О. Мандельштам в «Разговоре о Данте» сравнивал «Божественную комедию» с единой и неделимой строфой - терциной, в которой строчки образуют три части поэмы – Ад, Чистилище и Рай, соответствующие трем частям загробного мира в католическом христианстве. Положенная в основу композиционной организации «Божественной комедии» символика числа три противоположна символизму четверки: три указывает на вертикаль, связывающую мир земной и эмпирий – местопребывание божества, три – божественное число, соответствующее догмату святой троицы. В каждой из трех кантик «Комедии» по девять частей: девять кругов в аду, два предуступа и семь уступов в Чистилище, девять сфер в раю. Ад имеет форму постепенно сужающейся воронки, по мере приближения к центру в аду все теснее, туда не проникает свет ни солнца, ни луны и звезд, и снова светила (звезды, stella -этим словом заканчивается каждая из частей «Божественной Комедии») Данте и Вергилий видят, только поднявшись по шерсти Люцифера вверх к Южному полушарию и достигнув Чистилища – горы в океане, которая возносится в небеса, а рай – постепенно ведущие к центру мира – райской розе – планеты и божественные сферы.
Следуя в целом христианской католической доктрине в возведении архитектуры загробного мира, Данте существенно отступает от нее, изображая как адские мучения грешников, так и распределяя грешников по кругам ада. Следуя этике Аристотеля в определении тяжести греха, Данте считает источниками грехов невоздержанность, скотство и обман. При этом верхние круги ада занимают сладострастники, чревоугодники, скупцы и расточители, гневные и унылые, то есть те, кто нарушил чувство божественной и естественной меры и тем самым навредил лишь собственной своей бессмертной душе. При этом Данте глубоко трогает рассказ Франчески о любви к Паоло, и он открыто выражает свое сострадание любовникам. Сочувствие вызывает у Данте и участь знаменитого чревоугодника Чакко:
«Чакко, слезы грудь мне жмут
Тоской о бедствии твоем загробном».
Встретив среди насильников над естеством своего учителя Брунетто Латини, Данте восклицает:
«Когда бы все мои мольбы свершались, -
Ответил я, - ваш день бы не угас,
И вы с людьми еще бы не расстались».
Город Дит (шестой круг Ада), где подвергаются наказанию еретики, отделяет верхнюю часть Ада от нижней. Город окружен лесом самоубийц, телами которых стали деревья, сочащиеся на изломе человеческой кровью, и кровавым потоком Флегием. И самоубийство и ересь считались католической церковью страшными грехами, направленными против бога. Еретиков и самоубийц не хоронили на освященной земле. Но ересь и самоубийство вновь грехи, так сказать индивидуального характера, в отличие от насилия и обмана, которые не только искажают душу обманщика, но и деформируют душу и тело другого, обманутого человека, лишая его веры в добро и справедливость. Данте самыми страшными грехами считает те, которые направлены против человека: в седьмом кругу ада наказываются те, кто посягнул на человеческую жизнь – насильники, а в восьмом и девятом кругах – те, кто растлил человеческую душу, - обманщики. В трех пастях вмерзший в льдину Дит терзает трех самых ужасающих грешников: Иуду, предавшего Иисуса, и Брута и Кассия, предавших Цезаря. Таким образом, грех, направленный против бога, уравнен по тяжести наказания с грехом, направленным против человека.
Самые страшные грехи в иерархии дантовского ада: обман доверившихся и предательство. Таким образом, зарождающаяся у Данте гуманистическая этика оценивает тяжесть греха с точки зрения его направленности против другого человека. Но есть в аду особая категория грешников, примыкающих к адским кругам, но все же не относящихся ни к одному из них: это благонравные язычники, умершие в дохристианскую эпоху, младенцы, умершие до крещения, и ничтожные, то есть те, дела которых были столь незначительны, что их не приемлют ни Ад, ни Рай. Вергилий дает им такую характеристику:
То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
И с ними ангелов дурная стая,
Что, не восстав, была и не верна
Всевышнему, средину соблюдая.
Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина.
М. Л. Андреев указывает, что, с одной стороны, «нельзя отрицать высокой привлекательности – в глазах Данте – героического выбора и героического поступка», с другой – «преступлением является чрезмерно высокое представление о человеке и его возможностях, и такой героический поступок, в основе которого лежит презумпция человеческой самодостаточности (или, в системе традиционных этических классификаций, - гордыня). Итогом этого преступного героизма неизбежно становится богоборчество».
