Основная проблема психокатарсиса 4 страница

В.: Что тут догадываться — все понятно.

П.: Распределение отгремело — они стали так же разом разводиться. Может, не все сразу, а так, постепенно. Причем, в половине случаев им удавалось не просто оттяпать часть мужниного жилья, но мужа попросту выгнать…

В.: А потом что?

П.: А потом был принят закон, по которому в случае, если развод происходил раньше, чем через пять лет, а одна из сторон была иногородней, то хозяин имел право ее выписать. Явление-то массовое, определявшее облик и характер города.

В.: Нет, я спрашиваю, какая была у этих женщин судьба? Что с ними было дальше?

П.: Та судьба, которую сами себе собой же и определили. Внутренним своим состоянием. Я, разумеется, о каждой из них только в общих чертах знаю… Но ни одна из них счастлива не стала. Нет довольства жизнью.

В.: Моя мать тоже вечно всем недовольна.

П.: Это уж точно — изгиб губ у нее весьма красноречивый. Все время обиженно поджаты. Я, когда ее впервые увидел, — сразу обратил внимание. Да и на фотографиях то же самое: всегда набычившись. А это жест ненавистничества. А отец твой рядом с ней все время поникший, задавленный… Как будто и не жил никогда… Может, у него тоже какая-нибудь шестерня? Ведь если кто чего ставит, то ставит всем… Как Костик на предплечья. Да… Так наши общажные, когда замуж выходили, детей большей частью не рожали, и за это им спасибо. Меньше нежеланных детей. А поскольку эти общажные были из явно подавляющих, то, появись эти дети, приказ на самоуничтожение мог в их тела внедриться каленым железом. Еще до рождения.

В.: А что ты имеешь в виду: явно подавляющие?

П.: А то, что эти девицы были в состоянии заставить окружающих исполнять свои желания. Взять, хотя бы, конкурс в институт. Ведь, чтобы сдавать вступительные экзамены, надо было добиться места в общежитии, что было большой проблемой и требовало определенной нахрапистости… Потом, после зачисления в институт, система экзаменов учила…

В.: Подавлению! Умению убедить, что достоин высшего балла!

П.: Правильно. Поэтому к пятому курсу столь простая операция, как замужество, удивительным образом произошла у них чуть ли не одновременно. Когда все вместе решили: пора! У их детей наверняка тоже есть коды на самоуничтожение.

В.: И во мне…

П.: Эти женщины, если не в первом браке, то уж во втором все равно рожали, потому что не рожать мало кто в состоянии.

В.: Страшно слышать.

П.: Скорее отвратительно, гадостно. Понимаю, слушать гадостно, но правду лучше знать, потому что, ее зная, проще, хотя бы на логическом уровне, решить, что нужен Тот, Кто единственно и может из всего этого вытащить… И моя мать — та же лимита. И того же поколения, что и твоя. Моя только на пять лет старше. И я был нежеланным, и моя сестра. И не важно, что мать была научным работником. Вернее, это закономерно, потому что в ее время это было самое престижное занятие. Отец Сергий, живи он во времена ее молодости, тоже бы стал научным работником. По их временам то же самое положение уважаемых и якобы знающих. А сейчас, скорее, стал бы художником или целителем… Да… Помнишь, сколько я металла после нее из себя вытащил? А от отца ведь ничего… Мы с тобой похожи даже матерями… Только моя мать замуж не за такую прописку, где в комнате пятнадцать человек, выходила, а за квартиру профессорскую, трехкомнатную, высшей категории — по тем временам вариант наироскошнейший. Так что, есть зависимость количества металла в детях от умения матери в жизни устраиваться. Странно, только, что мы только сейчас, спустя год, первую травму нашли… И брат твой… Да! Теперь понятно, почему у него первая жена такая… Все закономерно. Но ведь и в нем я от вашей матери ничего не нашел. Странно. Ведь если человек может поставить одну шестерню, то он не может не поставить еще … Так… Есть какая-то мысль — никак не могу ухватить… Отца мать моя ненавидела, он болел. Когда развелись, сразу у него многие болезни прошли. Твой отец тоже поздоровей бы выглядел, сложись у него в доме по-другому.

