Татьяна Федоровна пришла в девятом часу вечера, после всех своих зачетов и экзаменов. Увидела пятерых «хвостатых».
– Бедненькие! Давно ждете? Ну... Тогда сначала чайку и покушать. У меня бутерброды есть с мясом и сельдереем. Кто хочет?
– Я! И я!.. И я тоже!
В общем, все «хвостатые» в итоге и зачет сдали, и преподавателя объели.
***
Пришла студентка сдавать зарубежную литературу Балдицыну. Надо сказать, что взаимоотношения у них были довольно сложные еще с первого курса. А у девушки в тот момент любовь неземная была. И прямо на экзамене от этой любви пришла эсэмэска: мол, давай встретимся, люблю тебя. А билет, как назло, был наисерьезнейшим: Диккенс «Домби и сын» и Бодлер «Цветы зла».
После такой эсэмэски, находясь в прекрасном расположении духа, студентка села отвечать. Первый вопрос рассказала хорошо, ответила на все каверзные вопросы преподавателя (а Павел Вячеславович известен своей любовью к деталям). На втором вопросе влюбленная девушка завалилась. «Цветы зла» у нее превратились в «Цветы любви», и она с полной уверенностью рассказывала о великолепном сборнике о любви. С «двойкой» в ведомости Павел Вячеславович назначил ей следующую встречу. Зато однокурсники звали с тех пор эту девушку «Цветок любви».
***
Начало 90-х. Зимняя сессия. Елена Николаевна Корнилова принимает пересдачу истории античной литературы у первокурсников. Это был вообще первый для этого курса зачет. Двоечников набралось человек десять. На самой «камчатке» аудитории за спинами товарищей прячется девушка. Напрасно прячется...
– Прошу! – с ироничной улыбкой ей первой кивает Елена Николаевна и жестом приглашает подойти поближе – приступить к пересдаче.
Первокурсница подчиняется с видом мученика.
– Какой билет?
Студентка ответить не успевает: в аудиторию очень шумно заходит человек –заходит в стиле «всем привет, чего скучаем?». Елена Николаевна вздыхает:
– Уходи сейчас же, не мешай, у меня тут отстающие студенты.
– Отстающие? Не верю! Ба! Какие интеллектуальные у них лица! Да они зубрилы и гении!
– Ну, разумеется, – иронизирует Корнилова. – Поэтому и попали на пересдачу.
– Да просто ты их валишь!
– Уходи, говорю. Не мешай! – Елена Николаевна уже подсмеивается, видя, как мы все приободрились, видя такую кипучую и заразительную радость.
– Ну, уж нет! Ты их валишь! Я не допущу произвола. Вот ты, красавица... Что в билете?
– «Буколики» и «Метаморфозы», – лепечет девушка.
– Читала?
Девушка кивает и добавляет чуть не плача:
– Я вообще все, что велено, читала!
– Ну, это само собой, – смеется гражданин. – Кто написал?
– «Буколики» – Вергилий, а «Метаморфозы» – Овидий. Ну... Или наоборот... Я забыла.
– Вот, Леночка! – забавляется гость. – Что же ты ее валишь? Она знает, кто написал «Буколики»! Этого даже я не знаю! Бери зачетку и порадуй умницу!
– Ладно. Порадую, – улыбнулась Елена Николаевна, – если все же дашь мне спокойно принимать зачеты.
– Дам! Спокойно! Клянусь! Уйду!
И ушел, подмигнув девушке, урвавшей автозачет. Оставшиеся студенты грустно смотрели благодетелю вслед.
... Человека, облегчившего девушке жизнь, звали Юрий Викторович Попов. Он всегда был в приподнятом настроении и преподавал на кафедре зарубежной журналистики и литературы. Студенты его обожали.