5. Ад – мир, в котором утрачены три христианские добродетели: вера, надежда, любовь. Надпись на вратах Ада указывает на утрату надежды: муки грешников будут продолжаться вечно, а после Страшного Суда, когда двери Ада закроются, они станут еще ужаснее. Поэтому все, что есть у грешников в аду – это их прошлое, то есть совершенный ими грех, этим объясняется немыслимая гордыня некоторых грешников, например, царя Капанея, одного из семерых, осаждавших Фивы, который наказан за богохульство. Данте поражает его гордыня, когда он, обращаясь к Вергилию, спрашивает:
Кто это, рослый, хмуро так лежит,
Презрев пожар, палящий отовсюду?
Его и дождь, я вижу, не мягчит»,
А тот, поняв, что я дивлюсь, как чуду,
Его гордыне, отвечал, крича:
«Каким я жил, таким и в смерти буду!»
С таким же презрением озирает Ад эпикуриец Фарината, даже не думающий сетовать на свои мучения («А он, чело и грудь вздымая властно, // Казалось, Ад с презреньем озирал»). Великому обманщику Улиссу, который заключен в восьмом рве восьмого круга Ада как лукавый советчик, Данте вложил в уста слова, знаменующие пробуждение гуманистического самосознания:
- О братья, - так сказал я, - на закат
Пришедшие дорогой многотрудной
Тот малый срок, пока еще не спят
Земные чувства, их остаток скудный
Отдайте постиженью новизны,
Чтоб солнцу вслед, увидеть мир безлюдный!
Подумайте о том, чьи вы сыны:
Вы созданы не для животной доли,
Но к доблести и знанью рождены!
Вместе с тем, Улисс как лукавый советчик, Фарината как эпикуриец – осуждены на вечные муки. «Плавание Улисса – подвиг, но запретный и потому преступный», указывает М. Л. Андреев, подчеркивая, что вина состоит в выходе за установленные Богом пределы (trapassar del sengo – то, что в переводе Лозинского передано, как «нарушенье воли божества»). Данте, безусловно, осуждает «животную долю» - противоположную крайность, участь ничтожных в сравнении с героическим, но преступным деянием. «…Великие духом, как бы ни была очевидна их вина, выделены на фоне других грешников и их отмеченность носит несомненный позитивный оттенок: достаточно сравнить казнимых бок о бок Фаринату, властно вздымающего чело, и Кавальканти Кавальканти, робко высовывающего голову из огненной могилы». Нельзя выходить за пределы, установленные свыше, но именно преступление пределов делает возможным героическое деяние. Это противоречие М. Л. Андреев характеризует как личное, как противоречие «души автора и героя поэмы».
6. Безусловно, главным героем «Комедии» выступает сам автор. Его путешествие по загробному миру, лица, им встреченные и показанные, определены в первую очередь его личной судьбой. Хотя фигура автора как связующего начала для всех частей «Божественной комедии» неоднородна. Автор выступает в трех ликах, как христианское Божество. Это конкретный человек со своей личной судьбой, на обстоятельства которой прямо указывает Беатриче, или поэт Луки, встреченный Данте в шестом кругу Чистилища, догадываясь, кто к нему обращается, спрашивает у Данте:
Но ты ли тот, кто миру спел так внятно
Песнь, чье начало я произношу:
«Вы, жены, те, кому любовь понятна?»
К обстоятельствам своей жизни апеллирует и сам Данте, встречая в Аду Кавальканте Кавальканте или Брунетто Латини. Здесь автор – конкретное историческое лицо.
Но Данте и герой «Божественной Комедии» - участник событий. Данте совершает полет на Герионе, спускаясь в третий пояс седьмого круга Ада,
«увидев, что кругом одна
Пустая бездна воздуха чернеет
И только зверя высится спина»;
в лесу самоубийц Данте отламывает сучок терновника и слышит возглас ствола: «Не ломай, мне больно!» В девятом кругу Ада, ступая по льду озера Коцит, по смерзшимся глазам предавших родину и единомышленников, Данте хватает одного из грешников за волосы, заставляя того назвать свое имя:
Уже, рукой в его затылке роя,
Я не одну ему повыдрал прядь,
А он глядел все книзу, громко воя.
