Отношения американских аборигенов с европейскими народами после открытия континента в 1495 г. очень различны по характеру и определяются степенью первородного родства между группами населения. Говорить о родственных отношениях между народами Нового Света и мореплавателями Света Старого на первый взгляд некорректно. Но при глубоком рассуждении оказывается, что в этом нет ничего неестественного. Давайте рассмотрим этот вопрос подробнее.
Из европейских наций наибольшее влияние на индейцев оказали испанцы, португальцы, французы и англичане.
С самого начала подданные католических королей сблизились с местным населением. Конечно, их грабили, притесняли и очень часто уничтожали. Без этого не обходится ни одно завоевание или владычество. Но фактом является то, что испанцы отдали дань уважения политической организации аборигенов и уважали то, что не противоречило их законам. Они награждали титулом дворянина или «дона» местных вождей и, обращаясь к Монтесуме, пользовались подобающими его сану выражениями. Даже после его казни они называли Монтесуму «его величество». Они приняли его родственников в круг знати, так же они вели себя по отношению к инкам. Они часто женились на дочерях касиков, и часто семья идальго роднилась с мулатской семьей. Возможно, такое отношение испанцев, которое мы назвали бы либеральным, было вызвано необходимостью приручить слишком многочисленное местное население, но так же они вели себя и в других странах, где жили дикие и редкие племена: в Центральной Америке, в Боготе, Калифорнии. Их примеру следовали и португальцы. Очистив район вокруг Рио-Жанейро, они быстро смешались с прежними хозяевами этой земли. Разумеется, такая простота нравов происходит из некоего расового притяжения между победителями и побежденными.
В жилах искателей приключений с испанского полуострова, которые большей частью принадлежали к андалузцам [1], преобладала семитская кровь, а желтые элементы, обусловленные иберийскими и кельтскими корнями, придавали им малайские черты. Белые принципы намного уступали меланийской сущности. То есть имело место настоящее родство между победителями и побежденными, что способствовало быстрому их смешению.
Что касается французов, дело обстояло примерно так же. В Канаде наши предки-переселенцы часто вступали в браки с аборигенами и, в отличие от англосаксонских колонизаторов, они легко перенимали образ жизни сородичей своих жен. Смешение было настолько интенсивным, что сегодня трудно встретить старую канадскую семью, не затронутую хотя бы далекой связью с индейской расой. Однако те же самые французы, такие терпимые на Севере, даже не допускали и мысли о союзе с неграми на Юге, считая это позором, а мулатов считали выродками. Причину такой непоследовательности нетрудно объяснить. Большинство семей, которые приехали первыми в Канаду и на Антильские острова, - выходцы из Бретани или Нормандии. Что касается их галльского происхождения, существовало родство с желтыми малайскими племенами Канады, тогда как их природа отторгала союз с черной расой.
Было бы несправедливо считать, что гражданин Мексиканской Республики или скороспелый генерал, какие на каждом шагу попадаются в Аргентинской Конфедерации, находятся на одном уровне с людоедом Ботоендо, но нельзя также не отрицать, что не существует четкого расстояния, разделяющего их, и что во многих отношениях проявляется их сходство. Все эти индейцы, живущие в лесах, наполовину белые, наполовину аборигены, от президента государства до последнего бродяги, прекрасно понимают друг друга и могут жить бок о бок. Правительство Южной Америки, конечно, нельзя сравнить с гаитянской империей, однако приходится признать, что эти люди, которые еще недавно бурно приветствовали так называемое освобождение своих народов и ожидали прекрасных плодов этого события, сегодня правят массой метисов с крайней суровостью. Зато они преклоняются перед англосаксами, о которых мы поведем речь ниже.
Англосаксы британского происхождения представляют собой расу, наиболее далекую от аборигенов и африканских негров. Конечно, и у них можно найти финские следы, но они нейтрализованы германской природой. Поэтому по отношению к чистым или метисным представителям обеих крупных низших разновидностей семейства они являются непримиримыми антагонистами. Что до остальных независимых стран Америки, они представляют собой сильные государства в сравнении с агонизирующими соседями. Последние, в силу отсутствия компактной этнической организации и хоть какого-то опыта цивилизации или энергичного правления, погрузились в полную анархию, в которой соединились все пороки малайской Америки и романизированной Европы.
Таким образом, англосаксы Соединенных Штатов не стали живительным элементом нового континента. По отношению к другим народам они оказались в положении такого же обременительного превосходства, в каком находились когда-то все ветви арийского семейства - индусы, кшатрии-китайцы, иранцы, сарматы, скандинавы, германцы - среди массы метисов. Интересно наблюдать их отношение к остальным представителям человечества. Англосаксы ведут себя как господа перед низшими народами и даже теми, которые чужие для них, так что на их примере можно изучить результаты контакта сильной и слабой рас, тем более, что удаленность во времени и отсутствие точных исторических сведений не дают возможности проследить этот процесс в прошлом.
Остатки англосаксов в Северной Америке составляют группу, которая нисколько не сомневается в своем врожденном превосходстве над остальным миром и в своих правах, вытекающих из этого превосходства. Воспитанные на таких традициях, которые скорее являются инстинктами, они даже не потрудились, в отличие от германцев, поделить территорию с прежними хозяевами. Они просто прогнали их или скупили земли за бесценок. В силу своей рассудительности и приверженности к проявлению законности они нашли тысячи уловок, чтобы узаконить свои грабительские действия. Они выдумали красивые слова и целые теории, чтобы оправдать свое поведение. Возможно, в глубине души, где сохранились остатки совести, они сознают, что поступают нехорошо, но от этого ничего не меняется.
