Глава 33. Автономная археология в историческом синтезе 2 страница

Уже в своей "Немецкой преистории" 1932 г. он повторяет Брёггеровское требование оставаться в рамках исторически возможного – Вале отвергает каннибализм у германцев предримского времени металла, ибо это не вязалось бы с их представлением о божестве. Индогерманцев он выводит из степей Востока еще и потому, что не могли они распространиться так широко из маленького европейского района, будь то Ютландия или Тюрингия. Он призывает ввести в археологию главный признак истории – причинную связь явлений.

Однако общая атмосфера националистического угара, в которой нацисты рвались и пришли к власти, отразилась и на работах Вале. В 1932 г. в "Немецкой преистории", хотя и выводя индогерманцев из степей, он пишет о превосходстве индогерманцев и германцев над соседними народами, об их расовом облике: высокорослые молодцы с длинными черепами, светлокожие блондины с голубыми глазами, они отличались от низкорослого и темноволосого окружающего населения и при смешении образовывали слой господ. Позже эти представления из его работ если и не совсем исчезли, то сильно угасли, тогда как антикосинновские идеи выступили на первый план.

В военное время вышли две теоретических работы Вале – уже упомянутая работа об этническом определении культур и специфике археологического познания (1941) и "Ранняя история (имеется в виду раннеисторическая археология. – Л. К.) как история земледелия" (1943). В первой работе он пункт за пунктом опровергал положения Косинны о совпадении археологических культур с народами и культурной преемственности с этнической и языковой. Косинна утверждал, что в ранней истории они по сопоставлению письменных источников с археологией совпадают, значит, должны совпадать и для времен, не освещенных письменными источниками – для преистории. Вале показывал, что вот в раннеисторическом времени как раз совпадения нет. В Германии Тацита удается на археологической карте распознать в западной части только союз иствеонов, но политически важные племена хаттов и херусков не видны. На верхний Рейн по Тациту вторглись германцы Ариовиста, но в кельтской культуре этих мест они не различимы, как бы ничего не принеся с собой со своей северогерманской родины.

В работе 1943 года Вале снова обращается к идеям Градмана по исторической географии и Допша по истории хозяйства. Он исследует континуитет оседлого обитания, начавшегося с неолита. Представление об абсолютном континуитете сельскохозяйственной заселенности, считает Вале, имеет в себе нечто неисторичное, связанное с представление о каких-то законах. Часто континуитет отсутствует. С другой стороны, народы почти никогда не исчезают полностью. Субстратное население вносит сильные вклады в ослабевшие ряды завоевателей. Топонимика в Германии не германская, а на западе – римская, на востоке – балтская и славянская. Подвластные и "неисторические" народы как раз наиболее автохтонны. Интересно развитие небольших культурно-природных регионов, границы которых не совпадают с политическими. Континуитет границ то есть, то его нет. Вале тут не миграционист и не автохтонист.

В годы 1950 и 1951 Вале выпустил свои работы по истории первобытной археологии. Самая важная из них называется "История преисторических исследований" и опубликована в двух томах швейцарского ежегодника "Антропос". В ней критически изложены разные концепции археологии, а в последних главах, когда речь идет о современном этапе развития археологии, новые теоретические взгляды самого Вале изложены развернуто - как система. В то же время и позже (большей частью до 1963 г.) вышло еще несколько теоретических статей с теми же сюжетами, одна – много позже ("Единство и самостоятельность преисторических исследований", 1974).

