От Петра Великого до XIX века 3 страница

Иногда придворные праздники соединялись с разными декоративными затеями. Так, например, под новый 1751 год, за ужином устроен был посредине стола цветник из тропических растений, и вокруг него горело до 300 восковых свечей. Иллюминация представляла колоссальный глобус, обращенный к зрителям той частью, где приходилась Россия. Посредине круга горели ярким огнем начальные буквы имени императрицы под короной. Выше же глобуса ярко сияли цифры "1751" в венке из пальмовых и лавровых ветвей; ниже них пущены были вниз лучи. Падая, они сходились на поставленных по сторонам декорации жертвенниках, у подножий которых начертаны были на щитах восемь стихов, восхвалявших добродетели государыни.

Здесь кстати отметить, что в 1752 году запрещено было дамам являться ко двору в платьях темных цветов. Распоряжение это, по-видимому, понравилось петербургскому обществу, так как до конца XVIII века вкус к светлым и ярким платьям сохранялся, хотя воспрещение темных цветов не возобновлялось.

Так как в придворные маскарады допускалось очень много публики, то первоначально, вероятно, некоторые посетители являлись в несоответствующем платье. Об этом можно заключать из того, что в 1742 году предписано было указом: "Дабы впредь в маскарад желающим ездить в хорошем и не гнусном платье, а в телогреях, полушубках и кокошниках не ездить".

Маскарады давались также и в Летнем саду.

Многие из петербургской знати строили себе дома, походившие на дворцы, и вели необычайно роскошный образ жизни. Особенной расточительностью отличался канцлер Бестужев. Граф Апраксин держал открытый стол для многочисленных гостей и одевался с большой пышностью, так что в шкафах его собиралось по несколько сот дорогих кафтанов. Граф Разумовский, хотя был сыном простой казачки, ввел в обычай носить на платье бриллиантовые пуговицы и звезды. У некоторых вельмож появились большие хоры роговой музыки; лучшими считались Нарышкинский и Разумовский, принадлежавший младшему из братьев Разумовских. Этот хор впоследствии купил Потемкин. Когда австрийский император Иосиф II услыхал этот хор, то пришел в полный восторг, и говорил потом, что никогда в жизни не испытывал такого сильного музыкального впечатления.

Пышностью обстановки и жизни славился и барон Строганов, выстроивший себе по плану знаменитого Растрелли дом на Невском у Полицейского моста, существующий и поныне. В этом доме Строганов дал по случаю рождения великого князя Павла Петровича роскошный бал-маскарад, описанный в тогдашних "Ведомостях". Приглашенные начали съезжаться с 7 часов. В большой зале танцевали, а в остальных парадных комнатах всю ночь потчивали дорогими винами, фруктами и конфетами "в великом довольстве". С 11 часов вечера до 7 часов утра там же расставлены были столы для ужина, за которые маски попеременно садились.

Едва ли не всех, впрочем, превосходили роскошью своих праздников оба брата Шуваловы. Дом Петра Шувалова, на Мойке, у Прачечного переулка, походил на музей по богатству собранных здесь предметов искусств и редкостей. В 1754 году в этом доме роскошным балом-маскарадом было отпраздновано рождение будущего императора Павла. Большая зала вся была уставлена тропическими растениями и походила на сад. В буфете блистали золотые и серебряные сосуды и фарфоровые сервизы. Но особенное удивление вызывал грот, где поставлен был стол для императрицы и великого князя. Все стены грота были украшены спелыми гроздьями винограда, составлявшего тогда большую редкость в Петербурге. Из-за шпалер виноградника выставлялись камни разных горных пород, отражавшие блеск огней. Между кристаллами стояли античные бронзовые и мраморные бюсты, из-под которых били фонтаны дорогих вин.

На маскарадном балу у графа Ивана Шувалова вдоль внутренних стен дома, во дворе, устроена была ледяная колоннада. Освещенная огнями, она представляла такое чарующее зрелище, что петербургская публика добивалась повторения, и через неделю бал был действительно повторен. На нем веселилось до 1500 масок.

