Основная проблема психокатарсиса 6 страница

Таким образом, брат, кроме решения проблем с потенцией, тоже рядом с уничтоженной В., как и все семейство, получает свою долю удовольствия: от власти, от мести, от возможностей к утонченному садизму, скажем, в виде провоцирования благодарностей за свой характер “благодетеля”…

Кстати, о деньгах. Ведь именно продолжением с ним, “благодетелем”, взаимоотношений были злоключения “В”. в Центре, оплата (деньги!) всех этих ненужных целительских курсов, жертвование на “дело Божье” средств (деньги!) и вещей — даже детских. А больница? Сестра разве что не до агонии благодарна брату за фрукты, которые он ей в больницу принес и за незначительную денежную мзду врачам, но разве это окупает ее там страдания? Счет не оплачен, и вспоминая фрукты для дочери, которые та, якобы, не видела без Сергея, сопоставляя требуемые на фрукты деньги с расходами, в которые ввел сестру “благодетель”, невозможно не сделать определенных выводов. Так что даже в денежном исчислении всякий семейный кумир вовсе не благодетель, а должник и вор. Вор — это не просто человек, умыкающий деньги, завернул за угол — и уже любящий домашних господинчик. Вор — это состояние души, которое не скрыть ни за какими масками, потому что переносится психоэнергетически и становится проклятьем для всякого взирающего на него с детской доверчивостью.

Теперь о “любящих” взаимоотношениях брата-вора и анальной сестры. Они таковы, что Ольгу, вторую жену Сергея, даже после развода по-прежнему вводят в состояние умиленно-слезного исступления.

Воры (урки) перед тем, как пойти “на дело”, часто впадают в сентиментальное слезливое состояние: поют песни про маму, что старушечка любимая ждет… Эти песенки под гитару отнюдь не проявление благородства душ. Мать вору нужна. Вор начинается с матери, а таким завуалированным образом он эмоционально, как в детстве, цепляется за юбку убивающей матери, тем получая “благословение” на преступление. Вор не любит, но пользуется — и, прежде всего, воспеваемой матерью. Тема взаимоотношений урок с сестрами изучена меньше, но, очевидно, тоже облечена в сентиментальные формы.

Внешне все выглядит идиллично — для некрофилогенной культуры: выросший младший братишка, маменькин любимец и советчик встречает сестру после работы, якобы потому, что одной ей идти по улице вечером опасно, опасно, опасно, страшно, страшно… бойся… бойся… бойся… Держа за руку (закольцовывается энергия!), он вспоминает, как им было хорошо вместе, как они и раньше гуляли, держась за руки, и оба в унисон вздыхают, что не везет им с женами и мужьями, и как это красиво, что ничто и никто не может разорвать их связи… А может быть, в том и есть великий смысл, что он оставил семью, и оказался рядом прежде, чем она оказалась одна, чтобы быть ей опорой — ей, любимой сестренке…

Но жив Господь!! И есть правда на свете!

Через пять месяцев В. разругалась с братом и со всеми домашними (из-за П.!) и через два дня нашла и место, и время примириться с П. Характерно, что за три недели до того она “вспомнила” про субботние богослужения.