Данте спрашивает у грешников в Аду о будущем, они же хотят получить ответ о настоящем. Этот диалог – основное действие Данте как героя «Комедии» в Аду. В Чистилище, предвидя свое будущее, как грешника, обреченного на муки Чистилища, Данте больше действует. На его лбу, как и у всех душ Чистилища, начертаны семь букв «Р», символизирующих семь смертных грехов, которые смываются с чела поэта, когда он проходит через Огненную реку. В «Раю» Данте в основном созерцает, и это созерцание тоже выступает формой действия, участия в происходящем. Данте приобщается к смиренномудрию, преодолевает собственную гордыню как герой поэмы. «Однако никакое смиренномудрие не помешало Данте-автору поэмы взять на себя роль пророка и верховного судьи, - так характеризует противоречия между Данте-героем и Данте-автором М. Л. Андреев. – Он судит мертвых и живых, великих и малых мира сего, своей волей отменяет приговор церкви, спасая от ада умерших в отлучении, своей волей посылает в ад. Он объявляет Флоренцию, Италию и весь христианский мир погрязшими во зле и берется указать им путь спасения. Он возводит возлюбленную своей юношеской поры на райский трон одесную девы Марии и делает ее олицетворением богословской мудрости. Фактически он провозглашает свое загробное странствие поворотным моментом мировой истории».
Такое воздействие могло произвести только произведение, бесповоротно убеждающее читателей в своей правдивости. «Миссия Данте-героя поэмы заключается в том, чтобы без утайки, прямо и нелицеприятно поведать живущим о том, что ему открылось в загробном мире, и тем самым открыть людям глаза на них самих», - к такому выводу приходит М. Л. Андреев. Еще одна ипостась образа автора связанна с прямыми обращениями к читателю, с характеристиками самого своего творения, с поиском и выбором абсолютно убедительных и убеждающих в достоверности поэмы художественных средств и приемов. Спускаясь на адское дно, Данте ищет подходящий слог:
Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,
Как требует зловещее жерло,
Куда спадают все другие кручи,
Мне б это крепче выжать помогло
Сок замысла…
В двадцатой песни Ада Данте прямо обращается к читателю, надеясь найти у него понимание, когда видит до неузнаваемости искаженный человеческий облик прорицателя, который трудно описать словами. При виде вмерзшего в льдину Дита, Данте вновь обращается к читателю: «Как холоден и слаб я стал тогда, // Не спрашивай, читатель…» В начале двадцать первой песни Ада Данте прямо указывает на свое творение: «Так с моста на мост, говоря немало // Стороннего Комедии моей, // Мы перешли, чтоб с кручи перевала // Увидеть первый росщеп Злых Щелей…» Данте не только историческое лицо, конкретный человек с конкретной судьбой, не только действующее лицо, герой своего же творения, но и рассказчик повествователь, создатель колоссального мира «Комедии», автор – творец и собственной судьбы, и собственного образа и собственного творения. Три ипостаси автора подобны трем ликам Святой Троицы: автор – демиург - творец, автор – участник событий, проходящий через муки Чистилища, как Бог-сын, автор – конкретное историческое лицо, поэт, возвещающий мир о наказании и искуплении как святой дух. При этом сам путь автора как героя «Божественной Комедии», завершенный созерцанием Божества, приобщением к небесным сферам, выступает как гарант грядущего спасения как для автора, так и для читателя, который следует путем автора и тоже лицезреет Райскую Розу.
Три лика автора и три части «Божественной Комедии» можно уподобить трем сферам жизни: аду внешней жизни, чистилищу внутренней борьбы и божественной благодати – раю веры, к которому должно стремиться, трем способностям души: мыслить, помнить и любить, трем христианским добродетелям: Вере, Надежде, Любви, которые утрачены в мире Ада, и вновь с обретением Надежды появляются у душ Чистилища. Мир Ада – это мир неорганической природы, мир первозданных стихий; Чистилище – мир живой пробуждающейся весенней природы, а Рай – мир небесных тел, астрономии и музыки. В Аду слышны стоны, крики, порывы ветра, шипение пламени, скрежет льда, удары камней; Чистилище наполняют человеческие голоса и звуки живой природы, особенно пение птиц, в Раю слышится музыка, издаваемая самими небесными сферами и планетами. Если сравнить образы грешников в Аду и праведников в Раю, то можно обнаружить удивительную закономерность: по мере приближения к адскому дну у грешников все больше искажается или вовсе утрачивается человеческий облик, но и по мере приближения к Райской Розе праведники и святые тоже все меньше похожи на людей, их телесный облик заменяется сиянием света; при этом все грешники в Аду – яркие индивидуальности, их грех сообщает им неповторимость, в то время, как все праведники похожи друг на друга. Удивительным образом, но именно преступление запретов индивидуализировало человека больше, чем следование святым обетам и нормам. В этом не менее ярко, чем в дерзновенной речи Улисса, обнаружил себя дух просыпающегося индивидуализма, состоявшего в испытании заповедей на истинность и непреложность. У Данте мы находим новую для того времени концепцию человека - человека свободного, способного самостоятельно выбирать свою судьбу, но эта свобода выбора ведет к самосовершенствованию, нравственному преображению, искуплению своей греховности и выводит к спасению. «Поэт решил пройти весь путь греховного человечества, чтобы указать людям такой путь искупления греховной природы человека, который соответствовал бы величию и достоинству человека,- это путь к Богу. Но именно он является философским, этическим, эстетическим, поэтическим, гражданским, а не только теологическим обоснованием принципов нового гуманизма».
