Град Святого Петра и его небесные покровители 2 страница

Осенью 1702 года, у юго-западного берега Ладожского озера собралось до 10 тысяч русского войска с артиллерией. Была и конница, которой уже умели пользоваться для разведок. При реке Свири усердно работала корабельная верфь, спуская на воду мелкие суда, годные для действия на Неве. Но провести эти суда по бурному озеру было трудно; бури не раз их рассеивали, и приходилось подолгу выжидать благоприятной погоды. Сказалась уже и тогда необходимость обходного канала.

В сентябре Петр сам прибыл из Архангельска в Ладогу, и сохраняя для себя звание бомбардирского капитана, вызвал из Лифляндии фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, которому и поручил главное начальствование над войсками в Ингрии. Но душой и распорядителем военных действий оставался, конечно, сам Петр.

 

Задуманный им главный удар направлен был против небольшой шведской крепости Нотебурга, при истоке Невы, защищаемой гарнизоном не более 450 человек под начальством Шлиппенбаха, но снабженной сильной артиллерией, насчитывавшей до 140 орудий. В старину тут было русское укрепление Орешек, за 90 лет перед тем перешедшее к шведам и ими перестроенное.

Важное значение Нотебурга понятно: он служил опорой шведским силам на Ладожском озере, и вместе с тем прикрывал вход в Неву, на которую Петр уже смотрел, как на ближайший путь к морю. Поэтому военные действия и должны были открыться взятием Нотебурга.

Осада началась 1 октября. Наши отряды расположились на обоих берегах Невы и на отмелях, поставив там пушечные и мортирные батареи. Орудия действовали так усердно, что жерла раскалялись; за несколько дней осады выпущено было более 10 тысяч ядер и бомб. В стенах крепости образовались провалы. В воскресенье 11 октября нетерпеливый Петр на рассвете подал знак к штурму. Бой произошел жестокий. Шведы оказали отчаянное сопротивление; русские настойчиво ломились вперед, неся страшные потери. Была минута, когда наступающие дрогнули, и сам Петр усомнился в успехе и приказал отступать. Но отважный князь Голицын, командовавший семеновцами, не послушался приказания, и прихватив также часть преображенцев, бросился на провалы. Снова завязался отчаянный бой. Шведы осыпали русских картечью и ручными гранатами. Князь Голицын, лично предводительствуя гвардейцами, взбежал наконец на стену крепости со знаменем в руках. Нотебург сдался.

Потери наши были несоразмерно велики: у нас выбыли из строя убитыми и ранеными до полуторы тысячи человек. Петр по этому поводу писал: "Правда, что зело { Зело (древнерусск.) -- очень, весьма. } жесток сей орех был, однакож, слава Богу, счастливо разгрызен". Он торжествовал, сознавая значение этого древнего русского Орешка, и назвал его Шлиссельбургом, то есть Ключом-городом.

Взятием Нотебурга закончились военные действия 1702 года. Следующему году выпала не менее важная задача -- овладеть невским устьем, т. е. местностью нынешнего Петербурга.

Там, при впадении реки Охты в Неву, стоял шведский городок Ниеншанц или Канцы. Городок этот был значительнее Нотебурга: в нем находились лютеранская церковь и военный госпиталь с большим садом. Крепость с шестью бастионами защищали 800 человек гарнизона; на взморье плавали шведские военные суда.

Утром 27 апреля 1703 года Шереметев со значительными силами подступил к Ниеншанцу и приказал ставить батареи. Петр находился при войске, и на другой же день, сделав с 4 ротами гвардейцев, посаженных на лодки, разведку до взморья под сильным огнем с крепости, оставил три роты на нынешнем Гутуевском острове, в виде засады.

30 апреля русская артиллерия начала громить крепость. Огонь продолжался до следующего утра. Шведы не отважились ждать приступа и вступили в переговоры. Им дозволили выйти в Выборг. Преображенцы торжественно вступили в сдавшийся город, названный Петром Шлотбургом.