Вале критически относится к эволюционизму (он называет его дарвинистской археологией), к идее прогресса и единым законам истории. Он не терпит усреднения и приведения к норме, которое, мол, всё сводит к смене эпох и типов. Скептически относится к позитивизму – для позитивистов достаточно лишь перечислить и показать находки. Вале призывает вернуться к историчности, то есть к выяснению причинно-следственных связей, что для него вырастает из географического подхода к археологии. Основные положения концепции Вале следующие:

1. Осознать и утвердить преисторию (первобытную археологию) как самостоятельную науку. У Вале есть ряд работ, посвященных формированию первобытной археологии как самостоятельной науки, со своими методами и задачами. Вале вырос в среде Косинны, где всё время подстегивалось соревнование и противостояние с античниками, чья отрасль сформировалась раньше. Но если у Косинны эта страсть поддерживалась союзом с лингвистикой и антропологией, то Вале развернул эту тягу к автономии в сторону истории, этнографии и географии. Это усвоили и его ученики - сборник в его честь называется: "Ur- und Frühgeschichte als historische Wissenschaft" ("Пре- и протоистория как историческая наука", что в переводе на нашу терминологию звучит так: "Первобытная и средневековая археология как историческая наука").

2. Преодолеть "мышление категориями". Под этим Вале имеет в виду отойти от схематизма и увлечения "бескровной типологией", наполнить исследование жизнью. То есть вернуть археологов к осознанию того, что типология – это лишь средство для установления хронологических и прочих отношений, а цель – познание исторических процессов и событий.

Вале выводит свою линию из борьбы Софуса Мюллера против типологического метода Монтелиуса, но Мюллер и сам ради установления хронологии занимался типологией, только в другом варианте – сопоставлением, не типов вещей, а типов комплексов, Вале же всякие типологические штудии считает второстепенными. Эта та же тенденция, которая проявилась в филиппиках Уолтера Тэйлора против таксономистов, а еще раньше в советских обличениях буржуазных археологов, погрязших в формально-типологическом вещеведении.

3. Не отождествлять "культурные провинции" (т.е. археологические культуры) с народами и языками. Совпадение их не доказано для тех случаев, когда могло бы быть отражено и в письменных источниках, а есть ряд случаев, когда в точно засвидетельствовано несовпадение. Вообще, как указывает этнолог Вильгельм Мюльман, есть немало групп населения, пребывающих в этнически недифференцированном состоянии.

4. Распознать основные объекты изучения – ячейки истории. Если действующие в истории силы видеть в народах (как Косинна), то это для Вале всё то же "мышление категориями" – "оно не достигает самого действующего человека", то есть отдельной личности. По Вале, общество, коллектив – звук пустой, история сводится к сумме действий отдельных личностей.

Вале не очень вдавался в философию или социологию, но позиция, занятая им в этом вопросе, находится в русле одной философской и социологической традиции, выдающимися представителями которой были Тард, Макс Вебер, ученики Боаса Сэпир и Рейдин. По этой традиции, именно отдельный человек, личность, индивид, а не общество является основной ячейкой, действующей в истории, а противоположную традицию, признающую общество, а не отдельного человека основной действующей силой истории, отстаивали Спенсер, Маркс, Дюркгейм.

5. Установить движущие силы истории. "Одиночные личности как носители развития" (Wahle 1941: 3). Среди личностей есть выдающиеся, творчески одаренные и волевые, которые и являются созидательной силой истории. Ими определяется и значение тех групп, в которых они живут. Вале пишет, что

"можно среди людей и человеческих групп различить творящих историю и подвергающихся истории (die Geschichte machen und die Geschichte erleiden). Везде, где появляются кельты, германцы и другие народы древних авторов, встречаются выдающиеся личности, которые влияют на развитие. Надо бы искать личности вождей (Führerpersönlichkeiten) в погребениях, но их достижения не уловить, зато достижения производителей, художников и создателей духовных ценностей, ухватить можно. В позднем бронзовом веке, носившем долго нимб особо высокой культуры, теперь видны рядом с изумительно выработанными шедеврами "почти лишенная души продукция массового производства" (Вале ссылается здесь на работы Брогольма и Альтина). Долго оставался под спудом вопрос, происходит ли изделие из господствующего слоя или из подвластного населения" (Wahle 1950 - 51: 86).

