Жизнь и вера балтийских славян

 

В последние годы на Руси развелось немало теоретиков, которые рассуждают о единстве белой расы, и убеждают нас в единстве духа и образа жизни славян и германцев. Здесь мы опишем бытие и веру славян, которые прожили бок о бок с германцами много столетий, и, в конце концов, были ими истреблены. Для нас важны как традиции жизни балтийских славян, так и их вера. Важно также понять: почему балтийские славяне потерпели поражение в борьбе с германским этносом? Нижеследующий материал в значительной степени опирается на книгу А. Гильфердинга «История балтийских славян», в которой упомянуты и учтены все первоисточники по нашему вопросу.

1. Первые упоминания о славянах — венедах, живущих на берегу Балтийского моря относится к второму-третьему веку до н.э. Связаны эти упоминания с тем, что море приносит венедам янтарь. Можно заключить, что венеды жили примерно на территории от современной Калининградской области до Дании. По-видимому, венеды представляли старый этнос, который жил матрической традицией, чурался оружия и впоследствии растворился среди балтов и поздних волн славянской миграции. Возможно, потомками венедов были пруссы, которых принято считать балтами.

В восьмом веке св. Бонифаций, который крестил германцев, писал: «Венеды — народ мерзейший и самый дурной, хранят, однако, такую верность супружеского союза, что жена по смерти мужа сама отрекается от жизни, и считается между ними славная та, которая своею рукой убьет себя, чтобы сгореть с мужем на одном костре».

Германцы открыто называли славян собаками, и заявляли, что они имеют врожденную ненасытную свирепость. Все письменные упоминания германцев о славянах изобилуют гадкими эпитетами. Как правило, эти эпитеты ничем не подтверждаются, а следующие за ними конкретные описания славянской действительности противоречат им. В данном случае нам важно, что Бонифаций использовал имя венеды как обобщающее понятие. Конкретного племени венедов в восьмом веке мы уже не находим.

Начиная с восьмого по двенадцатый век, племена балтийских славян занимали область от низовий Лабы (Эльбы по — германски) до Одера, примыкая к берегам Балтийского моря. На западе и северо-западе за Лабой в сторону Дании, была великая пустошь. Это была как бы буферная зона между датчанами, германцами и славянами. В ней никто не жил и через нее непрерывно проходили бродячие дружины германцев с целью грабежа славянских земель.

От этой зоны на восток вдоль берега моря жили славянские племена: вагры, восточнее бодричи или рароги (огненные соколы). Еще восточнее лютичи. Их центром был город Вольгаст на острове Волине. Восточнее лютичей, на запад от Одера, жили укране. К востоку от Одера жили поморяне, их главным городом был Щецин.

К югу от бодричей и лютичей жили стодоряне, еще ниже их, к востоку от Лабы до реки Эльстры, жили лужицкие сербы. Немецкие поселения располагались к западу от Лабы, а земли между Лабой и Одером принадлежали славянам.

К северу от бодричей лежал остров Рюген, Руян или Буян. На нем жили ране или руяне. Вероятно, они и были потомками древних венедов. По крайней мере, они почитались за старшее славянское племя, но это старшинство носило весьма условный характер. Их центром был город Аркона, в котором находился почитаемый всеми славянами храм Свентовита.

Надо думать, что венеды создали Аркону — крепость на острове Рюген, с целью перекрыть экспансию морских экспедиций датчан на восток. С востока венеды примыкали к балтам, с которыми у славян никогда не было непримиримых конфликтов. Поэтому в течение многих веков основные вооруженные силы венедов были сосредоточены на западе. Это позволяло венедам, живущим восточнее, спокойно наслаждаться миром, не знать оружия, и уметь держать только гусли. Живший во втором веке, античный историк Птолемей называл Балтийское море Венедским заливом.

Жили венеды на Балтийском море со времен ледникового периода, либо откуда-то пришли — мы не знаем. В третьем веке к ним пришли другие славянские племена, которые мы перечислили. Историки увязывают это с войнами Атиллы, который разгромил готов, и этим изменил геополитическую обстановку в Европе. Славяне были его союзниками, и наверное только они и выиграли от кратковременного нашествия гуннов.

В настоящее время остатки племен руян, бодричей, вагров, стодорян, лютичей, лужичан забыли свой язык, традицию и культуру, и превратились в датчан и немцев. А потомки поморян стали поляками.

Балтийские славяне, казалось бы имели перспективу и возможность объединиться в единое государство перед лицом общего врага. Но этого не произошло. Все эти племена до конца своей самостоятельной жизни имели родоплеменное устройство и принципиально отказывались от элементов государственности.

2. Нам очень важно рассмотреть образ жизни балтийских славян и сравнить его с германским. Ибо мы указывали, в наше время появилось много интеллектуалов, заявляющих о единстве славян и германцев, а заодно и о том, что у славян было кастовое строение общества.

Никакого кастового строения общества у славян никогда не было. Это говорит за не арийские начала славянской культуры. Даже прибыв в Индию, Афанасий Никитин не смог разглядеть кастовых различий. Настолько этот русский человек был далек от кастовых представлений.

В основе общественного устройства балтийских славян было хорошо известное и понятное нам вече или деревенская сходка. Всякое решение принималось полюбовно и обязательно единогласно. В отличие от более позднего новгородского, это вече нигде и никогда не кончалось дракой. Успех такого общественного устройства зависит от взаимной любви и уважения и не допускает вечно тлеющих антагонистических конфликтов. Чтобы их не было, балтийским славянам требовалось полное равноправие. Именно на равноправие был ориентирован быт и жизненная философия балтийских славян.

Да и сегодня если мы попадем в российскую глубинку, то встретимся именно с такого рода философией. Видимо, это общеславянское врожденное свойство, которого нет у народов Западной Европы. Идея заботы обо всех, готовность пожертвовать собой за всех, вселенский масштаб сознания как божественного начала в человеке, совесть, задающая такой глобальный стереотип поведения — все это генетически заложено в славянине. От этого можно временно уклониться, но нельзя уйти навсегда.

Совесть западного человека оказывается более приземлена, практична, и ее существование вообще стоит под вопросом. Ее отсутствие компенсирует группа других качеств, связанных с осознанием своих перспективных выгод.

Различие славян и германцев отразилось в их образе жизни. Если славянская деревня происходила из одной семьи, и дома стояли рядом, то германские избы стояли вразброс далеко друг от друга. Славянин пахал землю сам и гордился этим. Германец презирал землепашество. Оставлял земледелие женщинам. Сам же он занимался охотой или военным делом. Со времен Тацита (начало второго века) у германцев возникла личная собственность на землю. Ее наследовал старший сын, а младший и средний обязаны были идти добывать себе достояние мечем. У славян земля была собственностью общины.

Германский воин всегда имел оруженосцев и прислугу. Славянский воин всегда носил свое оружие сам и оруженосцев не имел. Исключение составляли только воеводы и войны из самых знатных родов, которые имели свои небольшие дружины, среди которых один всадник мог быть слугой, а не воином.

Славяне, будучи потомками богов, не признавали различий знатных и не знатных родов. Германцы исконно отдавали предпочтение неким знатным родам, которые только и вели родословную от божеств. Таким образом, аристократическое начало содержалось в основе германского сознания. И такое глубинное психологическое различие славян и германцев предопределило их вечный конфликт.

Славяне платили германцам тем же, что получали от них. Если датчане и германцы делали военные набеги на славян, то и славяне совершали такие же набеги. Славянские пираты свирепствовали на Балтийском море с девятого по двенадцатый век. Это время совпадает с эпохой викингов, живших по древним представлениям на острове Туле (Скандинавский полуостров).

Все наши знания о балтийских славянах проистекают из датских и германских хроник, поэтому мы ничего не знаем об отношениях викингов и балтийских славян. За многие годы они могли объединяться в своем ремесле, так и вести морские войны.

