Истории Андрея Самохина, выпуск 1988 года

Елизавета Петровна принимает экзамен по античной литературе. В аудитории солнечно. Входят студенты, рассаживаются за столами. Одного из студентов в дверях останавливает возглас Кучборской:

– Молодой человек, стойте! Повернитесь вот так, чуть-чуть в профиль. Аполлон! Вашу зачетку!

***

Как-то студент сдает зачет по античной литературе, и зачем-то приплетает марксизм, ленинизм и прочее. Кучборская слушает его молча, потом расписывается в зачетке, закрывает ее и отдает. Он, радостный, выходит – зачет! Но, открыв ее на глазах у однокурсников, обнаруживает там вместо «зачет» – «Дурак. Написанному верить» и роспись Кучборской. Он краснеет, бежит в учебную часть, оттуда приходит инспектор:

– Ну, Елизавета Петровна, так же нельзя!

– А что? Я правду написала! – недоумевает Елизавета Петровна.

***

Студентка отвечает на экзамене, Елизавета Петровна слушает ее, потом говорит:

– Милочка, дайте, пожалуйста, Вашу ручку.

Студентка протягивает ей ручку, Кучборская берет ее и водит ручкой по батарее, взад и вперед:

– Вам приятно это слушать?

– Нет, – отвечает студентка.

– А мне это приятней слушать, чем ваш ответ.

***

 

Елизавета Петровна очень любила французскую литературу. Как-то студент сдает ей зачет, ему попадается билет про Диккенса, которого он знает плоховато. Студент начинает говорить:

– Так. Диккенс. Представляете: викторианская Англия, Лондон, туман, Тауэр. Скользкие ступени в тумане, вы поднимаетесь по ступеням, рядом с вами рыцарские доспехи, призраки прошлого. Вы поднимаетесь по этим ступеням, все выше и выше. Вы доходите до последней ступени, перед вами – окно. Вы смотрите в окно и видите English Channel, который по-другому называется La Manche, и, когда небо проясняется, вы видите берег милой Франции, где в это время живет и творит великий писатель Эмиль Золя…

И дальше идет рассказ об Эмиле Золя. Кучборская принимала такие выходки на «ура».

***

 

Как-то на журфаке снимали фильм о событиях 1905 года. Студентам выдали тужурки, им нужно было под красными знаменами пройти от ворот к зданию факультета мимо Горьковской библиотеки. Режиссер сидит на возвышении, все оцеплено, милиция. И тут в ворота проходит какой-то дядечка, одетый как-то по-старинному, чуть ли не в пенсне, явно собирающийся в читальный зал библиотеки и не подозревающий о съемках. Сначала его никто не заметил, режиссер уже крикнул «Мотор!», и тут появляется это чудо прямо перед объективами камер. На него тут же налетела милиция, начинают ему руки крутить, а дядечка кричит писклявым фальцетом:

– Беззаконие! Сатрапы!

Операторы в смущении, а режиссер им говорит:

– Все хорошо, снимайте, снимайте!

***

Как-то пакистанец сурового вида с рабфака сдает философию.

– Скажите, каких вы знаете римских философов? – спрашивает его преподаватель.

Студент отвечает с восточным акцентом, голосом, не терпящим пререканий:

– Зенон, Платон и Посейдон!

***

В 70-е и 80-е годы романы вроде «1984» Джорджа Оруэлла были строго запрещены, и за их хранение можно было понести наказание. Но студентов журфака это не останавливало. Как-то один из них сидит на скамейке с добытой книгой Оруэлла и читает ее девушке. Он остановился на эпизоде, когда Джулия и Уинстон стояли около окна и разговаривали:

«– Мы покойники, – сказал он.

– Мы – покойники, – послушно согласилась Джулия.

– Вы покойники, – раздался железный голос у них за спиной».

И в этот самый момент на плечо студента опускается тяжелая рука, он оборачивается и видит за собой милиционера. В голове студента пронеслись сотни мыслей о том, что они действительно покойники, что теперь все кончено: счастливая студенческая жизнь, светлое журналистское будущее.

– Простите, там, за углом, ДТП произошло, вы не могли бы свидетелями быть? – вежливо попросил милиционер.

 

***

На лекции по истории КПСС преподавательница внезапно прерывает свою речь и обращается к студентам:

– Видите закат за окном?

Студенты, недоумевая:

– Да.

– Это багровый закат империализма!