***
Помимо известных и любимых всеми поголовно мэтров, постоянно преподававших на журфаке, на факультете иногда появлялись и временные преподаватели с иных факультетов, ведущие «проходные» предметы, – что-то вроде «Анализа экономики сельскохозяйственных предприятий» и тому подобного. Тем не менее, и о них существуют любопытные легенды, характеризующие их с достойной стороны.
***
Память не сохранила точного имени героя этой истории; сейчас уже трудно даже вспомнить, какой он вел предмет. Но точно, что дисциплина как раз была из «мелких», проходных. Преподаватель был строг и славился традицией: перед началом экзамена, выгнав всех из аудитории, проверять парты на предмет шпаргалок. Только после этого он запускал студентов, позволяя взять с собой лишь зачетку, листок бумаги и ручку. И вот одна из групп (не самых сильных на курсе), ожидая неизбежного разгрома на экзамене – тем более что несколько дней до этого группа отмечала свадьбу одного из своих однокашников, – решилась на противоправное деяние.
На столе в аудитории были расставлены хороший коньяк, коробка дорогих конфет и стопкой разложены открытые на нужной странице зачетки. Когда верный своей традиции преподаватель зашел в пустую аудиторию, чтобы проверить парты, дверь за ним захлопнулась и ключ повернулся в замке. Его заперли наедине с зачетками и молчаливыми подношениями.
Дрожащие от ужаса студенты замерли за дверью. Что он будет делать?! Стучать в дверь? Громко призывать инспектора курса? Побежит потом жаловаться к Ясену Николаевичу? Нечего и говорить, что профессор был бы немедленно выпущен, если бы начал шуметь и стучать. Однако за дверью стояла полная тишина. Затем она была нарушена долгожданными звуками: шелестом конфетных бумажек, приятным тихим звяканьем и бульканьем жидкости в стакане…
Народ вздохнул с облегчением: сошло! Ура!! И, когда в дверь раздался негромкий стук, ее тут же открыли. Преподаватель спокойно оглядел собравшихся и с достоинством удалился. Студенты ринулись в аудиторию.
Конфеты были раскрыты и надкушены. Бутылка коньяка открыта и едва начата. Все зачетки были пусты. На столе лежала пятидесятирублевая бумажка – большие по тем временам деньги! – и записка: «Ел и пил за свои деньги».
Долго еще эта группа сдавала ему экзамены. Долго ходила с хвостами. И очень уважала человека, который сумел сохранить достоинство и чувство юмора без ущерба для собственного предмета и жалоб в деканат…
***
Зачет по логике принимают два молодых преподавателя. Студенточка в мини-юбке (редкость – 1971 год!) и дефицитных лаковых английских туфельках (тоже редкость) пытается что-то лепетать. Совершенно очевидно, что учебник логики она даже не открывала. Один из преподавателей внимательно смотрит на ножки, туфельки… Второй говорит ему:
– Ставь зачет, ну что портить такую красоту логикой!
***
Сессия. Последний экзамен. Студент с первого курса работал в Газете.ру на полосе спорта редактором ленты новостей. Совмещать тогда удавалось только потому, что предполагались и вечерние, и ночные смены. Но даже при этом посещать все занятия ему не удавалось. Что-то просыпал, что-то было лень идти. В ту сессию, кроме всего прочего, был чемпионат Европы по футболу. И на работе у студента был аврал. Смену увеличили до двенадцати часов (с полудня до полуночи), три дня через один. Три дня работаешь, на четвертый сдаешь экзамен. Зашивался, словом, работяга.
И вот, последний экзамен, 25 июня. Приходит труженик домой около часа ночи, и вспоминает, что на следующий день ему сдавать экономику, а он не сказать, чтобы хоть что-то учил. Были только распечатки с неофициального сайта журфака. Студент их честно полчаса пытался читать. Но когда понял, что информация не воспринимается, решил, как будет, так и будет, и лег спать.