В.: А как же мой брат? Его-то она любит. Слушается. Ведь никого в семье так не слушается, как его. Он меня младше, а она на него — снизу вверх.

П.: А вот как раз-то и подозрительно, что у молодого парня такая странная роль. Но, тем не менее, объяснение возможно. Закономерное. Всякая женщина, родив сына, стремится воспитать из него наилучшего из мужчин. Женщина, рожденная свыше, будет воспитывать Христа, Человека — неограниченного, мудрого и самостоятельного. Остальные же 999 из 1000 будут воспитывать своего кумира — отца. Плотского отца. Старея, женщина с отмиранием логического мышления все больше и больше “проваливается” в слой первых неврозов, — а это детство. Действительность все менее для нее реальна, хотя этого она, естественно, и не замечает. Твоя мать, как обиженная на весь свет и на саму себя, а, следовательно, с жизнью не справившаяся, в Сергее видит уже не сына, а только своего отца. Отсюда и этот взгляд снизу вверх. Но с собственным подавлением она все равно не в силах справиться, — и еще не известно, сколько шестерней на самоуничтожение мы найдем в его подсознании, согласись он на катарсис… Кстати, как поживает твоя шестерня? Изменилась ли она от нашего с тобой обсуждения?

В.: Она стала тоньше.

П.: Во сколько раз?

В.: В несколько… Раз в пять.

П.: Стоит продолжить обсуждение? Или ее так выкинуть? То, что от нее осталось, может быть, лучше выкинуть без дальнейшего обсуждения?

В.: Лучше анализировать дальше.

П.: Хорошо. Итак, лимита как психоэнергетический феномен… Своеобразные эмигранты… Но беженцы не за убеждения, а экономические… Мне одна провинциалка объясняла, почему ей хочется в столицу, в Москву. Потому что в крупном городе никто никого не замечает. Можно делать все, что захочется. А в ее городке все на виду, все про всех знают, никуда не спрячешься. Иными словами, ей, замужней женщине, хотелось бы заниматься чем-то таким, о чем бы желательно, чтобы никто не смог бы засвидетельствовать. Кстати, мне и мать в точности тем же объясняла ценность столицы. Так что, вся Москва — одни и те же люди. Только одни здесь в первом поколении, другие — во втором, а третьи — в третьем…

В.: Отсюда следует…

П.: Отсюда следует, что совершенно справедливо твое наблюдение, что женщины, вообще, более подавляющи, чем мужчины. Только твой вывод следует сформулировать несколько корректней. Ты ведь его сделала, наблюдая женщин лишь в одном месте — в Москве. А сюда, как мы выяснили, съезжаются устраивать свою судьбу женщины определенного психоэнергетического склада. Скажем, так: похожие на Софью Андреевну. Тем самым, их здесь концентрация, по сравнению со средним по стране, значительно выше. Но в то же время своим отъездом с родины они там явно психоэнергетическую обстановку улучшают. Таким образом, вывод твой о женщинах корректней будет выглядеть так: в городах, особенно столичных, вообще Центрах, женщины более подавляющие, чем мужчины. Как следствие, здесь браки выродились до того уровня, который мы и можем наблюдать. Отсюда следует, что, во-первых, здоровый мужчина должен из Центра рваться, как из братской могилы, а во-вторых, как женщины, с генитальной точки зрения, они ноль…

В.: Что ты замолчал?

П.: А все-таки странно: почему мы до сих пор ничего от твоей матери не могли выявить? Мать, если не самое основание, то, во всяком случае, слой следующий после основания. Ведь, в конечном счете, в основе многих неприятностей — мать. Если она, конечно, подавляющая. Может быть, мешала какая-нибудь внутренняя цензура, запрещающая видеть?