Между тем шведская эскадра, не зная о сдаче Ниеншанца, спешила к нему на помощь, и 5 мая показалась в устье Невы. Кроме шлюпок, тут были два корабля с 24 пушками на обоих, под командой вице-адмирала Нумерса. Петр, располагавший только невооруженными лодками, решился атаковать неприятельскую флотилию. Посадив отряды пехоты на мелкие суденышки, он ночью подплыл к шведам из-за Гутуевского острова, и под жестоким огнем со всей эскадры, бросился на два ближайших корабля. С топором и ручной гранатой в руках, он впереди своего отряда первый взошел на борт 14-пушечного судна. Началась кровавая рукопашная схватка. Так как шведы, по словам Петра, "пардон зело поздно закричали", то русские почти всех их перекололи; из 80 человек команды на обоих кораблях осталось в живых только 13 человек. Из двух командиров один был убит, а другой, раненый, взят в плен, и впоследствии перешел в русскую службу.

Велика была радость Петра по поводу этой первой морской победы. Он торжественно отпраздновал ее в лагере на Большой Охте, в виду поставленных на Неве, с бою взятых шведских судов, и не отклонил пожалованной ему генерал-адмиралом Головиным награды -- ордена святого Андрея Первозванного. Отличие было безусловно заслужено личной храбростью и распорядительностью царя. Такой же награды удостоился и царский любимец Меншиков, лично участвовавший в деле. Остальным были розданы медали с надписью, выражавшей взгляд Петра на одержанную победу: "Небываемое бывает".

Таким образом, местность, занятая ныне Петербургом, была в руках Петра. Со свойственной ему поспешностью, он тотчас же обозрел все широкое невское устье, высматривая наиболее удобное место для закладки крепости. Обезопасить таким образом только что приобретенный водный путь было необходимо в виду того, что в Выборге стояли значительные шведские силы, а в Финском заливе разгуливала шведская эскадра. Так как Ниеншанц стоял на правом берегу Невы, то весьма естественно, что на этот правый берег наиболее обращено было внимание Петра. Здесь он в особенности оценил положение островка Енисаари, отделенного протоком от нынешней Петербургской стороны, и избрал его для заложения крепости.

Мысль о постройке здесь столицы еще не выяснилась в то время в уме Петра. Но без сомнения он уже вполне понимал значение этой крайней точки русских владений, граничащей с морем, и был полон широких и величавых замыслов. Воображение его уже создавало новую жизнь в полудиком крае. Это была та минута в жизни Петра и России, которую изобразил Пушкин в своих чудных стихах:

 

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн,

И вдаль глядел. Пред ним широко

Река неслася; бедный челн

По ней стремился одиноко;

По мшистым, топким берегам

Чернели избы здесь и там,

Приют убогого чухонца,

И лес, неведомый лучам

В тумане спрятанного солнца,

Кругом шумел...

И думал он:

"Отсель грозить мы будем шведу;

Здесь будет город заложен,

На зло надменному соседу;

Природой здесь нам суждено

В Европу прорубить окно,

Ногою твердой стать при море;

Сюда, по новым им волнам,

Все флаги в гости будут к нам --

И запируем на просторе".

 

Строиться и укрепиться на новом месте Петр желал немедленно. Уже 14 мая он вновь осмотрел невское устье и остров впереди нынешней Петербургской стороны, и указал там место для храма во имя Апостолов Петра и Павла. 16 мая, в день сошествия Святого Духа, приступлено было и к закладке крепости. В этот день в лагере отслужена была литургия, после чего Петр с большой свитой отправился на лодках вниз по Неве, и высадившись на острове, присутствовал при освящении избранного места, и вслед затем, с заступом в руках, подал знак к началу землекопных работ. Когда первый ров достиг уже двух аршин глубины, в него опустили высеченный из камня ящик, в который Петр поставил золотой ковчег с частицей мощей Апостола Андрея, и закрыв ящик каменной же плитой, убрал его собственноручно вырезанными кусками дерна.

 

Одна любопытная старинная рукопись передает такую подробность. Когда Петр взялся за заступ, с высоты спустился орел и парил над островом. Царь, отойдя в сторону, срубил две тонкие березки, и соединив их верхушки, поставил стволы в выкопанные ямы. Таким образом эти две березки должны были обозначать место для ворот будущей крепости. Орел опустился и сел на березки; его сняли оттуда, и Петр, обрадованный счастливым предзнаменованием, перевязал орлу ноги платком и посадил его к себе на руку. Так он взошел, с орлом на руке, на яхту, при торжественной пушечной пальбе. В лагере всей свите и духовенству предложен был обед. Веселье продолжалось за полночь, и пушки не уставали палить.

Та же рукопись поясняет со слов жителей Петербургской стороны, что орел этот давно уже жил на острове. Его нашли там шведские солдаты, сторожившие королевские леса, и сделали ручным. Впоследствии он содержался в крепости, и на продовольствие его назначено было жалованье.