Выучить что-то толком на следующий день он не смог, понадеялся на шпоры. Зашел в аудиторию, взял билет, сел. И понял, что билета нет ни в голове, ни в распечатках. Выходит отвечать, льет воду, говорит всякие банальности из серии, что такое экономика. Преподаватель в конце «ответа» выдает следующую фразу:
– Я вам поставлю четыре балла, если вы мне ответите на один вопрос.
Студент уже тогда обрадовался: в любом случае, сданный экзамен, сессия, закрытая без хвостов вовремя. Слушает вопрос:
– Что такое амортизация?
И тут студент-работяга понимает, что она об этом на каждом своем занятии – и лекциях, и семинарах – рассказывала. Видимо, одна из любимых тем. А у него ступор – полнейшая амнезия, как будто первый раз слышит термин. Пробует выехать на ассоциациях: «амортизация – амортизаторы – автомобиль – мягкая подвеска». По реакции видит, что это совсем не то. «Ну, – думает студент, – значит, тройка». А преподавательница смотрит в свою тетрадочку и говорит:
– Вы, я смотрю, посещали мои занятия.
Какой там! Экономика была то ли первой, то ли второй парой, которые студент систематически не посещал. Преподаватель ставит хорошо, расписывается и отпускает студента с миром.
***
В середине семидесятых логику на факультете читал очень элегантный, интересный и, по слухам, неженатый преподаватель. Поскольку предмет был не по «школьной программе», а посещение лекций оставляло желать лучшего, сдать этот предмет с первого раза было сложно. После того, как одна из групп прошла это «чистилище» со счетом: 2 – 18 (двое с зачетами, остальные на пересдачу), стали искать пути спасения. Поговаривали, что одна из студенток получила зачет просто потому, что хороша собой и своим обаянием растопила сердце преподавателя. Женская половина следующей группы к зачету подошла во всеоружии: максимум косметики, минимум одежды, нога на ногу за экзаменационным столом… И вот свершилось! На вялый бред студентки преподаватель реагирует неожиданно лояльно, наклоняется к ее ушку и шепчет:
– А что вы делаете сегодня вечером?
– Ничего, – с замиранием сердца отвечает студентка. – Вечером я свободна…
– Тогда почитайте мой учебник и придите на пересдачу через недельку.
***
Сдача экзамена по иностранной литературе. Принимает доцент Станислав Вацлавович Рожновский. Инна П. садится со своим билетом перед экзаменатором и начинает:
– Я Вас прошу: пожалуйста, не торопите и не перебивайте меня… Я сейчас соберусь с духом и правильно, по слогам, произнесу это слово – Э-КЗИ-СТЕН-ЦИ-А-ЛИЗМ! Так ведь, кажется…?
На журфаке всегда высоко ценилось чувство юмора: Рожновский тут же ей выставил «хорошо». Где бы так понимали друг друга экзаменуемый и экзаменатор, как не на журфаке.
***
Добрейшей души человек Юрий Викторович Попов принимал как-то зарубежку у группы заочников. Среди них была одна расфуфыренная особа, родом откуда-то с юга. Она пришла на экзамен с безумным количеством косметики, словно матрешка, и естественно – ноль каких-нибудь знаний. Попов спрашивает:
– Ну, хоть что-нибудь вы читали?
Дамочка отвечает:
– Филдинга читала, этого, ну как его, Том Джонс, который, ну… найденыш…
– Господи, – взмолился Попов, – отчего же вы с такой неприязнью произнесли это слово «найденыш»? Вас послушать, так речь идет о «гаденыше»….
***
Была контрольная по литературному редактированию. Едет студентка в троллейбусе на контрольную, и уже за мостом в центре все движение останавливают, и в Кремль начинает въезжать огромная, длиннющая вереница черных автомобилей. То ли какой-то съезд, то ли еще что. Минут двадцать, не меньше, все простояли.
Девушка опоздала, бежит в аудиторию, даже не думая особенно, что говорить в оправдание: причина-то уважительная! Влетает, здоровается-извиняется, открывает рот. А ей навстречу преподаватель:
– Ну что, вы тоже мне сказки о черных автомобилях будете рассказывать?!..