В «Божественной Комедии», по замыслу автора, как считали теологи по отношению к Священному Писанию, заключен не только буквальный, но аллегорический и анагогический смысл. «Буквальный смысл поэмы тем самым дан эсхатологией души – это тот уровень смысла, который, как правило, являлся приоритетным предметом анагогического истолкования, высшего уровня в богословской иерархии аллегорических значений текста», - пишет М. Л. Андреев. Аллегория в поэме Данте, продолжает свои рассуждения исследователь, «отсылает нас с небес на землю, из эсхатологической вневременности в историческое время, к человеку, еще находящемуся в пути, еще не завершенному, еще имеющему выбор, еще на перепутье между адом и раем. А человек, зависящий от самого себя, это не что иное, как буквальный смысл истории, это предмет повествования о том, что было. Предметом вымысла, иначе говоря, становится абсолютная и вечная истина, а его значением – истина частная, неполная, неустановившаяся, одним словом, историческая».С одной стороны, перед читателем – «комедия», с другой – «священная поэма», с одной стороны, - Данте-герой поэмы, приходящий к смиренномудрию, с другой, - Данте-автор, стремящийся обратить человечество на путь спасения и берущий на себя миссию пророка и судии, ибо, как указывает М. Л. Андреев, «поэтика истины присутствует здесь на равных правах с поэтикой вымысла».
«Божественная Комедия» - одно из наиболее совершенных литературных творений, значение которых лишь возрастает по мере исторического удаления от времени их создания. Продуманная архитектура «Комедии», ее виртуозное построение выступают источником вдохновения и творческого поиска для последующих литературных эпох. Композиция «Божественной Комедии» оказала бесспорное влияние на первоначальный план «Евгения Онегина» А. С. Пушкина и на композиционную модель «Мертвых душ» Н. В. Гоголя. Сама строфа «Божественной Комедии» и принцип «бесконечной рифмовки» наделены особым семантическим ореолом, связывающим каждое новое творение в терцинах с шедевром Данте.
Литература
Тексты:
1. Данте Алигъери. Новая жизнь. Божественная комедия. - М., 1967. (БВЛ) (пер. М. Л. Лозинского). 2. Данте. Малые произведения. - М., 1968. 3. Данте. Божественная комедия. - М., 1968. (ЛП) 4. Данте Алигьери. Божественная комедия. (пер. А. Илюшина). – М., 2000. (ШБ).
Учебная литература
Основная:
1. Андреев М. Л. Данте. //История литераутры Италии. В 3 т. Т. 1. «Средние века». – М., 2000. С. 307-367. 2. Ауэрбах Э. Фарината и Кавальканти.// Ауэрбах Э. Мимесис. –М., 1976. С. 182-211. 3. Баткин А. Данте и его время. Поэт и политика. - М., 1965. 4. Голенищев-Кутузов И. Н. Творчество Данте и мировая культура. - М., 1971. 5. Дживелегов А. К. Начало итальянского Возрождения // Работа размещена на сайте: http://svr-lit.niv.ru/. 6. Доброхотов А. Л. Данте Алигьери. – М., 1990. 7. Мандельштам О. Разговор о Данте // Мандельштам О. Собр. соч.: В 2 т. - М., 1990. -Т. 2. - С. 214-256.