В.: Ничего не могу тебе сказать.

П.: А если так, то в тебе должно быть еще достаточное число программ… Глубоко законспирированных… Скажи, а эта программа на самоуничтожение повлияла на то, что ты так вышла первый раз замуж?

В.: Да. Повлияла довольно серьезно.

П.: Посмотри на шестерню — что с ней происходит?

В.: Не стало нескольких зубчиков.

П.: Отлично. Скажи, а эта программа повлияла на то, что ты Библию в руки до нашей с тобой встречи не брала?

В.: Да.

П.: А на наши с тобой взаимоотношения?

В.: Тоже.

П.: В каком смысле? К чему эта шестерня тебя принуждала? В том виде, в котором она в тебя была вложена? Именно шестерня?

В.: А чтобы ничего у нас с тобой не было. Чтобы наши отношения уничтожились. Самоуничтожились.

П.: А сейчас? Какое сейчас ее желание? И, соответственно, влияние? Матери, я имею в виду?

В.: Да, в общем-то, такое же.

П.: Ничего не изменилось?

В.: Не то, чтобы ничего … Но в общем…

П.: Значит, без шестерни наши взаимоотношения были бы лучше?..

В.: Да.

П.: Кстати, как она там поживает?

В.: Половина. Только половина зубчиков осталось… Она очень не хотела, чтобы у меня родилась дочка. А я так хотела ребенка, мечтала… Все время мне говорила: намучаешься с ней, намучаешься…

П.: Внушала?

В.: Не осознавая. Да! В сущности, она хотела, чтобы я с дочкой намучилась. Хотя на словах говорила, что желает мне счастья.

П.: Смотришь на шестерню?

В.: Смотрю. Моего ребенка только сластями подкупают; а легла я в больницу, ребенок записан был к зубному — не отвели.

П.: Зубчик какой-то заговорил?

В.: Да. Вернее, не столько зубчик, сколько нечто, с ним связанное… Да их вообще всего три осталось. Правильно говорят, что детьми дерутся…

П.: Узнаю Толстого! “Крейцерова соната”! Там этот человек, который, застав жену с любовником, убил ее, рассказывал, что они детьми дрались. Он, кажется, больше старшей девочкой, а она сыном, не помню каким.

В.: Да. Летом. Какое же было счастливое лето! Самое счастливое в жизни! И “Крейцерова соната”. Какая все-таки хорошая вещь… А мать… мать пытается ребенка перетянуть. Да если бы он им был по-настоящему нужен! А то так — глупость одна.

П.: Глупость? Не скажи. Ты обрати внимание, насколько она гениально объединила некоторые вещи! Ведь что она сейчас с пеной на губах требовала? Чтобы ребенок не смел читать Библию, чтобы ей не давали читать Толстого, но чтобы она смотрела эти дебильные телесериалы и ходила ставить свечки. Кстати, она матери моей звонила, что не допустит, чтобы я “всякие там книжки писал”. Так что на подсознательном-то уровне — все четко объединено и противопоставлено. Ты не заблуждайся — это не глупость. Здесь все достаточно отчетливо! А мать, обычно, — основа семьи… К несчастью, еще и основа надорванности судеб ее детей…

Глава сорок третья.