***
Идут два студента по коридору на лекцию. А навстречу им — Новодворская.
– Ой, что-то лицо знакомое! И где я ее видел? – задумчиво протянул студент, проводив взглядом правозащитницу.
– Да это же Валерия Ильинична! – решила пошутить его подруга. – Все ей, между прочим, рефераты уже давно сдали.
– Валерия Ильинична! Валерия Ильинична! А можно реферат сдать? – завопил на весь коридор одногруппник.
– А вы, молодой человек, уже отчислены за несвоевременную сдачу письменных работ! – не растерялась Новодворская и поспешила дальше.
А однокурсника действительно отчислили. Но через пару лет. Хотя экзамены у нас принимала вовсе не Новодворская.
***
Студентка Лариса сдает госэкзмен. Тащит билет. Читает и радуется. Первый и второй вопросы знает отлично. Не задалось только с третьим вопросом – «Публицистика В.И. Ленина». Самое смешное, что накануне, часа в три ночи, Лариса как раз читала про Ленина. Но к моменту сдачи экзамена из головы улетучилось абсолютно всё о жизни вождя пролетариата. Кроме того, что «Лучше меньше, да лучше» – это вовсе не афоризм Ленина, как всю жизнь думала она, а название целой статьи. Но где была эта публикация, в каком году и о чем она, студентка тоже забыла. Бывает же такое! Перетаскивать билет жалко, вдруг попадется что-нибудь пострашнее Ленина.
Лариса бойко отвечает экзаменаторам. Наконец, переходит к Ленину. Преподаватели, увидев, как она «плавает», решили помочь, и задали наводящий вопрос.
– А что вообще хотел Ленин?
– Счастья всем! – брякает совсем обалдевшая Лариса.
Дружно хохоча, преподаватели ставят «отлично» и отпускают девушку с миром.
***
Первый курс. Лето. Экзамен по русскому языку. Студентка Наташа зашла в самом конце, так как еще что-то сдавала в тот день. Предмет был для нее несложный и, в принципе, любимый еще со школы. Наташа зашла после всех отбывших и счастливых троечников. Преподаватель с порога:
– Давайте зачетку, я вам сразу пять поставлю!
Девушка вообще в шоке. Как так? Ни на один вопрос не ответила.
– Давайте, – говорит, – хоть немножко-то посдаемся?
Он:
– Ну, ладно, один вопрос я вам все-таки задам. Мужского или женского рода слово «Наталья»?
Студентка:
– Женского, так как имя женское.
Он говорит:
– Не-а. Не женского рода.
Но пять все равно поставил.
***
Зачет по зарубежной литературе. Период реализма. Студентка не прочитала ничего и с честным видом пошла сдавать. Сидит перед преподавателем в полной прострации. Терять-то нечего.
Преподаватель:
– О, вам достался роман Констана «Адольф»!
И смотрит на девушку бешеными от радости глазами.
Какой Констан? Какой «Адольф»? Видимо, ждала преподаватель этого билета долго. А он никому не попадался.
Студентка говорит:
– Не читала я, простите уж.
Преподаватель, скрипя зубами:
– А что вы читали?
Студентка:
– Ну, «Ночной горшок» и еще пару произведений из обязательного списка.
Преподавательница спрашивает:
– А откуда вы?
Студентка:
– Из Кирова.
Она:
– Ладно, из-за того, что вы из Кирова, я вам поставлю зачет.
***
Однажды после занятий студенты-вечерники пошли гулять по Калининскому проспекту. Студент Юра горестно рассказывал однокурсникам, что никак у него не получается перевод на дневное отделение из-за русского языка. Тогда Мануэль Саламанка, колумбиец, ему говорит:
– Юра, а ты начни с глаголов, потом будет легче, вот увидишь!
И тут Юра останавливается как вкопанный, поворачивается к Мануэлю и театрально так восклицает:
– Ну, ТЫ еще меня не учил русскому языку!