***

Итак, в результате наблюдений и размышлений этой главы мы пришли к осмыслению одного из важнейших законов существования людей на нашей планете: во взаимоотношениях двоих всегда надо учитывать присутствие третьего. Пусть даже незримое. А оно ох как часто запрятано за “благородными” рационализациями! Учитывать, как мы видим, присутствие или отсутствие брата в душе (телах мировоззрения и памяти) В. просто необходимо. Ведь иначе можно запутаться в сходных по форме событиях. Например, “В”. у целителей сначала принимали, а потом отторгли. Она ими тоже сначала восхищалась, а потом они стали более чем смешны — скучны. Так же произошло и в среде друзей П.: сначала ее принимали, а потом ее изменившееся поведение и, главное, внутренние движения души привели к обоюдному охлаждению взаимоотношений. В том и другом случае сама В. сначала чувствовала некую общность со своим окружением, а затем несовместимость. (Кстати, после возвращения брата суббота оказалась в пренебрежении.) Если сделать ложное предположение, что в обоих случаях В. была одной и той же (как о том можно сделать вывод, судя по паспорту и сравнивая вклеенное туда фото с оригиналом), то можно сделать вывод, что все сообщества одинаковые, или, попросту, что все люди одинаковые: сначала принимают, потом отторгают. Однако вывод меняется, если принять во внимание, что разлад с экстрасенсами начался после переключения брата на другой живой организм, а разлад с друзьями П. — после его, брата, возвращения. В одном случае, при брате она, как Софья Андреевна, анально-накопительского типа (помните, в главе “Ты меня употребишь — и бросишь” В. угадывала во всех желание ей попользоваться и обвиняла в этом и П. — на самом же деле это раскрывало ее отношение к людям), без “наездника”-брата она способна пододвинуться к генитальному характеру. Но дело не только в индивидности брата. Дело в ее нравственном выборе. Да, конечно, инверсированное давление на нее колоссально, и клин, отделяющий ее от жизни, вбит еще в младенчестве матерью, не способной любить отца, но ведь Бог силен освободить и не от такого клина! Будь В. верна заповеди о неразрывности взаимоотношений с супругом, этой анальной неприятности (ссора с П.) с ней бы не произошло.

Таким образом, для осмысления своих поступков, в особенности в делах брачных, человеку необходимо выяснить: а кто же третий? Этот третий по ассоциации выведет на кумира детства, в борьбе за освобождение от которого высветятся основополагающие принципы нашего бытия. Надо не только выявить своего кумира из семьи детства, но и верно его в нравственном смысле оценить. Неверная его нравственная оценка приводит к узлам в теле мировоззрения, которые сплетают сеть для всей души. “Глупость” не наследственна, как может показаться на первый взгляд, это — феномен нравственности. И осознание этого вовсе не надо откладывать до глубокой старости, как сделал это Толстой, десятилетия растрачивая себя на признания своей Софочке в любви. Жить можно начинать не только на пути к смертному одру на станции Астапово. Оборачиваться же на сбитую в стаи толпу, которая о существовании такой станции даже не способна и подозревать, право, не стоит.

Глава сорок четвертая.

ГРУППОВОЙ “СЕКС”

Один из героев знаменитой книги Грэма Грина “Тихий американец” говорит, что наибольшее удовольствие он получил, когда в постели публичного дома оказался вместе с китаянкой и негритянкой одновременно.

Можно с уверенностью предположить, что данный персонаж не раз оказывался в постели с проститутками, и даже сразу с двумя, и это ему нравилось, но самое сильное переживание у него было, когда он оказался с дамами двух разных рас.

Почему так? Почему некрофилическое удовольствие, получаемое рядом с проститутками, усиливается, если они воспитывались непременно в разных не просто этнических, но даже расовых условиях?

Очень просто. Известно, что даже внутри одной расы представители одного этноса относятся с недоверием к представителям другого. “С недоверием” — это мягко сказано. Если же называть вещи своими именами, то отношение это иначе как кровавой ненавистью назвать нельзя, какие бы улыбки при встречах друг с другом ни расточались. Люди другого этноса непонятны, а потому они кажутся более опасными, лучшая же оборона — нападение, поэтому, защищаясь от чудящейся или действительной агрессии, начинают убивать, — на первом этапе психоэнергетически. В результате, естественно, больше шансов выжить у того народа, который предпочитает жить обособленно. Сражения и просто драки происходят чаще по линии соприкосновения этносов.

Люди вообще друг ко другу относятся неприязненно, по той простой причине, что, хотя они, в лучшем случае, и жухлые, но все равно некрофилы. Напряженность некрополя между двумя индивидами, разумеется, растет по мере усиления яркости каждого из некрофилов и по мере пространственного их сближения. Наибольший эффект достигается при переплетении тел.