Хроники повествуют, что славяне были мореходами, и, значит, они не могли не использовать ладьи того же профиля, что и викинги. Известно, что в отличие от речной ладьи, драккар викингов имеет форму корпуса, позволяющую подыматься на волну, а не подставлять ей борта для удара и перехлеста. Именно это открытие способствовало развитию мореходства и морского пиратства. Кто это открытие сделал — неизвестно, может быть и славяне. Обычно совершенные формы вырабатываются в течение столетий, и тут не обходится без коллективного творчества. Во всяком случае, для нас естественно, что Балтийское море в первом тысячелетии бороздили славянские корабли. И конечно балтийские славяне хорошо знали путь до Новгорода.

Заметим, что на славянские новгородские земли викинги не устраивали набегов, а грабили датчан, англичан, французов. Возможно, это результат договора и разделения сфер влияния, а возможно, и результат браков между славянскими князьями и скандинавскими конунгами, начало которых теряется во тьме столетий. Причина такой взаимной любви крылась в том, что славяне запросто могли ударить через море в незащищенный тыл, когда ярл с дружиной уплывал грабить далекие земли.

Если мы будем сравнивать славян, датчан, норманов и германцев в способности к злодейству, то едва ли сможем отдать кому-то из них предпочтение. Такова была эпоха. Иначе было просто не выжить. Но если мы будем сравнивать эти народы по высоким человеческим достоинствам, то будем вынуждены отдать первенство балтийским славянам.

Славяне, как и древние греки, считали целомудрие угодным богам. Кто нарушал его в месте угодном божеству, того постигала кара. Природных рабов у славян не было. Славяне превосходили своих соседей в таких качествах как честность, добродушие, почитание родителей, щедрость и гостеприимство, сострадательность к ближнему, склонность к песням и веселью. Старость почиталась чрезвычайно. Так что балтийские славяне хоть и были по условиям жизни народом ожесточенным, но в то же время, по своей природе, являлись народом добрым и не жестким. Военная доблесть у них была первым долгом лишь в силу условий жизни.

3. Руяне, в отличие от всех остальных племен, имели княжескую власть и большую религиозность. Фактически князем мог управлять жрец Святовита, который на основе гаданий решал — угоден или не угоден божеству княжеский замысел. Князь так же был подчинен общему собранию народа. Именно такая государственная и религиозная власть позволила руянам противостоять западной экспансии примерно на век дольше, чем это удалось, например, лютичам, которые вообще отказались от княжеской власти. Они просто выгнали своих князей, а жрецов стали слушать лишь тогда, когда в одиннадцатом веке, вместе с принятием христианства, у них разразился мор.

Можно с высокой степенью достоверности полагать, что один князь из племени рарогов по имени Рюрик, вошел в конфликт со своим народом, и в тоже время получил приглашение из Новгорода на княжение. Подумав и обсудив с верными людьми это предложение, он всем семейством и дружиной погрузился на ладьи, поджег свой дом, и отплыл на восток. На щите он привез символ огненного Рарога — атакующего сокола.

Балтийские славяне видели, что княжение нарушает принцип их изначального равенства. Ибо князю надо платить на содержание дружины, а сам князь неизбежно стремится расширить и разнообразить сферу своего влияния.

У лютичей даже на войне не было начальника. Германские хроники пишут, что на них напала толпа лютичей, но никогда не называют имени воеводы. С отсутствием князя, очевидно, отсутствовали и воины — профессионалы. Поэтому вооруженные силы балтийских славян состояли просто из вооруженного народа, который запасался оружием, и учился владеть им по традиции и личной инициативе.

Это значит, что каждый мужчина в то же время был и самостоятельным воином, подчиненным старшему в роду, но не избранному племенем военачальнику. Каждая деревня представляла собой самостоятельную боевую единицу. В таком случае постройка ею ладьи сразу открывала возможность морской экспедиции, ибо никакого иного закона над нею не было.

Если князей не было, то было самоуправление, идеальная анархия. Но в этой анархии со временем стала выделяться знать, поначалу имевшая лишь материальное превосходство над рядовыми представителями народа.

Расслоение общества по богатству явление неизбежное. И здесь случилось то, что случилось в конце советской эпохи. А именно, знать предала народ, ослабила его единство, перекинулась на сторону немцев и приняла христианство.

Случилось это быстрее всего у лютичей, где вообще не было центральной власти, способной этому противостоять.

4. Здесь мы подошли к самому важному. Знать балтийских славян с течением времени захотела жить так, как жила германская знать, иметь такие же привилегии.

В нашу эпоху технологии социальной рекламы хорошо разработаны и широко используются в информационной войне. Именно через рекламу прелестей западной жизни в семидесятые — восьмидесятые годы прошлого века было разложено советское чиновничество. В результате чиновники пошли на предательство, на смену государственного строя, что в девяностые годы обернулось экономическим крахом и распадом СССР, нищетой и вымиранием народа, потерей нацией своих духовных ценностей, оживлением христианства. Именно это случилось примерно восемь веков назад у балтийских славян.

Во второй половине первого тысячелетия развитых средств информации не было, и об информационных войнах в геополитических масштабах практически ничего не знали. Поэтому, события развивались медленнее, чем в наше время. О привилегиях германской знати балтийские славяне узнавали стихийно, в результате торговых контактов и военных столкновений. Германская знать имела, по сравнению с рядовыми германцами, закрепленные законом и традицией привилегии на владение землей, на содержание дружины, и другие. С течением времени круг этих привилегий расширялся за счет ограничения прав остального народа.

Знать балтийских славян отличалась от народа богатством и уважением, которое можно было легко растерять. Степень знатности определялась количеством коней, ибо это определяло число воинов. Никакого роста прав знати славянский родовой социализм не предполагал. Это извратило и сделало интересы знати тайными от народа, и это оказалось одной из главных причин гибели славянских племен.

Тогда, как и в наше время, возникла тяжелая историческая ситуация, не имеющая правильного нравственного выбора. Чтобы народ выжил в борьбе с другими народами, в нем должна возникнуть иерархия, предполагающая неравенство людей, которая ведет к образованию пирамиды государственной власти. Если бы балтийские славяне знали свой конец, возможно, они бы и объединились вокруг избранного царя или руянского князя. Но они погибали медленно в течение одиннадцатого — двенадцатого веков, ни как не желая ограничится в своей первозданной родовой и вечевой свободе.

Измена славянской знати была не единственной причиной поражения. Славяне и германцы в равной степени были слабо объединены властью своих князей и королей. Но с восьмого века германцев объединяло христианство. Рим и вся христианская Европа, толкали германцев к экспансии на восток. Германцы и сами были к этому готовы, но христианство объединило их в единую силу, обелило и дало идеологическое обоснование экспансии. Военноначальниками среди германцев стали не просто выходцы из знати, а князья церкви — епископы. И это единство действий в течение нескольких веков обусловило победу над балтийскими славянами. Первыми добровольно принимала христианство славянская знать. Она же первая и онемечивалась, отказывалась от своей родовой традиции, ибо эта традиция не позволяла иметь привилегии.

Дольше всех принятию христианства противились, конечно, жрецы. Но жрецы были фактически бесправны и их голос общественные собрания не принимали всерьез. Это ясно показывает, что жрецы не были объединены в организацию, которая обладала авторитетом и властью. Они не могли говорить от имени богов, но могли лишь истолковывать их знамения. Исключение составляли жрецы Святовита на острове Рюген.