Городок, заложенный 16 мая, назван был Санкт-Петербургом, в память святого Апостола Петра.

Необходимо оговориться, что сохранившиеся исторические сведения об основании Петербурга не отличаются безусловной достоверностью. В Преображенском походном журнале говорится, что 11 мая Петр поехал сухим путем в Шлиссельбург, 14 мая был на сясском устье, 16 мая проехал еще далее, и 17 мая прибыл на Лодейную пристань. Таким образом, если верить этому дневнику, 16 мая Петра не было в Петербурге. Поэтому многие принимают за день основания новой столицы 29 июня 1703 года, когда совершена была закладка храма святых Апостолов Петра и Павла. Достойно внимания также, что ни в каких современных документах имя Санкт-Петербурга не упоминается ни в мае, ни в июне того года; местность эта сохраняла имя Шлотбурга. Такая сбивчивость сведений отчасти объясняется тем, что Петр все свои действия в невском устье предпочитал сохранять до поры до времени в тайне, чтобы не привлечь особенного внимания шведов. По-видимому, правдоподобнее всего предположить, что 16 мая действительно приступлено было к работам по возведению Петербургской крепости, а 29 июня состоялась, в пределах уже строящейся крепости, закладка храма святых Апостолов Петра и Павла. Возможно, что личная скромность Петра побуждала его не спешить с широкой оглаской имени, данного городу в память Апостола Петра, который являлся небесным покровителем и самого царя.

Достоверно во всяком случае, что ни столицей, ни резиденцией Петербург в то время еще не считался. В нем видели пока будущий морской порт, создаваемый для торговых и всяких других сношений с Европой. Поздравляя Петра со взятием Ниеншанца, один из состоявших в русской службе иноземцев выразился, что этим городом "отверзошася пространная порта бесчисленных вам прибытков". Не таков, однако, был первоначальный взгляд самого Петра на значение нового городка. Он ценил и городок, и всю прилегающую к Неве область необычайно высоко. Когда впоследствии шли переговоры с Турцией о мире, Петр, предвидя, что турки будут хлопотать за шведов, согласился пойти на уступку Лифляндии, но только не Ингрии; в крайнем же случае готов был отдать шведам даже Псков, но не Петербург.

Воинственный соперник Петра, шведский король Карл XII, судил иначе. По свидетельству Голикова, узнав о заложении Петербурга, он выразился: "Пусть царь занимается пустой работой -- строить города, а мы оставим себе славу брать оные".

Последствия показали, что из двух героев русский царь был прозорливее.

 

Глава II

Оборона Петербурга. -- Приход первого купеческого корабля. --

Приезд царской семьи.

 

Невское устье было в руках Петра, но приходилось спешно укрепляться на новом месте, чтоб отбиваться от готовившихся к нападению шведов. Работы в крепости закипели. Войска придвинулись из шлотбурского лагеря к самому Петербургу, и занялись постройкой бастионов (раскатов). К ним присоединили рабочих, собранных из окрестных городов и деревень, и так горячо принялись за дело, что к 29 июня были уже готовы казармы в отделении, которым заведывал Меншиков, и в тот день Петр мог уже дать там банкет своим приближенным. Наблюдением за постройкой других бастионов заведывали Головин, Зотов, князь Трубецкой, Нарышкин и сам царь. Для снабжения продовольствием собранного народа устроено было в Новгороде главное провиантское управление, а в Ладоге и Шлиссельбурге временные склады всяких запасов. Отпуском всего требуемого заведывали выборные присяжные целовальники, исправность которых обеспечивалась круговой порукой волостей. На Свири в то же время деятельно строили суда, в которых с заложением Петербурга настала крайняя необходимость: на взморье все лето плавали 9 шведских кораблей, и не имея своей флотилии, нельзя было прогнать их.