***

Истории Людмилы Коваленко

На кафедре русского языка был преподаватель Б. – очень полный, симпатичный, демократичный и… постоянно опаздывающий на занятия. Довольно долго он оставался холостяком но, наконец, женился. На другой день после свадьбы группа, где Б. вел семинар первой парой, привычно ждала запаздывающего преподавателя.

– Опаздывает, – заметил кто-то. – Понятно, молодожен.

– Интересно, – задумчиво сказал другой, – с какими словами он вошел в первую брачную ночь в спальню?

– Наверное, с теми же, с какими сейчас к нам зайдет, – философски ответил третий.

В этот момент распахнулась дверь, и вошел запыхавшийся и румяный с холода преподаватель, в пальто и с портфелем в руках.

– Что, заждались? – приветливо спросил он студентов. – Ну, сейчас разденусь – и начнем!

***

Английский язык в нашей группе вела замечательная и очень терпеливая Фаина Михайловна Неклесса. На занятиях она стремилась впихнуть в нас как можно больше и упорно общалась с нами исключительно на английском, хотя время от времени ей и приходилось переходить на русский.

Однако моя байка – не о занятиях. Мы с моим будущим мужем учились в одной группе и поженились на третьем курсе, в пятницу, 13 сентября. Мало того, что первые почти две недели занятий мы пропустили, охваченные предсвадебными хлопотами, так еще и вся группа прогуляла не только пятницу, но и субботу.

В понедельник счастливым молодоженам вместо медового месяца пришлось-таки идти на факультет. Первой, кого мы встретили в коридоре, была Фаина Михайловна:

– Accept my congratulations on wedding and the best regards! – И без всякой паузы: – А напропускали-то!

 

***

Обаятельный одессит Гриша М. учился на журфаке довольно долго. Главным камнем преткновения стала для него орфоэпия, ибо, несмотря на выраженный одесский говор (и соответствующую лексику) Гриша хотел быть то ли радио-, то ли тележурналистом.

Когда он в очередной раз явился на пересдачу «хвоста» и продемонстрировал все те же слабые успехи, преподаватель сказала ему устало:

– Гриша, вам, наверное, лучше перейти на другую специализацию. Вы же видите, что все ваши старания бесполезны?

– Нет, не бЭсполезны, уверяю вас, не бЭсполезны!!!

***

На экзамене по античной литературе Кучборская попросила Олю Клевцову перечислить известные ей трагедии Софокла.

– Ну, «Антигона», – бойко начала Оля, – «Электра»… Еще этот, как его, «Эдип в Коломне»…

– Где, извините? – тихим и страшным голосом переспросила Кучборская.

– «Эдип в Коломне».

Елизавета Петровна молча взяла со стола Олину зачетку, встала, подошла к двери, открыла ее и выбросила зачетку в коридор. Потом повернулась к студентке и воскликнула:

– Вон отсюда!

***

Ходили слухи, что Кучборская ценит честность и якобы прощает за нее даже незнание материала. Студент Женя М., обнаружив, что не может ответить на заданный вопрос, честно признался:

– Знаете, Елизавета Петровна, я Гомера не читал: такой большой список всякой литературы, не успел…

– Боже, как я вам завидую! Идите, дружочек, читайте и наслаждайтесь. А потом приходите и поделитесь впечатлениями.

***

 

Рассказывают, что однажды Кучборская, выведенная из себя каким-то особенно идиотским ответом студента, выбежала из аудитории (это было еще в старом помещении факультета), рванула по узкому коридорчику в направлении учебной части и... наткнулась на Засурского.

– Что случилось, Елизавета Петровна?

– Ясен Николаевич! Дурак на факультете!

– Успокойтесь, Елизавета Петровна, голубушка… Эка невидаль — дурак. У нас-то, на факультете…

***

 

В конце первого семестра, перед сдачей античной литературы, прошел слух, что Кучборская любит эмоциональные ответы. Одна из студенток решила на этом выехать и начала вздыхать, подвывать и всякими иными способами выражать свои эмоции.

Елизавета Петровна, послушав эту истерику минуты три, участливо спросила:

– Что с вами? Вы плохо себя чувствуете? Ну, идите, отдохните, полечите нервы – и приходите пересдавать.

 

***

 

Перед экзаменом по античной литературе находчивые студенты одной из групп купили игрушечного троянского коня, вытащили оттуда всех солдатиков и вместо них положили зачетки. Коня поставили на стол экзаменатора и стали ждать.