К неграм они относятся не лучше, чем к аборигенам: если последних они обирают до нитки, то первых заставляют трудиться, как каторжников, причем все это никак не согласуется с принципами гуманности, которые они проповедуют. Такая непоследовательность требует объяснения. Тем более, что такого не позволяли себе германцы: ограничиваясь частью добычи, они оставляли другую часть земли в распоряжении покоренного населения. У них даже не было желания завладеть всем. Они имели слишком грубые нравы, чтобы привить своим подданным страсть к спиртным напиткам - это уже современная идея. Такое не приходило в голову ни вандалам, ни готам, ни франкам, ни первым саксонам, а также древним цивилизациям, которые были более развращены. Ни брахман, ни древний маг не чувствовал необходимости истребить вокруг себя все, что не соответствовало его принципам. Наша цивилизация - единственная, которая обладает таким инстинктом и одновременно такой разрушительной мощью; единственная, которая без гнева и злобы, напротив, считая себя исключительно мягкой и гуманной, неустанно окружает себя могилами. Причина в том, что она существует только для того, чтобы извлечь из всего больше пользы, а то, что не служит этой пользе, вредно для нее, поэтому все вредное заранее осуждено на уничтожение.
Англо-американцы, убежденные и верные приверженцы такой культуры, действовали сообразно ее законам. Они без всякого лицемерия полагали своим правом присоединиться к протестам XVIII в. против всякого политического принуждения, против рабства черных, в частности. Партии и народы, как и женщины, пользуются правом попирать логику, смешивать в кучу самые противоречивые интеллектуальные и моральные понятия, причем совершенно искренне. Сограждане Вашингтона, энергично требуя освобождения негров, не считают своей обязанностью подать пример; подобно швейцарцам, которые из любви к равенству применяют к евреям средневековое законодательство, американцы третируют негров с исключительным презрением. Даже герои американской независимости являли собой пример такого несоответствия между максимами и поступками. Джефферсон в отношениях со своими чернокожими невольницами и детьми, плодами этих отношений, оставил воспоминания, в которых описаны подробности, не уступающие деяниям первых белых хамитов.
Американские англосаксы - искренне верующие: это черта благородной части их происхождения. При этом они не признают деспотизма закона. Будучи христианами, они, конечно, не собираются, подобно древним скандинавам, штурмовать небо или сразиться с Божественным Провидением, но они свободно рассуждают о нем, что также типично для их арийских предков, не отрицают его и, оставаясь посредине между суеверием, с одной стороны, и атеизмом, с другой, испытывают одинаковый ужас перед тем и другим.
Со своей неуемной жаждой царить, командовать, владеть, захватывать и расширять захваченное англосаксы Америки являются в основном земледельцами и воинами - я имею в виду профессию воина, а не воинственность. Это противоречит духу независимости. Во все времена последнее качество было основой и движущим механизмом их политического существования. И они приобрели его не в результате разрыва с природой - они всегда им обладали. То, что они получили в результате своей эволюции, имеет большое значение, потому что именно с этого момента они оказались абсолютными и свободными хозяевами своей воли, которая диктовала необходимость расширения их владений. Но что касается основ их внутренней организации, они не придумали ничего нового. С участием метрополии, или без ее участия, народы нынешних Соединенных Штатов сформировались в одном общем направлении. Их административные институты, их настороженное отношение к главе государственной власти, их приверженность к федеративной раздробленности напоминают «висампати» древних индусов и разделение на племена и лиги родственных народов, древних властителей северной Персии, Германии, саксонской Гептархии. В институте земельной собственности можно увидеть развитие принципа одэла.
Поэтому обычно преувеличивают значимость событий, которые обусловили славу Джорджа Вашингтона. Конечно, эти события имели большое значение для судеб англосаксов, переселившихся в Америку, это была блестящая и плодотворная эпоха, но неправильно было бы видеть в них рождение нации. Независимость явилась неизбежным результатом уже существовавших принципов, но звездный час Соединенных Штатов Америки еще не наступил.
Этот республиканский народ обладает двумя особенностями, которые коренным образом отличаются от естественных тенденций всех демократических обществ, вышедших из чрезмерного смешения. Во-первых, это приверженность к традиции, или, если воспользоваться юридическим термином, к прецеденту. В Америке происходит постоянное изменение институтов, вместе с тем у выходцев англосаксов наблюдается явно выраженное отрицание быстрых и радикальных перемен. У них сохранились многие законы, принесенные из метрополии в колониальные времена. Среда современных веяний некоторые из них источают запах обветшалости, напоминающий феодальную эпоху. Во-вторых, те же самые американцы больше, чем они в этом признаются, озабочены социальной градацией: все они стремятся к обладанию. Звание гражданина не более популярно у них, чем рыцарский титул «эсквайр».
Эти черты у демократов Нового Света указывают на желание повысить свой статус, что в корне отличается от принципа революционеров древности. Последние, напротив, стремились опуститься как можно ниже, чтобы разрушить благородную этническую основу.
То есть англосаксы Америки являются совсем не тем, что обычно понимают под словом «демократы». Скорее всего, это штаб без войска. Это люди, предназначенные для владычества, которые не могут реализовать свое предназначение, угнетая людей, равных им, но которые охотно делают это в отношении тех, кто стоит ниже их. В этом смысле они находятся в ситуации, аналогичной той, в которой были германские народы незадолго до V в. Одним словом, речь идет о людях, которые стремятся к власти, к высокому положению и которые обладают средствами для их достижения. Вопрос в наличии благоприятных для этого условий. Как бы то ни было, в глазах мексиканца охотник из Кентукки представляет собой опасность. Он есть последнее выражение образа германца; это - франк или лонгобард нашего времени. И мексиканец имеет основание считать его варваром.
