Глава 35. Новая археология (процессуализм). 1 страница

Гемпелианское направление

 

1. Сциентистская революция в археологии США и Новая Археология. В 1962 г. в журнале "Америкен Антиквити" появилась статья Люиса Бинфорда "Археология как антропология". Люис Бинфорд был тогда никому неизвестным ассистентом в Чикагском университете, только недавно прибывшим туда из провинции. Он объявил, что археология имеет антропологические цели, то есть является точной наукой – как физика или химия. Самим автором без ложной скромности эта статья и несколько следующих были представлены как переворот в науке, как научная революция. Чуть позже он пояснил, что "идеи и теории точной науки стары, … однако на поприще археологии эти идеи – революционны" (Binford 1968b: 274). Так они и оценивались повсюду молодыми американскими археологами, и с этого момента работы этого направления получили общее обозначение: Новая Археология.

В конце XIX века существовало течение, названное Новая История; в середине ХХ века – опять Новая История (лидер - Л. Стоун) плюс Новая География, вот теперь – Новая Археология. Английский лидер Новой Археологии Дэвид Кларк прямо связывал возникновение этого названия с географическим:

"По крайней мере, ясно, что термин 'Новая Археология' заимствован прямо от младенческой Новой Географии. А это юное дарование было названо по аналогии с Ренессансом и в память о фундаментальном трактате Галилея по физике и механике "Две новых науки" (1610) и Бэконовском "Новая система" (Novum Organum, 1620). В свете этих аналогий вполне ясно, что означает 'New' – оно подразумевает новую философскую позицию, экспериментальный, генерализирующий, подход, развивающий теории и с эмпирическим упором на формулирование и проверку гипотез и следующий Бэкону в его восхвалении математики как 'королевы наук' и Галилееву изречению, что книга природы написана на математическом языке…" (Clarke 1972: 53 – 54).

Таким образом, ассоциации были весьма амбициозные.

Как бы ни возникло обозначение "Новая Археология", оно было столь же неудобным и непрактичным, сколь и неверным. Неудобным потому, что от этого названия трудно образовать прилагательные. Непрактичным потому, что наука не стоит на месте – что сегодня ново, завтра будет старым. Такое имя можно избрать, только если быть убежденным, что вот сказана истина в последней инстанции и больше ожидать нечего. Что это Новый Завет.

Всегда попадались работы с подобными названиями. Кларк Уисслер в 1917 г. выпустил статью "Новая археология", но это было в годы, когда новацией в Америке было распределение артефактов и памятников по культурным ареалам. Колдуэлл в 1959 назвал свою статью "Новая американская археология" – в ней он радовался изживанию описательности в археологии, появлению социокультурных интересов и пропагандировал контекстуалистов (Тэйлора, Уилли) и неоэволюционистов, (Джулиана Стюарда). И даже после Бинфордовской революции, в 1974 г. появилась книга Уилсона с громким названием "Новая Археология", но в ней речь шла не об Бинфорде, а о приложении физики к археологии. Каждое направление сначала является новым, а потом старым.

А неверным является это название потому, что идеи Бинфорда, собственно говоря, не были абсолютно новыми. Дело не в том, что примерно те же идеи сформулировал в 1959 г. Колдуэлл – он сформулировал их не так ясно и не столь развил их, как Бинфорд, хотя и был, несомненно, новатором. В 1958, т. е. за год до своей статьи с введением ярлычка, он выступил еще и с утверждением, что демография и природная среда лучше объясняют изменения местной эволюцией, чем миграция и диффузия. А в 1962 г. он сделал доклад "Сферы взаимодействия в археологии" (напечатан в 1964), где отошел от обыкновения таксономистов, функционалистов и неоэволюционистов ограничивать исследование рамками одной культуры, но и отверг миграции и трансмиссии, заменив их изучением контактов и связей - " взаимодействия " (interaction). Понятие было тотчас, в 1964 - 65, подхвачено Бинфордом (Binford 1972: 204) и другими. Дело не только в Колдуэлле – это время почти то же, что и начало деятельности Бинфорда.

Дело в том, что многие Бинфордовские идеи были развиты еще раньше, хотя и в других формах в разных других течениях. В советской археологии конца 20-х – начала 30-х мы находим их в очень громком звучании; во Франции 50-х – в деятельности Гардена часть Бинфордовских идей уже представлена; разумеется, в учении Мальмера в Швеции - также.