Кконцу царствования Елизаветы придворная жизнь заметно приутихла, так как здоровье императрицы требовало отдыха. Явилось даже преследование чрезмерной роскоши в обществе: в 1761 году указом запрещен был ввоз из заграницы "излишних" вещей, как-то: кружев, блонд { Блонды -- французские кружева из шелковых нитей.} и галантереи.

 

Годы царствования Елизаветы Петровны составляют новый, и притом весьма значительный, периоде истории Петергофа. Сады вновь покрылись множеством цветников, по-прежнему высоко и шумно забили отремонтированные фонтаны. Значительно расширены и украшены были Верхние палаты, которые с этого времени по праву стали называть Большим дворцом.

Обер-архитектор Растрелли бережно отнесся к старому строению, сохранил в целом его архитектурное решение, чем, безусловно, угодил государыне, трепетно относившейся ко всякой детали, исполненной по личной инициативе Петра Великого. Вместе с тем, по двум сторонам фасада архитектором были пристроены каменные флигели, причем в правом из них поднялось нарядное здание церкви во имя святых Апостолов Петра и Павла. В главном здании Растрелли надстроил третий этаж. С большим интересом и вниманием Елизавета отнеслась к отделке интерьеров дворца. При утверждении эскизов зал, где предполагалось принимать столичное купечество, она повелела "как можно более вызолотить", пояснив: "Торговые люди ведь любят золото..." Впрочем, и сама государыня обнаружила немалую любовь к роскоши, и в последние свои годы с особенной гордостью подчеркивала, что Петергофский дворец ничем не уступает Версальскому.

Неподалеку от Монплезира Елизавета распорядилась выстроить небольшую летнюю кухню в голландском стиле, где иной раз для забавы сама готовила для себя трапезу.

Дворец Монплезир по распоряжению императрицы был отведен для проживания великой княгини Екатерины Алексеевны. Именно отсюда в июне 1762 года Екатерина тайно отправилась в Петербург, где была провозглашена Всероссийской императрицей. Впоследствии Петергоф пробуждал в ее памяти, вероятно, не слишком радостные воспоминания. Видимо, поэтому Екатерина недолюбливала эту резиденцию, и мало занималась ее благоустройством.

 

Глава VIII

Первый русский театр в Петербурге. -- Волков. -- Сумароков. -- Ломоносов. --

Кончина Елизаветы Петровны. -- Характер императора Петра III Федоровича. --

Воцарение на престоле императрицы Екатерины II Алексеевны.

Не одна только внешняя обстановка петербургской жизни делала успехи. Царствование Елизаветы Петровны было временем зачинающегося русского просвещения, к нему относятся первые шаги русской литературы и русского театра, оно блистает именами Ломоносова, Сумарокова, Дмитревского, Волкова.

Ломоносов находился тогда в самом расцвете своего разностороннего гения. Он представляет собой, без сомнения, одно из замечательнейших явлений русской жизни XVIII века. В ХIХ веке, когда каждому простолюдину открыты средства образования, когда крестьянский мальчик в своей или в соседней деревне находит начальную школу, предоставляющую ему возможность проверить свои способности и удовлетворить первые требования любознательности -- мы нередко встречаем образованных и даже ученых людей, вышедших из народа, и силой воли выбившихся из своей скромной доли. Но в первой половине XVIII века условия были другие: не только не было школ по деревням, но не было людей, которые своим примером, своими рассказами могли бы расшевелить воображение крестьянского мальчика и побудить его, покинув семью и дом, искать во что бы то ни стало образования, школьного учения. Ломоносов всеми своими успехами обязан лично себе, своему уму и дарованиям, своей твердой воле, неотступно звавшей его из темноты крестьянской жизни к свету книжной образованности.