Дополнительная:
1. Асоян А. А. Данте и русская литература. – Свердловск, 1989. 2. Елина Н. Г. Данте. Критико-биографический очерк. - М., 1965. 3. Илюшин А. Данте. - М., 1990. 4. Лотман Ю. М. Структура художественного текста. - М., 1970. 5. Штайн К. Э. Язык. Поэзия. Гармония. - Ставрополь, 1989. 6. Шубников А. Б., Копщик В. А. Симметрия в науке и искусстве. - М., 1972.
Вопросы и задания:
1. Прочитайте фрагмент из статьи А. К. Дживелегова «Данте» из книги «Начало итальянского Возрождения» и ответьте на вопросы:
1. Что ценили современники Данте в «Божественной Комедии»?
2. Что связывает Данте и его величайшее творение со Средневековьем?
3. Почему нельзя целиком отнести творение Данте к средневековой культуре?
Однажды на улице Вероны, как передает старая легенда, две женщины очень внимательно вглядывались в проходившего мимо них высокого, худого человека. Он был весь в красном; верхняя часть его лица была закрыта красным капюшоном. «Смотри-ка, - воскликнула одна, - ведь это тот самый, который спускается в ад и выходит оттуда, когда захочет, и здесь, на земле, рассказывает про тех, кого там видел!» - «Должно быть, ты говоришь правду, - ответила другая. - Как закурчавились у него волосы, как он загорел от адского жара и почернел от копоти!» Тот, про кого разговаривали веронские дамы, был Данте Алигьери, творец величественной поэмы, которую он назвал «Комедией» и которую потомство нарекло «Божественной». В Вероне он жил довольно долго, пользуясь гостеприимством местного тирана Кана Гранде делла Скала.
Уже при жизни Данте народ создавал легенды о нем, и это показывает, какое глубокое впечатление производила на современников его поэма. Но современники восторгались в ней совсем не тем, чем восторгаемся мы. Они ценили в ней две вещи. Для одних «Божественная Комедия» была действительно божественной книгой, и они находили в ней то живое личное отношение к Божеству, которого искали в мистических учениях ересей и во францисканской религии любви. Для других, более образованных, Данте, как показывает заметка в хронике Дж. Виллани, был прежде всего ученый, вместивший в себе огромное количество всевозможных «моральных, естественно-научных, астрологических, философских и богословских» знаний.
Когда в истории литературы приходится наблюдать такое могучее влияние писателя на общество, то это всегда имеет одно значение: писатель сумел уловить и выразить настроение и мировоззрение общества с такой полнотой, что каждый - от поденщика до ученого - найдет у него волнующую его думу, осаждающую его сознание идею. Относительно Данте это более верно, чем относительно кого-нибудь другого. И вот почему. До Данте у итальянского общества не было ни одного поэта, который в своих творениях давал бы ему нечто целостное, формулировал бы ему целую систему миропонимания. «Божественная Комедия» была первым синтезом средневекового мировоззрения; в ней, как прекрасно сказано, заговорили в первый раз десять немых столетий. И все, что было создано положительного и прочного в сфере идей за эти столетия, все это есть у Данте, выраженное в величественных образах и - что гораздо важнее - переведенное на народный язык. Его религия - католичество, его философия - богословие, его наука - схоластика, орудие его поэзии - аллегория; все - средневековая мудрость.
Но, чтобы иметь такой успех у итальянцев начала Треченто, одних средневековых элементов было мало. Нужны были и другие элементы, не средневековые, новые. И в творениях Данте появляются эти новые элементы.
Поэт, несомненно, видел свой загробный мир так же отчетливо, как мы видим мир, окружающий нас. Ад, созданный его фантазией, приводит его в ужас, рай - доводит до мистического экстаза. Читая поэму, веришь, что он мучился за Франческу, трепетал перед воротами Диса, железного города еретиков, холодел от ужаса, когда чуть было не попал к чертям на вилы или был заслонен Вергилием от превращающего в камень взгляда Медузы. Все это описано до такой степени реально и живо, что становится понятным отношение к поэме современников. Когда поэт верит сам и обладает таким чудесным пластическим даром, ему трудно не верить.