Елизавета Петровна заходит в аудиторию, видит троянского коня. Это ее заинтересовала, она открыла коня и нашла там стопку зачеток. Кучборская всем поставила автоматы.

Когда она раздавала зачетки, пришел опоздавший:

– Елизавета Петровна, я тоже из этой группы! Тоже хочу автомат!

– Молодой человек, Вашей зачетки не было в Троянском коне, – возразила Кучборская. – Тяните билет!

***

 

Как-то на коллоквиуме Кучборская задала вопрос:

– А кто основал музей изобразительных искусств на Волхонке?

Все молчат.

– Как, вы не знаете?! – изумилась Кучборская. – Вы меня не разыгрываете?

Молчание.

– Вся группа не знает?! Мне с вами неинтересно!

Кучборская резко встала и ушла из аудитории. Студенты пошли на кафедру, просили ее вернуться.

– Я же сказала: мне с вами неинтересно, – отрезала Елизавета Петровна. – Я не буду вести у вас коллоквиум. Уходите!

***

 

Однажды пришла на экзамен к Елизавете Петровне спортсменка, ничего не знает. Кучборской это совсем не понравилось. Елизавета Петровна спросила ее:

– Девушка, вы что, бегунья?

Студентка говорит:

– Нет, пловчиха.

На что получила решительный ответ Кучборской:

– Ну и плывите отсюда!

***

 

Однажды абитуриентка, не сдав вступительное сочинение, подала на апелляцию. И вот собралась апелляционная комиссия: профессора, доценты. Входит эта девушка и капризно так говорит:

– Мне вот поставили двойку, а у Розенталя в учебнике написано вот так-то и так-то, прямо как я написала в сочинении!

А в уголке сидит старичок, он ей возражает:

– Нет, девушка, у Розенталя не так написано.

Абитуриентка топнула ножкой:

– Я лучше знаю, я же наизусть учила! У Розенталя вот так-то написано!

– Нет, девушка, вы не то правило цитируете, – снова попытался возразить старичок, но она снова заткнула ему рот.

Тут одна преподавательница не выдержала:

– Девушка, да перед вами Розенталь!

Девушка открыла рот, присела на стульчик и ошарашенно говорит:

– Как? А я думала, он умер давно!

Розенталь улыбнулся:

– Нет, еще не умер, и даже осмеливаюсь с вами спорить.

Девушка тут же выбежала, и вопрос об апелляции отпал сам собой.

***

 

Раньше на вступительном экзамене по русскому языку абитуриентам предлагали разбор предложений. И вот одна девушка, которой уже выдали ее предложение, попросилась как бы в туалет, а на самом деле стала искать помощь. Хотела побежать вниз, где ее ждала мама-учительница, но там стояли парни из приемной комиссии и никого не пускали.

И тут мимо нее проходит какой-то старичок, невысокого роста, скромный такой.

– Дедушка, Вы понимаете что-нибудь в разборе предложения?

– Немножко, – улыбнулся он.

– Нет, немножко мне не подходит! – отрезала девушка и ушла искать кого-нибудь более компетентного.

А потом ей сказали, что это был Дитмар Эльяшевич Розенталь.

***

 

Как-то раз Антонине Андреевне Новосельцевой сдавал политэкономию социализма студент Петя Толстой – очень веселый и остроумный человек. И вот что-то они с Антониной Андреевной схлестнулись.

– Толстой, вы не понимаете сущности социализма! – возмущается Новосельцева.

– Антонина Андреевна, – говорит Петя басом, – социализм может мне обеспечить обувь 48-го размера?

На дворе стоял 1990-й год, и говорить уже можно было всё что угодно, не боясь неприятностей.

– Толстой, вы грубый материалист! – не выдержала экзаменатор. – Социализм еще не исчерпал своих резервов! Вот в Бельгии недавно издали собрание сочинений Маркса, представляете! Толстой, я вам ставлю «четыре».

– На память о социализме, да? – пробасил Петя.

– Толстой, повторяю: вы не понимаете сущности социализма! Вот Маркс писал в письме Кугельману…

И давай ему цитировать…

Это была, кажется, единственная четвёрка у Пети в дипломе.

 

***

Один раз студент сдавал экзамен профессору Андрею Александровичу Чернышеву. На лекции он не всегда ходил. Чернышев это понял по его плохому ответу. И спрашивает:

– Какие стихи Пушкин посвятил Анне Петровне Керн?