В проститутки идут разные женщины, но лучше зарабатывают, а потому в этом бизнесе остаются, некрофилки яркие — клиенты чаще восхищаются их “красотой”, одеждой, как им кажется, умениями, и пассивней защищаются требованию раскошелиться. Если к клиенту будет прижиматься не одна проститутка, а две, то индуцируемое дамами на клиента некрополе будет не просто суммой их индивидуальных некрополей, но оно усилится оттого, что у них обеих появится еще и враждебность друг к другу, во-первых, потому что дополнительный участник некрофил, во-вторых, потому что это — женщина (тему ненависти женщин друг к другу, пожалуй, развивать надобности нет), а, в-третьих, ненависть многократно усилится потому, что проститутка-напарница — конкурентка. Итак, если каждая из проституток одного этноса наедине с клиентом развивает силу некрополя равную, скажем, пяти единицам, то если он оплатил двух сразу, то погружается в некрополе силой не десять единиц, а двадцать. Если же дамы разных рас, то сила некрополя перевалит, скажем, за пятьдесят единиц. Это — кайф.

Таким образом, англосакс из книги Грэма Грина, воспитанный на том, что наивысшая любовь — это как у Ромео и Джульетты (единоборцы от смертельно ненавидящих друг друга семейств), и подсознательно совершенно согласный с предпочтительностью этого типа взаимоотношений между мужчиной и женщиной, опытным путем установил, что наибольшее в этом смысле удовольствие достигается в том случае, если в его постели оказывается не млеющая соседская жена, а проститутка, причем желательно, чтобы дам было, по меньшей мере, две, чтобы они были иной, чем англосаксонская, нации и вообще лучше не европеоидки, и, желательно, чтобы и сами они относились к разным расам. Да, персонаж Грэма Грина знал толк в “сексе”! (Кавычки здесь появляются потому, что взаимоотношения явно не генитальные, хотя некоторые с гениталиями манипуляции и могут производиться. Но гениталии — не более чем материал для структурирования времени — для получения удовольствия можно обходиться и без них: взять хотя бы групповухи в целительском Центре, в которых большая часть участвующих были женщины, а мужчины — импотенты.)

При прочих равных условиях — главное из которых сила некрополя — и при наличии денег профессиональная проститутка предпочтительнее соседки. Дело, разумеется, не в профессионализме обращения с гениталиями или иными “эрогенными” зонами. Дело не только в том, что соседка не негритянка, и не умеет ритмично, как кадилом, покачивать на панели бедрами, — о соседке потребитель знает слишком много. Он знает, в какой квартире она живет (не станет совершать уголовное преступление из страха быть пойманной), с кем живет, замужем или нет, знает, сколько у нее детей, и так далее. Эти о ней знания снижают ее ценность как деструктурирующий сознание объект: она понятна и не может быть тем миражом, от которого перегружается сознание. От неизвестной же проститутки не знаешь, какого подвоха ждать, она в большей степени готова на, скажем, убийство, потому что неизвестно, где ее в случае совершения преступления разыскивать. Это страх; страх же порождает гипнабельность, а следовательно, и усиливает некрофилическое удовольствие от превращения в совершенное “ничто”. Страх — наиважнейшая эмоция страстной любви. Далее, “ночная бабочка” “интересна” еще и тем, что вероятность получить от нее венерическое заболевание значительно выше, чем от “добропорядочной” соседки. Опасность заразиться также порождает страх, что, как мы уже сказали, необходимо для эволюций страстной любви. И все это, не считая того, что проститутки обильней соседок пользуются косметикой, изукрашивая себя до состояния не то древней мумии, не то готового к погребению свежего трупа. Поэтому, естественно, у состоятельных и умеющих быть нежадными некрофилов на проституток спрос больший, чем на “порядочных”, как бы эти “порядочные” ни демонстрировали всем приближающимся мужчинам свое желание наставить супругу рога. На замужних соседок клюют бедные и ничтожные.

Теперь мы попытаемся найти ответ на вопрос: почему групповухи устраиваются не внутри каждого целительского Центра, а избранных собирают со всей Москвы?