Шведы пытались грозить Петербургу и с сухого пути. В начале июля Петр узнал, что к реке Сестре подошел шведский генерал Крониорт. Взяв четыре драгунских полка и два пехотных, Петр быстро двинулся против него, и 7 июля нанес ему жестокое поражение. У шведов было 13 орудий, и они занимали выгодную позицию на переправе, рассчитывая притом на помощь эскадры, стоявшей у острова Котлин. Петр решительным натиском смял неприятеля и обратил его в бегство. Бросив мост и переправу, шведы узким проходом ушли на возвышенность, откуда наша конница загнала их в лес, произведя в их рядах страшное опустошение: до тысячи человек было порублено, в том числе много офицеров; немало погибло также от ран в лесу. С нашей стороны потеря была сравнительно ничтожная: 32 убитых и несколько раненых. Дело вообще было блестящее. Петр принимал в нем горячее личное участие. Паткуль упрекал царя, что рискуя наравне с простыми солдатами, он подвергает опасности государство. Петр только усмехнулся на это, и со свойственной ему скромностью исключил из реляции всё до него касавшееся, приписав весь успех дела командиру отряда, генералу Чамберсу. Крониорт ушел в Финляндию, отказавшись помешать русским строить Петербург.

Успокоенный с этой стороны, Петр уехал на Свирь, торопить с постройкой судов. В октябре он уже вывел оттуда в Неву целую флотилию, среди которой был даже большой фрегат. Теперь он мог осмотреть Финский залив, не опасаясь шведской эскадры. На шлюпке, среди плавающих льдин, он объехал кругом остров Котлин, и поняв его важное положение против невского устья, тщательно сам промерил глубину обоих фарватеров и выбрал место для постройки укрепления. Наблюдение за работами на Котлине царь поручил петербургскому губернатору Меншикову, но модель укрепления взялся сделать сам. Ранней весной следующего года там уже закипела работа: рубили из бревен ряжи, нагружали их камнем и опускали на дно. Пока еще держался лед, перетащили из Петербурга орудия и вооружили ими бастионы, защищавшие подступ с моря. В апреле все уже поспело, и 4 мая Петр в своем присутствии освятил новую крепость, назвав ее Кроншлотом.

Особенную радость доставил Петру приход в Петербург первого иностранного купеческого корабля. Это случилось еще в ноябре 1703 года. Голландское судно, с вином и солью, направлялось в Нарву, но так как город этот в то время был осажден русскими войсками, то предприимчивый шкипер решил идти в Петербург и там продать груз. По другим сведениям, судно принадлежало саардамским купцам, лично знавшим Петра и поспешившим завязать сношение с первым русским портом. Сохранилось предание, будто Петр, под видом лоцмана, сам ввел судно в Неву и поставил его на якорь как раз перед домом Меншикова. Предание это очевидно вымышленное, так как самого Петра в то время не было в Петербурге. Но Меншиков, хорошо знавший желания и виды царя, принял этого первого торгового гостя из-за моря с необыкновенной щедростью. Весь товар был тотчас куплен за счет казны, шкиперу подарено было 500 золотых, а матросам по 15 русских рублей каждому. При этом было обещано, что когда придет второй корабль, шкипер получит 300 золотых, и когда придет третий -- 150 золотых. Об этих премиях тогда же сообщили для всеобщего сведения данцигские газеты.

Между тем шведы, хотя и действовавшие чрезвычайно вяло, не оставляли надежды отбить русских от невского берега. Попытки оттеснить нас делались и с суши, и с моря. В мае 1704 года шведский вице-адмирал Депру подошел к острову Котлин со значительной эскадрой. Там уже стояла наша флотилия, приведенная из Сяси и Свири вице-адмиралом Крюйсом. Депру выжидал в течение месяца, чтобы русские напали на него со своими сравнительно слабыми силами; но не дождавшись, решился сам произвести высадку на остров и разрушить возведенное там укрепление. Крюйс распорядился очень искусно: поставив два пехотных полка позади батарей, он запретил отвечать на выстрелы. Шведская канонада не причиняла нам почти никакого вреда; но Депру, не слыша наших орудий и предполагая, что кроншлотские батареи сбиты, направил туда десант на шлюпках. По причине мелководья, шлюпки не могли близко подойти; люди пошли вброд и были неожиданно встречены ружейным и пушечным огнем нашего притаившегося отряда. В рядах шведов произошло смятение; часть их бросилась назад к своим шлюпкам, но другие храбро шли вперед, и были все захвачены в плен нашей спрятанной в засаде пехотой. Неприятельские суда также значительно пострадали от наших батарей. Неудача эта так расстроила шведов, что эскадра их простояла все лето за Котлином в полном бездействии.