БРАТ

В. приучена и привыкла воспринимать жизнь на основании постулата, что ее брат Сергей — хороший. В качестве тому подтверждения В. сообщает, что брат тратил на нее много денег, покупая ей одежду, а ее дочке — фрукты, вкус которых ребенок иначе якобы даже и не знал бы. “Много” — это в сравнении с незначительной зарплатой самой В. Вывод имеет вид почти логичный, ведь в ту эпоху всеобщей социалистической уравниловки те, кто не воровал, зарабатывали более или менее одинаково, отсюда для В. следовало, что и брат зарабатывал как все, и, соответственно, тратил на нее значительную часть своего дохода. Но сестра, как выяснилось, многого о брате не знала. Не знала, например, и того, что брат ее был не только квалифицированным мастеровым-станочником (наследственное) и начальником цеха, но еще и липачом (от слова “липа” — подделка; в частности — документов). Мы не пытаемся никого подвести под юридическую ответственность, наша цель — определение психологического типа человека, который для В., как она многократно говорила, — образец мужчины; поэтому ограничимся сообщением, что из всех многообразных видов фальшивомонетничества (нарушенные заповеди: “не лжесвидетельствуй”, “не кради”, “да не будет у тебя других богов” и все остальные) он не побрезговал самым социально безнравственным… Об этом периоде своей жизни он вспоминает с восторгом, особенно о числе “друзей”, которых он нанимал собой восхищаться (судя по эмоциям Сергея, это единственно ценное, что он смог приобрести в обмен на чемоданы денег). На сестру же он тратил ничтожно мало, гораздо меньше, чем на любого из многочисленных прихлебателей, однако, несмотря на ничтожность сумм, напоминать о них сестре (и всем прочим) он не устает. Вы таких людей встречали, наверное…

А ведь вспомнить он мог бы и другое: бессчетное число раз он брал у сестры в долг суммы мелкие и не очень, но какие бы они ни были, отдавать забывал. Можно было бы вспомнить, что некоторые вещи по настоянию сестры они покупали пополам, в общее пользование, но брат забирал их себе. А сколько она ему и его женам прислуживала? Нет, этого он, в отличие от своих “благодеяний”, не вспоминает. Так что, кто кем на самом деле материально больше пользовался — еще вопрос. Но В. не сомневается, что брат — благодетель. Что поделаешь, на нашей земле и понятие “благодетель” тоже психоэнергетическое. Потому что основывается на восторженном преклонении. (Есть и еще один неоплаченный счет, самый большой, который мы выставим в конце главы.)

Другое яркое воспоминание Сергея связано с периодом, когда он был начальником цеха. Он с наслаждением вспоминает, что имел власть орать на подчиненных, сколько ему захочется. Еще он вспоминает, что в его власти было выписывать самому себе пропуск на вынос материальных ценностей через проходную предприятия. И выносил. Много. Причем, не столько для себя лично, сколько для “друзей”. (Ну, как тут не вспомнить адвентистского целителя Л. Ф., любимца публики на стадионных “евангельских” кампаниях, который крал Библии, чтобы дарить!)

К перечисленным преступлениям можно прибавить незаконное хранение огнестрельного оружия и, видимо, еще какие-то преступления, о которых он не говорит даже в пьяном состоянии.

В ипостаси мастерового по ремонту квартир (следующий этап его жизни) действия Сергея несут ту же печать патологической потребности в восхищении. В частности, на промежуточных операциях он добивался совершенно ненужного блеска, что было поводом для клиентов не сопротивляться наваливающемуся чувству восторга Сергеем как якобы мастером. Но как только клиент начинал осознавать никчемность блеска, за который приходилось расплачиваться перерасходом материалов (денег) и потерей времени для отдыха хозяев, восторги уменьшались, и “неадекватность” из поведения брата В. исчезала. В одной квартире интеллигентная хозяйка прозвала Сергея “фюрером”. Она бы и сама, наверное, не смогла объяснить повода к подобной ассоциации, но ассоциативные прозрения — это единственное, в чем женщины любого типа ошибаются редко.

Наиболее объективное проявление внутреннего мира человека — его семья, вообще формы половой жизни. Первая жена Сергея была, изящно выражаясь, авторитарна. Состоя с ним в браке (жили вместе), родила, как выяснилось, от его друга. Сергею это не преминули сообщить, но ему упорно нравилось считать ребенка своим, настолько, что он даже забрал у жены ребенка и отдал его В. на воспитание. Развелась жена с Сергеем, по мнению В., видимо, потому, что ей надоело харкать ему в лицо (буквально) и наблюдать, как, утершись, он говорил, что ему хорошо и т. п.