В стенограмме трудно передать интонацию, с которой В. рассказывала о предложении участвовать в групповухе. А между тем, ее интонация примечательна, и воспроизводилась она всякий раз, когда В. рассказывала об этом эпизоде. Происходило это следующим образом: вот, только-только она, казалось бы, осуждает то потаенное, что видела в среде избранных целителей; но стоит ей заговорить о предложении, как появляется улыбка гордости: вот, дескать, какую честь оказывают, предложили то, что доступно только строго для избранных! Этот резкий переход интонаций можно, наверное, истолковать как проявление истинного лица: мол, целителей ругает притворно, а на самом деле, приятно вспомнить. Подлог всегда проявляется в особо эмоционально-значимых моментах. Опровергать это предположение не беремся. Однако возможно и другое объяснение. Хотя бы на уровне логическом будущая В., видимо, считала, что целительство как феномен есть нечто хорошее и даже Божье, нужная людям помощь. Предложение о групповом, как она тогда могла думать, сексе — а ведь обыватели все так думают — было столь для нее неожиданным, столь несообразным ее представлениям, что интеллект перегрузился, деструктурировался, защитные его свойства исчезли, и в ее подсознании отпечаталась мыслеформа предлагавшего. Естественно, что боль травмы заставляла В. вновь и вновь рассказывать П. о предложении участвовать в групповухе. (О том, что с травмами не связано, В. более одного раза обычно не говорит.) Отсюда, кривая при рассказе улыбка — не ее. Таким образом, на самом деле именно предлагавший — наиболее вероятно, что это был “дорогой экстрасенс” — расценивал возможность участвовать в групповухе с участием выдающихся и не очень выдающихся целителей Москвы, как честь, нечто лестное, доступное строго для избранных, повод для сугубой гордости!

Если раскрыть газеты посткоммунистической России того времени, то поражает не столько обилие объявлений целителей, использующих однотипный лозунг: “Кто с Богом в сердце и болью в душе, идите к нам получить от Него исцеление!”, сколько обширность географии, откуда в Москву все эти целители съехались. Они вышли из калмыцких степей, спустились с алтайских гор, трясут побрякушками сибирских шаманов, щурят корейские глазки. Но это не только калмыки, якуты или азиаты. Это и русские, но из разных республик: прибалтийских, азиатских, приморских, — ввиду иного в детстве бытового окружения на русских из центральных областей мало похожие. В качестве примера можно привести Востокова — этот белый лама, который старается стать знаменитым, по крови русский, но (если это не вранье) маленьким мальчиком, сиротой был подобран монахами, ламами, и этими азиатами в их горном монастыре воспитан, а потому навсегда по всем своим движениям тела, с которыми он произносит “я”, похож на азиата, а не на русского из центральной России. Пример Востокова достаточно типичен.

Итак, почему групповухи устраивали не внутри целительских Центров? Чтобы легче было ответить, вопрос переформулируем: почему вспомогательные сотрудники Центров и их ближайшее окружение (энтузиасты) для групповух как бы второй сорт? Ведь если, как декларируют целители, групповухи организуются для “прочищения каналов”, чтобы, очистившись, полностью слиться со Вселенной и Богом, то для этого должны годиться все приближенные — регулярно исповедующиеся у священника и в храме причащающиеся? Эти люди, получающие у священников “Божье прощение за грехи”, а после такого прощения причащающиеся не просто хлебом и вином — символами тела и крови Христа, т. е. символами Божьей любви и истины, — но, как учат священники, поядают уже плоть, тело, мясо Иисуса, естественно, веруя во все это, целостным защитным мышлением обладать не могут. Они — гипнабельны, и, следовательно, послушны любому или почти любому некрофилу. Поэтому, таким образом получающее прощение и причащение женское окружение “властителя гарема” было согласно на все — на групповухи и прочее, — тем более что все во “властителя гарема” были влюблены до иссушающей ревности. Почему же они для групповух второй сорт? У энтузиастов Центра был один существенный недостаток: они все были русскими. Дело, разумеется, не в исключительности русских, а в том, что все. А ведь в высокой групповухе рядом с проституткой-китаянкой должна оказаться негритянка. Все негритянки, или все китаянки, или все русские — это примитив, убожество, комсомольское собрание.

В Соединенных Штатах 80-х годов (как раз накануне описываемых в нашей книге событий) групповухи вошли в моду, причем настолько, что, по сведениям социологов, в них принимала участие каждая десятая семья протестантской Америки. Американские психологи пришли к выводу, что участие в групповухах для многих семей часто становилось стабилизирующим фактором: если раньше мужу с женой говорить было вообще не о чем, то теперь они обсуждали половые качества своих сменяющихся партнеров. Хотя очевидно, что цель подобного семейного обсуждения — изводить друг друга ревностью, для чего в групповухах достаточно не столько участвовать, сколько присутствовать и демонстративно обниматься, все-таки вполне вероятно, что в американских групповухах мужские гениталии порой используются. Примитив! Типично американский подход: подражательство и провинциализм. Куда им понять, в чем грандиозный восторг “секса”, когда участвуют много-много женщин и несколько разноплеменных импотентов, “прочищающих каналы”!