Из жития Оттона (одиннадцатый век) мы узнаем, что у поморян в городе Вольгасте, жрец Святовита, желая напугать народ приездом христианского священника, стал из кустов разговаривать с проходящим человеком. Говорил он следующее. «Стой, человек, и внемли моему слову. Я бог твой. Я тот, кто облекает поля травою, и леса листвою. Плоды земли и деревьев и стад, и все, что служит человеку, все в моей власти: даю поклонникам моим и отымаю у противников моих. Скажи народу в Вольгасте не принимать чужого бога».

Эта попытка жреца говорит о том, что если бы он сам явился перепуганный к народу и сказал, что должен передать волю бога- то ему бы не поверили. Почему? Потому, что посягательства жреческого института на духовную власть так же пресекалось, как и стремление князя к власти мирской. В связи с этим, слова божества из уст жреца не принимались. Должную харизму имел лишь жрец Свентовита Араконского, но и там производилось открытое гадание, и там жрецу не доверяли безоглядно.

Насколько можно понять, сперва католические эмиссары ехали крестить балтийских славян мирно, ибо те и другие имели возможность ездить торговать друг к другу, не смотря на частые войны. Изначальной ошибкой славян, да и всех языческих народов была их терпимость, проявлявшаяся в том, что они допускали христианских священников на свою землю, и далеко не всегда выгоняли их за богохульства.

Ликвидация жреческого сословия, вырубание священных рощ, уничтожение храмов и изваяний богов производилось христианами уже после военных побед над славянами и формального их крещения. При этом не обходилось без народных волнений, но они удивляют нас своей вялостью. Мы можем их понять, если вспомним коммунистические митинги после утверждения в России демократии. Теперь и тогда стоял вопрос одного содержания. Если коммунизм истинен — почему он так легко пал? Если наши боги велики, почему они не явят себя в гневе?

Балтийские славяне видели разрушения своих святынь и видели, что святотатцы остались живы, здоровы и даже обогатились за счет безнаказанного грабежа. И сам факт этого работал на христианство. Того же, что личная родовая свобода была им дороже единства, и в этом сами они отступили от своих же богов — балтийские славяне не понимали.

5. Скажем слово о богах и вере балтийских славян. Нам известно о них из хроник католических миссионеров, которые делали записи с чужих слов и не были очевидцами того, о чем писали.

На Рюгене в течение многих веков существовало поклонение богу Святовиту, которого почитали все балтийские славяне. Гельмольд отмечает, что ему, как и другим богам, было посвящено много храмов в разных местах. В Щецине и Волине поклонялись Триглаву. В большом и красивом храме лютичей, в городе Радигоще, стояли изваяния многих богов, обличенных в шлемы и латы, у основания каждого было написано их имя. Главным среди них был Сварожич. Полабцы (жили на Лабе к югу от вагров) чтили богиню Живу, она представлялась с цветами на груди. В Ретре — городе лютичей, почитали Сварожича, Яровита и Радигаста, последний осознавался исключительно миролюбивым богом.

Гельмольд отмечал, что среди многообразных богов, которым посвящены леса, поля и людские чувства, славяне признают единого Бога в небесах, который повелевает другими богами. (В данном случае, мы пишем Бог с большой буквы, поскольку это есть имя верховного божества). Но этот небесный бог занимается небом. Потому жителям земли должно обращаться к богам земли, которые ниже Бога, но которые слышат человека.

Богу они не создавали ни алтарей, ни храмов. И жертв ему тоже не приносили, а сосредоточили свое внимание на его потомках — земных богах.

Первым и главным среди земных богов был Свентовит. Мы рассказали о нем в главе «Боги». Он и был богом богов. Свентовит — бог белого света, в его руках урожай и голод земли, которую он охраняет. В Арконе в великолепном храме стоял его идол с четырьмя головами и четырьмя отдельными шеями. Головы были две спереди, две сзади и смотрели врозь. Бороды и волосы коротко острижены по обычаю руянского народа. В правой руке он держал рог, изготовленный из разных металлов. Одежда (надо думать, что одежда была из ткани) его опускалась ниже колен до голеней. Ноги были сделаны из фрагментов различных древесных пород, хорошо подогнанных. Пьедестала не было, ноги стояли как бы на полу. Поблизости находились уздечка, седло, меч и другие атрибуты божества. Ножны и рукоять меча были отделаны серебром и украшены резьбой. Здесь же хранилось священное знамя Станица, а недалеко содержался священный конь.

С одной стороны, Свентовит имел все достоинства Одина, культ которого существовал рядом в одно и тоже время. Но светлой, лученосной световой ипостаси у Одина не было, и этим Свентовит отличается от нормано-англо-сакского бога. Свентовиту более соответствует официальная прилюдная церемония, чем интимная шаманическая магия Одина, тяготеющая к индивидуальному откровению. Черный цвет более созвучен такой магической практике и в этом смысле на Одина более походил Триглав.

Триглав в Щецине так же имел коня, но не белого, а вороного. При гаданиях его так же, как и коня Свентовита, проводили через девять копий, но копья клали параллельно, так что одно не касалось другого. В отличие от Свентовита, Триглав понимался богом трех миров: воздушного, земного и подземного — миров путешествия шамана. Если со Свентовитом связались понятия о добре и зле, то Триглав не нес нравственного закона, оставляя разрешение нравственных проблем народной традиции — оставляя за человеком свободу действия.

Трактовка белого и черного в магии и в религии многозначна. В паре созидателя и разрушителя Белбог — Чернобог балтийские славяне усматривали потребность быть где-то посередине и не отклоняться ни в одну из сторон. Во всяком случае, сила злого божества признавалась, хотя и не говорили о нем добрыми словами. Гельмольд пишет: «У славян господствует удивительное заблуждение. В своих пирах и попойках, они обносят кругом чашу и над нею говорят слова, не скажу благословения, а скорее проклятия, поминая богов доброго и злого. Они признают, что все благое происходит от доброго бога, а все дурное от злого, а потому и называют на своем языке злого бога Диаблом или Чернобогом...».

Таким образом, у балтийских славян мы находим признание силы разрушителей и носителей зла, но признание не есть почитание. Главным божеством их является носитель безусловного добра и света — бог Свентовит.

 

Краледворская рукопись

 

1. Мы порой даже не догадываемся, насколько повторяется история! А повторяется она порой удивительно точно. И тот, кто говорит, что история не имеет сослагательного наклонения — лукавит. Мы достаточно точно можем сказать, что будет, если... вскрыть то языческое знание, которое закрыто от нас течением времени и злодействами нетерпимой религии.

Фактически, такой случай представился. Если сегодня мы находим, что язычество — это та сила, которая способна противостоять антиславянской экспансии, и хотим его для этого разумно применить, то оказывается тоже самое делали язычники в минувшие столетия. О том, как это делалось, повествует «Краледворская рукопись», которая возникла, и возможно погибла потому, что: «Идут немцы длинным строем — то саксонцев злая рать, от вершин загорских древних идут край наш воевать».

Этот документ по причине своей мощной языческой патриотической направленности скрывали от нас с девятнадцатого века. Нам, однако, удалось найти ее перевод, сделанный в 1846 году. В более поздней книге Н. Некрасова за 1872 год, эта рукопись уже дана только на старочешском. Русский перевод не дается, и есть лишь пространные комментарии, которые не раскрывают суть этого памятника.

Когда этнографы извлекают из этого документа данные о чешском язычестве, они всякий раз настолько дробят их, что лишают качественного ядра, которое крайне необходимо нам. Здесь мы дадим общее представление о религиозной направленности двух песен этого памятника.

2. В 1817 году под сводом церковной башни были найдены замурованные в стену восемь листов из какой-то книги. Заголовок гласил: «Начинается двадцать седьмая глава третьей книги о поражении саксов». Эти листы без начала и конца назвали по месту находки: «Краледворской рукописью». В них есть несколько лирических и рыцарских песен, которые нам не интересны. Основное же для нас то, чему и посвящалась книга: поражению саксов. Этому фактически посвящена только одна песнь: «Забой и Славой», которая описывает разгром Людвига Немецкого на границах Баварии в 849 году. Другая песнь «Честмир и Васлав» так же близка нашей теме, но относится к описанию внутриславянской междоусобицы. Здесь мы воспроизведем интересные для нас части этих песен. Повторим, что перевод сделан со старочешского, и в отдельных местах точность перевода и современные литературные требования к эпическому произведению оказываются несовместимыми.