Все рассмеялись, а Мануэль захлопал глазами, потом до него только дошло: а, ну, конечно, конечно…
***
Вообще, студент Юра был очень веселый товарищ. Однажды студенты ехали в метро в центр. Было очень мало народу в вагоне, все сидели на скамейке, а над ними стоял их однокурсник Хенрик: то ли чех польского происхождения, то ли поляк чешского. Друзья ему говорят:
– Садись, Хенрик, устанешь, долго ехать.
Он отнекивался. И тут студент Юра, вытаращив глаза, и сделав заговорщический вид, свистящим шепотом ему говорит:
– Садись скорее, тебя же со всех сторон видно!
Тот моментально сел, с испугом озираясь вокруг. Девочки удивилась, Юра им потом объяснил, что иностранцев запугали нашим КГБ, и они все время боятся, что за ними следят. Естественно, наши ребята все время и подшучивали над иностранцами…
***
Был на журфаке такой студент, Вениамин. Спокойный, рассудительный парень, комсомолец. Учился хорошо, общественной работой занимался, взносы комсомольские в своей группе собирал. Все его уважали, и он всех – тоже. Был Веня верующим человеком, настоящим христианином. Знал и творил молитвы, соблюдал посты и чтил православные праздники. Но делал он всё это втайне.
Надо сказать, что в годы развитого социализма, на которые выпала учеба Вени в МГУ, открыто верить в Бога и одновременно учиться на факультете журналистики было делом совершенно немыслимым. Журфак МГУ считался кузницей идеологических кадров, поставлявших партии будущих проводников коммунистических идей. Студенты журфака должны и обязаны были верить только в компартию и ее идеалы. Партия же ни с кем этой верой делиться не собиралась. И чтобы не делиться этой верой с Господом Богом, партия еще в 1917 году сказала, что бога – нет! А доказывать это студентам призвана была целая наука, которая так и называлась – научный атеизм.
На лекциях по этому предмету (которые, кстати, проходили в Коммунистической аудитории) Веня всегда сидел на первом ряду, внимательно слушал лектора и всё старательно записывал. Но… Неприятное испытание поджидало его в зимнюю сессию. Предстояла сдача зачета по научному атеизму! Вы можете себе представить, что значит для искренне верующего человека сдавать зачет по атеизму? Это же возводить прямую хулу на Господа Бога! В общем, Веня пребывал в растерянности, расстройстве и прескверном настроении. Деваться некуда, зачет сдавать надо.
Утром, перед зачетом, он долго мысленно просил прощения у Бога за то, что ему, Вене, придется грешить и говорить вслух богопротивные вещи. С тяжелым сердцем и мрачным настроением пришел в тот день Веня на факультет. Сами ноги не хотели нести его на эшафот зачета. Он оттягивал этот момент, как мог, пропускал вперед себя одногруппников. Но всё же и его очередь подошла. Веня вошел в аудиторию и положил на стол преподавателю свою зачетную книжку. И тут произошло чудо! Преподаватель поднял лицо, посмотрел на Веню, и его глаза потеплели:
– А я вас, молодой человек, помню, – сказал преподаватель. – Вы аккуратно посещали все мои лекции, внимательно слушали и конспектировали. Поэтому я ставлю вам зачет «автоматом».
Трудно себе представить, каким, при этих словах, огромным цветком расцвело в душе у Вени счастье! Тяжеленный камень разом свалился с сердца, и ангел, взмахнув белыми крылами, быстрехонько утащил этот камень прочь, подальше от православной души.
***
Уже на больших юбилеях курсов, мало кто кого с ходу в лицо признает, многие пытаются знакомиться заново. Однажды в одно 25-летие выпуска стоят у входа на журфак два выпускника, тут подлетает к ним некая интересная, но абсолютно незнакомая дама, лобызает одного, а потом спрашивает его друга:
– Васильев, а ты чего со мной не целуешься?