Но американская молодежь (и не только молодежь) была недостаточно образована, мало начитана в мировой археологической литературе. Как подсчитал Мальмер, в сборнике 1968 г. у "новых археологов" на 178 ссылок всего одна иностранная. Американцам вообще свойственно думать, что вне Америки мир не существует. Мальмер и Гарден были им неизвестны, не говоря уже о советско-русской археологии. Американцы воспринимали Бинфордовские идеи как с иголочки новые и как истинную сенсацию - на смех европейским светилам археологии.

Однако нужно признать, что в Новой Археологии было и в самом деле нечто реально новое, а этого многие ведущие археологи как раз и не хотели признавать. Новым было сочетание этих идей, новыми были их развитие и реализация – в беспрецедентных масштабах, и новым (для археологии) было специфическое философское обоснование всех позиций, хотя избранная философия (нео- и пост-позитивизм) была также не вполне нова. Совершенно новым был отпугивающий жаргон, наполовину заимствованный из физической и философской литературы, наполовину порожденный плохим владением литературной речью на собственном языке.

Сам Бинфорд подшучивает над этим, вспоминая, как его учитель Сполдинг проверял его курсовую работу. "Он зевнул и сказал, что моя работа практически нечитабельна. Я сделал орфографические ошибки в восьми словах, пропустил три точки и оставил ряд неоконченных предложений, одно из которых даже вообще нельзя считать предложением!" И Бинфорд добавляет: "Английский всегда оставался для меня тайной". Позже Бинфорд поручал править свои статьи ("переводить на английский") своим студентам (Binford 1972: 6, 10). Видимо, не всегда.

Вот образчик прозы Бинфорда в точном переводе (с соблюдением стиля автора):

"Этим предполагается, что всякая человеческая адаптация характеризуется логистической системой, в которой подвижность, оптимальное расположение – так, чтобы уменьшить требуемую подвижность, - и расчленение деятельности на подборки, части которых проводятся на разных местах, в общем, характеризуют активную стратегию. Это специфически человеческая стратегия, основанная на культурном агрегате, как минимум расчлененном на репродуктивные ячейки, способные поддерживать себя как отдельные самообеспечивающиеся ячейки, по крайней мере, часть сезонного цикла. Прорезают эти ячейки параметрические характеристики (как минимум, пол и возраст), которые служат базой для формирования рабочих или целевых групп, выполняющих различные типы работ, которые служат сохранению этих групп как целого" (Binford 1972b: 133).

Поначалу господствовала некоторая неопределенность, кого относить к Новой Археологии и каковы ее признаки. Бинфорд (Binford 1972: 248, 330 – 331) протестовал против включения в Новую Археологию Дэвида Кларка, хотя все считают Кларка английским лидером этой школы. Уилли и Сэблоф относили к ней контекстуалиста Дица (Willey and Sabloff 1974:233, прим. 82), а Лиони – неоэволюциониста Адамса (Leone 1972: 25).

Сами "новые археологи" наиболее существенным и определяющим считали свою ориентацию на изучение не истории, которую они считали описательной дисциплиной, а "культурного процесса" (в нашей терминологии это "культурно-исторический процесс"). Как антропология выявляет законы, действующие в культуре ныне, так археология должна выявлять законы ее развития – "культурного процесса". На это ориентировал еще Колдуэлл в своей статье 1959 г.: "Новая археология в Америке имеет тенденцию больше заниматься культурным процессом и меньше заниматься описательным содержанием преисторических культур" (Caldwell 1959: 303). Позже эта особенность дала Новой Археологии более точное название - процессуальной археологии.

Но все согласны, что центральным и определяющим в Новой археологии является учение Бинфорда. Его и положим в основу рассмотрения.

Новая Археология распространялась, как пожар. В 1962 г. к статье Бинфорда добавилось еще 5 статей того же направления, в 1963 году их вышло еще 8, в 1964 – 10, в 1968 г. два сборника, несколько статей в третьем и капитальный труд Дэвида Кларка. Если учесть, что в 1962 – 63 гг. вышли и два труда Мальмера, близкие по многим установкам к Новой Археологии, то можно сказать, что ни одно течение археологии не входило в жизнь так взрывообразно. "Новые археологи" тогда были в массе чрезвычайно молоды. В сборнике 1968 г. ("Новые перспективы") из 16 авторов 6 ассистентов и 1 студент, в сборнике 1972 г. (под редакцией Лиони) из 17 авторов 10 ассистентов и 2 студента.

