и отчуждение наряду со смутой в Византии привели к тому, что Четвертый Крестовый поход закончился не в Египте, а в Константинополе. С 1205 по 1261 год Константинополем правили католики, а некоторые наиболее важные островные владения Византии попали в руки итальянских городов-государств.

Русь была следующей православной страной, ощутившей натиск восточных кочевников. На этот раз это были монголы. (Западные рыцари, согласно немцам Э. Хешу и В. Урбану, вполне соображали, что Русь оказалась на два фронта в отличие от английского профессора Дж. Феннелла.)

В это время ливонские крестоносцы двинулись на Новгород – город столь богатый и сильный, что его называли Господин Великий Новгород [488]. Хотя вдохновенный фильм Эйзенштейна «Александр Невский» изображает тевтонских рыцарей во главе нападения, по-видимому, Орден принимал небольшое участие в Ледовом побоище [489]. Армия католиков являла собой коалицию войск, собранных папским легатом Вильямом Моденским. Похоже, он считал, что, если Крестовый поход против Новгорода увенчается успехом, он сломит главную русскую цитадель православия и воссоединит христианский мир, если же поход потерпит неудачу, Запад избавится от части мятежников в своих рядах.

Этими мятежниками в основном были бывшие меченосцы, не смирившиеся с судьбой, предопределенной им папой. Другие были светскими рыцарями, которые поселились в Эстонии. Меченосцы, с одной стороны, боялись, что король Вальдемар может конфисковать их владения, а с другой – жаждали новых земель. А кроме них, был еще шведский король Эрик XI (1222–1250), чьи войска двигались вдоль северного побережья Финского залива. Сначала для крестоносцев все шло хорошо. Летом 1240 г. шведы заняли дельту Невы – водный путь к Ладоге. Тем временем крестоносцы из Ливонии напали на Псков. Шведское вторжение, возглавляемое ярлом и финским епископом Томасом, угрожало перерезать пути, по которым в Новгород поступали западные товары. Так как купцы из Любека и Висби не желали добровольно жертвовать своими доходами от этой торговли в пользу шведского короля, единственным ходом для него оставалось установить контроль над устьями рек. Новгородские купцы, осознав степень угрозы, призвали обратно молодого князя Александра, который только что покинул несговорчивый город, и упросили его изгнать шведов. Александр собрал свою опытную дружину в Новгороде. Русский летописец в Новгороде рассказывает о последовавших событиях:

«Шведы пришли со своим [правителем] и своими епископами и встали на Неве в устье Ижоры, желая завладеть Ладогой или, иначе говоря, – Новгородом и всеми новгородскими землями. Но вновь добрый и милостивый Господь сохранил и защитил нас от чужеземцев, ибо втуне творили они дела свои без Божьего слова. Пришли в Новгород вести, что шведы идут к Ладоге, и князь Александр со своими людьми и новгородцами, и ладожцами не умедлили. Вышел он им навстречь и одолел волею святой Софии и молитвами Богоматери Девы Марии 15 июля [1240 г.]… И была сеча великая…»

Новгород был спасен от шведской экономической блокады. Благодаря этой битве на Неве князь Александр стал впоследствии известен по прозвищу, полученному после нее, – Невский.

Ледовое побоище.

Ливонская угроза была для Новгорода более опасна, чем шведская. Объединенные силы бывших меченосцев, мелких рыцарей из Эстонии, датчан, возглавляемых герцогами Канутом и Абелем, немцев под предводительством епископа г. Дорпата, Германа фон Буксгевдена (брата епископа Альберта), и русских под предводительством князя Ярослава (изгнанного из Пскова) вторглись на новгородские земли с запада. В сентябре 1240 г. эта армия захватила Изборск и разбила войско из Пскова, идущее на выручку изборскому гарнизону. Затем настала очередь Пскова. После недельной осады город сдался на определенных условиях. Очевидно, полагаясь на союзников внутри города (возможно, друзей князя Ярослава, который отдал в заложники их детей), крестоносцы разместили в городе гарнизон из двух рыцарей и их свиты, в общей сложности около тридцати или пятидесяти человек. Вожди крестоносцев, наверное, провели всю зиму, предвкушая, как в следующую кампанию будут перекрыты новгородские торговые пути [490].