Для ясности скажем, что быт чехов — язычников хотя и отличался от быта их северных соседей — балтийских славян, но не на много. У них так же был общинный строй, и если некоторые удальцы вроде Забоя и выделялись, то благодаря личным достоинствам. Когда же их достоинства более не требовались племени, то они добровольно оставляли свою ведущую княжескую роль и понимались всеми как обычные представители рода.

Забой — могучий воин. Но есть у него еще одно чрезвычайно важное качество. Он имеет тонко организованную душу. Он боян, он жрец. Обращаясь к народу, он собирает всех в неком естественном амфитеатре, сам становится внизу и поет народу песнь, (она приведена ниже). Эта песнь говорит — когда, с кем, и за что надо выходить на битву.

Поведение Забоя приводит нас к маленькому открытию. Мы узнаем, что боян Забой не просто певец, а еще и законодатель! Песня бояна оказывается Нравственным Законом, формой выражения правды с которой нельзя не согласиться. Он буквально творит песней новую правдивую действительность, в которую вовлекает весь свой народ. Эта действительность обязана реализовать себя в будущем, если о ней сказано певцом. Такова истинная сила языческого слова. Такой же характер носили и песни друидов.

Приведем текст песни о Забое. В ней языческим содержанием наполнена каждая строка. Но и вместе они складываются в картину, которая приносит нам новое знание о славянской вере. Мы не будем сохранять разбивку на строфы, поскольку ее не было в начальном тексте.

3. «Поднимается скала над лесом. На скале стоит Забой могучий, и во все концы кидает взгляды. Возмутился дух его печалью, и Забой заплакал, что твой голубь.

Так сидел он долго, смутен сердцем. Вдруг вскочил и побежал оленем через бор широкий и пустырный. Побывал у каждого он мужа, к сильному от сильного он мчится, речь держал короткую со всеми, преломлял чело перед богами, и к другим оттуда он пускался.

Минул день, за ним другой проходит, в третий день блеснул на небе месяц. Собралися мужи в лес дремучий. Тех мужей ведет Забой в долину, что лежала меж лесов глубоко. Сам он встал среди ложбины низкой, в варьито рукою ударяет.

«Мужи с верным братским сердцем, мужи искренние взором! Вам пою в глубокой я долине. От глубокого пою вам сердца, что печально возмутилось. Наш отец ушел к отцам, и детей покинул малых, и подруг своих покинул, не сказавши никому: «Брат, пойди, поговори ты с ними как отец с родимою семьею».

И пришел чужой в пределы наши. Зашумел на нас чужою речью. И как там живут с утра до ночи, так и нашим женам и ребятам жить велел. И каждому он мужу по одной велел держать подруге на пути от Весны и до Мораны. Ясных кречетов из бору выгнал. И богов — что боги на чужбине — приказал молить он нашим людям, и святые сожигать им жертвы. А своим никто не смей молиться, и в потемках приносить им пищу.

Где отец кормил богов родимых, где молился, где певал им славу — он посек священные деревья и богов кумиры ниспровергнул!»

— Ты, Забой поешь от сердца к сердцу песню как Люмир, что двигал Вышеград и все его пределы песнями да крепкими словами. Так и ты меня и братьев тронул. Доброго певца и боги любят. Пой! От них поешь ты песни, что мутят все наше сердце против недруга лихого.

Посмотрел Забой как у Славоя разгорелись, распалились очи — и запел он снова песню, чтоб сердца расшевелились.

«Жило, было двое братьев. Как уж стали голосами на мужей они похожи, всякий день ходили в рощу и к мечу, копью и млату приучали там десницу. Прятали в густом лесу оружье и с веселым сердцем возвращались. А как стали руки братьев крепки, выходили братья в бой кровавый. В те поры, братишки их другие подросли и во след за теми нападали на врагов с мечами словно буря; и отчизна их цвела в покое!»

Все к Забою, к молодцу прильнули и певца в объятьях сжали крепких. Клали руки сильные на перси. И умно-разумно говорили.

До рассвета было уж не долго. Выходили из долины мужи, выходили разно, темным лесом, и по всем дорогам разбрелися.

День проходит и другой проходит, а на третий день как ночь настала, в темный лес пошел Забой и за ним пошли дружины. Всяк покорен воеводе. Королю же всяк там недруг, всяк сгубить его замыслил...

Нас одним разбить ударом хочет Людек, вишь, полки сбирает! Эй ты, Людек! Ты теперь холопом над холопами у них поставлен! Палачу ты своему скажи-ка, что его призывы дым для наших!

Разъярился Людек, войско быстро он сзывает...

«Брат, вот эти лиходеи, что богов у нас низвергли, порубили рощи наши, ясных кречетов прогнали. Нам пошлют победу боги!»

Разозлился Людек, заметался. Он из полчищ на Забоя вышел. И Забой, сверкая взором встретил Людека. Что дуб схватился с дубом средь лесов. Так Людек на Забоя налетел среди обеих ратей. Людек поднял тяжкий меч и пробил щит в три кожи. Тут Забой пускает молот. Людек в сторону отпрянул. Угодил тяжелый молот в дуб высокий..».

Далее идет описание поединка. Забой крошит мечем щит Людека, еще раз промахивается молотом, но с третьего удара молотом убивает его. Судя по смыслу, разбитое войско Людека отступает к вершине, на которой до этого стояла рать Забоя.

«Страх напал на вражьи рати, вырывался вопль из их гортани. У Забоя же люди веселились, и в очах у них играла радость... Братья, уже вот она вершина, где нам боги шлют победу! Там из тел выходят души и порхают по деревьям. Зверь и птицы их боятся, не боятся только совы. Погребать пойдем убитых, да богов своих покормим. Принесем большие жертвы им, спасителям народа. Возгласим им честь и славу, и положим все пред нми, что у недругов отбили».

Хотя эта песня называется «Забой и Славой», роль Славоя в ней кажется очень незначительной. В эстонской «Калевале», вместе с Калевым присутствует и Алев, который на фоне Калева, кажется так же незначительным персонажем. Можно вспомнить Аскольда и Дира. Дир кажется какой-то несамостоятельной личностью. Без Аскольда его просто нет. Однако древнее сознание находило важной роль и Славоя, и Алева, и Дира. В связи с этим, обратим внимание на то, что первым отозвался на песнь Забоя именно Славой. И только после этого, песнь Забоя была подхвачена всем остальным народом. Славой оказывается той свитой, благодаря которой Забой становится воеводой.

4. Теперь приведем важный фрагмент из песни о Честмире и Влаславе, который в деталях описывает культ поклонения божеству войны. Фактически мы опишем то, что делали и войны Забоя после победы.

Воевода Честмир говорит своему князю Воймиру, которого он выручил из плена.

«За нами эта жертва, но пора на битву с супостатом. На коня садись ты на лихого, да лети ты через бор оленем. На дороге, близ дубравы темной, повстречаешь небольшую гору. Эту гору полюбили боги. Там сожги ты им святую жертву за свое чудесное спасенье, за победу, что была за нами, за победу, что еще пред нами. Ты приедешь на это место прежде, чем подвинется на небе солнце. А когда уж две и три ступени пробежит оно над лесом, станет там — придут и рати наши в те места, где дым столбом взовьется к небесам от жертвы приносимой. Там дружины головы преклонят.