При этом, независимо от взгляда запуганных народов, варварство дальше продвинулось в прагматичной цивилизации, нежели они. И такое положение дел не беспрецедентно. Когда армии семитского Рима завоевали царства Нижней Азии, римляне и эллины черпали свою культуру и свой образ жизни в тех же истоках. Селевкиды и Птолемеи считали себя намного утонченнее и благороднее, потому что они больше времени провели в состоянии разложения и упадка и в большей степени обладали вкусом к прекрасному. А победа досталась римлянам - более прагматичным и позитивным, хотя отличавшимся меньшим блеском, чем их противники. Они оказались правы, и история подтвердила это.
Американских англосаксов ждет такое же будущее. Либо благодаря силе, либо за счет социального влияния североамериканцы должны распространить свой образ жизни на весь новый континент. Но кто или что может их остановить? Разве что их собственная раздробленность, если она проявится слишком рано. Кроме этой опасности, им нечего бояться.
Рассуждая о влиянии Соединенных Штатов на остальные общества Нового Света, мы вели речь только о расе, основавшей американскую нацию, и полагали, что сегодня эта раса сохранила свои этнические достоинства. Однако это совсем не так. Напротив, американский союз с начала нынешнего века, особенно в последние годы, принял на свою территорию огромную массу самых разнородных элементов. Это новый фактор, который может в какой-то мере изменить высказанные выше выводы.
Разумеется, значительный приток новых принципов, которые несут с собой эмигранты, не способен привести к ослаблению союза по отношению к другим американским обществам. Последние, состоящие из аборигенов и негров, стоят намного ниже, а переселенцы из Европы, несмотря на вырождение, все-таки превосходят мексиканцев или бразильцев. Поэтому я не сомневаюсь в моральном превосходстве Северных Штатов Америки над остальными политическими организмами этого континента, хотя, что касается сравнения республики Джорджа Вашингтона с Европой, дело обстоит совсем по-другому.
Англосаксонское население, т. е. первые английские колонисты, больше не составляет большинство, и несмотря на то, что каждый год на американскую землю прибывают сотни тысяч ирландцев и немцев, нацию ждет угасание. Впрочем, она уже значительно ослаблена процессом смешения. Еще какое-то время она сохранит видимость прогресса, затем эта видимость исчезнет, и империя окажется в руках смешанной группы, в которой англосаксонский элемент будет играть подчиненную роль. Уже сейчас первооткрыватели уходят с побережья на запад, где ситуация более благоприятна для их активности и духа авантюризма.
А что представляют собой новые переселенцы? Это осколки тех рас старой Европы, от которых почти нечего ожидать. Это остаточные продукты всех народов: ирландцы, немцы, неоднократно перемешанные, французы, смешанные не меньше, итальянцы, которые в смысле смешения превосходят всех. Скопление всех этих выродившихся типов приводит к усилению этнического беспорядка; в этом беспорядке нет ничего необычного и нового: такая ситуация не раз наблюдалась на нашем континенте. Ничего плодотворного не получится из этого, а если продукты самых различных комбинаций немцев, ирландцев, итальянцев, французов и англосаксов вдруг объединятся на юге с населением, вобравшим в себя индейские, негритянские, испанские и португальские элементы, тогда образуется невообразимая смесь.
Мы с интересом наблюдаем за мощным движением утилитарных инстинктов в Америке. Я не сомневаюсь в размахе этого процесса, но разве он является чем-то уникальным? Разве там происходит нечто такое, чего не было в Европе? Разве это зрелище дает хоть какие-то основания предполагать будущий триумф юного человечества, которому еще предстоит появиться на свет? Если трезво взвесить все «за» и «против», мы убедимся в тщетности таких ожиданий. Соединенные Штаты Америки - не первое государство на земле, пропитанное духом коммерции. Его предшественники не оставили никаких признаков возрождения расы, из которой они вышли.
Карфаген пережил блеск и расцвет, какого вряд ли достигнет Нью-Йорк. Карфаген был богат и велик. В его руках находилось северное побережье Африки и большая территория в глубине континента. Его основа была более благородной, чем переселенцы-пуритане из Англии, потому что она состояла из остатков самых чистых семейств Ханаана. Карфаген завладел всем, что потеряли Тир и Сидон. Однако Карфаген ничего не прибавил к семитской цивилизации и не уберег ее от упадка.
Константинополю предрекали затмить собой все, что было в настоящем и прошлом, и преобразовать будущее. Имея самое благоприятное географическое положение и земли, самые плодородные в империи Константина, он имел все возможности для беспрепятственного развития и прогресса. Он был населен грамотными людьми, он владел огромными богатствами, он был знаком со всеми достижениями промышленности и торговли в Европе, Азии и Африке - словом, у него не было соперников. И он ничего не создал, не излечил ни одну из социальных болезней, скопившихся за долгие века в римской вселенной, из среды его населения не вышла ни одна живительная идея. Так что не стоит ожидать, что более счастливыми в этом смысле окажутся Соединенные Штаты Америки, имеющие более вульгарное население, чем в Карфагене.
Весь опыт прошлого доказывает, что собрание истощенных этнических принципов не может привести к обновлению. Более того, было бы опрометчиво ожидать, что эта республика Нового Света сможет завоевать окружающие ее страны. То есть маловероятно, что она может сравниться с успехом семитского Рима. Что касается обновления человеческого общества и создания более высокой, или хотя бы другой, цивилизации, что, впрочем, одно и то же, это возможно только при наличии относительно молодой и чистой расы. В Америке ее нет. Все усилия этой страны ограничиваются развитием некоторых сторон европейской культуры, причем не всегда самых лучших, и копированием остального мира [2]. Это нация, считающая себя молодой, на самом деле - старый европейский народ. Во время долгого и тяжелого путешествия на новую родину океанский воздух не сделал переселенцев моложе. Какими они отплыли из старой Европы, такими и приплыли на новую землю. Простое перемещение с одного места на другое не возрождает полуистощенные расы.