Михайло Васильевич Ломоносов родился в 1711 году в Архангельской губернии, близ Холмогор. Он был сыном зажиточного крестьянина, промышлявшего рыбной ловлей и перевозкой грузов по Белому морю. Мать его, дочь дьякона, была грамотна и выучила его читать. Мальчик пристрастился к чтению; но отец вовсе не сочувствовал такому увлечению, и Ломоносову приходилось прятаться с книгами. Да и книг было мало, а мирских, не церковных, совсем не было. Между тем от крестьян, бывших в Москве и Питере, Ломоносов наслышался о Петре Великом, о его славных делах, о его стремлении положить в стране зачатки просвещения. Попавшая ему в руки "Арифметика" Магницкого дала ему понятие о таком учении, какого не знали холмогорские грамотеи из староверов. Мальчиком овладело непреодолимое желание ознакомиться со школьным учением. Но для этого надо было попасть в Москву. И вот Ломоносов, никому не сказав, без всяких средств, уходит из дому с рыбным обозом, отправлявшимся в Москву. Терпя всевозможные лишения, он добирается после долгого пути до старой столицы, и поступает там в славяно-латинскую академию, где изучает латинский язык и знакомится с философией. Положение его в Москве было самое плачевное; он так о нем рассказывает: "Имея один алтын { Алтын -- старая серебряная монета достоинством в 3 копейки. Денежка -- монета, равная 1/2 копейки, то же, что грош.} в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание больше как за денежку хлеба и на денежку квасу, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и наук не оставил". По-видимому, за эти пять лет Ломоносов побывал в Киеве и в тамошней академии, считавшейся лучшей в старой России.

Но вот в судьбе юноши происходит решительная перемена: его выбирают в числе 12 способнейших семинаристов и везут в петербургскую Академию наук, а оттуда в 1736 году отправляют в Германию, в Марбургский университет, к знаменитому профессору философу Вольфу. Там Ломоносов пробыл пять лет, занимаясь философией, математикой, физикой и химией, и в то же время пробуя свои силы в поэзии. В 1739 году он прислал в Академию наук оду на взятие Хотина, приложив к ней "Письмо о правилах российского стихотворства". Этими правилами он установил русское стихосложение, которого до сих пор держатся все наши поэты. Ода была блестящим, звучным образцом, отвечающим этим правилам, и ее по всей справедливости можно признать произведением, с которого начинается русская поэзия.

Между тем жизнь в Германии тяжело доставалась Ломоносову при его скудных средствах и неумении распоряжаться деньгами. Дошло до того, что его завербовали в солдаты; он должен был бежать из Германии, оставив там пока свою семью, и с трудом добрался в 1741 году до Петербурга. Прибыл он туда в качестве студента академии, и хотя ревностно трудился над переводом на русский язык ученых немецких книг, работал в академических кабинетах и писал оды и рассуждения, но в первое время не получил места. Только с восшествием на престол Елизаветы Петровны, в 1742 году Ломоносов становится адъюнктом физики, с очень скромным жалованием. Лишь через три года удалось Ломоносову стать профессором химии в Академии, выписать из Германии жену с детьми, и спокойно отдаться своим разнообразным литературным и научным трудам, доставившим его имени блестящую известность, как первого русского поэта и ученого. Опыты над минералами и в особенности над электричеством, изучение которого тогда было в зародыше, разнообразились у Ломоносова с трудами по составлению русской риторики и русского словаря, сочинением од, посланий, поэм и трагедий, и приготовлениями к первому тому задуманной им истории России. Работать ему, однако, приходилось все еще при тяжелых условиях: интересы научные и литературные были еще очень слабы в петербургском обществе, в Академии наук преобладала немецкая партия, завистливо относившаяся к русскому сопернику, средства к жизни у Ломоносова были очень скудные. В таких тяжелых обстоятельствах он находил поддержку у графа И.И. Шувалова, составившего себе славу первого у нас покровителя наук и искусств, "мецената". Шувалов постоянно ходатайствовал за Ломоносова у императрицы, ободрял его, мирил с академическими врагами. В доме Шувалова на Невском, в угловой гостиной, увешанной портретами и картинами, у просвещенного и радушного хозяина часто сходились образованнейшие люди того времени: Ломоносов, Сумароков, Костров, княгиня Дашкова. Можно сказать, что это были первые в Петербурге собрания, посвященные разговорам о литературе и научных открытиях, чтению стихов и т. п. Шувалов и сам писал стихи, пользуясь советами и критикой Ломоносова. Впоследствии в этой приветливой гостиной Шувалов принимал также, еще совсем юношами, будущих знаменитостей екатерининского царствования -- Державина, Фонвизина и Богдановича.