На коня тогда Воймир садился. Полетел он через бор оленем к той горе, что близ дубравы темной. Там сжигал богам святую жертву за свое чудесное спасенье, за победу, что была за ними, за победу, что еще пред ними. Сожигал он добрую телушку. Шерсть на ней червонная блестела. Ту телушку он купил в долине, что густою поросла травою. За телушку пастухам оставил он коня и с ним его уздечку.

Как святая запылала жертва — подходили воины к долине. И в дубраву друг за другом шумно подымались, бряцая мечами. Каждый воин обходил вершину и богам провозглашал он славу, проходя мечем не медлил брякнуть. А когда осталось их немного, на коня Воймир лихого прыгнул и велел поднять остатки жертвы шестерым он воинам последним: два плеча и жирные лопатки..».

Так приносило жертву войско Честмира и Воймира. Против них вышла огромная рать, но талантливый воевода Честмир пошел на хитрость. Он восемь раз обвел свое войско вокруг вершины, так, что враги видели лишь идущих на них воинов. От такого зрелища напал на них Тряс и они побежали после первого удара.

5. Теперь дадим комментарии. Тряс — божество страха, лишающее в данном случае воинов боеспособности. Весна и Морана — две богини времен года, и одновременно начала и конца жизни. Согласно песне Забоя, у чехов, как и у балтийских славян, была одна жена, но традиция допускала возможность иметь детей от других женщин, которые в песне названы подругами. Жили эти подруги в доме самого мужа или нет — определялось ситуацией. Очевидно, число подруг возрастало, если мужчин убивали на войне.

В описанной ситуации мы находим одновременное существование моногамного брака и полигамии, когда детей воспитывала община. Последний раз полигамия возникала в семнадцатом веке у поморских раскольников, и просуществовала более полувека. Тогда было решено, что раз нет церкви, то и брак не может быть заключен! Иначе говоря, форма моногамного брака, которая существовала на Руси много веков, была поставлена под сомнение как неестественная и обязанная своим существованием лишь официальной церкви.

В согласии с традицией полигамии, Забой, обращаясь к мужам, говорит, что у них был один отец. С другой стороны, он имеет только одного брата Славоя. Очевидно, это его брат по матери. Представление об одном отце является цементирующим элементом полигамии, так как связывает в один узел отношения родства и общественной власти. В полигамном обществе отец доподлинно может быть не известен. Поэтому любой мужчина из старшего поколения имеет перед любым молодым человеком авторитет отца. Возмущающая Забоя моногамия ведет не только к потере сексуальных партнерш, но и к тому, что разрушает традиционные основы родового авторитета.

Славой уподобляет Забоя легендарному бояну Люмиру. Подобное упоминание вещего Бояна есть в «Слове о полку Игореве». Мы должны видеть в таком упоминании славянскую традицию — поминать славных певцов прошлого времени.

Люмир, как и Забой, вдохновлял народ на великие дела, и это узаконивает для нас место истинного певца. Певец и его песня оказываются напрямую связаны с народом и богами. Певцы выражают их волю. Строки, которые здесь переведены как «доброго певца и боги любят…», в тексте рукописи записаны так: pience dobra miluiu bozi pei tobie ot nich dano w srdce proti wrahow.

Забой поет о том, что враги повергли богов — идолов. Если были идолы, то были и их имена. Это опровергает мнение некоторых ученых о том, что у славян были боги безымянны и воспринимали они их как безликих, и просто по первобытному чувству им жертвовали, а иначе никак не знали.

Безымянными могут быть только духи. Раз есть боги, то есть персоны, есть имена и деяния. Если есть идолы, то фактически есть и капища, хотя бы алтари и кострища. Стояли идолы в священной роще. Там же жили священные птицы — кречеты. Им доставались остатки жертвенного мяса. За алтарем и кречетами смотрел кто-то из стариков. Он то и оказывался в роли жреца. Так что и жрецы у славян были, хотя жреческую роль мог исполнить любой старейшина или князь, как это сделал Воймир.

Сами боги как бы разделялись на две большие группы. Первая — это боги-спасители, т.е. боги природных стихий и социальных сил. Вторая — это боги местности, боги-предки, фактически духи — хранители. Всем богам поклонялись буквально — били челом. Предкам приносили дары и пищу в ночное время, и делали это старики. Такова чешская традиция, во многом общеславянская.

6. И еще важное замечание. О «Краледворской рукописи» у нас длительное время молчали, будто ее и не существует. Наконец, ученые мужи двадцать первого века объявили ее подделкой. Но если она действительно подделка, то содержание рукописи оказывается для нас еще более важным. Это значит, что в начале девятнадцатого века в Чехии были люди, которые знали свое язычество и находили, что именно оно способно привести их к национальному возрождению. Эта  идея абсолютно совпадает с нашей сегодняшней идеей! Можно ли после этого говорить, что наше сегодняшнее язычество не традиционно? Духовная традиция славян проходит через века, не меняя сути. Так что «Краледворскую рукопись» как ни поворачивай – она в любом случае мощно говорит сама за себя.   

 

 

Литовское язычество

 

1. Представления о литовском язычестве в значительной степени почерпнуты автором на слете литовского общества «Ромува» в августе 1997 года. Именно тогда русские язычники впервые услыхали от литовцев о понятии дарна.

В июне 1998 года, в Вильнюсе, проходил первый мировой языческий конгресс, получивший название «Мировой Конгресс Этнических Религий». Его место было выбрано с учетом того, что Литва до XV века оставалась языческим государством. Сегодня в Литве язычество не только успешно развивается, но и органично входит в культуру своего народа.

По духу литовский народ — языческий. Например, там католики принимают участие в праздновании Купалы, (праздника росы) наряду с язычниками. Участвовавшие в этом празднике студентки теологического факультета Вильнюсского университета не чувствовали за собой никакого греха. Сегодня в Вильнюсе под кафедральным собором раскопаны ступени и фрагменты капища Перкуноса — центрального святилища литовских князей.

Пятнадцатого августа 1997 года, во время слета «Ромувы» (это одновременно община и движение продолжателей литовской языческой веры) в городке Ушпаляй, в учительском помещении местной школы собрались семеро представителей от Литвы, Латвии, Эстонии, Польши и России. Руководителем «Ромувы» Йоносом Тринкунасом было выдвинуто предложение создать объединение балтийских и славянских языческих организаций для взаиморазвития. Было выработано обращение следующего содержания.

«Предлагаем создать Европейское Природное Религиозное Объединение (ЕПРО), которое должно стать форумом для всех европейских живых и возрождающихся языческих религиозных организаций и групп. В Объединение так же могут вступать местные и региональные языческие объединения, основанные на национальных и исторических традициях. Наше предложение основывается на проектах, которые выдвигались в последние годы в Германии, Греции, Исландии, Литве. Мы, собравшиеся в г. Ушпаляй (Лива), представители Литовских, Латвийских, Эстонских, Польских, Российских языческих движений, от имени Балтийско — Славянских регионов, объединяемся».

В рамках ЕПРО, представители балтийско — славянских общин создают Балтийско-Славянский координационный центр в Вильнюсе по адресу Йонаса. Направления деятельности:

1. религиозная и благотворительная

2. организационно — информационная

3. научная и культурная

4. экология природы и человеческой души

Эта прекрасная идея о единении усилий язычников Восточной Европы пока так и остается на бумаге. Ей препятствуют экономические и организационные трудности. Но идея ждет своего времени. Важно, что она родилась, и важно, чтобы она не была забыта.

2. Приведем фрагменты лекционного материала, записанного на слете «Ромувы» в то же время, когда принималось предложение по созданию ЕПРО.