Примечания
1) Исключением является европейское население Чили. Большинство европейцев пришли сюда из северной Испании и в меньшей степени смешались с аборигенами. По этой причине они превосходят жителей соседних стран, в частности, что касается политического устройства.
2) Пикеринг, рассуждая о гении американских англосаксов в области искусств, замечает, что большинство народных песен его соотечественники заимствовали у чернокожих рабов, не имея таланта придумать что-то лучшее. Здесь уместно напомнить, что кимрийцы старательно копировали спиральные рисунки, изобретенные финнами.
ОБЩЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Человеческая история похожа на огромное тканое полотно. Земля - это подрамник, на который оно натянуто. Прошедшие столетия - это неустанные ткачи. Рождаясь, они сразу берутся за работу и выпускают челнок из рук только для того, чтобы умереть. Так под этими умелыми пальцами создается мировое полотно.
Это полотно отличается многоцветием и состоит из разных видов пряжи. Его рисунок не похож на произведения деловитой Паллады, скорее он напоминает вдохновенный плод художников Кашмира. В нем, в самых капризных и причудливых сочетаниях, присутствуют самые необычные рисунки, и отвечая всем законам строгого вкуса, это великое произведение отличается непревзойденной красотой.
Две низшие разновидности человечества, черная раса и желтая раса, являются грубой основой - хлопком и шерстью, - в которую второстепенные группы белой расы вплетают шелковые нити, тогда как арийское семейство, перетекая тонкими ручейками из поколения в поколение, накладывает на поверхность ткани свои арабески из серебра и золота.
Таким образом, история являет собой одно целое, и все ее аномалии находят свое объяснение и укладываются в правила, если только отвлечься от бездумного созерцания отдельных деталей и охватить взором всю картину, если выделить в ней схожие факты, сопоставить их и сделать выводы. Но природа человека настолько несовершенна, что, приближаясь к месту событий, он инстинктивно стремится упростить их, т. е. исказить, сократить их число, избавиться от всего, что ему мешает. Только исказив их, он находит их прекрасными, потому что они становятся легкими для понимания, между тем, лишенные части своих богатств, они превращаются в безжизненные останки действительности.
История - такая же наука, как и все остальные. Она включает в себя тысячи элементов, на вид разнородных, которые под многочисленными переплетениями скрывают или представляют в другом ракурсе исток, таящийся в самой глубине. Отбросить то, что смущает взгляд, - значит более четко увидеть оставшиеся куски картины, но тогда происходит искажение меры и относительной значимости частей целого и невозможность проникнуть в истинный смысл этого целого.
Чтобы избежать этого недостатка, надо взяться за решение задачи со всеми присущими ей трудностями. Если вначале ограничиться поиском главных источников предмета, мы обнаружим, что их всего три, и из них вытекают события и явления, достойные нашего внимания. Первый из таких источников - деятельность отдельного человека, второй - создание политических центров, третий, самый главный, оживляющий два первых, - это способ социального существования Теперь добавим к этим трем источникам движения и изменения фактор взаимопроникновения обществ, тогда мы получим общие контуры нашего предмета. История со своими причинами, движущими силами и главными результатами окажется замкнутой в этом большом круге, и теперь можно приступать к анализу самых мелких деталей, не опасаясь тех неизбежных ошибок, которые имеют место при других способах изучения.
Деятельность человека, взятого отдельно от других, выражается в развитии интеллекта и в игре страстей. Наблюдение за этим процессом и за его драматическими результатами поглощает все внимание большинства мыслителей Они видят лишь человека, который действует, уступает или сопротивляется своим желаниям и наклонностям, направляет их в нужное русло или вовлекается в их бурный водоворот. Конечно, нет ничего более впечатляющего, чем зрелище борьбы человека с самим собой. Кто может усомниться, что он действует самостоятельно, выбирая одну из альтернатив? Бог следит за ним и судит его, исходя из нравственного добра, которое человек сделал, и из нравственного зла, которое он отверг, но никак не исходя из меры его способностей, и не ограничивает его свободу выбора.
Человек действует только в узкой сфере. Даже самый могущественный из людей, самый просвещенный и энергичный, может протянуть свою руку на ограниченное расстояние. Самые великие замыслы Цезаря не в состоянии охватить весь земной шар. Их действие затрагивает ограниченное число людей и один или несколько политических центров. В глазах современников это уже много, но для истории - мало. И новые поколения с трудом находят их следы. То же самое можно сказать о деятельности Александра Македонского или испанского короля Карла V, в чьих владениях никогда не заходило солнце.
Итак, великие люди не всемогущи. Эти люди умеют соразмерять то, что они сделали, с тем, что они хотели сделать. Им известно, что их власть не может распространиться даже на один континент, что даже в своих дворцах они не могут жить так, как им бы хотелось, что если их вмешательство замедляет или ускоряет ход событий, то это похоже на то, как ребенок пытается запрудить ручей, но не может помешать его течению
Лучшая часть их воспоминаний заключается не в блеске ума и гения, а в понимании вышеуказанного факта. Здесь конец исторического могущества человека, действующего в самых благоприятных условиях. Оно не есть причина: оно - всего только временное средство и чаще всего элемент украшения. Но при всем этом необходимо признать за ним способность привлечь к себе всеобщий интерес, тем более что безличный ход событий кажется нам скучным зрелищем Различные школы придавали ему исключительное значение, и именно могущество отдельных личностей всегда вызывает интерес людей к реликвиям прошлых времен.