Не более успеха имели шведы и на суше. Неспособного Крониорта сменил более предприимчивый барон Мейдель, но и ему не удалось подступить к Петербургу внезапно. Наши генералы уже умели пользоваться кавалерией, которая в июле 1704 года и открыла присутствие шведов. Ускакав без потерь от вчетверо сильнейшего неприятеля, конница наша донесла петербургскому коменданту Брюсу о готовящемся нападении. Быстро были приняты меры обороны. На Аптекарском острове (в то время -- Карпи-саари) в одну ночь возведены были батареи, а пред ними, поперек Невки, поставлен был фрегат. Мейдель высадился 12 июля на Каменном острове, но, встреченный огнем с наших батарей и фрегата, отступил и скрылся. В начале августа он снова попытался подойти к Петербургу со стороны Большой Охты, засел в разрушенных укреплениях Ниеншанца и стал готовиться к переправе через Неву. Оттуда он прислал Брюсу высокомерное письмо, в котором предлагал сдать ему Петербург и удалиться с берегов Невы. Брюс ответил трехдневной канонадой, после чего шведы, понеся значительные потери и не надеясь более на помощь своей эскадры, ушли к Кексгольму, уничтожив всё заготовленное для переправы.

Неудачи эти раздражали шведов, и они замыслили повести в следующем году более решительные действия и собрать достаточные силы. Пред Котлином появился адмирал Анкерштерн с большой эскадрой, в составе которой было 8 линейных кораблей и 6 фрегатов. Армия Мейделя усилена была до 10 тысяч человек. Положено было действовать одновременно с моря и с суши.

В виду этого Крюйс перегородил рогатками фарватер, поставил новую батарею с 28 орудиями, и расположил на Котлине два пехотных полка, Толбухина и Островского. 4 июня 1705 года шведская эскадра рано утром построилась против наших батарей и открыла огонь из всех орудий. К полудню пальба затихла, и на шлюпки спущен был десант в 2 тысячи человек. Наши отразили шведов. На следующий день нападение было повторено, и опять без успеха. В воскресенье 10 июня в третий раз, после жестокой пальбы с эскадры, шведы пытались высадиться, и снова были отбиты с уроном. Часть эскадры пробовала в то же время пробраться северным фарватером, но наши галеры нанесли шведским судам столько пробоин, что неприятель счел за лучшее удалиться. Только 14 июля Анкерштерн появился вновь и в последний раз произвел решительное нападение, подготовленное бомбардировкой. Но русские отразили врагов с полным успехом, нанеся им чувствительный урон.

Между тем Мендель, после неудачного нападения на Каменный остров, дошел лесами до реки Тосны и переправился на левый берег Невы. Здесь настигли его русские отряды, вступили с ним в бой у Пильной мельницы, и принудили переправиться обратно за Неву. Испытав еще частную неудачу у реки Черной, где горсть русских три раза отбивала отчаянные атаки шведов, Мейдель отступил к Выборгу.

Анкерштерн со своей сильной эскадрой простоял в бездействии до октября, и наконец удалился. Тогда и Крюйс ввел свою флотилию в Неву и, проходя мимо Петропавловской крепости, салютовал ей. По странной оплошности, из крепости ему не отвечали. Крюйс обиделся и принес жалобу.

Пока Петербург оборонялся таким образом от наступавших с моря и с суши врагов, русские войска овладевали окрестной страной. Шереметев взял Копорье и Ямбург, и наконец вся Ингрия была в русских руках. В Москве, в присутствии царя, эти события были торжественно отпразднованы.

Со строительными работами в Петербурге спешили. Со всей России собрали сюда до двадцати тысяч людей по особому наряду, для земляных, плотницких и каменных работ. Земства, снаряжая этих людей, обязаны были отпускать для них продовольствие на все время работ.

В русском обществе, которое в большинстве своем мало сочувствовало нововведениям Петра, создалось предание, будто положение рабочих, строивших Петербург, было очень тяжелое, будто они гибли от болезней и плохого содержания, и прочее. Рассказы эти однако ничем не подтверждаются. Рабочие созывались двухмесячными сменами, и по окончании срока тотчас распускались. В случае недостатка припасов, из казенных складов хлеб и все нужное отпускалось заимообразно. Работы продолжались от Благовещения до последних чисел сентября, и на зимние месяцы никто из очередных не удерживался. Непривычные к климату подвергались преимущественно желудочным заболеваниям; против этого недуга аптекарь Левкенс изобрел настойку из сосновых шишек.