– «Я помню чудное мгновенье…», – отвечает студент.

– Так, хорошо, – кивает головой Чернышев. – А еще?

Студент думал-думал, и говорит:

– А, ну да, как же я мог забыть: «Люблю тебя, Петра творенье!».

– Браво! – закричал Чернышев и поставил ему «отлично». Он ценил оригинальность.

***

 

Пятерки Елизавета Петровна Кучборская ставила достаточно часто и любила уместную дерзость. Например, один парень как-то сдавал ей экзамен, рассказывал про образ Прометея в мировой литературе, очень хорошо отвечал, но пришел к выводу, что матерью Прометея должна была быть Афина Паллада. Кучборская ему возражает:

– Молодой человек, но ведь Афина Паллада была девственницей! У нее не могло быть детей!

А парень блеснул глазами и говорит:

– Нас это не должно смущать: такому сыну она могла бы стать матерью!

– Блестяще! – воскликнула Кучборская и поставила ему «отлично».

***

 

Был на журфаке студент, который в общей сложности учился восемнадцать лет. Первый раз он «сломался» на Кучборской: на экзамене по античной литературе допустил такую неосторожную фразу:

– В поэме «Илиада» великий Гомер пытался показать…

– Молчите! – перебивает его Кучборская. – Это вы пытаетесь сдать экзамен, а великий Гомер не пытался: он знал, что пишет!

У студента хватило дерзости с ней поспорить: мол, Гомер не знал, что он будет великим. Кучборская была еще более возмущена:

– Вон отсюда, вы оскорбили Гомера, вон отсюда! Не буду у вас принимать экзамен.

***

 

На коллоквиуме Кучборская спросила студентов:

– А кто взял Трою?

Никто не смог ответить.

– А если кто-нибудь из вас не будет знать, кто взял Трою, то встреча со мной на экзамене будет носить лиро-эпический характер! – пообещала Елизавета Петровна.

***

 

Однажды профессор Владислав Антонович Ковалев приходит в 201-ю аудиторию, бросает портфель на кафедру и ложится. И лежит. В аудитории триста человек. Сначала раздается хохот, потом студенты начинают волноваться (ведь он был пожилой, мало ли что).

И когда уже первые ряды собрались идти на кафедру или в учебную часть, Ковалев встает, подходит к микрофону и говорит с расстановкой:

– Вот так Илья Ильич Обломов проводил всю свою жизнь.

Лекция по творчеству Гончарова началась…

***

Профессор Ковалев жаловался, что студенты часто называют его не Антоновичем, а Анатольевичем.

– Запомните, – учил он студентов, – я сын Чехова, а не Луначарского!

***

Истории Зинаиды Мареевой

В начале второго курса мы встречались с ребятами из студенческого строительного отряда МГУ. Возвращались поздно, а в общежитие после 23-х часов не пускали. Девчонки успели проскочить, а меня задержал провожавший молодой человек. Когда я подошла, дверь была закрыта.

Моросил октябрьский дождик, было темно, холодно, хотелось спать, а я ходила вокруг корпуса в надежде увидеть свет в какой-нибудь комнате на первом этаже и попросить разрешения забраться внутрь через окно. Но везде было темно.

Вдруг мне показалось, что на лестничной площадке между первым и вторым этажом приоткрыто окно. Под окном находился козырек черного хода. Недолго думая, я взобралась по перилам и стойкам на этот козырек. Каково же было мое разочарование, когда я увидела, что приоткрыта только внутренняя рама окна. Спуститься обратно оказалось сложнее, чем забраться вверх, а прыгать – высоковато.

Так я оказалась в совершенно дурацком положении, сидя под дождем на козырьке. С тоской глядя на свет на втором этаже, заметила пробежавшего по коридору Леню Крохалева и терпеливо приготовилась ждать его обратно. Когда он появился, я забарабанила что есть мочи в оконное стекло. Он подошел и очень удивился, увидев меня в этом странном месте.

Я попросила открыть окно. Но оно оказалось забито гвоздями. Леня предложил мне пролезть в форточку, только я едва дотягивалась до нее руками. Тогда он сообразил выбросить наружу ведро для мойки полов. Я встала на него и кое-как просунулась в форточку до половины, да так и зависла, потому что оттолкнуться больше мне было не от чего. Я не могла двигаться ни вперед, ни назад. Кроме того, телосложение у меня было плотное, и уверенность, что оставшаяся часть тела пролезет в форточку, отсутствовала.