 

Сумароков был воспитанником Кадетского корпуса, в котором, как мы уже знаем, давалось образование не только специальное, но и литературное. Очень рано молодой человек обнаружил расположение к стихотворству, и по рукам ходили его стишки нежного содержания, не имевшие впрочем никакого достоинства. Сразу большой успех приобрел Сумароков своей трагедией "Хорев", вышедшей в 1747 году. За "Хоревом" последовал еще целый ряд трагедий и комедий в стихах. Все они были написаны по одному и тому же французскому образцу и не отличались литературными достоинствами; но как новинка, чрезвычайно нравились обществу, в котором уже ощущалась смутная потребность -- иметь русский театр.

В то время русского театра с постоянной труппой в Петербурге не существовало. Для развлечения общества имелись итальянская опера и пантомима, да представления циркового характера, даваемые наезжавшими из-за границы предпринимателями. На русском языке давались только придворными дамами и кавалерами народные или фантастические сцены в придворном театре. Когда появился "Хорев", предложено было поставить его кадетам в корпусе; спектакль этот был доступен только для придворной публики.

Между тем до Петербурга дошли слухи, что в городе Ярославле существует русский театр, вмещающий до тысячи зрителей, и что там труппа, состоявшая из местных жителей и приказных, дает представления под руководством купеческого сына Федора Волкова, человека больших способностей и проникнутого великой страстью к театральному делу. Любопытство императрицы было сильно возбуждено этими слухами, и она приказала привезти Волкова в Петербург, с его труппой, костюмами и необходимыми принадлежностями. Ярославские комедианты приехали. Сам Волков, двое его братьев, товарищ его Дмитревский и еще некоторые были оставлены в столице, а прочие отпущены обратно. Сумарокову поручено было учить Волкова и других актеров составившейся труппы сценическому искусству, и таким образом начало русскому театру в Петербурге было положено. Помещением для него выбран был дом Головкина на Васильевском острове, на 3-й линии, а для пополнения труппы вызывались через объявления в "Ведомостях" желающие всякого звания. Женские роли предполагалось предоставлять женщинам.

Федор Григорьевич Волков, справедливо считающийся основателем русского театра, тоже представлял собой, подобно Ломоносову, замечательное самородное явление в русской жизни. Он родился в 1729 году в Костроме, в купеческой семье. Мать его рано овдовела и вышла вторично замуж за ярославского купца Полушкина. Полушкин был человек состоятельный и добрый; он позаботился обучить пасынка грамоте, и затем отправил его в Москву, в академию. Там Волков учился три года, а затем был взят Полушкиным домой в Ярославль и приставлен вместе с братьями к торговым делам. По этим делам ему случилось быть в Петербурге, и тут довелось видеть придворный спектакль. Театральное зрелище произвело на него потрясающее впечатление. Он весь отдался новой страсти, и оставаясь два года в Петербурге, все свободное время посвящал сценическому искусству. В 1747 году, возвратившись после смерти отчима в Ярославль, он составил труппу из своих братьев, местных сидельцев и приказных, и стал давать представления в пустом каменном амбаре. Первый спектакль состоялся 29 июня 1750 года. Новинка имела успех, и вскоре на собранные среди купечества деньги был построен настоящий деревянный театр. Вот об этой-то ярославской труппе, первой в России, и дошли в Петербург слухи, побудившие Елизавету Петровну выписать провинциальных артистов в столицу.

Волков в Петербурге трудился неутомимо, переводил и ставил пьесы, играл в них героические роли. Его игра отличалась простотой и правдивостью; современник его, Новиков, сообщает, что декламация Волкова была "только что природная и неукрашенная искусством". Такое направление Волков как бы передал в завет русскому театру.

Императрица так интересовалась первыми представлениями ярославских комедиантов, что костюмы для трагедии "Хорев" готовились в ее присутствии, и перед спектаклем она сама украшала бриллиантами головной убор героини пьесы.