Кент Флэннери выразил свои ощущения так: "только сейчас началась одна из наиболее возбуждающих археологических эр" (Flannery 1967: 107). Точки над i поставил старый археолог Пол Мартин (1899 – 1974), который восхитился деятельностью молодого Бинфорда и его еще более молодых учеников и в 1971 г. опубликовал статью "Революция в археологии". В ней он признал: то, чтó совершили Бинфорд и его ребята, есть революция в науке.

"Что есть эта революция? – писал он. – Коротко, это попытка привести новые исследовательские стратегии, которые превосходят по силе те, с коими археологи сжились за более чем столетие. Это попытка заменить клонящуюся к упадку парадигму более жизненной, которая, как все согласны, представляет лучшую методологию и более приемлемые результаты".

Он писал, что в его профессиональной карьере наступил было кризис, с которым он не мог справиться. Он чувствовал, что всё, что он делал, он делал по привычке, машинально, не зная, чтó потом со всем этим делать, пока рядом не оказались Бинфорд с его молодыми друзьями. Они стали учителями Мартина, по его словам, "терпеливыми учителями", и вот он буквально воскрес (рис. 1). "Я живу и работаю в новом мире" (Martin 1971).

А Марк Лиони в том же 1971 г. заключил:

"Те, кто признает, что наступила революция, должны теперь признать, что революция окончена. Внезапно "новая археология" оказалась археологией каждого. На арене диспута – тишина" (Leone 1971).

Тишина была обманчива, но временный итог подвести можно и вспомнить, как всё началось.

2. Люис Бинфорд. Лидер нового течения Люис Р. Бинфорд (Lewis R. Binford, см. Gamble 1999) родился в 1930 г. на юге США, в Вирджинии, в семье работника каменноугольного рудника. После школы он поступил овладевать лесничеством и изучать охрану живой среды, но пришлось уйти в армию. Там он столкнулся с человеческими проблемами, более острыми и интересными, чем жизнь зверья в лесу. После армии он перешел на культурную антропологию в университете Северной Каролины – это один из юго-восточных штатов, южнее Вирджинии. Там антропологию преподавали в духе Боасовского диффузионизма. Бинфорд рассказывает, как студентам давали читать остроумную статью Линтона о завтраке стопроцентного американца и приучали к мысли, что вся культура – это вещь "из кусков и клочьев". Но в лаборатории антропологии археолог Джоффри Коу рассказал ему о новых веяниях, о неоволюционистских идеях и посоветовал перевестись на север, в Мичиганский университет, где можно найти сильных учителей. Там преподают лидер неоэволюционизма Лесли Уайт и специалист по математическим методам в археологии Элберт Сполдинг, а ведает археологическим отделением Джеймс Гриффин, крупнейший таксономист, введший списки признаков.

Мичиганский университет в Ан Арборе не случайно оказался приютом либеральных ученых. Мичиган, с его автопромышленностью ("Дженерал Моторс" в Детройте), вообще отличался активным профсоюзным движением и (ввиду прироста негритянского населения) негритянскии мятежами, а Университет с середины 60-х привлекал радикальную интеллигенцию, выступавшую против вьетнамской войны. Это была среда, в которой сформировался Бинфорд.

В своих автобиографических заметках Бинфорд рассказывает, что Новая Архелогия родилась летом 1958 г. в поле, когда он с другим студентом, Марком Пэпуортом, после вдохновляющих лекций Уайта и Сполдинга столкнулись с традиционной полевой археологией в лице их шефа Гриффина (я уже пересказывал эпизод этого противостояния). Когда Бинфорд собрал все обгорелые камни, которые были в раскопе и привез их в лабораторию, изумленный шеф спросил его: "А что вы собираетесь делать со всем этим обожженным камнем?". Что я буду делать со всем этим камнем, я тоже не знал, признался позже Бинфорд, но тогда он тотчас ответил: "Как что! считать, конечно!" (Binford 1972: 128). По окончании университета Гриффин назначил обоих друзей, получивших прозвище Двойников Золотой Пыли (рис. 2), своими помощниками, но их полевое содружество закончилось тем, что жена Бинфорда влюбилась в Пэпуорта и потребовала развода. Друзья рассорились, студенты разделились на две партии, а Гриффин оказался между ними, но Бинфорд, считая, что шеф поддерживает Пэпуорта, открыто издевался над Гриффином. Гриффин уволил обоих. Диссертацию Бинфорд уже не мог защищать в Мичигане, потому что Гриффин заявил: "Только через мой труп".