Для истинной законченной групповухи требуются представители разных рас, или, хотя бы, разных этносов; на худой конец если участники одной национальности, то воспитаны они должны быть в совершенно разных культурных средах. Поэтому групповуха из территориальных энтузиастов целительства не может дать того наслаждения, как составленная из приезжих профессионалов, именно потому, что свалка нужна разноплеменная.

Теперь рассмотрим, почему у участников групповух культивируют ощущение их исключительности, того, что их допустили к святая святых, к самому “подножию Неба”, где происходит окончательная “прочистка каналов”. (Кстати, наличие этой эмоции у “дорогого экстрасенса” среди прочего говорит о том, что он был не организатором, а привлеченным.) Итак, зачем?

Это не случайно, как не случайно и то, что прежде, чем гуся к Рождественскому столу забьют, его на несколько дней подвешивают за шею и заталкивают в горло орехи — чтобы был жирным. Так же и участники целительских групповух. Ощущение своей избранности, “слияния с космосом”, а по существу и с “богом”, психологически обращает их если не в богов, то, во всяком случае, в “императоров”, некрофилических поводырей толпы, “духовных” вождей. А это — усиление некрополя, что не только улучшает их целительские способности (поскольку растет презрение к тем баранам, которые в их Центры идут им прислуживать), но, главное, увеличивает удовольствие организатору групповухи.

Раздевания на групповухах приводят, разумеется, не только к большему сближению тел участвующих, а это — к появлению большей агрессивности (понаблюдайте, как начинают злиться те, на чью территорию вы проникаете), что некрофилами ценится, — но и к созданию ощущения опасности, страха, что-де если застукают, накроют, то опозорят, лишат доходов от целительства, пошатнется влияние на правительство. Страх же увеличивает гипнабельность, и, следовательно, удовольствие. Для появления страха и нужна девятилетняя девочка, о которой рассказывала В. — вряд ли ребенок мог быть индуктором некрополя заметной силы; ценность девятилетней девочки в том, что за вовлечение детей в разврат полагается тюрьма. Уже только поэтому “прочищать каналы” в одетом виде — не то *.

_______________

* Наивно полагать, что только Президент и один из его двух главных (в 1993 г.) оппонентов рвутся под контроль экстрасенсов. Кто знает, не все ли правительственные умы контролируются из одной групповухи? Распутинство родилось не с Гришкой-конокрадом, и не его подо льдом смерть могла изменить характер рвущихся к власти и способных ее обрести. Императоры неизменны по сути, какие бы обличия ни принимали, как бы ни менялись названия партий, во главе которых они стоят. На мысль о существовании центральной групповухи наводит высказанное В. наблюдение: все целители, хотя и напирают на свою индивидуальную исключительность, на самом деле похожи как штамповка, — будь то кандидат географических наук или дехканин из горного кишлака. Эта похожесть — своеобразное “встанем на наши ноги”, только стая другая.

И последнее: почему предложили участвовать именно будущей В.? Почему ей, а не, скажем, Гине? Функцию Гины в Центре мы подробней рассмотрим в другой главе, а теперь, не имея возможности выявить истинную причину предпочтения В., ограничимся простым перечислением возможных причин. Истина может заключаться не в одной причине, а в комбинации нескольких.

1. Будущая В. в то время сама индуцировала достаточно мощное некрополе.

2. Хотя москвички на этих групповухах были, несомненно, представлены, тем не менее, будущая В. уже тогда своим судьбообразующим фактором существенно от обычных целительниц отличалась. Была как бы “приезжая”.

3. Предложение отражало если не влюбление “дорогого экстрасенса” в будущую В. то, во всяком случае, его некоторую от нее зависимость. Возможно, предложение участвовать в элитной групповухе было “царственным” жестом, формой благодарности. Это по форме, но на самом деле это не могло не быть попыткой купить то, что от всего-навсего смертельно влюбленной женщины получить невозможно.