Теперь посмотрим, что такое политический центр, о котором мы упоминали выше. Это совокупность человеческих желаний, т. е. сам по себе он представляет собой волю. Политический центр, или, иными словами, народ, имеет свои страсти и свой интеллект. Независимо от количества людей, которые его составляют, он обладает смешанной индивидуальностью, которая есть результат всех общих понятий, тенденций, идей, подсказанных массой. Иногда он выражает интересы меньшинства, иногда следует за волей большинства; его также можно назвать слепым вдохновением, не принадлежащим никому. Короче говоря, народ в своей коллективной совокупности, в своих многочисленных проявлениях и функциях, представляет собой реальное существо, сосредоточенное в одном теле. Его власть сильнее и одновременно она менее надежна и длительна, поскольку она скорее инстинктивна, чем осознанна, более негативна, чем утвердительна, и во всех случаях она менее непосредственна, чем власть отдельных людей. Народ меняет свои воззрения несколько раз в течение столетия, это объясняет видимость упадка и видимость возрождения. В течение нескольких лет он может покорить своих соседей, затем покориться им; он может любить свои законы и подчиняться им, затем вдруг ему вздумается бунтовать, чтобы через несколько часов с тоской думать о рабстве. Во всех своих бедах и несчастьях он обвиняет своих правителей: это доказывает, что в нем живет органичная слабость, происходящая от несовершенства его личности.
Народ всегда нуждается в человеке, который понимает его волю, истолковывает ее и показывает, куда надо идти. Если человек ошибается, народ восстает, а затем покорно идет за другим, который не ошибается. Здесь речь вдет о потребности в постоянном обмене между коллективной и личной волей. Чтобы из этого получился позитивный результат, необходимо объединение этих двух волевых факторов - будучи раздельными, они бесплодны. Поэтому монархия - это единственная рациональная форма правления.
Тем не менее в истории человечества не раз подтверждался тот факт, что объединение властителя и нации приводит только к выявлению способностей или возможностей и к предотвращению опасности, исходящей из области, которая находится вне их сферы. Во многих случаях, когда властитель видит путь, угодный подданным, не его вина, если у подданных недостает сил, чтобы проделать этот путь.
Представим, что ужасное несчастье обрушилось на нацию. Недальновидность, безрассудство или бессилие правителей ведут к краху. Нация становится добычей более сильного государства. Ее границы стираются, ее порванные знамена становятся лоскутками в чужих победных знаменах. Но означает ли это конец нации?
Историки отвечают на этот вопрос утвердительно. Всякий покоренный народ больше ничего не стоит, и если речь идет о далеких временах, историки, не задумываясь, вычеркивают его из списка живых и объявляют исчезнувшим в материальном смысле.
Но если не делать столь поспешных заключений и изучать факты, тогда мы обнаружим, что нация, политически уничтоженная, продолжает существовать под другим именем, что она сохраняет свои формы, свой дух, свои способности и влияет, как и прежде, на население, в состав которого она вошла. Поэтому не политическая форма дает жизнь массам, формирует их волю и их образ жизни. Массы обладают всем этим, даже не имея своих границ. Они получают все это из сферы, более высокой, чем они сами. Здесь открываются неисследованные области, которые не измеряются территорией того или иного королевства или изменениями в составе населения, но охватывают все перспективы общества вместе с пружинами и движущими силами цивилизации, которая дает жизнь этим массам.
Рождение, развитие, закат общества и его цивилизации - это явления, которые увлекают наблюдателя далеко за горизонты, обычно замечаемые историками. В своих исходных причинах они не несут на себе печати человеческих страстей или намерений - это слишком непрочная материя, чтобы ей нашлось место в столь длительном процессе. Здесь мы видим только разные формы интеллекта, предназначенные для различных рас и их сочетаний, только самые основные признаки, свободные от авторитета независимого арбитра, самые врожденные, т. е. самые фатальные, - те, которые человек или народ не может ни присвоить себе, ни сбросить с себя. Таким образом, над всеми преходящими и намеренными действиями, исходящими либо от отдельного человека, либо от толпы, возвышаются генерирующие принципы, которые осуществляют свое влияние неуклонно и непрестанно. Из этой абсолютной сферы, где они сочетаются и взаимодействуют, каприз человека или нации не в состоянии извлечь никаких случайных результатов. Именно там, в ходе нематериальных вещей, в высшей сфере, работают активные силы, основополагающие принципы, находящиеся в вечном соприкосновении как с человеком, так и с массой.
Эти активные силы и основополагающие принципы или, если придать им конкретную форму, эта душа, до сих пор незаметная и безличная, входит в число главных космических механизмов. В этом неосязаемом мире душа выполняет функции, аналогичные тем, какие осуществляют электричество и магнетизм в других сферах творения, и точно так же, как электричество и магнетизм, ее можно констатировать по ее функциям или, вернее, по некоторым из ее функций, но ее нельзя пощупать, описать и анализировать во всей ее целостности, в ее абстрактной сущности.
Нет никаких доказательств, что душа есть эманация человека и политических организмов. Душа живет через них и для них. Сила и здоровье цивилизаций - это также мера силы и здоровья души, но если считать, что душа достигает высшей точки своего развития у отдельных личностей и у отдельных наций в то самое время, когда цивилизации приходят в упадок, тогда придется заключить, что ее можно сравнить с воздухом, которым мы дышим и который в плане творения имеет смысл существования только в продолжение жизни общества, которое он питает; что в сущности он чужд обществу, что он есть нечто внешнее по отношению к нему и что его разрежение влечет за собой смерть этого общества.
Эта великая душа проявляет себя в двух формах - мужской и женской. Напомню, что я имею в виду субъективное отношение, с одной стороны, и объективную способность, с другой, без всякой связи с идеей превосходства. Эта душа циркулирует двумя потоками, проникая в самые мелкие поры и самые последние молекулы социального организма.