Бинфорд перевелся в Чикагский университет. Чикаго – крупнейший экономический и культурный центр США с традиционно сильным развитием профсоюзного движения, неподалеку от Мичигана. Университет, ведущий по ядерным исследованиям, прославился и своим изучением ранних цивилизаций Востока и археологическими экспедициями. Там тоже работал ведущий неоэволюционист – Роберт Бредвуд.

Бинфорд занялся тоже археологией Старого Света и вступил в конкурентную вражду с уже пожилым Бредвудом. В своих автобиографических заметках Бинфорд рассказывает, что студенты толпами бежали к нему в семинар, а Бредвудовский семинар опустел (40 студентов у Бинфорда, 2 у Бредвуда). Так он обзавелся постоянными учениками, которые с энтузиазмом воспринимали его идеи – Стюарт Струвер, Билл Лонгакр, Роберт Уоллон, Джеймс Хилл, Лесли Фримен, Ричард Гулд, Кент Флэннери, Сэли Шенфилд (которая вскоре стала новой женой Бинфорда). Идеи эти - изучать прошлое не для любования, не погрязнуть в бесконечных классификациях черепков. Археология может и должна сама познавать социокультурные системы и законы их функционирования, а для этого применять современные методы – как другие науки. В своих воспоминаниях Бинфорд вспоминает свои идеи тех лет:

"Археологи были все маленькими Линнеями, классифицировавшими вещи ради классификаций. Были два Дарвина – Уайт и Сполдинг, которые вместе придали какое-то значение бесконечным таксономическим схемам археологов. … Я должен был стать Гексли, рупором" (Binford 1972: 9).

Его первая статья "Археология как антропология" (1962) была написана за одну ночь, когда он был еще ассистентом, и была встречена молодежью как сенсация.

Но в результате поражения в конкуренции Бредвуд (так, по крайней мере, считал Бинфорд) голосовал против выделения университетом денег Бинфорду на экспедицию. Разъяренный Бинфорд тотчас, за уикенд, вместе с женой накатал для распространения среди студентов сатирический памфлет на главный предмет неоэолюциониста Бредвуда – чайлдовы неолитическую и городскую революции. Памфлет назывался: "Революция хищников: рассмотрение данных о новом уровне обеспечения". А потом Бинфорд решил, что неплохо бы и опубликовать его – под видом серьезного исследования. Отправили в самый серьезный американский журнал "Америкен Антрополоджист". И что же - статья была принята! Тогда и Бинфорды стали считать ее серьезной.

Следующими значительными статьями были "Рассмотрение процедуры исследования" (1964) и "Археологическая систематика и изучение культурного процесса" (1965). Вместе с его первой статьей эти три статьи стали краеугольными камнями Новой Археологии. Так или иначе, Бинфорд очень скоро сумел выступить с острыми статьями, вел себя заносчиво, завоевал симпатии молодежи и ненависть археологов-ветеранов, включая его учителя Гриффина (таксономиста) и коллегу Бредвуда (неоэволюциониста). Выступления на конгрессах наталкивались на непонимание. Проработав пять лет в Чикаго, он перебрался в Санта Барбару – на западное побережье США. Диссертацию он всё-таки защитил в Мичигане в 1964 г., тема – теоретическая: "Археологическое и этнографическое исследование культурного разнообразия". Его ученики образовали тесное и хорошо организованное сообщество единомышленников, которое стали прозывать "мафией Бинфорда".

