Универсальность книги и чтения в свете теории Потебни

Но поскольку «лучше» не заменяет собой «так же» (не исключая при этом и вовсе «не так»), налицо та самая онтологическая трагедия человеческой речи, которую ярче всего выразил Ф.И.Тютчев одной строкой самого философского из своих стихотворений: «Мысль изреченная есть ложь» («Silentium!»).

Письменная или книжная речь в этом отношении не менее трагична. Причем трагичность эта в известном смысле распространяется и на «речь» почти бессловесную, оперирующую знаками.

Попробуем продемонстрировать это на простейшем примере, опираясь на используемые А.А.Потебней понятия. Напишем на доске:

2 х 2 = 4

Внешняя форма – графика, внутренняя – значение. Но «содержание» или «идея» намного богаче этой «внутренней формы». И «прочитана» данная запись может быть весьма по-разному. Приведем несколько вариантов углубленного «прочтения» по-разному акцентированных читателей:

сторонник глобализации увидит здесь образец универсального международного языка, равно понятного всем без перевода;

индийский патриот вспомнит историческую обиду, состоящую в том, что используемые здесь цифры и знаки, изобретенные в Индии, весь мир упорно называет «арабскими»;

придирчивый эстет воспримет эту запись как вопиющую и пошлейшую банальность, равную утверждению, что «лошади кушают овес»;

любитель каллиграфии оценит написанное как пример скверного или, напротив, очень хорошего почерка;

романтический поэт способен увидеть двух влюбленных лебедей и две летящие в них с прибрежного утеса смертоносные стрелы;

оптимист может представить эту запись как образец непреложной и неопровержимой истины, существующей в мире вопреки скептикам и агностикам…

Каждое из этих прочтений, возможно, лучше и богаче раскрывает заложенную в записи «идею», но ни одно из них, скорее всего, не раскрывает мысль, заложенную в ней писавшим.

Надо отметить, что Потебня, в отличие от Федора Тютчева, видит в этой множественности возможных прочтений не трагедию, а доказательство неисчерпаемости слова: «Сущность, сила такого произведения не в том, что разумел под ним автор, а в том, как оно действует на читателя или зрителя, следовательно, в неисчерпаемом возможном его содержании»[17]. В этом смысле, между 2х2=4 и евангельскими притчами с их бездонным содержанием нет принципиальной разницы.

Из этой идеи Потебни вырастает еще одно важное следствие: слово (как и произведение искусства) не только и не столько выражает мысль автора, сколько служит средством к созданию мысли у читателя и зрителя. Таким образом, важнейшим элементом коммуникации оказывается не мысль, породившая высказывание, а используемые для ее передачи средства. Негодные средства мысль искажают и извращают, совершенные средства открывают возможность для ее углубления и совершенствования воспринимающим субъектом.

Таким образом, чтению, по убеждению Потебни, неизменно присущ творческий характер. И чем более человек читает, тем более совершенными становятся его мыслительные способности.

Вывод этот, разумеется, касается чтения любых и не только художественных текстов. Подчеркнуть это необходимо, поскольку проблема дискурса (системы «автор – произведение – читатель») активно обсуждается современным литературоведением, но приведенный пример ясно показывает, что она актуальна не только для восприятия любого письменного или устного сообщения, но и любого продукта человеческого творчества – будь то произведение искусства, ремесла или продукт научно-технической мысли в виде чертежа, формулы, схемы. В этом контексте именно книга как наиболее обобщенная форма, вмещающая в себя продукт творческого созидания, представляется наиболее универсальным посредником между автором (творцом) и читателем, также творчески воспринимающим создание автора.

Что касается некнижных творений – например, произведений изобразительного искусства, то они, как было отмечено А.А.Потебней, вполне могут быть уподоблены книге, поскольку могут «читаться», по сути, так же, как и книга.