Источники тех лет малочисленны, чтобы дать представление о том, в какой степени бывшие меченосцы возглавляли это нападение на Русь и снабжали его людьми. Но кто-то из бывших меченосцев явно играл одну из главных ролей в подготовке этого вторжения.

К апрелю 1241 г. армия из тевтонских рыцарей, бывших меченосцев, воинов Дании и местных эстонцев заняла Карелию – землю, лежавшую на восток от Нарвы. Из замка, сооруженного ими в Копорье, они совершали дерзкие набеги на юго-восток, однажды приблизившись на двадцать миль к Новгороду и уведя столько коней, что крестьяне не могли той весной вспахать свою землю.

Эти успехи сделали союзников столь уверенными в победе, что они поспешно послали епископа Генриха Озельвикского в Рим с просьбой к папе Григорию о назначении Генриха епископом покоренных земель. Тем временем новгородцы просили князя Александра вернуться в Новгород. В конце 1241 г. Александр принудил к сдаче немецко-датский гарнизон к востоку от Нарвы. Примечательно, что он отпустил (разумеется, за выкуп) западных воинов, но эстонцев велел повесить как мятежников и предателей. Таким образом, он продемонстрировал, что его занимает совершенно определенная задача – быстрыми ударами сохранять контроль над жизненно важными территориями [491]. У него не было намерения опрокинуть крестоносцев в море. Действия Александра против псковского гарнизона 5 марта 1242 г. так описываются немецким летописцем:

«Он двинулся к Пскову со многими силами. Прибыв туда, он освободил псковичей, чему те возрадовались. Когда же он увидел немцев, он не колебался долго, но изгнал прочь двух братьев и преследовал их слуг. Немцам пришлось бежать… если бы Псков был защищен, христианство бы торжествовало до конца времен. Было неразумно завоевать отличную землю и не удерживать ее, как должно… После этого король Новгорода вернулся домой».

Затем Александр повел войско на епископство Дорпата, но повернул обратно после того, как люди епископа Германа отбросили его разведчиков. Возможно, какое-то число тевтонских рыцарей присоединилось к преследованию отступающих войск Александра, что сделало в целом вклад Ордена в эти события более заметным. Православное войско и католическая армия сошлись на Чудском озере – в знаменитом Ледовом побоище [492]. Обе армии были средних размеров. У католиков и у русских было 7–8 тыс. чел. С обеих сторон. Это событие наделили значением гораздо большим благодаря выпущенному в 1938 году фильму Сергея Эйзенштейна «Александр Невский», который сопровождала волнующая музыка Сергея Прокофьева. На самом деле, хотя фильм достаточно точно изображает некоторые аспекты битвы, особенно костюмы и тактику, передавая нам потрясающее ощущение драматичности средневековой битвы, прочие моменты битвы, показанные в фильме, – чистая пропаганда. Магистр Андреас был в Риге и потому не мог быть взят в плен Александром Невским, чтобы впоследствии его обменяли на мыло. Войско русских в основном состояло из профессионалов [493]. Фильм же рисует некий аналог ленинских коммунистов, крестьян и рабочих, противостоящих некоему эквиваленту фашистских штурмовых колонн. Короче говоря, многие сцены из этого фильма рассказывают нам больше о Советском Союзе незадолго до вторжения Гитлера, чем о средневековой истории [494]. С другой стороны, вполне возможно, что у крестоносцев действительно был небольшой орган. Генрих Ливонский упоминает случай, произошедший в другой, более ранней битве, когда звуки этого музыкального инструмента заставили две сражающиеся армии на мгновение изумленно остановиться [495], а записи конца века упоминают орган среди религиозных предметов, уничтоженных литовскими язычниками. Весна еще не наступила, когда 5 апреля армия крестоносцев переправилась через озеро или, что более вероятно, прошла вдоль берега, чтобы встретиться с русским войском. Тяжеловооруженные западные рыцари составили голову колонны, за ними следовала легкая кавалерия и пехота. Этот строй и атаковал русскую пехоту. Ливонская рифмованная летопись лаконично описывает битву:

«У русских было много стрелков, и битва началась с их смелой атаки на людей короля (датчан). Знамена братьев-рыцарей вскоре развевались в гуще стрелков, и слышно было, как их мечи крошили шлемы [русских]. Многие с обеих сторон пали мертвыми на траву. Затем войско братьев было полностью окружено. Братья сражались доблестно, но, несмотря на это, были разбиты. Некоторые из них убежали с поля битвы к Дорпату, и они спаслись, потому что убежали. Двадцать братьев погибли и шестеро попали в плен» [496].

Итоги битвы, конечно, отразились и за пределами ливонско-русских границ. Восстания вспыхивали в Курляндии и Пруссии, угрожая втянуть тевтонских рыцарей в войну на столь многих фронтах, что они вряд ли смогли бы справиться со своими врагами. Тем не менее Александр Невский не был заинтересован в войне против государств крестоносцев в Ливонии. Хотя меченосцы и тевтонские рыцари, участвовавшие в битве, понесли потери, эти потери могли быть легко возмещены войсками, которые магистр держал в резерве, Орден оставался очень сильным противником. Это был опасный для Новгорода момент, но не настолько, как иногда думают. Если бы Новгород был завоеван западными католиками, он мог бы разделить судьбу Византии после Четвертого Крестового похода, то есть временно попасть под власть иноземцев. Однако трудно представить себе крестоносцев, поработивших русскую культуру, православную церковь и русскую знать. Если это оказалось не под силу Золотой Орде, способен ли был на это Запад? Если говорить о непосредственных результатах, то они были более важными для крестоносцев, поскольку остановили их военное продвижение на Восток. Более отдаленным во времени результатом было то, что сражение дало русским память о славной победе над грозным врагом, а главное – сохранило торговые пути. Постепенно отношение тевтонов к русским менялось. В более лучшую, а точнее – реалистичную сторону. В первую очередь под влиянием Ганзы. Следом сторонники «мягкой и конструктивной линии» стали появляться среди членов Тевтонского ордена. Дело в том, что они, укрепившись в Пруссии, оказались главнейшими в мире владельцами янтаря. Поняв, что вытеснить русских с побережья Финского залива не получится, они всё с большим интересом стали смотреть на Русь как на важного торгового партнёра. Более долго агрессивность сохраняли ливонцы – те самые, что раньше были меченосцами. В конце концов это привело к крупным столкновениям русских с германцами в 1268, 1269 и 1299 годах, после чего на границе между ними стало спокойнее. Но викинги не успокаивались и с русскими оставались в сложных отношениях. Войны с ними продолжались на суше и на море вплоть до середины XIV века. Вот примерно такой взгляд у немецких историков. Причём Германия в этом важнейшем вопросе не была едина: если менее радикальные, но более богатые ганзейцы были вполне довольны (или, точнее – согласны), то «братья-меченосцы», а особенно шведы, отнюдь не были довольны ситуацией. Они, как и Ватикан, хорошо знали выгоды русско-ордынского Волжского пути, иначе не было бы большой войны 1268–1270 гг. с её большими и крайне ожесточёнными, просто костоломными Раковорским и Псковским сражениями. Так что Невский и митрополит Кирилл ситуацию вокруг Руси прочуствовали тонко и верно.

 

Последняя интрига Калиты

 

К положенному сроку в 1339 году новгородцы загодя приготовили для великого князя ордынский «черный бор» и со своим посольством отправили его в Москву. Однако ордынские неурядицы вновь заставили князя Ивана положить камень в протянутую руку Новгорода… Взяв привезённое (а это – за 7 лет с 1332 г. – было несколько тысяч рублей), он в экстренном порядке попросил-потребовал ещё.