Противопоставление героев и толпы - это также не новая и далеко не оригинальная идея, а старая историческая традиция, восстановленная в XIX веке английским историком Томасом Карлайлом и немецким филологом и антропологом Теодором Вайцем. Индивидуальностью в истории занимался также историк культуры Лампрехт, а немецкий историк Г. фон Трейчке писал: "Люди делают историю", имея в виду конкретных героев. У Карлайла вся история предстает как сборная биография выдающихся деятелей. Эрнсту Вале хотелось бы восстановить именно такую историю по археологическим данным.

В делении "человеческих групп" на активных и пассивных Вале следует за тем же Вайцем и Буркхардтом, а также за немецким историком-антропологом Густавом Клеммом и швейцарским фольклористом Эдуардом Гоффманом-Крайером. Вайц, Клемм и Буркхардт делили народы на "культурные" или "исторические" и "природные" или "неисторические". Гоффман-Крайер в начале ХХ века говорил о двух социальных слоях в культуре – верхнем, творческом, и нижнем – заимствующем. Затем фольклорист Ганс Науман, современник Вале, развил это в учение об "опущенном культурном достоянии". Выявление Führerpersönlichkeiten в археологической древности, а тем более деление "человеческих групп" на активных и пассивных позволили Эрнсту Вале установить временное согласие с нацистскими идеологами.

6. Отказаться от представления о неуклонных законах истории. Человек – не машина и не подчиняется каким-то предписанным механическим законам, он руководим своей свободной волей, поэтому история не вписывается в схемы типа эволюционной. Это широко распространенная философия истории – индетерминизм. Многие философы истории – неокантианцы (Виндельбанд и Риккерт), Макс Вебер, Альфред Вебер, Карл Поппер, Айзайя Берлин, Ф. Мейнеке отвергали закономерности в истории. Им противостоят детерминисты, которые вслед за Огюстом Контом признают наличие таких законов. Сюда относятся и марксисты. Ранние детерминисты так же яростно отрицали значение случайностей, как индетерминисты – законов. Ныне ясно, что на деле ход истории определяется сложным балансом закономерностей и случайностей. Но коль скоро у Вале так подчеркивается значение личностей в истории, индетерминизм логично входит в его концепцию.

7. Установить специфику и границы археологического познания. Вале призывает прежде, чем историку делать какие-то выводы из археологических материалов, установить

"в каком объеме ему вообще доступна жизнь прошлого. Чем больше он удаляется от древнейших письменных источников, тем одностороннее становится археологическая картина, а в нижнем палеолите она состоит уже только из нескольких каменных орудий; при этом ячейки сети местонахождений всё больше увеличиваются и периоды, подлежащие обследованию, тоже становятся больше. При этом нужно помнить, что перед этим материалом никак не была поставлена задача информировать потомков о состояниях или событиях. Погребальный инвентарь предназначался для покойников, вотивные клады – для божеств, остатки поселений и остальные свидетельства повседневной жизни лишь там оказываются в нашем распоряжении, где силы выветривания их не удалили. … Всё яснее выступают границы, которые поставлены историческому познанию" (Wahle 1950 - 51: 84 – 85).

То есть открываемая картина вовсе не совпадает и реальностью прошлого. Вале в этом вопросе идет в ногу с Кристофером Хоксом, который как раз в 1951 г. расценил познаваемость разных эпох по степени их близости к письменным источникам. Но Хокс развил в дальнейшем этот принцип в систему методических критериев гиперскептицизма, а у Вале это так и осталось декларацией.

8. Держаться в рамках реального. Выявление "исторически возможного" - называет это Вале. Это можно было бы назвать чувством историзма. Нужно чувствовать историческую связь явлений, рассматривать каждое в этой связи, как часть более обширного целого. Вале приводит примеры: Можно ли предполагать каннибализм в эпоху крестьянской морали? Производилось ли скальпирование, реальное для уровня мезолитических поселений, также в неолите? Можно ли искать происхождение индогерманцев в Средней или Северной Европе? (Wahle 1950 – 51: 85 – 86).