4. Отличие будущей В. от остальных энтузиастов целительства заключается в том, что она отчетливо сомнамбулического типа. Исследования гипнотизеров еще в “эпоху магнетизма” (XIX век), в частности Пюисегюра и Делеза, показали, что введение в глубокий транс (пространственная близость с сильным гипнотизером: в частности, он зажимает между своими коленями колени “пациентки”) приводит к возникновению у “пациента” не только детской от гипнотизера зависимости, но и к — как магнетизеры это тогда называли — “конфликтам раннего детства” — а попросту у пациентки начиналась рвота, понос и все остальное. Это происходит легче всего у женщин именно сомнамбулического типа, в силу чего можно с уверенностью сказать, что, согласись будущая В. на участие в свалке, такое непременно с ней бы и случилось! Она бы стала донором определенного рода “смазки” всей групповухи! (Заодно бы “прочистила” себе все каналы.)

В сущности, ей предназначалась роль Евы Браун, с той только разницей, что Гитлер не смог пойти дальше, так сказать, парного “секса” с одной женщиной, а в целительской групповухе организатор привлекал их много!

Глава сорок пятая.

А ВЕДЬ ЭТО БЫЛА ПОБЕДА!!!

Итак, что же на самом деле происходило с В. в Центре биоэнергетического целительства? Так ли уж женский ум в состоянии передать, что с ней на самом деле происходило? Может быть, прав тот французский писатель, который сказал, что из слов женщины можно узнать только одно — кто по профессии были ее любовники? Итак, что? И как прорваться сквозь паутину ложных самооценок?

Порой, чтобы разобраться в ситуации, приходится привлекать самый неожиданный жизненный материал. И чем более неожиданный, тем лучше.

Итак, почему В., несмотря на, в сущности, безбрачие вплоть до встречи с П. в 34 года, никогда, как выяснилось, не занималась онанизмом?

Почему, ведь нельзя сказать, что это типичное для женщин ее возраста поведение?

Да, конечно, хотелось бы угадывать в таком воздержании будущей В. плод Святого Духа, но причина все-таки не духовная, а душевная, или, что синонимично, — психологическая.

На несколько вопросов обычно бывает ответить проще, чем на один, поэтому: почему В. до 19 лет ни в кого не влюблялась? Если помнить, что страстные влюбления основаны на психоэнергетических травмах — а В. получала их разве что не от всех подряд, — то отсюда следует, что или же В. была порабощена “любовной” травмой от кого-то из домашних, или же то место, на которое “садятся” травмы страстной любви были перекрыты ею самой. Поскольку эти два механизма могут совмещаться, то ввиду ясности первого (присутствие брата), теперь рассмотрим только второй.

Итак, не влюблялась, потому что не хотела. (Тоже, согласитесь, не самое типичное поведение!) Да, ответ на наши вопросы прост: В. отказалась от себя как от женщины. (В данном контексте термин “женщина” указывает лишь на наличие у объекта первичных половых признаков — половых органов.)

И притом отказалась очень давно — еще в детстве. Как это обычно происходит? В каких семьях? У дочек каких матерей?

Вот какое толкование следует из работ психоаналитиков. Жена мужа не любит — не то что в высокодуховном смысле, но и в некрофилическом, т. е. перед ним не раболепствует и в состояние восторженного кайфа рядом с ним не впадает. У нее рождается дочь, которая, как и отец, подавлять людей не может (не хочет) подсознательно. Далее рождается брат, которому подавлять худо-бедно удается, он и становится для матери сосредоточением всех чувств — ее кумиром. (Аналогии: Гитлер и его мать, Наполеон и его мать, Андрей и его мать Софья Андреевна. Фромм считает мазохистское поведение матери с обниманием коленей сына если не главной причиной развития у него некрофилического характера, то, во всяком случае, главной из ему, Фромму, известных.) Несамостоятельный отец сползает в те же чувства, что и мать, поскольку на то ему отдан приказ. Дочь кодируют на те же чувства. Но ее положение противоречиво: с рождением брата она теряет даже те крохи внимания, которые получала прежде. Страдание в таких случаях столь сильно, что ребенок, защищаясь, чтобы оградить себя от новых волн боли, происшедшее как-то осмысливает (что естественно: логическое мышление — защитное). Но выводы его, естественно, по-детски неумелы. В точности то самое и произошло в семье В. и с ней самой.

