Туман. Из тумана, вытирая какие-то невидимые предметы, проявляется Гуля. Увлечённая работой, она не замечает, как из того же тумана на инвалидной коляске выкатывается Станислав Борисович, на его теперь, видимо, совершенно лысой голове тюбетейка. Несколько секунд Станислав Борисович наблюдает за Гулей.
Станислав Борисович. Гуля? Ты жива?
Гуля (не оглядываясь на Станислава Борисовича). Жива, почему не жива, здравствуйте.
Станислав Борисович. Да какое там здравствование. Я говорю, во сне ко мне обычно мёртвые люди приходят, вот я и удивился, что ты здесь делаешь…
Гуля. Убираюсь.
Пауза.
Станислав Борисович. Как там дома дела?
Гуля. Нормально, чисто. Только ругаются они часто все.
Станислав Борисович. Кто, дети?
Гуля. Да. Прямо лаются. У нас в Агрызе в соседнем доме была семья похожая.
Станислав Борисович. Похожая на нас?
Гуля. Да, только дети все от одной мамы были.
Станислав Борисович. К чему ты это вспомнила?
Гуля. Я ещё не вспомнила, вспоминаю... И вот ругались тоже. Из-за дома. Дом хороший был, хоть и деревянный, но хороший. И вот тоже всё, кому он достанется, кому достанется… По частям, по квадратным метрам разбирать не хотели. И старики то – тётя Алия с дядей Ренатом - ещё живы были. Потом друг за другом умерли, так ничего и не распределили. И вот поругались дети вечером после похорон, потом спать легли. А ночью вместе с ними дом и сгорел. Никто не спасся. Дом-то деревянный был, быстро сгорел. Ещё нашему сараю тогда досталось...
Станислав Борисович. Это ты на что намекаешь-то?
Гуля. Не на что.
Станислав Борисович. Вот и не вспоминай тогда страсти всякие, без этого тошно.
Пауза. Гуля заканчивает вытирать невидимые предметы, оглядывается по сторонам: что бы ещё почистить?
Гуля, вытри меня ещё и можешь быть свободна.
Гуля стряхивает тряпку, подходит к Станиславу Борисовичу, снимает с его головы тюбетейку и начинает протирать его лысину.
Станислав Борисович. Полегче, Гуля, полегче, я же их бин больной.
Гуля. Ой, да столько всего на вас, полегче не получится.
Станислав Борисович (откидывается на спинку кресла, откидывает голову назад). Ну, тогда давай вытирай, вытирай меня полностью.
Гуля начинает вытирать Станислава Борисовича полностью. После лысины гулина тряпка перемещается на плечи Станислава Борисовича, затем на грудь, на живот, на спину, Станиславу Борисовичу явно щекотно, он дёргается и невольно хихикает. Гуля приподнимает руку Станислава Борисовича, чтобы вытереть его подмышку.
Станислав Борисович. Ой, нет, этого не надо.
Гуля. Сказали же, полностью.
Станислав Борисович. Полностью, да не полностью. С детства щекотки боюсь.
Гуля. Нет, я только чисто могу убираться, вы меня давно знаете.
Гуля запускает тряпку в подмышки Станислава Борисовича, начинает их старательно протирать, одну, затем вторую. Станислав Борисович начинает ёжиться, дёргаться, его нервные смешки достаточно быстро перерастают в полноценный смех, а затем в полноценейший хохот. Он пытается что-то сказать Гуле, но не может. Гуле тоже весело. Свет медленно гаснет, смех-хохот Станислава Борисовича заполняет собой всё почерневшее пространство.
Сцена семнадцатая
Входная больничная дверь открывается, и на улицу по одному с растерянными видами выходят Света с листком бумаги в руке, Артём, Борис и Ирина. Несколько секунд дети стоят, молчат и не смотрят друг на друга.
Света (смотрит на бумагу, которую держит в руке). Вот так.
Борис. Да уж.
Артём. Сюжет, блин, для небольшого рассказа.
Ирина. Да вообще охренеть. Кто бы мог подумать, у него же не рак мозга был...
Артём. Тише-тише. Не надо так о покойнике.
Ирина. Да понимаю я. Он-то покойник, а нам ещё жить.
Света. Да ладно вам расстраиваться, нас голодными всё равно не оставил.
Ирина. Двадцать процентов на четверых? Я посмотрю, как ты со своим одним процентом запоёшь.
Света. Почему это с одним? Тут ясно написано, что поровну всем.
Ирина. Нет, вот же засада, блин. Я уже все расходы распланировала.
Борис. Запланирывай обратно.
Ирина. Лучше помолчи сейчас, правда.
Артём. Вот Гуля. Как она к нему в сон-то пробралась?
Света. Вот и возьми у самой богатой прислуги в мире интервью, спросишь, как так вышло…
Ирина. Подождите. А она сама знает? Гуля?
Света. Нет, вряд ли, откуда?
Артём. Не знает?
Света. Да нет, он час назад после очередной откачки очнулся, вызвал юриста срочно, сказал, что всё решил.
Артём. Даже не дав нам шанса…
Ирина. Шанс у нас был. И сейчас есть. (Свете.) Значит, говоришь, не знает она?
Света. Ты чего задумала? Это заверенный документ.
Ирина. Дай-ка сюда этот документ.
Света. Зачем?
Ирина. Ну, давай уже, имею право быстро рассмотреть. Один экземпляр?
Света. Не дам, я обещала.
Ирина. Кому обещала, тот уже умер, дай сюда бумажку.
Артём. Правда, Свет, может, сможем что-то с этим сделать в судебном порядке.
Ирина. И я этим займусь.
Света пятится назад.
Завещание сюда дай. Быстро.
Света. Завещание я только Гуле отдам, сказала.
Борис. Чего ты там сказала, сопля?
Света. Что слышал. Вы были не рядом, когда он умирал, вот он меня и просил передать.
Ирина (идёт на Свету). А почему не юриста?
Света. Да не знаю я! Я обещала!
Света убегает, остальные бросаются вслед за ней.
Удаляющийся голос Ирины. Сюда, дай, дура. Он же своих же детей без гроша оставил!
Удаляющийся голос Бориса. Догоню, точно убью!
Удаляющийся голос Артёма. Надо, чтобы Гуля вообще ничего не узнала!
Погоня постепенно стихает, на суд зрителя остаётся дворовая больничная тишина.
С другой стороны к больнице подходит Демьян, рассеяно смотрит вслед убежавшим детям Станислава Борисовича.
Демьян: Э! Я монолог накидал, смешной вроде! Опоздал что ли?