Больше всего рабочие, как и остальные жители Петербурга, терпели от наводнений. Почва невского устья еще не была искусственно повышена, и понятно, что в то время река даже при незначительном подъеме воды затопляла острова и берега. Наводнения начались с первых же лет. В ночь на 5 октября 1705 года Нева затопила даже левый берег, подмочила сложенные на адмиралтейском дворе припасы и разрушила много домов. В сентябре следующего года Петр был разбужен прибылью воды в своем домике на Петербургской стороне. Наводнением залило и так называемые "полковничьи хоромы", выстроенные для командиров полков; по словам царя, вода там доходила до 21 дюйма (около 0,5 м) над полом, а по улицам везде ездили на лодках. Понятно, что заботы Петра с самого начала были направлены на то, чтобы при застройке города укрепить и поднять почву и дать правильный сток водам. Этим объясняется множество каналов на первоначальном плане Петербурга.

Между тем шведы не прекращали попыток оттеснить русских от взморья. Положение Петра стало тем затруднительнее, что его союзник Август II изменил договору и удалился в Саксонию. Шведский король в январе 1705 года неожиданно напал на Гродно, где стояла русская вспомогательная армия. Это заставило Петра поспешить в Литву, соединить разбросанные там отряды в 15-тысячный корпус, и отдать его в распоряжение Меншикова, с приказом освободить запертые в Гродно полки. В марте цель эта была достигнута, и царь, торжествуя, прибыл в Петербург, вместе с будущей императрицей Екатериной, которая уже сопровождала его во всех походах.

Тогда Петербург впервые сделался местом празднеств и веселья. Петр, шутя, назвал его своим "парадизом" { Парадиа (от нем. Paradies) -- то же, что рай.} и говорил, что ведет тут "райское житье". К царю съехались его сподвижники, русские и иноземные; едва зарождающийся городок принял вид резиденции. Благодарственное молебствие сопровождалось пальбой из крепости и с кораблей. В доме Меншикова дан был большой парадный обед с тостами. Торжественным пиром отпразднована была также закладка первого судна в новом Адмиралтействе, наскоро возведенном на левом берегу Невы. В крепости приступили к постройке каменных бастионов на месте деревянных.

Невская флотилия, предводимая царем, вышла в море. Огибая Котлин, Петр первый заметил появление шведского флота и известил о том Крюйса сигналами, но по какой-то причине сигналы не были поняты. Шведы, впрочем, держались в отдалении. Несколько позднее, в конце июля, напомнил о себе и барон Мейдель. Он переправился через Неву близ Ижоры, намереваясь подступить к Петербургу по незащищенной новгородской дороге. Но его вовремя заметили и выставили войско на речке Славянке. Мейдель, избегая боя, переправился обратно и бежал.

В октябре русские перешли в наступление и приблизились к Выборгу. После жестокого боя войска наши овладели внешними шанцами и захватили брошенные шведами пушки. В сумерках отряд охотников {То есть добровольцев.}, из 3 офицеров и 27 солдат, наткнулся нечаянно на 4-пушечный бот, и приняв его за купеческий, бросился на него. Произошла отчаянная резня, в которой пало до 80 шведов. Наши овладели судном, и несмотря на поданную ему помощь с другого бота, с торжеством увели в лагерь этот редкий приз. Но и храбрецы наши сильно пострадали: из 30 человек только семеро солдат остались не ранеными. Петр произвел их в офицеры, а тела убитых героев приказал с большими почестями похоронить в Петербурге.

От Выборга, впрочем, пришлось отступить, так как из-за бурной погоды нельзя было пользоваться флотилией. Однако Петра вскоре утешило радостное известие: 4 ноября пришло к нему в Петербург письмо Меншикова, сообщавшее о блестящей победе, одержанной им над шведским генералом Мардефельдом под Калишем. Шведы занимали малодоступную позицию среди рек и болот. Русские отважно напали на них, и после трехчасового жестокого боя разгромили совершенно, выбив из строя до 6 тысяч человек. "Не в похвалу доношу, -- писал царю Меншиков, -- такая сия прежде небывалая баталия была, что радостно было смотреть, как с обеих сторон регулярно бились, и зело чудесно видеть, как все поле мертвыми телами устлано" {То есть правильно, согласно с правилами военного искусства.}. Жестокие нравы века допускали такие выражения... Но Петр имел основания торжествовать: битва под Калишем, где обе стороны "зело регулярно" действовали, восстанавливала равновесие между учениками и учителями, и как бы предзнаменовала полтавскую победу. Царь решил отпраздновать радостное известие со всей торжественностью: после молебствия три раза палили из пушек, и затем в доме Меншикова дан был трехдневный пир. Виновника победы Петр теперь иначе не называл, как Herzenskind -- дитя моего сердца.