Держаться в рамках реального, конечно, очень желательно, но Вале не дает механизма, как этого добиться. На деле он просто полагается на свою интуицию и считает свои гипотезы более реальными, чем другие. Посмеиваясь над наивностью прогрессистов и эволюционистов, он в сущности молчаливо подразумевает прогресс в морали (вероятно, основываясь на приходе большинства к христианской религии). Ему кажется несуразным каннибализм в эпоху "крестьянской морали". Да, ни в верованиях иудеев, ни у христиан ритуального каннибализма не было, хотя и тех и других в этом обвиняли. Но метафоры (просфоры вместо тела и вино вместо крови) говорят о том, что в давнем прошлом подобные обряды у предков существовали, и память эта вряд ли уходит глубже "крестьянского" неолита. Скальпирование Вале явно считает нереальным для неолита, хотя оно производилось еще у скифов в железном веке. Ему бы хотелось признать нереалистичным происхождение индоевропейцев из Европы, но сейчас всё больше фактов накапливается в пользу этой гипотезы. Это методическое положение повисает в воздухе.

9. Признать дискретность развития. Этот пункт у Вале не имеет такой формулировки и вообще никакого афористичного, как для него это обычно, заглавия. Вале формулирует его описательно, утверждая:

"что культурные провинции (так он по-косинновски именует археологические культуры. – Л. К.) нередко начинаются выразительными апогеями, что они затем часто распадаются на маленькие общины и порой так же внезапно и почти бесследно исчезают, как и появились. Типологические мосты, которые Монтелиус перекинул от железного века к бронзовому, а от него к неолиту, когда он хотел установить начало германского заселения Швеции (1884) не выдержали испытание времени. Ибо в действительности здесь, как и в остальном археологическом материале нет недостатка в разрывах (Klüfte – трещины, зазоры, пропасти)…" (Wahle 1950 – 51: 88).

Здесь Вале угодил в подлинно важную особенность археологического материала, которая уже полтора века составляет главную загадку археологии, ее "проклятый вопрос": почему археологические культуры, которые по логике должны были бы продолжать одна другую, образовывать континуум развития, на деле разделены разрывами и не дают проследить преемственность. Это подметил еще Софус Мюллер (1897), на которого Вале здесь ссылается: "Во всех областях преисторической археологии выразительные и вполне развитые периоды стиля, естественно, легче всего ухватить, тогда как переходы и вводные стадии часто остаются скрытыми". Повторил это создатель австрийской первобытной археологии Мориц Гёрнес: в археологических памятниках мы "всегда находим только культурные группы, состояния, нечто уже сформировавшееся, а не становление и возникновение" (Hoernes 1909: 240).

10. Представить дискретность развития как колебание его темпов. По Вале, в каждой местности культурно-исторический процесс делится на исторически плодотворные периоды бурного творческого развития и периоды покоя и удовлетворенности. Первые это периоды формирования, вторые – периоды возмещения утрат и заполнения пустот. Вале называет эти противоположные по характеру периоды Nährperioden и Zehrperioden ("питающие периоды" и "потребляющие периоды"). Это старая идея. Она есть еще у Конта, по мысли которого в мировом развитии "органические" (по Вале, "потребляющие") периоды чередуются с "критическими" (по Вале, "питающими"). Но Вале видимо заимствовал эту идею у палеонтологов – на одного из них он ссылается. Немецкие палеонтологи Отто Шиндевольф (Schindewolf) и Карл Бойрлен (Beurlen) с 1936 – 37 гг. выступали против дарвиновской постепенности естественного отбора, они предположили, что развитие живого мира шло не постепенно, а скачкообразно. Так, Шиндевольф рисовал развитие типов так (рис. 3): взрывное разветвление (типогенез), затем следует долгая фаза стабильного существования (типостаз) и в конце распад (типолиз), в котором заложены ростки нового типогенеза (Gandert 1950).

Вале наложил идею чередования темпов на археологическое выражение культурно-исторического процесса: у него периоды спокойного развития обозначают нормальное существование археологических культур, а критические "питающие" периоды падают на те самые разрывы между культурами, в которые происходит формирование культур. "Разрывы между кругами форм важнее, чем то, чтó видно археологии" (Wahle 1950 – 51: 88).