Поскольку основной смысл существования общества состоит в том, что оно не зависит от человека, оно не приводит ни к каким результатам, за которые человек несет ответственность. Таким образом, общество свободно от идеи нравственности. Само по себе оно не может быть ни добродетельным, ни порочным-, ни умным, ни глупым - оно просто существует. Ни действия человека, ни намерения народа не служат толчком к созданию общества. Среда, через которую оно приходит к позитивному существованию, должна иметь необходимое количество соответствующих этнических элементов; здесь снова напрашивается сравнение с физическими телами: некоторые из них легко принимают электрический заряд, а другие отторгают его. Сущность общества изменяет не воля монарха или его подданных, а этнический состав в силу тех же законов. Общество заключает в себе свои народы точно так же, как небо обволакивает землю: небо, которого не касаются испарения болот или языки пламени из жерла вулканов, в своей безмятежности является идеальным образом общества.
Общество навязывает народу определенный образ жизни и втискивает его в рамки, из которых народ, как покорный раб, не может выйти и даже не пытается это сделать. Оно диктует ему законы, диктует волю, предписывает ему, что следует любить, презирать и ненавидеть. В строгом соответствии с этническими законами оно определяет, что есть слава и что бесчестье, оно ставит победителей и побежденных на одну ступень, и только новый поворот в этнической ситуации может вновь расставить их по своим местам.
Общество оказывает такое сильное давление не только на народ, но и на отдельных людей. Оно оставляет им право на мораль, формы и правила которой оно же устанавливает, вбивая их в головы людей с самого рождения и указывая им единственный путь в жизни.
Поэтому, прежде чем рассматривать историю страны, необходимо изучить истоки и природу общества, частью которого является данная страна. Необходимо изучить его составные элементы, изменения, происшедшие в нем, причины этих изменений, этническое состояние как результат расового смешения.
Только таким образом можно встать на позитивную почву, в которой скрыты корни нашего предмета, и увидеть, как они растут, дают побеги и, в конечном счете, плоды и зерна. Поскольку этнические сочетания на географической территории общества всегда распределяются самым причудливым образом, следует заранее решить направление исследований и анализировать результаты по мере приближения к предмету. Здесь необходима усердная работа ума и памяти и аккуратность в суждениях. Речь идет о том, чтобы уложить историю в контекст естественных наук и обеспечить точность результатов, с тем, чтобы избежать произвольных оценок.
Уберегая музу прошлого от неверных и кривых тропинок, направляя ее на широкую прямую дорогу, заранее изученную и помеченную надежными вехами, вы не лишаете ее величия, а напротив, делаете ее советы более авторитетными. Конечно, при этом она не станет легкомысленно обвинять Дария в том, что он потерял Азию, а Персея за то, что он унизил Грецию, зато она и не будет восхвалять гений Гракхов или ораторское искусство жирондистов. Она провозгласит, что неизбежные причины событий нисколько не зависят от людей и их воли, и не станет заниматься конфликтами политических партий: она будет объяснять их скрытые причины, в которых не нужно обвинять исторических персонажей и за которые их не нужно хвалить.
Тогда со своего высокого трона муза истории будет выносить справедливый приговор прошлому и указывать на полезные уроки. Независимо от отношения к развитию какой-либо нации, не допуская вмешательства человека с целью переместить местами какие-то даты и приукрасить или, напротив, очернить какие-то события, она будет вершить справедливый суд и сделает каждого ответственным за свои дела. Тогда не будет оправданий ни у злодея, ни у льстеца, которые стремятся приукрасить свои или чужие злодеяния. История сорвет все маски софизма и заклеймит виновных. Бунтовщик предстанет нетерпеливым и вредным амбициозным человеком: Тимолеон - убийцей, Робеспьер - гнусным негодяем.
Для того, чтобы придать историческим анналам человечества объективность, пора изменить метод их составления и без боязни спуститься в катакомбы истин, вырытые тяжелым трудом поколений.
Древние математики, приоткрывшие двери в алгебру и испугавшиеся таинственных глубин, которые предстали перед ними, наделили ее сверхъестественными способностями и превратили самую строгую из наук во вместилище невероятных фантазий. Из-за такого отношения к предмету математиков какое-то время подозревали в безумии и шарлатанстве, и только позже серьезные исследования сломали лед недоверия и принесли плоды.
Первые ученые, которые обнаружили окаменевшие останки костей и обломки судов на горных вершинах, начали выдвигать гипотезы, одна нелепее другой. Их преемники отвергли выдумки и сделали геологию библией науки, и теперь уже нельзя подвергать сомнению ее положения. То же самое можно сказать об этнологии, а также алгебре и науке, созданной Кювье и Бомоном. Одни рабски следуют ей, другие отрицают напрочь.
Конечно, этнология - молодая наука, хотя она уже вышла из пеленок. Она выдвинула достаточное количество надежных аргументов, которые могут служить основанием для дальнейшего изучения. Каждый день появляются все новые факты. Началось настолько бурное соперничество между различными сферами знаний, что ученые не успевают классифицировать накапливающиеся факты. Дай Бог, чтобы на пути этнологии стояли только такого рода препятствия! Но, увы, препятствия бывают и похуже. Многие все еще не понимают ее особенную природу и обосновывают ее главным образом физиологией.
Такой узкий подход выхолащивает ее суть, хотя, разумеется, физиология соприкасается с этнологией. Но для того, чтобы материалы, которые предоставляет ей физиология, приобрели настоящую научную ценность, необходимо привлечь и другие науки; сравнительное языкознание, археологию, нумизматику, мифологию и записанную в анналах историю. Этнология должна оперировать только документами, которые прошли проверку другими инструментами. Поскольку ее предметом является материальная сфера и одновременно она касается сферы интеллектуальной, она не должна замыкаться в чисто физические рамки и игнорировать даже самые невероятные и смелые гипотезы. В сущности, этнология - это корни, питающие историю, и ни в коем случае нельзя разделять их. Посему предоставим ей ту же территорию, на которой хозяйничает история.