Расцеловались. Она отходит в сторону.
– Гарик, кто это? – с тихим ужасом спрашивает друг.
– А я откуда знаю!
Немая сцена. Затем через третьих лиц выяснилось, что это боевая подруга, курсом младше, и с нею у двух друзей было много чего общего в студенческие годы.
***
Что касается преподавательских слабостей, был такой предмет под названием исторический материализм, семинары вел профессор Грант Левонович Епископосов, в простонародье Гранат Лимонович. Он был ветераном Великой Отечественной и в свободное от истмата время пописывал рассказы – воспоминания о войне. Мнения о своих литературных талантах Грант Левонович был весьма скромного, а поделиться с кем-то хотелось, причем с кем-то, кто сможет профессионально оценить его опыты.
И вот как-то раз, на очередном занудном семинаре, он проговорился, что у него с собой тетрадка с рассказами. Долго уговаривать не пришлось, весь остаток учебного времени прошел в чтении воспоминаний, которые, разумеется, хитрыми студентами были восхвалены как шедевр (а рассказы были неплохие, написаны искренне и живо, вполне годились для печати).
То же повторилось на следующем семинаре, и на следующем, бедный профессор под натиском лодырей читал свои произведения, пока их запас не иссяк. А тут и сессия подошла. Жаль, что снисхождения на экзамене любители мемуарной литературы не получили – пришлось готовиться всерьез. Хорошо, что на лекции хоть ходили, а то пришлось бы несладко!
***
В МГУ, как известно, было два спортивно-оздоровительных лагеря – в третьем пицундском ущелье и долине Сукко, близ Анапы, где журфаковцы выпускали газету «Суккины дети». Места райские. Был там и начальник лагеря в третьем ущелье по прозвищу Фантомас. Тот до выхода на пенсию всю жизнь охранял зеков, и соответствующие повадки у него остались. Но отдыхать это студентам мешало мало. А вот от безделья всё-таки приходилось маяться. Развлекались по-разному. Как-то один студент обнаружил рядом с водопроводным краном возле своего домика огромную, с полруки, пицундскую жабу и на всякий случай определил её в целлофановый пакет.
Близился вечер. А у этого студента тогда образовалась поклонница с вечернего курса, ядреная такая лыжница, от которой он не чаял, как избавиться. Она почему-то любила выражать свои чувства исключительно публично, притом, что студент её даже за ручку ни разу не держал. В Пицунде она вдруг возьми и постирай спортивные трусы своего «возлюбленного», что было расценено им как прямое посягательство на личную свободу. И потихоньку план созрел.
По вечерам на танцплощадке зажигал ансамбль «2 х 2», и основная масса народа группировалась там. Студент выпил свой литр «Изабеллы», взял пакет и в сумерках тоже отправился туда. Во время паузы в танцах он нашел воздыхательницу, приоткрыл пакет и вкрадчиво сказал:
– Маша, фрукты так хорошо утоляют жажду.
Она удивленно-недоверчиво посмотрела на него, но руку внутрь сунула…
Через мгновение студент уже был сам не рад своей выходке. Звуки заигравшего было ансамбля перекрыл истошный, непрекращающийся крик. Танцы замерли. У многих сложилось впечатление, что кого-то зарезали, началась лёгкая паника, а студент предпочел ретироваться. На другой день он всё-таки поинтересовался у Машки, чего же она так кричала-то. И, разумеется, получил бадминтонной ракеткой по лбу. Так уходит любовь.
***
Диамат принимал молодой аспирант с кафедры философии по имени Андрей. Студент В. неведомым образом получил искомую четверку и определенно собирался идти отмечать свою оценку. Но тут его кто-то из заваливших предмет попросил пригласить наследника Гегеля и Канта в пивную. Философ на то и философ. Ломался он недолго, а точнее, не ломался вовсе, и через каких-нибудь полчаса они вдвоем уже спускались в полуподвал («Яму»). Затем к ним за стойку как бы случайно стали подруливать обладатели «хвостов». Появились креветки, пиво потекло рекою, завязалась некая полемика. А вскоре в строгом соответствии с каноном жанра возникла водка, и началась повторная «сдача» предмета.