Так я и висела, дергая руками и ногами, пока Крохалев бегал за стулом, чтобы дотянуться до меня и помочь. Потом он очень постарался и все-таки протащил меня внутрь. И только после этого стал интересоваться, как и почему я вообще-то там очутилась.
На следующий день весть об этом событии разнеслась по этажу, и ребята подтрунивали над Крохалевым:

– Ну что, Лень, тяжело было Зинку-то в форточку тащить?

– Ох, тяжело...

– Но ведь, наверно, приятно?

– Ой, приятно!

***

 

На первом курсе сдавали Кучборской экзамен по античной литературе. Я вытянула билет. Села. Не знаю, о чем рассказывать, никак не пойму толком вопроса. О чем тут говорить? Соседа спросила, тот только плечами пожал. Посидела немного. Ну, думаю, все равно двойка! Так что пойду отвечать, чтобы побыстрей...

Взяла пустой листок. Села. Елизавета Петровна смотрит на билет и спрашивает:

– Ну что вы можете мне рассказать?

И при этом перефразирует вопрос по-своему. В тот же момент мне стало ясно, о чем пойдет речь. Вспомнилась ее лекция. И я на радостях так увлеклась, что начала по ходу этой лекции говорить ее интонациями и использовать ее жесты, совершенно ничего кругом не замечая. Она меня слушает, не перебивает.

Вдруг я увидела, что студентки в аудитории, глядя на меня, тихонько хихикают. Я решила, что мелю несусветную чушь, и остановилась. Кучборская вручила мне закрытую зачетку и сказала:

– Учти, в следующий раз буду спрашивать поближе к первоисточнику, а не только по лекции.

Сердце у меня упало: я поняла, что завалила экзамен.

Вышла в коридор. Девчонки под дверью вырывают зачетку, спрашивают, что получила. Я грустно отвечаю:

– Пару.

И вдруг кто-то открывает зачетку и говорит:

– Ну, Козлова, ты шутница! Отхватила пятерку и над нами издевается!

Я беру зачетку и глазам своим не верю. Там действительно стоит «отлично»! Вот чудеса! Значит, правильно я все говорила. А те, которые со мной в аудитории были, объяснили потом, что улыбались и хихикали именно потому, что я вся в этот момент в Кучборскую перевоплотилась: глазки закатывала, руками размахивала, ладони к груди прижимала! И неплохо получалось! Тут уж Кучборской не могло не понравиться. Только они думали, что я это специально. А я-то случайно в роль вошла.

***

 

Второй курс. Бегу на экзамен по зарубежной литературе. Принимает Ванникова. Строга. Боюсь. Накануне перечитала массу книг и учебник. В голове полная каша. Получаю вопрос: «Творчество Расина». Фу! Камень с плеч! Учила. Помню. Зрительная память у меня чудесная. Перед глазами сразу разворот учебника возник, как на фото. На левой стороне сверху вижу выделенные жирным шрифтом три периода творчества. И под каждым периодом произведения, написанные в это время. Ура, ура! Сразу напишу это, а затем о каждом произведении поподробнее. Биографию тоже вроде бы помню. Так, ее все-таки расскажу вначале. Составляю подробный план. Ну все, ответ готов. Иду сдавать.

Рассказываю биографию. Ванникова молчит, головой кивает. Значит, все правильно. Начинаю о периодах творчества. Вижу, она брови приподняла и слушает с каким-то удивленным вниманием. Я как орешки щелкаю, произведения в периоды вставляю и о каждом рассказать пытаюсь, но преподавательница останавливает:

– Где это вы о периодах творчества прочитали?

Не моргнув глазом, отвечаю, что в учебнике.

– В каком?

– Который рекомендован – «История зарубежной литературы».

На что Ванникова спокойно мне говорит:

– Ну, что ж, если вы мне это покажете в вашем учебнике, я вам зачет поставлю. Если нет, приходите потом. Потому что в моих учебниках я такого не встречала.

Я вся в возмущении, я уверена в своей правоте! Я зрительно все вижу перед собой! Ругая в душе Ванникову не очень лестными словами, бегу в читальный зал и беру учебник. Очень быстро нахожу нужную страницу, так как зрительно даже помню первые две цифры ее номера. Вот! Три периода творчества жирным шрифтом! Только… произведения другие… Оказалось, это был не Расин, а Корнель.

Переворачиваю страничку назад. Точно – Корнель. Вот тебе и сдала зачет!

******