Итак, логическое объяснение причин приложения “любви” прежде всего к брату, естественно, могло быть выражено только в тех понятийных единицах, которые в семье (рабоче-барачной культуры) употреблялись. Такие слова, как “гипноз”, “подавление”, “психологическое холуйство”, “определенно-направленное мышление” и “Закон Божий” там не употреблялись, более того — активнейшим образом отторгались. Были слова: “хороший мальчик”, “крошка”, “маленький”. Следовательно, как утверждают психоаналитики, для детского сознания брат стал хорошим, “потому что” он был маленький и слабенький, и, главное, потому, что он — мальчик. Отсюда вывод: девочкой быть плохо, более того — постыдно. Стыд, естественно, подсознательный, что следует хотя бы из того, что он не оставлял В. даже во сне: спит она далеко не в самой удобной позе — на животе: преимущество этого неудобного положения в том, что так скрыты те части ее тела, которые отличают ее от мальчика.

Если к собственным выводам прибавить свойственное детям подражание родителям, то восхищение семейным некрофилическим кумиром неизбежно должно было превратиться в привычку и тем над головой сомкнуться как стылая черная вода омута (помните слова В.: “Он всегда (! и?) был для меня образцом мужчины!”). Итак, В. от себя как сексуального объекта отказалась. Сама.

Путь приспособления В. выбрала, если можно так выразиться, адлеровский: чтобы достигать своих целей, она, как не мальчик, и как не девочка, всегда играла роль слабенькой, но это была не более чем маска, в которой она достигала выполнения своих желаний. Среди них были разные; не было только истинно эротических. Так безмужней, фригидной и бездетной она, возможно, и прожила бы вплоть до встречи с П., если бы не влияние факторов, которые, к несчастью, присутствуют в жизни всех — быть как все (то есть сочетаться браком с достаточно случайным мужчиной, желательно ненавистным) ее подталкивал не только гипноз общественного мнения, но и заставляла мать. Властолюбивой матерью владели противоречивые чувства: с одной стороны — она, чтобы эту власть не утратить, дочь всячески запугивала и ограждала от контактов с хорошими людьми, чтобы у той не сформировалось целостное защитное мышление и, как следствие, она бы не нашла себе подходящую пару; с другой — обсуждение (намеки, вздохи, взгляды) безбрачия дочери было орудием ее унижения. Унижения от матери (как и многие дети, В. была ребенком, от начала нежеланным) и порабощение братом (всякое порабощение, вне зависимости от манер, — садистское) неизбежно в безбожном мире приводят к поиску психологической компенсации (противофазы маятника садо-мазохизма). Это — обретение над кем-то власти. Молодые девушки поступают самым гнусным из всех возможных способов: рожают ребенка, который зависим от них с пеленок, а чтобы власть над ним со временем не утратить, воспитывают его беспомощным. (Отец ребенка в таком случае есть нечто лишнее, после оплодотворения он нужен только как источник содержания. Наиболее откровенный вариант — развод в первый же год после рождения ребенка. В жизни будущего П. так было дважды, так поступила с первым мужем “В”., так поступила и Ольга, вторая жена Сергея.)

Как в таких случаях — замуж гонят, ей, как “не девочке”, быть с мужчиной постыдно, но очень хочется ребенка — обычно поступали подопечные Адлера? Оказавшаяся в такой ситуации девушка находит (бессознательно!) жениха, в хозяина заведомо не годящегося (импотент — наиболее желанный объект, когда ребенок не нужен; когда нужен — больше подходит алкоголик), после короткого супружества с ним разводится, а потом всю жизнь разыгрывает или страх перед мужчинами или к ним отвращение. Как показывает психотерапевтическая практика, женщины с подбором кандидатур необходимого типа (скрытый алкоголик, импотент) успешно справляются. Даже те, которые не имеют сексуального опыта. Каким образом им это удается? А вас что, удивляет, когда котенок начинает ловить мышей, даже если никогда не видел, как это делается? Не удивляет? И правильно.