Андрей, спросив для проформы что-нибудь, тут же ставил желанные оценки. Удовлетворив всех просителей, он обратился к студенту В.:
– А я тебе сколько поставил?
– Четыре балла.
– Нет, ты не достоин четвёрки. Давай зачетку.
– Не дам.
– Нет, давай! Я поставлю тебе пятёрку!
– Все равно не дам.
На этом дело не закончилось. Набрав спиртного, они взяли машину и поехали к кому-то из девиц в ДАС. Там сессия продолжилась. Народ, узнав про «халяву», потянулся в комнату, где продолжались «философские беседы». Под занавес аспирант уже совсем отбросил ложные формальности и сразу спрашивал у назойливых посетителей:
– Сколько нужно?
После чего, не торгуясь, расписывался, и вновь приступал к поиску несуществующей истины.
***
Вовца Фофонова на факультете знали все. Он был заметно старше своих однокурсников, пришедших в МГУ после школы и армии. Поступать в вуз на дневное отделение он, оказывается, из-за возраста уже не имел права. Но разрешил ему сдавать экзамены, и, конечно, в порядке исключения, якобы, сам декан Засурский, который пожалел абитуриента с седеющей головой и добрыми, как у актера Евгения Леонова, глазами. Не пожалеть Вовца было трудно: из-за перенесенного в детстве туберкулеза костей он ходил на костылях. Причем, так ловко владел ими, что спокойно таскал с собой небольшой кожаный портфель с учебниками или авоську с продуктами. Любые попытки отобрать у него ношу успеха не имели: он не выпускал ее из рук ни под каким предлогом и обижался, когда ему пытались помочь.
А вообще-то у Вовца, несмотря на недуг, был удивительно веселый и не по годам озорной характер: он много балагурил, рассказывая анекдоты или забавные истории из жизни персонажей родного села Путятина. Комната, в которой кроме нас с Вовцом жил азербайджанец Эльдар, каждый вечер сотрясалась от смеха: послушать байки от Вовца собиралось иногда чуть ли не пол-общежития. Фофа (а часто его звали так) был к тому же большим любителем розыгрышей и всяческих приколов. Особенно легко покупался на них доверчивый Эльдар, долгое время не умевший различать, где шутка, а где нет.
А однажды друзья решили разыграть Вовца. Тем более что он сам дал для этого прекрасный повод. Накануне несколько студенческих групп побывали на экскурсии в музее Революции близ Красной площади. Ходить по музеям надо уметь. Вовец не умел. Он быстро устал. Заскучав, отбился от своей группы и, не найдя места, где бы можно было присесть, приткнулся на пустующем стуле смотрителя одного из залов. Через минуту-другую видим: Вовец закрыл глаза и громко засопел. Было неловко за товарища, тем более что некоторые посетители, а среди них встречались иностранцы, недоуменно и с опаской косились на угол, из которого волнами доносился надрывистый храп. Ситуацию разрядила неожиданно появившаяся из-за колонны бабулька-смотрительница, которая, увидев на своем стуле спящего мужчину, подняла невообразимый крик, словно ее ошпарили кипятком, и принялась трясти Фофу за воротник со словами:
– Ну-ка немедленно покиньте кресло! Зальют, понимаешь, глаза и корчат из себя интеллигенцию!
Друзья за Вовца заступились, и он избежал встречи с милицией, которой стращала нас смотрительница.
Вот мы и решили позабавиться. Сочинили письмо с обратным адресом «Москва. КГБ СССР» (штампик, который изготовили из ластика, на конверте смотрелся тоже внушительно). Текст письма был примерно таким:
«Уважаемый тов. Фофонов!