В 1966 г. Бинфорд организовал симпозиум в Денвере на ежегодном собрании Американской Антропологической Ассоциации. На симпозиум пришли виднейшие лица в американской антропологии. Бинфорд (рис. 3) оторвался от бумаги и заговорил, как оратор. "Я имел, что сказать, и я хотел, чтобы люди услышали". Видимо, он говорил очень вдохновенно - после его доклада зал поднялся и аплодировал стоя. Бинфорд рассказывает, что заплакал от потрясения. В 1968 г. вышел расширенный сборник этих докладов под редакцией Люиса Бинфорда и его жены (тогда еще жены) Сэли Бинфорд. Том состоял из статей Бинфорда, его жены, его учеников и пары друзей. Сборник был очень свежим, интересным и носил название "Новые перспективы в археологии". В нем была и переработка памфлета о революции хищников – в виде статьи Бинфорда "Пост-плейстоценовые адаптации". В ней предлагался пересмотр бредвудовской критики Чайлда в вопросе о возникновении производящего хозяйства – вместо психологически присущего человеку стремления усовершенствовать свои орудия (это объяснение Бредвуда Бинфорд называл виталистическим) Бинфорд предлагал материалистическое объяснение давлением перенаселенности – это демографический фактор.

Я опубликовал сочувственную, хотя и критичную рецензию в "Советской археологии" (Клейн 1973) и поместил такую же оценку деятельности Бинфорда в своей "Панораме теоретической археологии" (1977). Уолтер Тэйлор, наоборот, встретил этот сборник язвительными словами "Наша дисциплина имеет полную экспозицию столь же всеобъемлющей концепции на рынке с 1948 г. (Тэйлор имеет в виду свою книгу). … Чтó Бинфорды выдали в своей книге от себя, это не экспозиция теории и практики новой перспективы, а явное возвращение к старой" (Taylor 1969). Уилли и Сэблоф с этим не согласны. Новыми у Бинфорда они считают идеи эволюции (но это было у Лесли Уайта), системную модель культуры (но это было у Малиновского и контекстуалистов) и новые методы (к ним подходили Сполдинг и Форд, Гарден и Мальмер). Тэйлор высказался еще мягко. Другие лидеры ведущих археологических направлений отозвались гораздо резче.

На деле книга была далеко не столь уж пустой. Просто Тэйлор заметил только то, что было в согласии с его взглядами, и проигнорировал остальное.

Следующие несколько лет Бинфорд сражался с Гордоном Уилли, Чжаном Гуанчжи (из того же направления, что и Тэйлор) и лидером французских палеолитических исследований Франсуа Бордом (таксономистом). Уже в годы 1966 – 70 в головном археологическом журнале США из 12 самых цитируемых авторов 8 были "новыми археологами" (Sterud 1978). В 1970 г. ученики и сторонники Бинфорда захватили издание этого журнала в свои руки (рис. 4), опубликовали соответствующий манифест, и с этих пор журнал разом изменил свою тематику, язык и внешний вид. Ученик Бинфорда, Стюарт Струвер (рис. 5), возглавил в нескольких издательствах выпуск серий археологических книг. К началу 70-х Бинфорд был уже в городке Альбукерке, профессором антропологии университета Нью Мексико. Немудрено, что университет Нью Мексико принял молодого радикального профессора. Расположенный на Юго-Западе США штат Нью Мексико, в котором сочетались культуры англо-американская, испано-мексиканская и индейская, в середине века испытал быстрый подъем на основе нефтедобывающей промышленности и научных исследований в ядерной сфере (лаборатория Лос-Аламос). Крупные ассигнования влились и в изучение местного культурного наследия.

Именно в это время появилась статья Пола Мартина о снизошедшей на него благодати.

В 1972 г. вышел новый сборник, целиком состоявший из статей Люиса Бинфорда, "Археологическая перспектива". Статьи перемежались в нем с автобиографическими заметками, в которых Бинфорд, переходя на личности, не щадил никого из своих противников. Тепло он пишет только об Уайте и Сполдинге, и рассказывает, как внимательно он читал и перечитывал книгу Тэйлора – на ней сохранилось несколько слоев подчеркиваний, сделанных разным цветом. Хотя Тэйлор и встретил его новации столь скептически, Тэйлора он не ругал, относился к нему как к духовному учителю. Гриффина он выставил в смешном и неприглядном виде, но сборник посвящен Гриффину.