Это развитое чувство действительности, которое снабжает палитру художника таким неисчерпаемым разнообразием красок - как различны, например, два описания леса в первой песне «Ада» и в 28-й «Чистилища»: там мрачный и страшный, тут мягкий и полный тихой поэзии, - это чувство действительности есть несомненная черта нового человека, который отрешился уже от пренебрежительного отношения к природе и ее красотам.Эта черта дополняется другой - интересом к человеку, как таковому, интересом к личности. У Данте впервые появляется такое множество фигур с резко очерченными индивидуальными особенностями. Беатриче, Франческа, Фарината, Кавальканти, Пьеро делла Винья, Брунетто Латини, Гвидо ди Монтефельтро, папа Николай III, граф Уголино, Сорделло, Казелла, Форезе Донати, Каччагвида и множество других - все это образы, которые не изгладятся из памяти никогда. Из населения загробного мира Данте больше всего интересуется итальянцами, и итальянцы, особенно флорентийцы, изображаются им особенно охотно; он их знает лично или понаслышке - ведь многие еще не умерли, когда неумолимый поэт изрек им приговор; его фантазии нетрудно было представить ту перемену, которую в них произвели муки или очищение. Фарината, гордо стоящий выпрямившись во весь рост в своей раскаленной могиле, или Брунетто с лицом, высушенным адским жаром, и не имеющий права остановиться под угрозою страшной казни, или Форезе, превратившийся в скелет от голода, - это такие перлы, которые немного имеют себе равных в литературе.
Интерес к действительности, к природе и человеку - это тот элемент, который всего больше отделяет Данте от средних веков и делает его предтечею нового миропонимания. Но, как и во всем остальном, рядом с этим в поэте уживается такой архистаринный прием, как аллегоризм. Он проходит насквозь, через все его произведения, и особенно большое место занимает в «Божественной Комедии». На полпути земного бытия поэт заблудился в дремучем лесу, где на него нападают три зверя - пантера, лев и волчица. От них его спасает Вергилий, которого послала к Данте Беатриче. Вдвоем они выходят из лесу, Вергилий ведет Данте через ад в чистилище и на пороге рая сдает его Беатриче. С нею вместе поэт возносится все выше и выше и наконец удостаивается лицезрению Божества. Дремучий лес - это жизненные осложнения человека, звери - его страсти: пантера - чувственность, лев - властолюбие, волчица - жадность; Вергилий, спасающий от зверей, - разум, Беатриче - богословие. Смысл поэмы - нравственная жизнь человека, которого разум спасает от страстей и которому знание божественной науки доставляет вечное блаженство. На пути к нравственному перерождению человек проходит через сознание своей греховности (ад), очищение (чистилище) и вознесение к блаженству (рай).
Так, «небо и земля» поочередно «прикладывали руку» к великой поэме. Одиноким гигантом, подобно Горе Очищения в безбрежном океане, стоит Данте на рубеже двух эпох. Он объединяет в своем могучем синтезе культуру всей предшествующей эпохи. У своего времени, незримо чреватого буйными дерзновениями, он вырвал тайны грядущего. И бросил их оплодотворенные гениальной мыслью человечеству. Оттого и для позднейших поколений имя Данте светило, как раскаленная адским пламенем железная вершина Диса во мраке подземного болота, оттого оно было знаменем, обладание которым оспаривали друг у друга наиболее культурные силы XIV и отчасти XV веков.
А. К. Дживелегов Данте// А. К. Дживелегов. Начало итальянского Возрождения // Сайт «Средние века и Возрождение»: http://svr-lit.niv.ru/
2. Прочитайте фрагмент из статьи Э. Ауэрбаха «Фарината и Кавальканти» из книги «Мимесис» и ответьте на вопросы:
1. В чем особенности обращения Фаринаты к Данте?
2. Почему Фарината не изменился после смерти? Почему земные дела продолжают его тревожить?
3. Почему суть Фаринаты как человека только в Аду проявилась во всей полноте?
4. Каковы особенности восприятия времени у грешных душ в «Аду»?
В этой сцене перед нами вырастает – подобно телу, стремительно и резко поднимающемуся из гроба – превышающая нормальные человеческие размеры (и в духовном смысле) фигура Фаринаты, - смерть и адские муки не коснулись его; Фарината - тот же, что при жизни. Тосканское наречие в устах Данте заставило его подняться и остановить проходивших мимо учтивыми словами, в которых выражена гордость и независимость. Когда Данте приближается к нему, Фарината спрашивает его, какого он рода, чтобы удостовериться, с кем имеет дело – с представителем ли знатного семейства, с другом или недругом; услышав, что Данте – потомок гфельфов, с суровым удовлетоврением заявляет, что он дважды изгонял из города эту враждебную ему партию; еще и теперь судьба Флоренции и судьба гибеллинов – единственное, что заботит его…Фарината дает ответ на последние, обращенные к нему слова Данте, и этот ответ прекрасно характеризует его сущность: если, как ты говоришь, изганным гибеллинам не удалось вернуться в город, это для меня худшая мука, чем лежать на этом одре.
