Туман. На сцене появляется Мама с дохлой мышью в руке, которую она держит за хвост.
Станислав Борисович выходит вслед за Мамой на коленях с глупым и святым – детским выражением лица.
Станислав Борисович (детским голосом). Мама, мам!
Мама (глядя на мышь). Как же вы мне надоели.
Станислав Борисович. Мама, а Барсик опять со мной не разговаривает.
Мама. Он ещё ни с кем не разговаривает, он совсем маленький. И он кот.
Станислав Борисович. Неправда, он уже пищал «мяу!».
Мама. Да? И что это значит?
Станислав Борисович. Это значит… он меня звал так.
Мама (разглядывая мышь). Почему они мне так нравятся? (Подносит мышь к лицу Станислава Борисовича.) Ты только посмотри какая…
Станислав Борисович. Серая. Я их не боюсь.
Мама. Да, именно так. Ты прав, сынок, всё дело в том, что мы с ней удивительно похожи. Ведь я точно такого же серого цвета и уже никуда от этого не денусь. (Подносит мышь к своему рту.)
Станислав Борисович. Мама, ты что? Её хотя бы пожарить или сварить надо.
Мама. Не надо, вкус человека… то есть мыши должен быть максимально естественным.
Станислав Борисович. И ты будешь её есть? Жевать???
Мама. Нет, Стасик, я сыта сама собой.
Станислав Борисович. Мама, мам!
Мама. Ну что?
Станислав Борисович. Почему Барсик меня больше не зовёт?
Мама. А ты сам к нему подойди.
Станислав Борисович. Я подходил, он лежит и молчит.
Мама. Значит, спит, подойди попозже.
Станислав Борисович. Нет, мама, не подойду.
Мама. Почему?
Станислав Борисович встаёт с колен, лицо его становится абсолютно взрослым.
Станислав Борисович. Потому что я его задушил, мама.
Мама. Зачем?
Станислав Борисович. Потому что он мог вырасти и переловить всех мышей, а они тебе так нравились, мама.
Мама. Спасибо, сынок. Но не стоило душить котёнка, мыши и тараканы никуда из нашего дома не исчезли бы. Как же я ненавидела всю ту нищету и грязь. (Бросает мышь в зал и уходит.)
Станислав Борисович провожает Маму взглядом, затем снова падает на колени и на коленях удаляется в туман - за Мамой вдогонку.
Станислав Борисович. Мама, мам! (Скрывается в тумане.)
Сцена десятая
В гостиной дома Камневых темно. За окнами сумерки. На диване в центре комнаты лежит накрытый пледом Станислав Борисович, глаза его закрыты, дышит он или нет - не понятно.
В гостиной появляется Света с зачехленной гитарой за спиной. Она останавливается возле Станислава Борисовича, долго на него смотрит, прислушивается к его дыханию, наконец, подносит руку к его шее. Станислав Борисович открывает глаза и приподнимается на локтях, Света отскакивает от него, как ошпаренная.
Света. Папа… Напугал, блин. (Садится рядом со Станиславом Борисовичем.)
Станислав Борисович. А представляешь как мне страшно?
Света. Страшно?
Станислав Борисович. Страшно, Света. Ложишься спать и не знаешь, проснешься ли.
Света. Да по большому счету никто не знает, проснется ли…
Станислав Борисович. Эта да. Тем не менее, живём и живём. А вовремя уходят только лучшие.
Света. Папочка, ты у нас лучший.
Станислав Борисович. Так что ж я никак не сдохну?
Света. Значит, не время ещё.
Станислав Борисович. Да, заставляю вас ждать.
Света. Да что ты такое говоришь. И ты ждёшь пока тебя рассмешим, не забыл?
Станислав Борисович. Не забыл. А ты не первая из моих детей, кто вот так вот подходит и проверяет.
Света. Я не проверяла.
Станислав Борисович. Да?
Света. Ладно, проверяла. Просто ты так лежал как-то… неслышно.
Станислав Борисович. Значит, надо сесть, чтобы не вызывать преждевременных подозрений. (Принимает сидячее положение.)
Света. И почему ты в гостиной улёгся?
Станислав Борисович. В спальне совсем страшно.
Пауза.
Свет. Папа, я должна тебе признаться.
Станислав Борисович. Давай.
Света. Видимо, у нас… у меня не получится рассмешить тебя до смерти.
Станислав Борисович. Ничего не придумывается?
Света. Как сказать… в музыкальном плане придумывается, даже нашли гармонию посаркастичнее.
Станислав Борисович. Посаркастичнее? Это как?
Света (расчехляет гитару). Гармонию покажу, а вот смешных слов не нашлось.
Станислав Борисович весь во внимании. Света берёт несколько аккордов, ударяет по струнам, проверяя настройку инструмента.
Ну, вот так, примерно.
Света начинает перебирать струны, звучит уже знакомая нам фактура песни про Иван Романыча Коромыслова.
В какой-то момент Света начинает мычать, выдавая тем самым мелодию песни. Затем, словно опомнившись, перестаёт играть, вопросительно смотрит на отца.
Ну, как?
Станислав Борисович. Честно?
Света. Честно. Но аккуратно.
Станислав Борисович. Удручающе как-то.
Света. Но красиво хоть?
Станислав Борисович. Ты же знаешь, я далёк от музыки.
Света. Так же, как я от финансов. (Зачехляет гитару.)
Станислав Борисович. Значит, сдаёшься?
Света. Сдаюсь. Да и не нужны мне твои деньги.
Станислав Борисович. Ох, уж эта самоуверенность. А чем питаться будешь? Где жить? Без денег-то.
Света. Жить буду в музыке. И питаться музыкой. (Встаёт, чтобы уйти.)
Станислав Борисович. Знал я одного такого романтика. Тоже считал, что проживёт как-нибудь по совести, да по душе.
Света. И что с ним теперь.
Станислав Борисович. Спился.
Света. Тоже не плохо.
Станислав Борисович. Я тебе сопьюсь.
Станислав Борисович и Света обмениваются тёплыми взглядами и едва различимыми улыбками.
Света уходит вверх по лестнице, Станислав Борисович снова ложится, кряхтя, устраивается поудобнее.
Резко включается свет. Возле стены, держа руку на выключателе, стоит Гуля.
Станислав Борисович приподнимает голову с крайне недовольным выражением на лице.
Гуля, да что ж такое? Зачем свет?
Гуля. Ой, а я не знала, что вы здесь. Свет включила - убираться буду.
Станислав Борисович. Вот и убирайся. Из гостиной. (Снова ложится, накрывается пледом с головой.)
Гуля пожимает плечами и нажимает на выключатель. Снова темно.