Второй раз он женился на девушке, которая, как он утверждает, по характеру совсем другая, чем первая жена. Однако мнение даже его матери иное: она не переставала удивляться, что и во втором браке ее сыну удалось в точности воспроизвести атмосферу первой семьи (себя мать, разумеется, в этих женах не узнает). Сергею же Оля очень нравилась, и — как он, выпив, говорил — только она и может его понять и приголубить. В точности так же он высказался и за три дня до того, как его жена, в последний раз его избив (она на 30 килограммов его тяжелее), выбросила его на лестницу. Но этим она не ограничилась — она пошла по соседям с воплями, что он, мерзавец, сегодня посмел, защищаясь, заслоняться рукой, и поэтому она с ним разводится. Ее победа над мужем — результат не только больших жировых отложений, но и большей некрофиличности. Пока Сергей нянчил ее ребенка — тот, как и положено, научился ходить; но стоило Ольге после изгнания Сергея взяться за дочку — та ходить перестала.

Она отнюдь не бесчувственный кусок жира (как-никак, дипломированный экстрасенс-целитель), и если не осмыслить, то хотя бы почувствовать, что над ней издеваются, она в состоянии. Именно так она и расценила тот ремонт, который в течение полугода делал в ее квартире супруг. И совершенно справедливо расценила. Люди вообще, а женщины в особенности, с трудом переносят изменение сферы обитания — что естественно при преобладающем ассоциативном мышлении. Иной раз достаточно переехать в другой район, скажем, из трущоб в фешенебельный квартал (казалось бы, повышение, да какое, радоваться бы и благоденствовать!), чтобы началась тяжелая форма нервного расстройства. Все не так, как она привыкла, люди другие, раздражают даже цвета стен. Подобные изменения тем труднее переносятся, чем более ослаблен организм, скажем, в возрасте не только преклонном, но и в зрелом, в последние месяцы беременности или в первый год-два после рождения ребенка. Но именно перед самым рождением ребенка Сергей взялся уничтожать привычный для жены интерьер ее квартиры — дверные проемы вместо прямоугольных делал арочными, и даже вообще переносил в другое место, менял мебель; обои выбирались цвета, уж совсем для русского глаза непривычного, и т. п., — и чем активней и болезненней жена против всего этого возражала, тем с большим напором Сергей продолжал менять все. Способ изводить жену, согласитесь, утонченный — ведь всегда можно пребывать в позе “отец родной” (“благодетель” — знакомая поза: это и Гитлер, и “дорогой экстрасенс”), дескать, ремонт своими руками, а тем более столь капитальный, есть неимоверная экономия денег, а чуть ли не круглосуточная работа до полного изнеможения — повод, вообще говоря, им восхищаться. (Кто не знает, сообщаем, что “героическое” перерабатывание, точно так же, как и “чрезмерная выпивка”, является наираспространеннейшим способом зарабатывания повода отлынить от близости в постели. Переутомился человек, вот и не может — таково распространенное заблуждение, которым, как показывают исследования, пользуются “благодетели”. Наоборот, не может, вот и делает вид, что работать надо так много, якобы ради покупки ненужных вещей.) Оля же уклонения мужа от половой близости объясняет тем, что он ненавидит женщин вообще. Наибольшее для него удовольствие, как она рассказывает, довести ее до истерики: когда она “взрывается”, лицо Сергея становится счастливым, довольным, и он, улыбаясь, тут же уходит спать один. В подробности собственно “половых” сношений, о которых Ольга пыталась рассказать намеками, мы погружаться не будем.