Эта трактовка напоминает советскую идею революционного перехода от стадии к стадии, разового формирования стадиальных культур, и еще больше напоминает она структуралистскую идею немецких археологов-античников о разовой смене структур. Но Вале, конечно, не изучал советскую археологию и, что несколько странно, видимо, ничего не знал о немецких археологах-структуралистах, своих современниках и единоплеменниках, во всяком случае они у него не упоминаются. Разрыв между античниками и первобытниками был непреодолим во времена Косинны и его учеников. Тем не менее эта сторона концепции Вале была бы мало отличима от советской и немецкой структуралистских идей, если бы не новая содержательная трактовка этих явлений у Вале. О ней в следующем пункте.

11. Вычислить скрытых творцов культур. К этой новой постановке Вале пришел, соединив и нацелив на решение главной загадки археологии свои положения 4 и 9: культуры не создаются крупными общностями, народами, а навязываются им выдающимися личностями и малыми группами, быстро усвоившими от этих личностей новые идеи. В "питающие" формативные периоды именно эти малые группы и создают новые стили и новые культуры. Но мы ведь получаем лишь малую выборку того, что существовало в реальности. Сеть археологического материала слишком редка, ячейки ее слишком велики, чтобы захватить эти малые группы, не говоря уж о личностях. Археологи начинают ощущать культуры только на таких стадиях, когда идеи уже овладели массами. Поэтому культуры появляются так сразу и в готовом виде.

"…латенский стиль стал чем-то новым, что породилось из лона небольшого ведущего слоя, который тем самым определил надолго вкус. Вполне соответствует этой картине искусство рядовых могильников, оконченное около 500 г. н. э., к которому не ведут в сколько-нибудь заметном объеме замкнутые типологические ряды германского или провинциальноримского корня, а от этого искусства не идет дальнейшее развитие" (Wahle 1950 – 51: 88).

Таким образом, свой формативный период культуры проходят латентно, скрыто для археологов. Эту теорию латентного зарождения археологических культур, вполне оригинальную, я счел удобным назвать эмергентизмом (от лат. "эмергенция" – возникновение, появление). Теория эта хотя бы тем яснее стадиализма и структурализма в объяснении смены культур, что не только постулирует внезапную смену, но и – подобно диффузионизму – предлагает некий конкретный механизм осуществления этой смены. Другое дело, насколько этот механизм реалистичен – действительно ли одиночные властители дум способны были в первобытные времена так быстро навязать свои вкусы всему обществу и действительно ли так уж теряются единичные индивидуальные достижения в археологическом материале, так ли они недоступны наблюдению археологов.

"Эхо стараний Вале оставалось слабым", - констатирует Гахман. – Он оставался интересным, несколько закукленным аутсайдером (Hachmann 1987: 199 - 200). Непосредственной разработкой идей Вале занимались немногие. Энвайронментная археология получила развитие у англичан, не у немцев. Идею восточного степного происхождения индоевропейцев перехватили тоже иностранцы - англичанин Чайлд и литовка Гимбутас, без ссылок на Вале, вероятно и не читая его. В Германии темы латентной теории смены культур (периоды питающие и потребляющие, лакуны) затрагивали Хорст Кирхнер и Отто Фридрих Гандерт; Ульрих Фишер использовал идею латентного развития для реконструкции скрытого континуитета; Карл-Йетмар Нарр выступил с томом "Индивид в преистории. Возможности его выявления" (1972); тему этнического истолкования культур и тему археологического познания осваивали Г.-Ю. Эггерс и Ульрих Карштедт. Да и то, по мнению Гахмана, большей частью последователи Вале его не поняли и под видом идей Вале предлагали нечто иное. Призыв Вале, утверждает Гахман, остался "гласом проповедника, вопиющего в пустыне" (Hachmann 1987: 205).