Как нам стало известно, 25 сентября с.г. Вы посетили историческую достопримечательность столицы нашей Родины, города-героя Москвы – музей Революции и, будучи в нетрезвом состоянии, заснули на служебном кресле в зале №3, чем проявили наплевательское отношение к историческому прошлому нашей славной Родины. В связи с вышеизложенным предлагаем Вам явиться на беседу к следователю Агееву (ул. Лубянка, дом..., корпус..., кабинет…) и объяснить, какие другие действия были замыслены Вами в направлении опорочивания нашего строя и кто являлся Вашими сообщниками...».
Письмо друзья отправили без марки, и работники почты его, разумеется, тормознули, выписав извещение адресату, что на его имя получено доплатное письмо, за которое ему при получении необходимо будет заплатить 10 копеек. Вместо слов «доплатное письмо», в извещении, правда, стояли понятные почтовикам буковки «дп», которые, считалось, должны знать и все остальные.
Вовец, получив извещение, решил, что «дп» означает «денежный перевод», который он и в самом деле поджидал. Придя в отделение связи и заняв очередь к окошечку, где выдавали денежные переводы, Фофа заказал в другом окошечке междугородний разговор с родным селом: нужно было разобраться, почему такую маленькую сумму ему выслали (10 копеек, обозначенные в извещении, Вовец прочитал, разумеется, как 10 рублей, и был возмущен).
К счастью, письмо ему выдали чуть раньше, чем Путятино вышло на связь, и Вовец, все поняв, успел снять заказ. Хорошо, что у Фофы было развито чувство юмора, он сразу раскусил шутку и не обиделся на друзей за их выходку.
***
То, что Вовец Фофонов любил поесть, в общежитии на Ломоносовском проспекте, наверно, знали все. Не порок, казалось бы. Скорее, наоборот: многим, читавшим Юрия Олешу, это даже импонировало: ну точно, один из трех толстяков! Но случалось и такое.
– Ты посмотри, как дядя хорошо кушает! – вразумляла карапуза в столовой, кивая на сидевшего за горкой пельменей Вовца, молодая мамаша, видя, как отрок капризно отворачивается от тарелки с манной кашей. – Посмотри, какой дядя большой!
Вовец сразу подыграл мамаше. Он улыбнулся широко строптивцу и слегка подмигнул: дескать, слушайся старших. Мальчик пристально посмотрел на Фофу, на его убывающие пельмени и, ковырнув пальцем в носу, изрек фразу, от которой Вовец чуть со стула не упал:
– Дядя не большой, дядя – обжора...
Слабость Фофы к еде всегда давала повод для подначек и розыгрышей. На ужин, к чаю, друзья купили в складчину в кулинарии симпатичный пирог, который назывался «Невским». Это круглый сдобный кекс, похожий на кулич, посыпанный ванильной пудрой. Два сдобных слоя пирога разделяла белоснежная, толщиной с палец, сладкая кремовая прослойка.
Хохма состояла в том, что пару кусков пирога друзья Вовца посыпали еще и...пургеном. Растолкли в порошок три таблетки этого слабительного препарата и, когда Вовец по каким-то делам вышел из комнаты, сыпанули лекарство, внешне не отличающееся от пудры, на самые крупные ломти. Когда сели за стол, рука Фофы нахально устремилась к пирогу: разумеется, к одному из тех самых. Друзья тогда, разумеется, представить себе не могли, сколь коварными могут быть эти внешне безобидные, маленькие таблеточки.
О том, что у Вовца возникли первые симптомы нездоровья, все поняли еще за столом. Фофа, весело рассказывавший анекдот, отставил стакан, внезапно напрягся, побагровел и, схватив стоявшие у кровати костыли, ни слова не говоря, ловко прыгнул на них подмышками. Распахнув собою настежь дверь, Вовец вылетел в коридорное пространство и, стремительно набирая скорость, целеустремленно понес свое крупное тело, взмахивая крыльями-костылями, по длинному коридору к заветной комнатке с буквой "М".