На содержание театра назначено было 5 тысяч рублей в год, и директору театра, бригадиру { Бригадир -- старинное воинское звание, промежуточное между полковником и генерал-майором.} Сумарокову, жалованье в тысячу рублей. Неутомимый директор продолжал ставить все новые пьесы, трагедии и комедии, частью из русской истории и русских нравов, частью переводные с французского. Увлеченный его примером и поощряемый Шуваловым, Ломоносов также написал несколько трагедий. Таким образом мало-помалу создавался репертуар, в который вошли и почти все известнейшие пьесы французских авторов, в особенности Мольера и Расина. В обществе сочувствие театру было огромное, и сценические зрелища сразу заняли значительное место в городской жизни.

Уже давно не пользовавшаяся цветущим здоровьем, императрица Елизавета в ноябре 1761 года сильно захворала. Врачи, считавшие ее болезнь лихорадкой, старались прервать пароксизмы, и достигнув этой цели, думали, что государыня вполне оправилась. Но в декабре болезнь проявилась в угрожающей форме, и в день Рождества Христова Елизавета Петровна скончалась. Ей наследовал племянник ее Петр III, сын Голштин-Готторпского герцога Карла Фридриха и старшей дочери Петра I Анны.

Зимний дворец, к скорейшей постройке которого Елизавета Петровна и архитектор Растрелли прилагали так много забот, еще не был окончательно отделан внутри. С этой отделкой теперь торопились, и 6 апреля совершено было освящение большой дворцовой церкви во имя Воскресения. Накануне, без особой торжественности, но при пушечной пальбе, Петр III переехал в новое здание. С тех пор Зимний дворец становится главной императорской резиденцией и сохраняет, за небольшими изменениями, свой наружный вид, созданный по рисункам Растрелли.

К переезду императорской семьи готова была только некоторая часть здания. Государь выбрал для себя комнаты в юго-западной стороне. Спальней его была угловая комната на площадь; рядом с ней помещалась его библиотека. Императрица заняла комнаты, названные потом покоями императрицы Марии Федоровны. В остальной части дворца продолжались работы по внутренней отделке, под руководством архитектора Чевакинского, даровитого ученика Растрелли. Поправляли потолки и крышу, дававшую течь, расписывали плафоны, отделывали мрамором стены аванзалы и античной залы, поправляли набережную.

Кратковременное царствование Петра III не оставило существенных следов в жизни столицы. Можно только отметить, что в мае 1762 года учрежден был Государственный банк, чем, без сомнения, оказано было влияние на развитие городской торговли. Кроме того, по случаю нового пожара в Мещанских улицах, подтверждены были указы о принятии противопожарных предосторожностей и запрещено было строить вновь деревянные дома во всех незаречных частях города. Тогда же впервые были приняты меры для истребления бродячих собак на городских улицах.

 

Детство и юность Карла Петра Ульриха (после провозглашения престолонаследником -- Петра Федоровича) прошло в Пруссии. Рано осиротев, он воспитывался под наблюдением гофмаршала Брюмера. Атмосфера беспросветной грубости и унижений, которым подвергался ребенок при малейшем проступке (в качестве воспитательной меры, например, ему подвязывали ослиные уши), озлобила его сердце и серьезно подточила жизненные силы, и без того слабые. Поначалу молодого герцога готовили к занятию шведского престола. Отношения же Швеции и России на протяжении всего XVIII века оставались напряженными, так что представление о России, ее народе и вере у юноши с ранних лет естественным образом сложилось превратное. Единственным утешением, которое могла доставить ему жизнь, была армия: среди солдат и офицеров он мог чувствовать себя более уверенно...

Когда планы родственников изменились, и Карла привезли в Россию, время было упущено. Юношу впервые оставили в покое, с ним обращались как с будущим императором; однако ни к занятиям, ни к государственным делам он не проявлял ни малейшего интереса. За двадцать лет, которые он провел в России до восшествия на престол, легкомысленностью и своенравным характером Петр Федорович сумел разочаровать как Елизавету, которая под конец просто махнула на племянника рукой, так и супругу, великую княгиню Екатерину Алексеевну. Симпатии его принадлежали Пруссии -- даже во время Семилетней войны он, не скрывая, носил на груди портрет императора Фридриха II. Весьма недовольна им была русская аристократия и русская гвардия, которой он откровенно предпочитал вывезенный из Пруссии полк голштинцев. Сразу по восшествии на трон Петр III вернул из ссылки и восстановил в правах опального Миниха и многих его сторонников. Крайнее равнодушие к религиозным традициям России, указ о равенстве вероисповеданий, а также знаменитый указ о конфискации в государственную казну земель и угодий церкви сильно настроили против него духовенство. Наконец, позорный мирный договор с Пруссией, подписанный очевидно в пользу последней, вызвал почти ненависть к императору во всей армии.