Но в Западной Германии общее влияние Вале ощущалось гораздо шире. Он и после ухода незримо присутствовал в моральном климате этой страны – своим скептическим отношением к типологическим эволюциям, к этническим истолкованиям, к миграциям, хотя действительно не оставляет ощущение, что в целом он оказался невостребованным в Западной Германии. Он не стал ни главой школы, ни образцом для подражания.

Возможно, так получилось потому, что он развивал теоретические взгляды, решал теоретические проблемы, тогда как в Германии подобные увлечения рассматривались как старческое чудачество, извинительное столь маститому и заслуженному археологу, но не подходящее для серьезных современных исследователей. Повредило ему, возможно, и избегание типологических таблиц. Но эти причины вряд ли были главными.

Глубокое решение этой проблемы предложил Гахман. Он констатировал, что Вале был силен в критике сделанного к его времени в археологии и в выдвижении новых идей, но идеи эти оставались для него самого не вполне ясными, он не мог растолковать их своим коллегам. По работе Гахмана рассеяны его собственные претензии к Вале:

"Вале … не умел объяснить, каким образом сам он собирается преодолевать "материальное" в столь презираемом им "писании преистории (по горшкам)"…. Что такое культурная провинция, осталось, несмотря на все старания Вале, в конце концов открытым. … А что же такое "жизненная сила" народа…? Что он понимал под "историческим мышлением", в отсутствии которого он упрекал своих коллег?" (Hachmann 1987: 200 – 202).

Даже в его самой громкой и удачной статье – об этническом определении всё остается на уровне

"соображений, на уровне постановки вопросов и указаний на нерешенные проблемы. Настоящие решения отсутствуют. … Так что Вале вместо того, чтобы дать, наконец, поколению, пережившему конец войны..., инструментарий для исторического мышления в пре- и протоистории, что и было предусмотрено, этот инструментарий непредусмотренно отнял" (Hachmann 1987: 203).

И заключение: "Его подлинный просчет заключался в том, что он прорвался в новые сферы мышления, не заложив для этого фундамент методики" (Hachmann 1987: 205). Это верно. Вале не показал, как конкретизировать его учение, как операционализировать его идеи.

 

4. Эггерс и внутренняя критика археологических источников. Его последователь Ганс-Юрген Эггерс, хотя и не заложил собственного течения в археологии, не придумав собственного ответа на "проклятый вопрос" археологии, оказался гораздо более крупным и более влиятельным археологом. Я уже рассказывал о нем, рассматривая географический подход в археологии. Эггерс младше Эрнста Вале на 17 лет (хотя и умер на 6 лет раньше) и начал практиковать географический подход к археологии в Гамбурге сразу после Второй мировой войны, тогда как Вале инициировал этот подход еще в начале Первой мировой войны. Гамбургский журнал "Archaeologia Geographica", редактировавшийся Эггерсом, консолидировал археолого-географические исследования в стране. Знаменитый труд Эггерса "Римский импорт в свободной Германии" (1951) носил подзаголовок "Атлас преистории" и был проявлением географического подхода, потому что картировал каждый тип импорта, часто проецируя его на природную среду. Влияние Вале несомненно.

Еще больше это влияние проявилось в большой статье Эггерса "Проблема этнического истолкования в ранней истории" – в статье, развивающей в сборнике 1950 г., посвященном Эрнсту Вале, поднятую им в 1941 г. тему. В этой статье Эггерс подхватил уже не географическую установку Вале, а его вопрос о границах археологического познания и его критику обычного в археологии игнорирования этих границ – критику, направленную, как принято считать против миграционистов (Косинны), но на деле затрагивавшую и автохтонистов. Всех, кто трактовал археологические культуры, местные или пришлые, как этносы, а культурную преемственность, с территориальным сдвигом или без оного, - как этническую. Речь шла также о праве археологов реконструировать миграции и автохтонность, об опасности, казалось бы, напрашивающихся решений.