Затем появилось много книг Бинфорда, обычно сделанных по тому же принципу: статьи последнего года или двух соединялись и просто печатались вместе под одной обложкой. Он не имел времени переписывать их или хотя бы сплавлять воедино. Но его ученики и сторонники печатали книгу за книгой, в которых они развивали и разрабатывали различные аспекты его теории. Кое-кто остался в Мичигане (Роберт Уоллон и Кент Флэннери) и в Иллинойсе (Стюарт Струвер), но большей частью они разместились в Юго-Западных штатах (в Калифорнии – Джеймс Хилл, Джеймс Сэкет и Бобби Уильямс, в Аризоне – Уильям Лонгакр и позже Майкл Шиффер, в Нью-Мексико – сам Бинфорд с женой). Юго-Запад - это был молодой промышленный район, который пережил бурный рывок в послевоенное время (в Калифорнии – компьютеры, Силиконовая Долина; в Аризоне – добыча меди и электронная промышленность, в Техасе, как и в Нью-Мексико, – нефть). Нажились капиталисты этих штатов – разбогатели и финансируемые ими прямо и косвенно университеты.

Эта связь "новых археологов" с особыми условиями социальной среды ставит вопрос о социальных корнях и условиях Новой Археологии.

 

3. Социальная среда и корни. Даниел в своей историографической книге пишет:

"Эти новые движения в Америке, конечно, связаны со скудостью доколумбового археологического материала. В течение столетий для всеобщего историка ничего не происходило – ни Стоунхенджа, ни мальтийских храмов. Разочарованные мизерностью своих находок американские археологи ищут прибежища в теории и методологии и убивают время в болтовне об 'освещении культурного процесса' и установлении законов культурной динамики" (Daniel 1975: 371 - 372).

Триггер и Бредвуд находят более серьезные причины для появления этого течения в Америке – в социальных изменениях. С середины века начались экологическое движение, негритянские мятежи и бунты молодежи, убийства президентов и политических лидеров, и, наконец, волнения в связи с Вьетнамской войной. Молодежь была недовольна культурой отцов и требовала от наук новых объяснений. Бредвуд отметил, что "новые археологи" принадлежали к поколению, чьим девизом было: "Не верь никому, кто старше тридцати" (Braidwood 1981/1989: 97).

Приток американской молодежи в археологию был связан с резкой интенсификацией археологических научных занятий в связи с общим ростом американской науки. Еще в 1957 г. министр обороны США Уилсон говорил: "Фундаментальные исследования – это когда вы не знаете, что делаете" (Шейнин 1963: 352). Но участие атомной бомбы, компьютеров и космических ракет в усилении военной мощи страны побудило США провести переоценку приоритетов, а запуск советского спутника в 1957 г. резко повысил расходы на фундаментальные исследования. За менее чем полтора десятилетия с 1953 по 1966 г. расходы на них выросли почти в 7 раз (Политика 1971: 178)! За полтора десятилетия с 1956 по 1970 гг. федеральные расходы на фундаментальные и промышленные исследования выросли с 852 млн. долларов до 6112 млн., т. е. более чем в 7 раз (Масленников 1971: 126).

Доля социальных и гуманитарных наук в этих суммах была поначалу невелика. Но поражения во вьетнамской войне заставили взглянуть иначе на роль этого фактора. Как выразился один американский антрополог, первоначальная политика "по 10 солдат на каждого вьетнамца" уступила место другой: "по 10 антропологов на каждого вьетнамца" (цит. по Berreman 1968: 391), а волнения в США, связанные с вьетнамской войной, повысили и вообще значение этих наук. Федеральные расходы на социально-экономические и психологические науки за тот же срок возросли более чем в 11 раз (Масленников 1971: 126).

В результате за десятилетие с 1955 по 1964 год количество археологических экспедиций, финансируемых Национальным Научным Фондом, возросло с 3 до 57, а сумма на каждую экспедицию с 8 – 10 тысяч долларов до 25 тысяч. С 1960 по 1974 был принят ряд федеральных актов об охране памятников и необходимости их исследования перед началом любой стройки – начались консервационная (спасательная) и контрактная археология. В одном только штате Аризона из окончивших университет по археологии в 1951 г. лишь 1 получил работу по специальности, а из окончивших в 1974 – уже 50. В этом же штате на антропологические курсы записалось в 1964 г. около 1450 студентов, а в 1971 – 74 гг. записывалось по 2900 – 3000 человек (Schiffer 1980).