Ближайшее окружение Петра III не заботилось о том, чтобы открыть ему глаза на недальновидность его пронемецкой политики и причины всеобщего недовольства его распоряжениями. Лишь немногие, в том числе сам Фридрих II, предупреждали его о возможности заговора. При этом опасения обычно связывались с устраненным от власти Иоанном Антоновичем.

Настоящая же беда грозила совсем с другой стороны. После смерти Елизаветы в высших кругах общества исподволь зарождалась мысль о том, что настало время в очередной раз "спасти Отечество". Привлечь на свою сторону гвардию, которой за последнее время не раз доводилось вмешиваться в придворные дела, не составляло труда. К тому же, во главе заговора стояли братья Григорий и Алексей Орловы, которых гвардия любила и уважала за неоднократно проявленные отвагу и храбрость. В планы Орловых вовсе не входило вызволять из неволи Иоанна Антоновича: в своей опасной игре они ставили на супругу императора, пребывавшую после восшествия на престол Петра Федоровича в положении, близком к опале. Ходили слухи о намерении императора расторгнуть брак и сослать Екатерину в монастырь, как это удалось проделать со своей первой женой Петру I. Екатерина же считала себя призванной к широкой и славной государственной деятельности. Благодаря близким отношениям с Григорием Орловым, она охотно вошла в заговор, не будучи, впрочем, ни вдохновительницей его, ни, тем более, организатором.

К лету 1762 года план был готов во всех подробностях. Гвардейцы поджидали лишь удобного момента. Случайность (арест одного из заговорщиков) чуть было не провалила всего дела. Император находился в это время в Ораниенбауме. 28 июня Екатерина прибыла в столицу. Гвардейские полки спешно присягнули на верность "избавительнице". В Казанском соборе Новгородский архиепископ Димитрий с амвона провозгласил ее императрицей всея Руси. Петр, до которого известие о перевороте дошло лишь к исходу дня, растерялся, попытался бежать, но был задержан и заключен под стражу в Ропшинском дворце под Петергофом. На другой день он подписал отречение от престола, а 6 июня в пьяной драке скончал свою жизнь от руки одного из своих стражников, князя Федора Барятинского. Убийство, кажется, в самом деле было случайностью. По крайней мере, сама Екатерина к нему не имела отношения. Народу, впрочем, было объявлено, что бывший государь скончался от "приступа геморроидальных колик"...

 

Глава IX

Век Екатерины Великой. -- Стремление придать Петербургу вид европейской столицы. -- Требование каменных построек. -- Устройство гранитных набережных.

Со вступлением на престол Екатерины II, для Петербурга, как и для всей России, настала пора блестящего развития. Одаренная умом и замечательными способностями, Екатерина много училась не только в детстве, но и в том возрасте, когда воспитание женщины уже считалось законченным. Еще будучи невестой Петра III, она прилежно занималась русским языком и православным Законом Божиим, а впоследствии до самой старости не переставала читать все замечательное в иностранной и русской литературе, вести личную переписку с европейскими литературными знаменитостями и интересоваться успехами русской поэзии, русского театра и русского искусства. Со своими просвещенными взглядами и обширной образованностью, она ставила задачей довершить дело Петра Великого, -- распространением образования в обществе, смягчением нравов, оставшихся еще очень грубыми, перевоспитанием семьи. Она стремилась поставить Россию на уровень европейских стран не только по развитию политического могущества, но и по успехам гуманного просвещения. В такой же мере она заботилась о том, чтобы столица империи не уступала, по красоте и благоустройству, другим европейским столицам.