...Древние понимали энергетический оборот, который происходит подобно круговороту воды в Природе. Так, в 8—10 метрах от дуба они возжигали костер. Костер есть проводник их обращения на небо, место психоинформационного тока вверх, в космос, к богам. Оттуда происходит возвращение — ответ богов в виде аналогичного тока на землю через дуб. Дубы вообще, как правило, растут на местах энергетического стока с неба в землю, и усиливают этот сток. Вайделот, стоящий у костра и вопрошающий волю богов, оказывался помещенным в этот энергооборот и познавал все его содержание. Так делались вещие предсказания.

Дуб, получая энергетический поток из космоса, не только отдает его земле, но и разбрасывает его вокруг себя, поэтому стояние у дуба бодрит. Также бодрит и стояние у березы, а угнетает стояние у осины и тополя. Ель выполняет ту или иную функцию в зависимости от того, куда ориентированы концы ветвей. Если ветви подняты, то ель — энергетический донор.

Жил-был король ужей. Он полюбил (королеву?) Эгле, и она стала его женой. Она родила от него двух сыновей и двух дочерей. Люди узнали об этом, и это им не понравилось. Уж вынужден был покинуть семью, и уплыл в море. Эгле раз в неделю приходила к берегу, произносила заклинание, и уж приплывал. Заклинание знали и их дети. Их стали пытать, чтобы выведать заклинание. Младшая дочь не выдержала и сказала. Тогда люди двинулись к берегу, произнесли заклинание, и уж выплыл. Его порубили мечами. После этого Эгле превратилась в ель, сыновья в дуб и ясень, дочь в березу, а выдавшая заклинание дочь стала осиной, листья которой все время дрожат.

Так лес и ужи в нем стали жить своей жизнью, а люди своей, и более они не могут понять друг друга. При этом, хотя Эгле и превратилась в ель, она продолжает существовать в некоем ином, духовном пространстве как королева ужей.

Говорят, эта легенда известна и на Полесье. В ней, как и в христианском писании, звучит идея человеческого греха. Но здесь люди призваны не каяться и бичевать себя за грех предков, а задуматься над миром, в котором они живут.

Еще и в 18 веке, в лесах Литвы устраивались облавы — охоты местных дворян на белых стариков, которые были поставлены вне закона. Эти старики были вайделотами — литовскими жрецами. В то время считалось, что если ты говоришь по-литовски, то ты язычник. Структура литовского языка такова, что непрерывно надо обращаться к языческим образам. Так, например, если возле большого озера есть малое озерко, то в литовских языковых формах эта ситуация будет передана в форме родственного отношения между старшим и младшим озерами.

Старики устраивали тайные святилища, которые всегда составляли пару: дуб — огонь, или камень — огонь. В камне обычно имела место выемка или специально сделанное углубление, где накапливалась роса или дождевая вода. (Один такой камень лежит в старом Вильнюсе на своем древнем месте, другие перенесены в столичный музей из деревень).

Языческая вера более совершенна, чем христианство. Если у христиан свят крест, то у язычников все свято, и это выражается символами, в которых все стороны одинаковы — крест с равными сторонами, т.н. крест Мары, солярные знаки, и другие.

Мировоззрение, в котором все уравновешено, находится в гармонии, и называется дарна. Дарна у Вацлава (который читал эту лекцию) центральное понятие. Вечный свет плох, как и вечная ночь. Хорошо, когда имеет место их удобное совмещение, которое и есть дарна. По дарна нет такого плохого, чтобы не вывело к чему-то хорошему. Нет абсолютного добра и зла, и нет разделения на злых и добрых богов. Дарна, это когда все своевременно и когда во всем соблюдена мера. Когда все само собой в мире происходит естественно и ничто, даже смерть, не рассматривается как насилие. Человек счастлив, когда он пребывает в состоянии дарна. Он знает время, когда он умрет и приглашает по этому поводу родственников. В жизни все у него само собой получается. Задача языческой веры как раз в том, чтобы создавать и поддерживать это состояние. Не во все исторические эпохи это возможно. Если человек не выполнил своего дела на земле, он переходит в веле, через некоторое время опять возрождается и продолжает дело.

Дарна — не только покой, но и творческое созидание, и битва с врагами. Всякое дело может совершаться в состоянии дарна или вне его. Состояние дарна — это осознание того, что совершаешь естественное действие, которое надо совершать для бытия мира.

У христиан (католиков) нет доброго понимания мира, поэтому их стоит жалеть, как заблудших и утративших дарна.

Древние разделяли время года на зиму и лето (Марена и Лада, у литовцев Мара и Лайма). Позднее, появились весна и осень. Как и у всех европейцев, у литовцев есть четыре основных праздника — на равноденствия и на солнцестояния.

Весеннее равноденствие — великодень, когда умирает зима и рождается лето. В этот день, на землю приходят велы. Велы — духи с неба, подобие наших русалий или южных вил. Как душа входит в тело, так и они ввязываются, впутываются в мир и в нем начинается жизнь. Вербное воскресенье, это праздник Велес (т.е. вел-русалий). Распустившаяся верба — свидетельствует о том, что они вернулись, и потому праздник дарна — Великодень, вербное воскресение. Иначе говоря, наступление весны понимается как обретение Миром гармонии. И это верно, поскольку Мир пребывал в вечной весне до того, как появилась первая зима.

Летнее стояние — праздник росы, катание по росе. Купала.

Осеннее равноденствие — прощание с велами.

Зимнее солнцестояние — кормление предков и домашних ужей кутьей и двенадцатью различными блюдами. В ужах — души предков. Дети играли ужами — это дедушки и прадедушки. Ужи ловили мышей, и из домашнего хозяйства, по требованию костела, их со временем вытеснила кошка. Уж на груди — помогает от астмы. Ночью они заползали в постели, так что с ними спали.

Предки живут в запредельном мире — за водой, за горой. Живут хорошо и спокойно, кто сколько хочет, но это для чистых.

Литовская песня сохранилась как языческая, поскольку католики ее только запрещали. Богослужение на литовском не велось. В Клайпеде же оказались протестанты. Они быстро переложили веру христову на местный язык, и стали сочинять песни на литовском для христовосхваления. В тех краях литовская языческая песня не сохранилась. Как видим, история учи, какими приемами надо истреблять культуру!

3. Мы располагаем материалами руководителя «Ромувы» Йоноса Тринкуноса, который 19 октября 2002 года официально, в масштабах всей Литвы, был посвящен в сан верховного жреца Криве. Этот материал, под названием «Балтийская традиция», был им любезно передан «Коляде Вятичей». Так же аналогичный материал был им опубликован в журнале «Наследие предков» №6, (Москва).

Одним из важных для нас понятой, возрожденных литовским язычеством, является понятие святости. Дело в том, что многие русские язычники отрицают сам этот термин, оставляя его исключительно за христианством, а корень свят упорно переделывают в свет. Например, «святой источник» пишут и читают как «светой источник». Все это можно было бы отнести к разряду чудачеств, ибо на Белой Руси свят — означает свет, а свята — означает народный праздник. Поэтому, изначально, святой и святость — понятия не христианские, а народные, языческие.

Опасность в том, что вместе с отказом от слова незаметно происходит отказ и от самого понятия. Йонос укал, что у литовцев сохранилось старое понимание святости, которое значительно отличается от христианского. Это понятие связано в основном с Природой и относительно мало с людьми. Святость — есть не обозначенная мировая жизнь и духовная сила, которая проявляется в Природе. Неосязаемая святость облекается в образы Природы, дабы человеку можно было через них приблизиться к божественности.

В литовских обрядах особую роль имеют святые песни (народные ритуальные песни), которые приобретают смысл и мощь святости именно во время обрядов. Балты имели свои песенные тексты — Дайны. Понятие дайны совмещает в себе понятия веры, внутренней сути и духовной человеческой индивидуальности. Это та главная часть веры, которую христианство не смогло забрать у литовцев. Песни передавались из поколения в поколение как богатство и как вечный огонь.