Собственно, сначала, в 30-е годы, Эггерс запросто применял методику Косинны, отстаивая идею, что в Поморье бронзового века жили германцы. В этом он столкнулся с Юзефом Костршевским, польским учеником Косинны. Костшевский той же методикой доказывал славянскую приналдлежность этих памятников, относя их к лужицкой культуре. Их спор с 1936 г. затянулся на многие годы и породил их устойчивую неприязнь друг к другу. Но главное – критика методов Костшевского заставила Эггерса усомниться в методике учителя критикуемого – Косинны (Carnap-Bornheim 2005) и толкнула Эггерса в сторону Вале.

Но Эггерс пошел значительно дальше Вале, глубже Вале. Он поставил вопрос не только об ошибочности сплошных этнических истолкований археологических культур, но и о необходимости осторожности при использовании археологических материалов в качестве исторических источников вообще. Первое его выступление по этому вопросу относится к 1939 г. – это статья "Естественные границы познания при преисторических и народоведческих картах находок" в провинциальном музейном издании Померании. В сборнике в честь Вале Эггерс развернул аргументацию.

Что понимается в первобытной археологии под "критикой находок"? – обращал внимание Эггерс, - взять раздел "Критика находок" хотя бы в авторитетном руководстве 1928 г. по первобытной археологии К.-Г. Якоб-Фризена.

"В ней (первобытной археологии) под "критикой находок" понимают выяснение, подлинный это памятник или подделка, если подлинный, то установлено ли местонахождение, известны ли условия находки, найден ли он любителем или извлечен специалистами в ходе научных раскопок. Всё это вопросы, которые относятся к достоверности информации об источнике, не к достоверности самого источника! Этот род критики знает и историк. Он называет это "критикой текста" – и оставляет эту работу большей частью филологам". Когда же филолог уже установил подлинность текстов и сравнением их вариантов установил исходный текст, "тогда источниковедческая работа историка только начинается!… Ибо историк издавна знает: каждый письменный источник тенденциозен!" (Eggers 1950: 52).

А большинство археологов убеждено, что археологические памятники объективны, что им любая сознательная тенденция чужда. И Эггерс противопоставляет этому свой тезис: "И археологические памятники могут лгать!"

Прежде всего археологический материал неполон, лакунарен. Часть предметов была изготовлена из нестойких материалов и исчезла, другая сохранилась лучше – вот вам первое искажение. Камня и керамики много, деревянных и кожаных изделий – гораздо меньше, но ведь в реальности было иначе! По-разному влиял на сохранность и характер почвы. По-разному относились и люди к изделиям из разного материала – металлические берегли и в случае порчи отправляли в переплавку, а деревянные выбрасывали. Развивая короткое указание Вале (цитированное выше), Эггерс поясняет, что в могилы люди специально отбирали и даже специально изготавливали предметы, так что предметы эти дают то представление о покойных, которое устроители могил хотели создать, тогда как вокруг жилищ оказывались отбросы, более объективно, но неполно характеризующие жизнь. Люди с разным тщанием выметали сор из избы, а затем, не заботясь о нуждах археологов, перемешивали остатки разного времени. Человек, по выражению Эггерса, "нарушает 'нормальный' ход событий и вносит 'субъективный' элемент" (Eggers 1950: 53).

И на всё это Эггерс приводит примеры. Упомянув высказывание Фукидида о будущей судьбе Спарты и Афин (величие Афины будет заметно по ее архитектуре, мощь Спарты – нет), он переходит к чисто археологическим примерам. Восточную границу германского языка археологи могут заметить, потому что погребальные обычаи отличают их от эстиев и балтов, а южную и западную – не удается уловить, она теряется в провинциално-римском мире. Можно лишь отличить Свободную Германию от попавшей под власть римлян. Около 800 г. н. э. завоевание Карлом Великим саксов удается проследить и археологически (прекращение языческих могильников, построение христианских церквей), а его же завоевание лангобардов – нет, ибо они уже были христианами. Словом, археологические и письменные источники суть источники исторические, но они отражают историческую действительность по-разному.

Нужно оставить преувеличенные ожидания от археологических источников, сознавая, "чего от них можно в лучшем случае ожидать, чего нет".