В то же время будем иметь в виду позитивные науки и задавать вопросы, на которые вряд ли ответит человеческий разум. В их числе проблема единства и многообразия. Этот вопрос до сих пор остается невыясненным, и сегодня он скорее забавляет ум, чем просвещает его. Поэтому до наступления лучших времен не будем выдвигать его на первый план и довольствуемся констатацией органичности всех разновидностей, проведя демаркационную линию между ними. Если какие-то причины могут привести к путанице в разных типах, например, если в результате изменения пищи и климата белый человек вдруг становится негром, негр - монголом, тогда весь вид, несмотря на то, что у него несколько миллионов совершенно непохожих друг на друга отцов, следует объявить единым.
Но если, напротив, рассматривать разновидности в их нынешнем состоянии, считая, что они могут утрачивать свои отличительные признаки только через брачные союзы, выходящие за пределы своего круга, если никакое внешнее или внутреннее воздействие не может изменить их основные элементы, если, наконец, они обладают постоянными физическими и моральными качествами, тогда придется признавать следующую неопровержимую истину: даже если они рождены от одной пары, человеческие разновидности живут по закону многообразия типов, и их первородное единство никак не сказывается и не может сказываться на их судьбах. Таким образом, чтобы достойным образом ответить на насущные требования науки, надо направить исследования на достижимые задачи и абстрагироваться от всех причин. Теперь встанем на почву истинной истории, истории серьезной, а не фантастической, основанной на фактах, а не на иллюзиях или досужих мнениях, и еще раз рассмотрим то, что видят наши глаза, слышат наши уши и чего касаются наши руки.
Итак, перенесемся в ту далекую эпоху, которую можно назвать самой древней для всего человеческого рода и которая предшествует всякой истории: на алтайскую возвышенность, где живут три огромных массы племен, постоянно находящиеся в движении и резко отличающиеся друг от друга. Территорию, которая простирается на запад, огибая горы, занимает белая раса, на северо-востоке обитают желтые племена, пришедшие из Америки, на юге - черные племена, чья родина находится в далекой Африке. Белая разновидность, возможно, не такая многочисленная, как ее сестры, наделена живым деятельным характером, который она часто обращает против самой себя и который ее ослабляет, хотя и свидетельствует о ее превосходстве.
В результате отчаянного натиска многочисленных карликов эта благородная раса покидает свою территорию и уходит на юг, где ее передовые отряды попадают в гущу меланийских масс и рассеиваются в них, начиная смешиваться с местными элементами. Эти элементы в высшей степени грубы и непривлекательны, однако благодаря своей гибкости пришельцы приспосабливаются к ним и передают им некоторые из своих качеств или, по крайней мере, лишают их некоторых недостатков. Пришедшая раса придает им способность к сосуществованию, и скоро вместо враждебных племен, постоянно и безрезультатно оспаривающих территорию, здесь появляется смешанная раса, которая распространяется из бактрийских земель по всей Гедросии, к Персидскому и Арабскому заливам, за нубийские озера, доходит до середины африканского континента и движется вдоль северного побережья Африки. На этом долгом пути меланийская разновидность, смешанная в разной степени, в одном месте поглощенная другими элементами, в другом сама поглощающая их, но всюду изменяющая белую основу и сама изменяющаяся под ее воздействием, утрачивает свою чистоту и некоторые из своих примитивных признаков. С этим связаны определенные социальные способности жителей самых глухих уголков африканского мира: это результат древнего союза с белой расой. Эти способности невелики, неопределенны и часто мало заметны.
Во время первых переселений, в эпоху распространения первых поколений мулатов на побережье Африки, аналогичный процесс происходит на Индийском полуострове, особенно за Гангом и Брахмапутрой, вовлекая в срою орбиту черные и желтые массы, которые еще раньше пришли сюда в относительно чистом этническом состоянии. Финны сосредоточились на берегу Китайского моря раньше перемещения белых народов вглубь континента. Им было легче поглотить другую низшую расу, и они смешались с ней. Тогда малайская разновидность начала выходить из этого союза, а первые метисы сначала заняли центральные районы Поднебесной Империи. С течением времени они расселились по всей Восточной Азии, на Японских островах, на архипелагах Индийского океана; они дошли до восточного побережья Африки, заняли все острова Полинезии и оказались, таким образом, напротив Америки, как на севере, так и на юге, вплоть до Курил и острова Пасхи. Небольшими рассеянными группами они возвратились на эту почти пустынную землю, где оставались только остатки арьергарда желтой массы, от которой эти малайцы когда-то унаследовали физический облик и моральные привычки.
На западе, ближе к Европе, меланийских народов нет: там имеет место неизбежный и вынужденный контакт между финнами и белыми. Пока на юге спасающиеся бегством белые племена пытаются подчинить себе местное население, на. севере они, напротив, вступают с покоренными аборигенами в брачные союзы. Сомнительно, что негры, имевшие возможность выбора, стремились к такому физическому союзу, зато желтые племена охотно приняли его. Под непосредственным влиянием финского нашествия кельты и особенно славяне, что в сущности почти одно и то же, оказались вынуждены постепенно уйти в Европу. Таким образом, волей-неволей они рано начали вступать в союзы с низкорослыми пришельцами из Америки; а когда в ходе своих последующих странствий они встречали в разных западных странах поселения этих карликов, они держались от них подальше.
Если бы белая раса была сразу вытеснена со своей древней территории в Центральной Азии, основной массе желтых племен ничего бы не оставалось, кроме как занять опустевшие земли. Тогда финн построил бы вигвам из веток на развалинах древних памятников и, следуя своей привычке, засел бы в нем, и мир так и не узнал бы эту инертную расу. Но белое семейство не строило массовый исход со своей прародины. Оно раскололось от ужасного столкновения с финскими массами, и рассеялось в разные стороны, однако довольно многочисленные племена остались на месте и, с течением времени соединяясь с желтыми племенами, передавали им энергичность, интеллект, физическую силу, социабельность, которые тем были чужды, и давали им возможность распространять эти элементы на соседние территории.