Уже одно то обстоятельство, что Екатерина в течение своего продолжительного царствования жила почти постоянно в Петербурге, переезжая только на летние месяцы в Царское Село, должно было благоприятно отразиться на росте столицы. Пребывание двора, возрастающие удобства городской жизни, постройка больших каменных домов для отдачи квартир внаймы, безопасность и порядок, возможность покупать произведения и изделия чужих стран -- все это привлекало в Петербург жителей из Москвы и провинции, и побуждало их селиться здесь и строиться.

При вступлении Екатерины на престол число жителей Петербурга доходило только до 60 тысяч, причем половину этого числа составляли военнослужащие. С первых же лет царствования Екатерины начался быстрый прирост населения, естественный и вследствие передвижения, в год кончины императрицы число жителей в Петербурге в 3 с половиной раза превышало цифру 1762 года, перейдя за 200 тысяч. (По некоторым, не заслуживающим полного доверия сведениям, в 1796 году в Петербурге было даже от 225 до 230 тысяч жителей).

В таких же размерах подвинулась в царствование Екатерины II застройка Петербурга и его распространение в сторону за Фонтанку, в нынешних Московской и Литейной частях.

Стремление дать Петербургу характер вполне европейского города озабочивало Екатерину с первых лет царствования. Еще в декабре 1762 года, во время пребывания государыни в Москве для коронования, издан был указ об учреждении "Комиссии для устройства городов Санкт-Петербурга и Москвы". По отношению к Петербургу, комиссии этой была поставлена задача приостановить распространение города по окраинам и усилить застройку его в центральных частях, не допуская пустырей и топей.

Действительно, бедный и пустынный вид придавало Петербургу именно то обстоятельство, что он расползался вширь, не застраиваясь как следует внутри. Домовладельцы захватывали большие участки и оставляли их наполовину пустыми, отчего по улицам тянулись среди редко стоящих зданий жалкие и длинные заборы. Для надобностей казенных ведомств отводились также непомерно большие пространства. Дома строились преимущественно одноэтажные, и несмотря на запретительные указы, деревянное строение или преобладало, или перемешивалось с каменным. Екатерине хотелось сделать город лучше застроенным, заставить его распространяться не вширь, а ввысь. Поэтому Комиссия стала требовать, чтобы на главных улицах дома строились непременно каменные, и притом двух и трехэтажные. Требованию этому подчинялись сначала неохотно, так как в России исстари привыкли строиться в один этаж, на просторных дворах, не дорожа местом. Притом же существовало убеждение, будто каменные дома не могут быть так же теплы, как деревянные. Предрассудок этот проистекал, конечно, из того, что в то время плохо знали каменную кладку, не умели хорошо выводить печи и плотно пригонять двери и оконные рамы. Но мало-помалу пример вельмож и других состоятельных лиц, выстроивших трехэтажные дома, подействовал на остальных крупных домовладельцев, и высокие дома стали все чаще вырастать на петербургских улицах, даже соприкасаясь вплотную один с другим, что раньше казалось совсем необычным. Понятно, как эти новшества должны были изменить наружный вид города.

Требование, чтобы на главных улицах дома строились только каменные, очевидно, плохо соблюдалось в предшествовавшее время. Оно было вновь подтверждено, причем на набережной Невы и Фонтанки разрешалось возводить строение не ниже двух этажей, "в линию"; если же строились отступя от линии, то на набережную должны были выходить каменные заборы, или же чугунные на каменных столбах ограды. Внутренние строения допускались и деревянные, но не иначе как по плану, выданному из полиции.

Быстро возраставшее население Петербурга создало спрос на квартиры. Многие стали строить дома именно с целью извлекать из них доход сдачей помещений в наем. Между домовладельцами и жильцами уже заключались контракты, и бывали случаи споров и исков; такие споры предоставлено было ведать полиции, в составе которой находились и архитекторы, и которая вообще наблюдала за порядками домостроительства. Заботы по этой части сильно обременяли полицейское управление, и потому в 1766 году учреждена была должность обер-полицеймейстера "для вспоможения генерал-полицейместеру". На эту должность назначен был прокурор Канцелярии Строений Зыбин, очевидно потому, что круг обязанностей его определялся именно надзором за постройкой домов и разбором исков домовладельцев с неисправных жильцов.