Что касается утонченности способов, то в жизни Сергея это проявляется во всем. Скажем, в астрологических пособиях говорится, что энергетические вампиры-“Близнецы” (зодиакальный знак Сергея) ярче всего проявляют себя в общественном транспорте, добиваясь необходимого им всплеска эмоций провоцированием разного рода склок и скандалов. Действительно, поведение Сергея — более всего отклоняющееся именно в общественном транспорте, но в инверсированной форме. Он не пропускает ни одной старушки (объект с ослабленным критическим мышлением), чтобы не помочь ей выйти из автобуса и даже, несмотря на ее сопротивление, помогает ей перейти дорогу. Благодарности “благодетелю”, как вы уже догадались, всегда бывают бурные и восторженные. (“Восторг”, напоминаем, — синоним слова “безумие” /греч. mania/, наблюдается не только в состоянии опьянения или рядом с ярким некрофилом, но и в предсмертном состоянии.)

Это частности, но прорастающие из общего корня. Общий же корень, некий жизненный принцип, установка, символ, за неимением данных о пренатальном и младенческом периодах, приходится извлекать из детских переживаний. Однажды дети, которые играли с Сергеем, связав его проволокой и прикрутив к шее камень, пытались утопить в реке (других почему-то не пытаются; жены тоже, помнится, одна в лицо харкала, а другая избивала!), но не удалось, потому что его освободил случившийся рядом прохожий. Сергей наиболее бурно вспоминает даже не то, что топили, и не то, что спасли, а то, что он отомстил им всем, не сразу и не своими руками.

Это — жизненный сценарий, и обычно у определенного типа людей целью жизни становится поиск поводов такие сцены воспроизводить. Еще одно ярчайшее воспоминание Сергея относится ко времени его сотрудничества с преступной группировкой. Когда Сергею показалось, что охранники какого-то магазина или офиса повели себя с ним недостаточно почтительно, он привел своих подельщиков, которые повыбивали там витрины и т. п. “Милиция носа боялась высунуть!” — разве что не подпрыгивая рассказывал он. Тогда, действительно, было трудное для страны постсоциалистическое время, и милиция охраняла саму себя.

“По плодам их узнаете их”, — сказано в Библии (Мф. 7:20), и при рассмотрении жизни Сергея и того, как рядом с ним меняются люди, сходится все: и то, что его будущая вторая жена, один только раз увидев его, так влюбилась, что, забыв про свою, что называется, девичью честь (18-летнюю), на следующий день пришла под дверь его квартиры, для того только, чтобы просто постоять у его двери; и то, что, с ним поссорившись, она страстно, до раболепства была влюблена как минимум в одного целителя (именно целителя, в точности, кстати, как и сестра Сергея, будущая В.), а потом опять в Сергея; и то, что им, поперек всякой здоровой логики, холуйски восхищается его мать (да и отец тоже) и во всем спрашивает его совета; и то, что будущая В., как она рассказывает, всегда им восхищалась как образцом мужчины; и то, что у нее П. никогда с братом не ассоциировался; а вот “дорогой экстрасенс” с Сергеем ассоциировался; и то, что племянница, дочка В., от своего дяди попросту без ума, он для нее все; то, что он мог быть начальником цеха, вором и фальшивомонетчиком, что в нем угадывается “фюрер”, — список огромен, сходится все.

Естественно, пока брат жил с женой, В. ездила к ним помогать по дому — убираться, мыть посуду, нянчить ребенка, и хотя это занимало всего несколько часов, ей этого хватало — всякий раз она возвращалась во взведенном, истеричном (анальном, см. в Словаре слово “истерика”; это если и бешенство, то только не матки, а ануса) до болезненности состоянии. Чтобы прийти в себя, ей требовалось несколько дней. Можете себе представить, до какой степени деструктивности она дошла, когда выкинутый на лестницу Сергей переселился опять домой, к маме, папе, В. и ее дочери?! Естественно, что у В. от ее взращенного критического мышления мало что сохранилось — оно сменилось восторгом. И сопутствующей деструктивностью.