Новгородские отношения и заботы отступали на второй план перед смертельной враждой князя Ивана с Александром Тверским. Ставка была очень велика. Между тем сам Александр осенью 1337 г. решился, наконец, на рискованный шаг и отправился с повинной в Орду.

«Обойдя всю землю Русскую» (то есть, очевидно, проехав через Литву и Киев), Александр Тверской явился в Орду и ударил челом хану. Тверская летопись так передает его покаянную речь: «Господине царю! Аще много зло сотворих ти, во всем есмъ пред тобою, готов есмь на смерть». В ответ хан ободрил князя: «Аще тако еси сотворил (то есть пришел с повинной), то имаши живот получити, многы бо послы слах, не приведоша тя» [497]. Узбек «пожаловал» князя Александра: разрешил ему вернуться в «отчину свою» – Тверскую землю.

В начале 1338 г. Александр Михайлович в сопровождении «сильных послов» Киндяка и Авдула вернулся в Тверь и торжественно взошел на престол своего отца. Младший брат Александра Константин, княживший в Твери в 1328–1337 гг., удалился в свой Клинский удел [498].

Однако многие бояре Александра Тверского покинули своего патрона и перебрались на службу к Ивану Калите. Раздоры среди тверского боярства усугублялись тем, что во Пскове князь Александр обзавелся новыми любимцами, заносившимися перед старой знатью.

Александр мог бы, конечно, и остановиться на достигнутом и не искать великого княжения Владимирского. В этом случае он избежал бы своей трагической участи. Историк Тверского княжества В. С. Борзаковский справедливо заметил: «Виноват был Александр в том, что, получив прощение в Орде и вернув Тверь, поднял спор с Москвой и за то погиб сам» [499].

Осенью 1338 г. он вновь отправил в Орду старшего сына Федора. А сам собирал вокруг себя всех недовольных возвышением Калиты.

Конечно, князю Ивану было чем ответить на упреки своих недругов, было чем гордиться как правителю всей Северо-Восточной Руси. И все же в ярком ореоле Александра тускнели скромные добродетели московского реалиста. Иван работал для будущего, а такие люди редко пользуются популярностью у современников. Поэтому Иван решил добиться радикального решения – казни Александра Тверского.

Искать свидетельства (или лжесвидетельства) измены Александра Тверского Орде следовало на западе, в Литве. Вся сеть московской разведки была поставлена на ноги. И эти люди свои деньги получали не зря…

Уникальное известие Татищева о литовских кредиторах Александра Тверского позволяет понять общий замысел Калиты. Разыскав кредиторов, московские агенты обещали им возместить ущерб, но при одном условии: пострадавшие должны были обвинить Александра перед ханом. Самым тяжким из них могло быть обвинение в связях с Литвой после возвращения в Тверь.

Искушенный в интригах хан, конечно, понимал, «откуда дует ветер». Однако и Калита был мастером интриги. Неизвестно, какими именно аргументами заставили хана «оскорбиться до зела». Вероятно, самые сильные из них представил Узбеку сам Иван Калита, явившийся в Орду с двумя сыновьями в начале 1339 г. Или просто – расчётливо «наехал» при поддержке новгородцев и церкви.

Иван вернулся в Москву. А хан вызвал к себе его тверского соперника. После долгих колебаний в конце лета 1339 г. он все же решил ехать в Орду. Тверское духовенство, княгиня Анастасия сопровождали его по Волге до устья речки Кашинки. Брат Василий Михайлович еще дальше – до Святославля Поля. В Орде Александр по обычаю одарил хана и ханшу, влиятельных придворных. Сын Федор передал ему последние новости. Хан не спешил объявить свою волю. В тягостном ожидании прошел целый месяц. Наконец прибытие в Орду сыновей Ивана решило исход дела. (Очевидно, всё же был московско-новгородский наезд на хана.)

За три дня до казни князю был объявлен смертный приговор. Обреченный то истово молился, то бросался обивать пороги своих доброхотов. Но все было напрасно. Настал день казни – четверг, 28 октября 1339 г.