…Фарината перебивает занятых разговором путников словами: «O Tosco che per la citta del foco vivo ten vai…(«Тосканец, ты, что городом огня идешь, живой…») Это - обращение, звательный падеж с предшествующим междометием и последующим определительным предложением, наделено необычайно весомым и насыщенным смыслом. И затем тоже весомое и несущее бремя сдержанной учтивости предложение, выражающее просьбу, Фарината не говорит: «Тосканец, остановись…», а он говорит (буквально): «О, тосканец, ты, что ты... прошу, остановись на этом месте». Оборот речи «оты, что ты…» (out che tu) звучит торжественно, он ведет происхождение от высокого стиля античного эпоса; Данте живо слышит его – многое из Вергилия, Лукана, Стация навсегда осталось в его памяти; не думаю, чтобы этот обоброт был применен до Данте в поэзии на каком-либо средневековом языке. Но Данте пользуется им своеобразно, словно заклинанием, как, может быть пользовались им лишь в античных молитвах. А что касается придаточного предложения, Данте достигает здесь предельной сжатости, на какую способен; чувства Фаринаты, его отношение к проходящим мимо запечатлены тремя оборотами: per la citta del foco vivo ten vai – «городом огня идешь», vivo – «живой», cosi parlando onesto – «говоря столь скромно», и в этой сжатости столько динамизма, что сам Вергилий, учитель, доведись ему действительно услышать подобные слова, наверное, испугался бы не менее, чем Данте в поэме…. Неужто не пройти и мимо того, что антитеза «городом огня» - «живой» выражена лишь местом слова «живой» (vivo) во фразе, но тем более она впечатляет.
Земная жизнь Фаринты и Кавальванте закончилась; изменчивости их земных судеб тоже положен конец; они находятся в окончательном и неизменном состоянии, в котором в будущем произойдет лишь одна-единственная перемена, а именно: их души обретут свои тела в день воскресения, в день Страшного суда. Пока же перед нами души, отделенные от тела; но душам этим Данте придает нечто вроде тени тела, так что их можно узнавать. Эти души могут произносить слова и физически страдать. О земной жизни они теперь только вспоминают; помимо этого, как объясняет Данте именно в этой песне «Ада», им присуще известное, выходящее за пределы земного, ведение прошлого и будущего; словно дальнозоркие, они с отчетливостью видят совершавшиеся или грядущие события, - следовательно те, что несколько отстоят по времени от настоящего и сдвинуты в прошлое или будущее; поэтому они могут предсказывать грядущее, но не видят настоящего – происходящего на земле сейчас, вот почему так озадачен Данте, когда Кавальканте спрашивает у него, жив ли его сын, - он тем более поражен неведением Кавальканте, что другие души пророчествовали ему о грядущем. Значит, своим земным прошлым эти души обладают во всей полноте – в воспоминании, хотя жизнь их и кончилась; и хотя они находятся в таком положении, которое не только практически – они лежат в горящих гробах, - но и принципиально – беспеременностью его во времени и пространстве – отличается от всякой мыслимой земной ситуации, они не кажутся мертвыми, мертвецы, они воспринимаются как живые.
…Бог не только распределил души по категориям, не только разделил их между областями трех царств, но Он всякому приуготовил особенное вечное положение, не разрушив индивидуальную форму всякого, но, напротив, утвердив ее своим вечным приговором, - приговор как раз и состотит в завершении внутренней сущности всякого, лишь теперь эта внутренняя сущность открыта, лишь теперь она стала зримой.Фарината в самом пекле более велик, могуч и благороден, чем когда-либо в жизни, ибо не было в его жизни такого случая – показать всю силу своего сердца, а если мысли его и желания, не претерпев ни малейшего изменения, все еще вращаются вокруг Флоренции и гибеллинов, достоинств и пороков своей былой земной деятельности, то и это – продолжение его земного существа, и внем, во всем величии и во всей безнадежности и напрасности этой былой и еще длящейся сущности, тоже, несомненно, - приговор, произнесенный над ним Богом.