Святое начало мира способно к саморазвитию. Мир развивается, не теряя связи со своим сакральным началом. Поэтому, в литовском представлении, мир олицетворяется деревом. Смысл дерева вкладывается в жизнь и развитие каждого человека, в развитие и становление его веры. Святость воплощается в богах, в Природе и народе. Вместе с развитием языческой веры в мире распространяется святость и возрастает сила богов.

Литовское язычество сохранило свой матрический пласт, и это в значительной степени определило его ориентацию на жизнь в гармонии с миром. Матрическое начало отрицает утилитарный образ жизни. Если люди начинают думать, что деревья и животные растут только для древесины и мяса, то такие люди не имеет будущего. Матрическое начало так же оказывается конфликтно со всякой политической силой, стремящейся использовать религию в интересах власти. Древняя литовская вера имела ведунов (волхвов, работавших с болезнями и психикой человека), волхвов (по-литовски кривью, беседовавших с богами), и колдунов как среди мужчин, так и среди женщин. Именно они первые подвергались нападкам со стороны чужих религий. Бывало и так, что ведуны захватывали в общинах власть и подчиняли людей своим целям. Члены таких общин становились несамостоятельными бессильными овцами.

В задачу «Ромувы» входит не только помочь человеку найти правильную дорогу в жизни, но и сохранить человеческую индивидуальность, духовную самобытность. Поэтому «Ромува» не стоится по принципу иерархии, а строится по принципу духовного родства как содружество энтузиастов. Там понимается, что если человек способен молитвенно беседовать с богами отцов, то он усиливает связь со своим народом и становится совершеннее. Для этого требуется добрый пример, а не подчинение учителю. Порабощение ведуном общины расценивается как уклонение от правильного духовного пути. По мнению некоторых представителей Ромувы, официальная история выстраивается как инструмент насилия. Она часто лишь история власти, история государства или церкви. Духовная жизнь народа представляет совсем иную, никем не написанную историю.

Непрерывно с древних времен (известно с I века) балты почитали Дейву Мотину (Богиню-Мать). Во все времена литовцам была свойственна любовь и вера в Дейве, и в ее детей. Почти такими же древними оказываются Сауле — солнце и Жемина — богиня земли. Более младшие Лайма — прядильшица судбы, Габия — богиня огня, Медейне — хозяйка лесов и зверей, Аустея — богиня пчел. У нас не сохранилось такого числа имен богинь, и это говорит за целостность матрического пласта литовской веры. Если в русских языческих общинах преобладают мужчины, то в балтийских — женщины, хотя мужчины и там оказываются инициаторами и руководителями общин.

Более сильным у литовцев оказывается и культ предков. Они яснее нас понимают, что души умерших берегут живущих родственников и близких. Особенно умершие родители берегут своих детей — сирот. Важны и предки, которых называют праматерью или старым отцом, дедами. Литовские деды отмечались пять раз за год. Через обряды этих дней умершие встречаются с живыми. Это праздники Велинес 30 октября, летние деды 26 июля, встреча предков в день трав 15 августа, деды на Коляды 25 декабря, и в марте. Умершие становятся хранителями полей и усадеб, в трудные минуты жизни оказывают поддержку. Их присутствие кажется столь же реальным, как и присутствие живых. Эмигранты время от времени возвращаются обратно на землю отцов, чтобы восстановить с ними духовную связь, которая понимается как главная. Есть эмигранты, которые поддерживают связь с «Ромувой» и, возвращаясь в Литву, принимают участие в ее обрядах.

4. Помимо «Ромувы», в Литве есть и другие языческие организации. Но если языческая «Ромува» была запрещена властями и ушла в подполье в 1972 году, то другие организации кажутся более молодыми, и носят молодежный характер с привлечением не оправданных и не традиционных элементов поведения. В «Ромуве» же преобладают люди среднего возраста.

Процесс западнизации культуры не обошел и Литву, и вопрос о передаче традиции с годами может становиться все острее. Этот вопрос вообще стоит перед всеми традиционными языческими общинами Восточной Европы. Опыт преодоления этой проблемы заслуживает обсуждения в рамках всего балто-славянского языческого объединения.

 

 

Мир Калевалы

 

1. Собранные Элиасом Ленротом руны (песни) финнов Российской Карелии с 1828 по 1831 год были окончательно систематизированы и представлены в виде единой книги — «Калевалы» в 1849 году. Основные руны были записаны им от старца Архипа Перттунена на территории нынешнего Калевальского района Карельской республики. Это он рассказал Ленроту, что его дед со своим другом пели руны ночи напролет, взявшись за руки. При этом две строки пел один певец, а потом две строки другой, и в такт пению они покачивались. Таков был древний обычай исполнения рун.

Ленрот был человеком разносторонним и высокообразованным. В то же время он глубоко знал и чтил традиции своего народа и, пожалуй, первый осознал значимость национального эпоса. Сравнивая записанные Ленротом песни с текстом «Калевалы», ученые оценили, что корпус рун Калевалы на 94% принадлежит народному творчеству и примерно на 6% содержит смысловые конструкции, которые вынужден был восстановить или добавить сам Ленрот. Он имел на это право, поскольку сам оказывался прямым наследником: исполнителем, хранителем и составителем рун.

О том, что представляют собой руны «Калевалы» не утихают споры до сих пор. Наш анализ рун «Калевалы» показал, что они представляют собой многоплановое и многослойное фольклорное образование, которое не может быть охарактеризовано одной фразой, вроде того, что в «Калевале» заложен поиск национального самосознания через обращение к своей мифологии.

В «Калевале» есть руны фиксирующие традицию — осмысляющие рождение, юность, родовые отношения, женитьбу, мысли жениха и невесты, стремления их родителей, права и обязанности человека в различные времена жизни. Есть руны повествовательно — приключенческого содержания. Одновременно они оказываются нагруженными философским и аллегорическим смыслом, разгадка которого требует раздумья.

Ядро «Калевалы», конечно, составляют руны, несущие мифологию, рассказывающую о творении мира и происхождении вещей. Отразились в рунах чаяния и мечты народа о счастье, отразились и пережитые им бедствия, и весь исторический опыт. При этом все руны оказываются шедеврами народного творчества, так, что уже в прошлом веке «Калевалу» ставили в один ряд с «Одисеей» Гомера, который точно так же должен был собрать народный эпос, чтобы сложить его в единое произведение.

Не имея возможности произвести всестороннее исследование этого памятника, рассмотрим лишь его самые важные фрагменты. Проведем так же параллели между финским язычеством «Калевалы» и славянским язычеством.

2. «Калевала» начинается с картины творения мира. Одна из первых берегинь — дева творения Ильматр, мать воды, разбивает яйца, которые снесла посланная верховным Богом утица. Из них явилась мать-земля сырая, небесный свод, солнце, ясный месяц, звезды на небе и облака. Сама же Ильматр формирует морской берег и рождает прародителя певцов Вейнемейнена.

Знание происхождения мира или вещей происхожденье, дает возможность власти над ними. Это как бы означает старшинство над вещью, а старшинство в родовом обществе означало власть. Поэтому знание происхождения мира и вещей никогда не было простой блажью. Оно предполагало всесилие. Потому и древность происхождения Вейнемейнена означает его мифологическую значимость. Он появился раньше всех иных людей, сам является и богом и человеком, оказывается одновременно молодым и старым, и бессмертным.

При этом на Вейнемейнине лежит мировое проклятие, связанное с тем, что он родился, будучи не зачатым. История Вейнемейнена — это в бытовом смысле история его неудачных попыток обрести жену и стать биологическим продолжателем своего рода. Он занят этим до самого явления христианства, когда Вейнемейнен уплывает от своего народа, так и оставшись свободным волшебным певцом. В этом и состоит его мировое предназначение.