Наконец показалась толпа татар во главе с неким Черкасом. Татары подбежали к Александру, схватили его за руки. Со связанными руками он был поставлен перед ханским вельможей Товлубеем. Восседавший на коне Товлубей приказал своим подручным: «Убейте их!» Оба князя были тут же зарезаны ножами. После чего палачи отрубили им головы. Мертвые уже не были опасны для Москвы.

Гибель Александра Тверского и его сына легла мрачной тенью на репутацию московских князей. Очевидно, что Калита приложил немало стараний, чтобы избавиться от опасного соперника. Как восприняли в Москве расправу с тверскими князьями?

Осенью 1339 г. в Москве торжествовали победу. Одна из летописей сообщает, что сыновья Калиты вернулись из Орды «с великою радостию и веселием». Конечно, они радовались не самой гибели Александра, а тому политическому облегчению, которое наступило с уходом этого неугомонного бойца.

Три тяжких удара – казнь князя Михаила Ярославича (1318), «Федорчукова рать» (1328) и гибель в Орде князя Александра Михайловича и его сына Федора (1339) – положили конец расцвету Твери. Князь Иван остро ощутил эту историческую перемену. Человек своего времени, он захотел отметить ее каким-нибудь символическим торжественным действом. Зимой 1339/40 г. такое действо состоялось… Тверская летопись сообщает об этом предельно лаконично: «А князь великий Иван в Твери от святого Спаса взял колокол в Москву».

Тверской колокол был отвезен в Москву точно так же, как позднее Иван III увез в Москву вечевой колокол из Новгорода. Такие уроки запоминались надолго в силу своей наглядности. Летопись сообщает, что после гибели Александра Михайловича в Орде «княжение тверское до конца опусте». Тогда же произошел и новый массовый отъезд тверских бояр на московскую службу. Еще одним наглядным свидетельством глубоких перемен в политической ситуации в Восточной Европе явился новый Московский Кремль. Он был выстроен из могучих дубовых бревен зимой 1339/40 г.

Простояв всего около 25 лет, Кремль Калиты был заменен на новый, белокаменный. Внук князя Ивана Дмитрий Донской, подобно своему деду, предусмотрительно подготовился к войне с Литвой, отстроив заново московскую крепость.

Зимой 1339/40 г. хан Узбек приступил к исполнению своего замысла наступления на Литву. Из Орды с этой целью отправлен был с войском воевода Товлубей – тот самый, что руководил казнью Александра Тверского. Смоленское княжество перестало платить дань Орде. Смоленские князья держались независимо по отношению к татарам. В 1334 году князь Дмитрий Брянский жаловался на них хану. Узбек отпустил войско на Смоленск. Вместе с татарами брянский князь попытался захватить город, но встретил сильный отпор. Дело кончилось тогда ничем. Теперь татары вновь вспомнили о Смоленске.

В походе на Смоленск хан велел принять участие всем военным силам Северо-Восточной Руси. Туда пошли со своими дружинами князья Константин Суздальский, Константин Ростовский, Иван Юрьевский, Иван Друцкий, Федор Фоминский. Московскую рать возглавили бояре-воеводы Александр Иванович и Федор Акинфович [500].

Замах был сделан очень сильный, но результат оказался нулевым. Неожиданно быстрый и бесславный конец смоленского похода вызывает недоумение.

Стоило ли собирать и гнать за сотни верст такое огромное войско, чтобы пограбить несколько десятков смоленских деревень? Однако Карамзин показывает, что Калита, не желая воевать соседнее русское Великое княжество Смоленское, «продинамил» поход, показав заодно Орде и Руси, что он за Узбека воевать против русских не будет.

Сделано было расчетливо и мудро, в стиле деда Александра: тот тоже, когда Орда при хане Берки потребовала войска в Иран, не отказал сразу, но потом дал понять, что войска он не даст. Такая тактика «мягкого отказа» в виде отговорок (мятежники, повстанцы, болезнь незаменимых воевод) оказывалась эффективной с татарами – всё прекрасно понимая, они принимали отказ в уважительной, вежливой форме. (Правда, Невский сочетал мягкость и жёсткость отказа.)