И последнее: так ли уж очевидно мнение В., что брат не подпал под гипнотическую зависимость от “дорогого экстрасенса” из-за наличия нравственных устоев? (А так уж ли точно защитило? И во всех ли отношениях?) Общность зодиакального знака, явное совпадение многих черт характера (инверсированность, стремление забыться, особого рода связь с сестрой), предпочтение, как мы дальше увидим, одного и того же типа женщин (что означает, среди прочего, и однотипность матерей), и предпочтение их самих, как из дальнейшего можно будет догадаться, женщинами одного типа, совпадение определенного рода жизненных событий должно было привести или к их садо-мазохистской “дружбе” или, напротив, к психологической от целителя защищенности. Основание к столь, казалось бы, противоположным чувствам, как ни странно, одно: интуитивное “понимание” истинных, пусть и скрываемых намерений “дорогого экстрасенса”. Липач липача всегда отличит и поймет. Уже одно осознание того, что сейчас его, Сергея, попытаются подчинить, могло защитить его в эпизоде с рамками, при первом его посещении Центра. К тому же солидные, дареные патриархией иконы в Центре на Сергея расслабляющего впечатления могли и не произвести, потому что свою фальшивомонетническую карьеру он начинал с выполнения противозаконного, но хорошо оплаченного заказа от одного из достаточно высокопоставленных иерархов православной церкви. Скорее, наоборот, присутствие икон в Центре послужило предупреждением: здесь жулье. Не потому что в Центре, а потому что иконы.

И все это не считая того, что всякий жулик, чтобы не попасться, вынужден защищаться, в том числе и от энергетических способов о нем познания. Что касается “дружбы”, то она в определенном смысле реализовалась. В каком — об этом в одной из последующих глав. А вот с П. Сергей сойтись не смог. Ни в каком смысле. Толстого, как читатель уже догадался, Сергей желания читать не испытывает. Библейские же предпочтения В. и П. ему и вовсе смешны. Но смешны только внешне, на самом же деле он все время требует, чтобы сестра от этих убеждений отказалась.

Можно ли осуждать П. в том, что на протяжении двух лет он соглашался с В. в том, что ее брат — хороший? Что, найдя в себе после Сергея некую конструкцию из черненого алюминия, он попросту отказался поверить в ее существование? В оправдание П. можно заметить, что видел он брата В. только глазами застольного гостя, и, надо признаться, за столом Сергей на хлебосольного (а, следовательно, доброго?) хозяина умеет быть убедительно похож. Переосмысление брата В. началось с появлением у П. возможности наблюдать Сергея, когда они вместе два месяца занимались ремонтом квартир.

Вот таков человек, во многом определивший формы несчастий нашей В. Этот анализ вовсе не перетряхивание грязного белья, а необходимая операция для придания причинно-следственным связям “Катарсиса…” большей объемности. Если же называть вещи своими именами, то брат В. — достаточно яркий некрофил, с инверсированным поведением, утонченный, который требует от окружающих удовлетворения не только своих садистских потребностей, но и мазохистских.

Разумеется, по сравнению с Гитлером, Гришкой или “дорогим экстрасенсом” Сергей выглядит невзрачно (те — “ярчайшие”). А вообще мы предоставляем читателю самому решать, к какой зоне относится брат В. Что до сестры, то в ее подсознание он внедрился, когда она была еще ребенком, — и беспрепятственно десятилетиями по нему расползался.

***

Перемещение Сергея из одной семьи в другую привело не только к прекращению гнойных заболеваний у выгнавшей его жены, но и к многочисленным изменениям в семье его детства. Его после изгнания возращение нам интересно только с той точки зрения, что по последовавшим за этим изменениям с В. и остальными членами семьи мы можем ответить на ряд поставленных в “Катарсисе…” вопросов, на которые до сих пор мы были не в состоянии ответить, в частности:

— почему В. так долго (без малого год) держалась в целительском Центре;

— почему ребенок В. несет на себе отчетливые следы воспитания некрофилом (негативизм, mania anglicana, плохая учеба, навязчивое желание обмануть, всепобеждающее стремление впасть в транс).