Летом 1707 года шведская эскадра опять показалась перед Котлином, но уклонялась от встречи с нашими судами. Русские делали вылазки в направлении Выборга, и имели мелкие баталии с неприятелем. Одну из них, более значительную, отпраздновали пальбой с крепости и из Адмиралтейства. Петр был на западной границе, наблюдая за Карлом XII, и вернулся в Петербург только в октябре. Пользуясь концом навигации, он плавал в заливе, показывал своим гостям Кроншлот, и однажды попал под выстрелы со шведского корабля. Затем осматривал Стрельну и выбрал там место для дворца.

23 ноября, в день именин Меншикова, возведенного за калишскую победу в княжеское достоинство, Петербург в первый раз увидал фейерверк и иллюминацию. На четырех улицах, выходивших к крепости, расставлены были транспаранты с соответствующими изображениями и надписями.

Нерадостно начался 1708 год. Война со шведами принимала решительный оборот. Союзник Петра, король Август II, отпал от него и примирился с Карлом XII. Вся тяжесть борьбы с воинственным героем лежала теперь на одной России. Неизвестность, где именно надо ждать вторжения, заставляла дробить и передвигать наши войска. Петр измучился, разъезжая по западному краю и приготовляя меры обороны. Здоровье изменило ему, и в марте он уехал в Петербург совсем больной. Тридцатипятилетнему богатырю пришлось слечь в постель. Приближенные испугались и дали знать царскому семейству в Москву об опасности. По весеннему бездорожью, сестры и невестки Петра пустились в трудный путь в Петербург. Больной между тем стал поправляться, и как только Нева вскрылась и прошел лед, выехал навстречу родным в Шлиссельбург, приказав следовать за собой и всему флоту. Торжественный въезд царицы и царевен в Петербург состоялся 25 апреля. Адмирал Апраксин встретил их на своей яхте за 4 версты выше города и ввел на пристань перед домом Меншикова, где для них приготовлено было помещение. Собственный домик Петра был очень мал и до крайности просто устроен, поэтому для всех торжественных случаев царь пользовался домом своего любимца, самым большим и богатым во всем Петербурге. Его называли также Посольским домом, потому что здесь давались аудиенции иностранным послам.

День приезда царицы и царевен закончился пиром, а на другой день утром в доме вспыхнул пожар, сильно всех напугавший. Дав своим царственным гостьям время оправиться, Петр 2 мая возил их в Кроншлот смотреть свой балтийский флот, а 13 мая, в день Вознесенья, предоставил им новое торжественное зрелище. В этот день происходила закладка второго каменного бастиона петропавловской крепости. Первый камень положил прибывший из Москвы местоблюститель патриаршего престола митрополит Стефан Яворский; второй камень заложил царь, следующие -- царица, царевны и присутствовавшие сановники. Торжество закончилось банкетом в доме генерал-провиантмейстера князя Шаховского.

В июне Петр должен был внезапно прервать лечение и выехать к армии, так как от Меншикова пришло известие о вторжении Карла XII в Украину.

Между тем опасность угрожала и Петербургу. Шведский король, зная что главные русские силы сторожат его на юге, приказал открыть решительные действия на севере. В августе выступила из Выборга 13-тысячная армия генерала Либекера, и в тоже время против острова Котлин собрался шведский флот. У реки Тосны Либекер стал готовить переправу. Генерал-адмирал Апраксин, заведывавший обороной Петербурга, пытался помешать переправе, но шведы, прикрываясь огнем артиллерии, успели перевезти на понтонных плотах 500 человек, которые тотчас окопались на левом берегу. Дальнейшая переправа совершилась беспрепятственно, и 30 августа вся шведская армия была уже на нашей стороне Невы. Апраксин, успевший стянуть свои силы, двинулся следом за ней, беспрерывно ее тревожа, и наконец у Сойкиной мызы совсем ее окружил и отрезал ей все сообщения. Либекер возвел земляное укрепление и окопался, выжидая помощи с моря. Но флот бездействовал, а Апраксин 16 октября двинул войска на штурм, взял окопы, перебил третью часть шведской армии, а 3 тысячи человек взял в плен. Поражение Либекера было полное, и грозившая Петербургу серьезная опасность счастливо миновала.