А почувствовав, что русские напрягаться не собираются, татары отступили от города, который они так и не смогли взять уже в 3-й раз (1238, 1234 и 1340 гг.). Это был для них несчастливый город.

В начале 1340 г. Узбек, видимо, получил какие-то важные вести, которые заставили его начать подготовку к большой войне с Польшей. О характере этих вестей позволяют догадываться предшествующие события в Восточной Европе. В 1335 году венгерский король Карл-Роберт и польский король Казимир III Великий (1333–1370) заключили союз. На следующей их встрече, состоявшейся в 1338 году, к союзу присоединился и галицко-волынский князь Болеслав-Юрий.

Он присягнул на верность венгерскому королю и объявил Казимира III своим преемником в Галицко-Волынском княжестве. Таким образом, впервые возникла вполне реальная перспектива ухода огромного и богатого региона от Руси. И от Орды, которая доселе получала дань с Галицко-Волынских земель, а потому обязана была помочь против давления католиков. Уяснив ситуацию, хан Узбек понял, что медлить нельзя. Впрочем, задуманная ханом война в Юго-Западной Руси отозвалась для Калиты внеочередным денежным «запросом» ради этой помощи.

Узбек полагал, что московский князь обязан ему за исход спора с Александром Тверским, и с него не грех попросить и дополнительного «серебра». Однако не исключена и обратная последовательность событий: зная, что хану нужны деньги для польской войны, небезразличной и Ивану, Калита пообещал «серебро». Ведь, в отличие от Смоленска, это была война за русские интересы против католиков.

Как бы там ни было, вернувшись из Орды весной 1339 г., Калита занялся сбором с новгородцев очередного «черного бора». Минуло как раз восемь лет с последнего взноса, и настало время нового платежа. Теперь поначалу все шло благополучно. Новгородцы в установленный срок привезли в Москву деньги и сдали их в княжескую казну. Но едва успели отвозившие дань новгородские бояре вернуться домой, как на Волхов прибыли московские послы. От имени своего князя они попросили новгородцев немедленно собрать еще один «выход».

Отказ новгородцев положил начало новому конфликту. Князь злился, что северяне не хотят участвовать в общерусских интересах по спасению Галиции, а те считали, что и так несут основную тяжесть борьбы на шведской границе. Иван зимой 1339/40 г. вывел своих наместников из Новгорода, что означало формальный разрыв отношений. Теперь уже новгородские отряды громят московские северные земли – Устюжну и Белозёрье. (НПЛ, стр. 351.) [501]. С 1340 г. события в Восточной Европе пошли стремительной чередой. 7 апреля 1340 г. галицко-волынский князь Болеслав-Юрий был отравлен своими боярами. На опустевший трон местные бояре пригласили православного сына литовского князя Гедимина Любарта – в крещении Дмитрия. В ответ польский и венгерский короли двинули войска в Галицию [502].

Часть галицко-волынских бояр, не желая попасть под власть обоих королей, обратилась за помощью к хану Узбеку. В конце июля 1340 г. ордынская армия отбросила польские войска за Вислу и страшно разорила весь Привисленский край [503].

В итоге Галицко-Волынское княжество просуществовало ещё десять лет. Татары по-прежнему брали с этих земель небольшую дань, а литовские князья Любарта спорили здесь за власть с местными боярскими кланами.

Но ничего этого князю Ивану узнать уже не довелось. Он умер, когда пружина войны была сжата до упора, всё готово, но сама война ещё не началась.

Узбек дал ярлык старшему сыну Калиты – Симеону Гордому. А вскоре, уже после его смерти, ярлык подтвердил сын Узбека – Джанибек. В 1342 году. Начиналось время новых правителей Восточной Европы, ибо Калита, Узбек и Гедимин умерли почти одновременно. Новая политическая обстановка должна была нарисоваться: Москва усилилась. И Литва усилилась, и Польша с Венгрией. Но самые радикальные изменения произошли в Крыму.