На понятийно-логическом уровне мышления В. ее брат присутствует как персонаж, глобально положительный. Дескать, поэтому она его “очень любит”. Но она также утверждает, что не только она, но и Сергей любит ее дочь; общность чувства, вообще говоря, дает основание усомниться, любит ли дочку сама В. То есть, безусловно, любит, только в каком смысле: редчайшем божественном или распространеннейшем садо-мазохистском? Очевидно, что под словом “любовь” она имеет в виду один и тот же тип эмоциональных переживаний: она “любила” своего первого мужа, брата, “дорогого экстрасенса”, дочку и мать. А вот П. она не “любит”. К нему у нее совершенно иное отношение. Даже слово это она упорно не употребляет. Итак, если В. дочку свою в присутствии брата не любила (в биофильном смысле слова), то становятся понятны свойства ее характера (характер ребенка — проявление истинного отношения к нему матери). Не любила? Как такое может быть, если не только П., но и читатель ясно видит, что В. к злобным женщинам явно не относится?!

Объяснить это противоречие П. удалось только после возвращения Сергея домой: рядом с ним В. стала совершенно иная, чем рядом с П.! Она стала деструктивна, сознание стало рваным, как интересная собеседница она перестала существовать, генитальная возбудимость исчезла, с П. она не просто поссорилась, но, в сущности, его выгнала. Зато появились многочисленные проявления типичного анально-накопительского характера (тема денег, понимание взаимоотношений как власти и подчинения /вдруг стала требовать, чтобы П. подчинялся без рассуждений/, деструктивное поведение, появление брезгливого /некрофилического/ выражения губ, чего у В. во все время ее знакомства с П. не наблюдалось, и т. п.). Даже грудь — и та существенно сократилась в размерах.

Тема раздвоения личности наиболее эффектно представлена в рассказах об обитателях психиатрических лечебниц, где “Александру Македонскому” никак не могут втолковать, что он еще вчера был “Наполеоном”, а десять лет назад каким-нибудь Ничепуренко Григорием Ивановичем. За пределами сумасшедших домов этот феномен можно наблюдать на примере адептов разнообразных сект или учеников какого-нибудь “исключительного” жреца государственной религии — словом, любого человека, позволяющего себе подпасть под влияние яркого некрофила: до знакомства с вожаком они одни, после же знакомства их как подменяют, причем меняется все — тембр голоса, образ мыслей, стиль одежды — они не слушают никого, кроме вожака, и только после его смерти или ареста, в среднем, спустя пять-девять лет становятся почти прежними.

Эти курьезные случаи помогают обратить внимание на более распространенный феномен: всякий человек даже в течение дня может быть как бы разными индивидами. Об этом прекрасно писал Эрик Берн. Он говорил, что есть три основных психических состояния человека: Взрослый, Ребенок, Родитель. Проблема конструктивных взаимоотношений, по Эрику Берну, заключается в том, что люди не замечают за собой ступенеобразных изменений, что мешает принимать верные решения, портит взаимоотношения даже близких людей, и так далее. Как утверждает Эрик Берн и многочисленные его последователи, участие в трансакционных группах, где обучают замечать переходы состояний личности у других, а тем самым впоследствии контролировать себя, приводит к улучшению приспособленности к жизни. Мы не будем вдаваться в тонкости трансакционного анализа, нам достаточно показать, что геометрические особенности тела и документы — это еще недостаточные основания идентифицировать личность. Характерная особенность перехода из одной “индивидности” в другую заключается в том, что человек во многом не помнит, что с ним происходило в предыдущем его состоянии. Так и В.: она, как вы помните, в хорошем своем состоянии говорила, что у нее ощущение, что ничего из того, что с ней было в Центре, как бы не было. Когда она входила в состояние ссоры с П., она зеркальным образом эту фразу повторяла: того, что у нее было с П., как бы не было. И то, и другое справедливо: В. с П. была совсем другой, чем она была в Центре и… после возвращения брата. Это были два совершенно разных человека! С П. она была одна, а с братом до его брака (пока она была в Центре) и после его возвращения — совершенно иная!