Томас Пэттерсон (Patterson 1986) подметил, что если элита традиционной археологии сосредоточивалась в городах Восточного побережья США, то большинство кадров Новой Археологии происходит из усилившегося среднего класса штатов, разбогатевших после войны – Центральных и Западных.

Я бы хотел подчеркнуть также важный кризис внутри археологии. Существующие теории не могли справиться с притоком колоссального объема данных и новых технических средств. Некоторые теории археологии – как диффузионизм, чистый энвайронментализм, даже неоэволюционизм – уже утратили свой авторитет к 60-м годам. Все их успехи были уже в прошлом. Новые течения – дескриптивистские новации Гардена, неогеографические штудии Мальмера – развивались практически в том же направлении, что и Новая Археология.

Вот и Мартин писал о своем личном профессиональном кризисе. Колин Ренфру (Англия) отметил в 1973 г.:

"Говорить о 'кризисе' в археологии или о 'методологической революции' стало ныне общим местом. Действительно, элементы традиционного уже подхода прежних поколений сегодня очень широко признаются полностью неадекватными (Renfrew 1973: IX).

Симптомом, а также и следствием этого кризиса и было появление Новой Археологии.

 

4. Нео- и постпозитивизм: влияние Гемпеля и проблема достоверности знания. "Я бы посоветовал Вам почитать кое-что по философии науки", - сказал студенту Бинфорду лидер неоэволюционизма Лесли Уайт не то в 1956, не то в 1957 г., и студент не преминул воспользоваться этим советом. "Новые археологи" отошли от позитивистского эмпиризма своих предшественников и вместо того на первый план выдвинули нео- и постпозитивизм. Но это очень широкое и разнообразное течение. Сами "новые археологи" называют свою философскую позицию "логическим позитивизмом". На деле более популярны среди них как раз другие течения. Проследим вкратце ход развития этой философской методологии науки.

Неопозитивизм сохранил присущие всему позитивизму цель и путь к ней. Цель – заставить все науки работать строго, надежно и экономно, независимо от субъективных пристрастий работников, в том числе и от пристрастий, обусловленных социальными позициями. Путь – через приоритет наблюдениям (эмпиризм) и выявление законов обобщением данных. Неопозитивизм унаследовал от позитивизма и усилил также страсть расчленять сложные образования и сводить их к простейшим (редукционизм), а все науки преобразовывать по образцу естествознания (сциентизм) и даже еще уже – физики (физикализм). Однако физика и другие науки открыли ряд важнейших явлений мироздания (атомы, электроны, гены, кварки, черные дыры) как раз не этим путем, не простым обобщением данных. Пришлось модифицировать позитивизм.

а) Сперва, в начале века было предложено (Рассел, Уайтхед, ранний Витгенштейн) для ликвидации парадоксов представлять мир как совокупность элементарных фактов (логический атомизм) и строго отличать фактуальные высказывания ("синтетические") от выводных, формально-логических ("аналитических"), а прочие удалять как бессмысленные. Языком науки стал язык математической логики. Но с отказом от упования на простое эмпирическое обобщение не удавалось обеспечить достоверность знания.

б) Для устранения этого недостатка в 30-е годы венские философы (Шлик, Карнап, Нейрат, Тарский) ввели "протокольные предложения" для фиксации чистых наблюдений и полнее разработали формально-логический аппарат выводов. Они уточнили операции верификации и аксиоматизации, сведя науку к системе аксиом и выводов из них и создав логический позитивизм. Познание человеческого сознания они заменили познанием внешнего поведения (бихевиоризм). Конечно, познавать сознание и невозможно иначе, чем через внешнее поведение, но они ограничили познание внешним поведением, полагая, что продвигаться далее бессмысленно.

в) Но математик Гёдель показал невозможность полной формализации и аксиоматизации без внешней опоры, а чистота "протокольных предложений" оказалась иллюзией. В 40-е годы Карнап и Тарски увидели спасение в том, чтобы логический анализ подчинить функциональному. Задача унификации наук была возложена на семиотику – науку о знаках и символах (это семантический позитивизм).