Пожалуй, наиболее ясно эта универсальность книги, также как многогранная сложность ее восприятия может быть продемонстрирована на примере музыкального сочинения. Композитор воспроизводит звуки, родившиеся в его творческом сознании, в виде нот, и в записанном виде его произведение ничем принципиально не отличается от текста. При этом, даже используя знаки и словесные обозначения, указывающие на особенности звучания (длительность, темп и т.п.), никогда нельзя утверждать, что на письме обозначены именно те звуки, которые автор «услышал» в своем воображении. И тем более невозможно представить исполнителя, который воспроизводит этот «текст» в точном соответствии с замыслом композитора. В полном соответствии с теорией Потебни, прочтение исполнителя может быть лучше (или, что бывает чаще, хуже) замысла композитора, но никогда не совпадет с ним – даже если исполнителем будет сам композитор! Потому что и ему, как всякому исполнителю, невозможно воспроизвести дважды одно произведение абсолютно идентично.

Нет никакого сомнения, что и восприятие музыки слушателями, то есть фактически опосредованное прочтение изначального музыкального «текста», абсолютно индивидуально и неповторимо.

Столь же сложен и дискурс драматического сочинения. Пьесу или сценарий последовательно читают режиссер-постановщик, актеры и одновременно с ними художник, костюмер, композитор, звукорежиссер, а в случае экранизации еще и оператор. Зрителю предлагается некий плод прочтения изначального текста очень разными творческими личностями, каждая из которых вносила в спектакль или фильм что-то свое. Не случайно А.П.Чехов, чьи пьесы ставили лучшие в тогдашней России режиссеры и актеры, был убежден, что никто из них не прочел ни одной из его пьес «правильно». И для нас сегодня несомненно, что прочтение Чехова, Шекспира или Еврипида меняется не только в зависимости от режиссеров и актеров, но и в зависимости от времени, меняясь не только с каждым новым столетием, но и десятилетием и даже годом.

Универсальность книги как материализованного итога человеческого творчества есть следствие первичности слова и словесного искусства по отношению к другим видам искусства. «Прежде дается человеку власть над членораздельностью и словом как материалом поэзии, чем умение справиться со своим голосом, а тем более та степень человеческого развития, которая предполагается пластическими искусствами» - пишет Потебня[18].

Воистину: «В начале было Слово» (Ин, 1,1).

Аналогичным образом Потебня объясняет, почему творения Гомера древнее времени процветания ваяния и зодчества в Греции, и почему во всех культурах древнейшими оказываются произведения народной поэзии. «Зодчество, ваяние и живопись предполагают уже обособление и выделение из массы личности художника, следовательно, возможность значительной степени самосознания и познания природы, коим начало полагается языком»[19]. То же, по его мнению, касается и музыки, которая изначально не отделялась от слова, то есть пелась, и лишь в более поздние времена отделилась от поэзии.

Что касается научного творчества, то и оно, как всякое достояние мысли, субъективно, хотя и условлено внешним миром, и тоже есть произведение личного творчества. «Но в этой всеобъемлющей субъективности, - пишет Потебня, - можно разграничить объективное и субъективное и отнести к первому науку, ко второму – искусство»[20].

Надо отметить, что идея о приоритете словесного искусства перед всеми иными видами творчества разделялась и развивалась целым рядом русских мыслителей. Этим убеждением проникнуто творчество В.Г.Белинского, Ф.И.Буслаева, П.А.Флоренского. Нетрудно усмотреть его и в основе «Психологии искусства» Л.С.Выготского и в его же последнем труде «Мышление и речь». Так что идея об уподоблении или о сведении всех творческих созданий человека к книге весьма органична для русской философской и вообще гуманитарной традиции.

Сопрягаются с этой идеей и суждения А.А.Потебни о слове как источнике символического и мифологического сознания, так же становящемся основой всякого искусства и творчества вообще. «Слово только потому есть орган мысли и непременное условие всего позднейшего развития понимания мира и себя, что первоначально есть символ, идеал и имеет все свойства художественного произведения», - пишет он в этой связи[21].