Из «Калевалы» мы узнаем, как появляется трава и деревья, как вырастает и срубается Дуб — огромное мировое дерево. Мы узнаем, что Вейнемейнен обрел у моря (своей матери) злаки и возделал поле, но мы не находим никаких сведений о том, как появились люди. Из «Калевалы» молчаливо следует, что люди — потомки богов. По крайней мере, «Калевала» не дает нам разницы в деяниях бога или человека, не указывает на какую-то разделяющую их границу. За людьми всегда остается возможность совершить божественное деяние. Из текста мы так и не узнаем — кто совершил то или иное деяние: бог или человек. Здесь мы говорим о богах «Калевалы» только на основе того, что они совершают деяния сверхъестественного характера.

3. Первая встреча с богами-людьми в «Калевале» как бы уже предполагает, что они давно существуют, и это совершенно естественно. В третьей руне Вейнемейнен сталкивается с «юношей дрянным лапландским» Еукахайненом, который возмущен тем, что некто умеет петь, и владеет магией слова лучше него самого. Он едет состязаться с Вейнемейненом в пении, и здесь мы впервые встречаемся в «Калевале» с конфликтом богов. Ибо Екухайнен так же бог, но иной.

Удивительность руны в том, что в ней конфликт Еукахайнена и Вейнемейнена одновременно есть и конфликт людей, и конфликт богов. Совершенно аналогичное впечатление возникает и при чтении «Старшей Эдды» и других древнейших памятников. Вдумываясь в текст, становится совершенно ясно, что монотеистические иерархические представления о мире богов и духов создателю руны не понятны. Он жил в родовом обществе, где не было никакой иерархии. Поэтому для него боги и духи всех уровней воплощены в тела, и все они имеют одинаковые потребности на земле, хотя имеют различные достоинства.

Поэтому современный читатель в конфликте героев видит чисто человеческое столкновение истинного творца и жалкого эпигона, который неизбежно терпит поражение в песенном состязании.

При этом мы знаем, что Вейнемейнен — бог. Нам известно его происхождение. Он способен творить Словом. Правда у этого бога есть человеческие свойства — он живет традиционным людским укладом, и может творить не все. Творческая мощь его возрастает по мере прохождения духовного пути. Он научается творить, он добывает знания. Изначально же он это не умел делать, но учился и возрос.

Еукахайнен, казалось бы, обладает теми же возможностями. Он тоже умеет творить словом. Иначе говоря, обладает обязательным атрибутом бога. Но разница его с Вейнемейненом в том, что он молод, глуп и безнравственен. Его божественная сила проявляется в метании стрел, а не в Слове!

Если Вейнемейнен оказывается подобен Велесу, то Еукахайнен уподобляется Перуну, который начинает ненавидеть Велеса и направляет на него лук — оружие, против которого у Вейнемейнена нет защиты.

В песенном состязании Вейнемейнен превращает коня и собаку Еукахайнена в камень, меч его обращается молнией, лук — радугой, стрелы ястребами полетели, шапка и куртка стали облаками, а из пояса лапландца звезды в небе запестрели.

Мы как бы имеем еще одну картину творения мира из атрибутов, с которыми прибыл Еукахайнен!

С этой картиной оказывается в согласии русский заговор, где как бы производится обратное действие: «Еду я из поля в поле, в зеленые луга, в дольние места, по утренним и вечерним зорям: умываюсь медяной росою, утираюсь солнцем, облекаюсь облаками, опоясываюсь частыми звездами. Еду во чисто поле, а во чистом поле...».

Так же об этом говорит и русская народная загадка: «У брата кушак — всему миру не сосчитать. У сестрицы ширинка — всему миру не скатать?» (звезды и дорога).

Без описанного сюжета «Калевалы» нам так и остается не понятным — почему именно облаками одеваются, а звездами подпоясываются? А потому, что они были изначально одеждой пострадавшего в пути божества — Еукахайнена, который при этом сам чуть в болоте утоплен не был, но потом все обошлось — все ему вернул Вяйнямейнен. Значит, этому путнику посчастливилось, и его вещи несут часть удачи.

Однако Еукахайнен затаил злобу, и выжидал своего обидчика, держа прекрасный лук наготове. Вяйнямейнен ехал на сивом коне через водопад, и тот пустил в него из огненного лука стрелу. Первая стрела улетела на небо. Вторая захотела быть в подземном царстве, а третья — поразила коня в сердце.

Любопытно, что в Москве, в Коломенском, в Голосовом овраге, лежит Конь-камень. Это убитый Перуном конь Велеса. А ниже, где стрела Перуна ударила в землю — бьет гремячий ключ. От стрелы, ушедшей в небо, следа не осталось.

Вяйнямейнен падает с коня в море, и тут повторяется все то, что он пережил при рождении. Его носят волны, потом он достигает берега и плачет как дитя, а потом приходит в свой ясный ум. Вероятно, он должен был погибнуть, но тогда вмиг исчезла бы в мире радость, погибли бы все песни. И верховный бог Укко (Род) не допустил этого.

4. Приведенный «грозовой миф» вовсе не является «основным мифом». Разберем главный сюжет «Калевалы», связанный с Сампо. По вульгарным представлениям, Сампо — это мельница, которая оказывается вечным источником пиши. Необходимость ее осознает древнейшая богиня матриархата Лоухи. И в этом состоит бесспорное признание мудрости матрической эпохи.

В действительности, Сампо — объект многоуровневый. Для обыденного сознания это действительно мельница, которая мелет без засыпки зерна. Но если рассмотреть фантастическую картину его создания, то становится ясно, что это воплощенная философская категория народного счастья. В конечном итоге Сампо разбивается, и Лоухи подхватывает не функциональную, не существенную его часть, что так же глубоко символично — эпоха Лоухи кончилась. После этого богиня мельчает и превращается во вредную и бессильную ведьму. Вяйнямейнен же собирает нужные остатки Сампо, приносит их народу и говорит, что и этого будет довольно для счастливой жизни. Разумеется, в техническом смысле, эти обломки ничего молоть не могут. Но в ином, переносном смысле — они все же есть сохраненная в исторических передрягах мудрость и жизнеспособность народа.

5. Из чего Лоухи советует кузнецу Ильмаринену изготовить Сампо?

 

О кузнец ты Ильмаринен,

Вековечный ты кователь!

Ты сумеешь сделать Сампо,

Крышку пеструю сковать мне

Взяв конец пера лебедки,

Молока коров нетельных,

От овечки летней шерсти,

Ячьменю зерно прибавив?

 

Этот полный загадок текст означает, что для создания Сампо требуется сплав, единство охоты (перо лебедки), скотоводства, (молоко и шерсть), и земледелия. Эти виды хозяйствования как-то должны обеспечить правильное устройство жизни. Как — покажет время, иначе говоря — горнило печи бога-кузнеца. Сама Лоухи туда заглянуть не может. И еще, через конец пера лебедки чернила превращаются в записанный текст.

Что же из этих составляющих выковывает кузнец? Через три дня раздувания мехов и поддержания жара — «лук из пламени явился с золотым сияньем лунным. Был по виду лук прекрасен, но имел дурное свойство: каждый день просил он жертвы, а по праздникам и вдвое». Ильмаринен сломал лук и бросил его обратно в горнило. Следующим за луком «вышла лодка-красный парус, борт весь золотом украшен и уключины из меди. Был челнок прекрасен с виду, но имел дурное свойство: сам собою шел в сраженье».

И его изломал Ильмаринен. Снова три дня горит горн, и «на пылавшем дне горнила из огня корова вышла. У нее рога златые, среди лба у ней созвездье, меж рогов сияет солнце. Хороша корова с виду, но у ней дурное свойство: Спит средь леса постоянно, молоко пускает в землю».

Ильмаринен режет корову на мелкие ку