В результате всех этих масштабных пертурбаций и трансформаций, охвативших все чистые расы, а затем все их сочетания, древняя культура белого семейства исчезла, и на смену ей пришли четыре смешанных цивилизации: ассирийская, индусская, египетская и китайская, а пятая, греческая, уже готовилась выйти на сцену. В то же время уже можно было утверждать, что все социальные принципы будущего определены, потому что последующие общества ничего нового не изобрели.
Самое большое и очевидное достижение этих цивилизаций заключается в том, что они продолжили дело этнического объединения. По мере расширения они включали в свою сферу новые народы, племена и группы, которые прежде жили изолированно, не стараясь привить им свои формы и идеи, хотя и лишая их индивидуальности.
В течение так называемого второго периода, или периода смешения, ассирийцы дошли до границ Фракии, заселили острова архипелага, обосновались в Нижнем Египте, укрепились в Аравии, близко сошлись с нубийцами. Египтяне распространились по Центральной Африке, продвинули свои поселения на юг и запад, частично ушли в Хеджаз и на Синайский полуостров. Индусы конфликтовали из-за территории с арабскими химиаритами, высадились на Цейлоне, колонизировали Яву и Бали и продолжали смешение с малайцами на другом берегу Ганга. Китайцы смешались с народами Кореи, Японии, вошли в соприкосновение с филиппинцами, а черно-желтые метисы, появившиеся в Полинезии и познакомившиеся с соседними цивилизациями, начали распространять то немногое, что они узнали, от Мадагаскара до Америки.
Что касается западного мира - белых племен в Европе, иберийцев, расенов, фракийцев, иллирийцев, кельтов, славян, - они к этому времени уже тронуты финской печатью. Они продолжают ассимилировать соседние желтые племена, затем вступают в союзы друг с другом, с эллинами, семитизированными метисами, которые массами расселяются рядом с ними.
Смешение, повсеместное и постоянное смешение, - вот самое очевидное достижение крупных обществ и мощных цивилизаций, которое пережило своих творцов. Этот не знающий преград поток разливается и поглощает все новые и новые народы и территории, изменяя их природу.
Но для того, чтобы это великое объединяющее движение охватило самые последние расы земного шара, не оставляя никаких пробелов, недостаточно действия цивилизаторской среды: для этого еще необходимо, чтобы в самых разных районах появились постоянные этнические очаги, без которых процесс был бы неполным. Громадные расстояния парализуют распространение самых активных групп. Китай и Европа почти не оказывают влияния друг на друга, хотя промежуточным звеном для них служат славяне. Индия никогда не оказывала большого влияния на Африку, так же, как Ассирия на северную часть Азии; если бы общества оставались на своих территориях, Европа никогда бы не была вовлечена в этот процесс. Она оказалась в нем, потому что на ее территории еще раньше распространились созидательные элементы цивилизации. С ранних времен в лице кельтских и славянских рас она получила два объединяющих потока, которые дали ей возможность в нужный момент вступить в общий процесс.
Под их воздействием в Европе желтая основа и чистая белая сущность полностью растворились. Через посредство семитизированных эллинов, а затем через римские колонии, европейцы все больше сближались с населением западного побережья Азии. Последнее также участвовало в этом эволюционном процессе, и если европейские народы приобретали восточный оттенок в Испании, южной Франции, Италии и Иллирии, то жители Востока и Африки многое брали из романского Запада в Пропонтиде, Анатолии, Аравии и Египте. Наибольший вклад в это сближение принадлежит славянам и кельтам вместе с эллинами. Впрочем, в других регионах процесс этнического сближения почти отсутствовал по причине новых географических границ. Римская цивилизация, шестая по счету, которая может по праву считаться местом объединения этнических принципов западного мира, не имела сил активно действовать после III в. н. э.
Чтобы расширять территорию, на которой уже смешалось столько народов, требовалось участие значительной этнической силы, продукта нового союза лучшей части че ловечества с уже цивилизованными расами. Одним словом, был необходим приток арийцев в самый главный социальный центр для того, чтобы он мог воздействовать на остальной мир, без чего дальнейшее слияние было невозможно.
Итак, в романском обществе появились германцы. Одновременно они заняли крайний северо-запад Европы, который постепенно превратился в опорный пункт их деятельности. Союз с кельтами и славянами усилил их экспансию и в малой степени подавил их природную инициативность. Появилось современное общество, которое приступило к дальнейшему объединению. Совсем недавно оно открыло Америку, где смешалось с аборигенами или уничтожило их; оно дало толчок России, в результате чего славяне покорили последние племена Центральной Азии; они проникли в среду индусов и китайцев и постучались в двери Японии; по всему африканскому побережью оно вошло в контакт с жителями этого большого континента; короче говоря, новое общество расширило свои территории и распространило по всему миру принципы этнического объединения.
Германская раса вобрала в себя всю энергию арийского семейства, благодаря чему выполнила предназначенную ей роль. После нее белая раса уже не могла ничего предложить в смысле мощи и активности: все, что в ней оставалось, было истощено, деградировано, утрачено. Получилось так, что этим последним посланцам пришлось взяться за самое трудное дело. Они завершили географические открытия и заселили новые земли метисами. Теперь требуется только добавить последние капли арийской крови в различные народы, и эту работу выполнит время.
Исходя из сказанного выше, становится ясным ответ на вопрос, не почему сегодня нет чистых арийцев, а почему они больше не нужны. Потому что их предназначением было сближение и слияние всех разновидностей человечества невзирая на расстояния: теперь, когда они в основном выполнили свою задачу, им больше нечего делать на земле. Итак, существование самой лучшей разновидности всей белой расы, лучших качеств, сосредоточенных в ней, рождение, развитие и смерть обществ и цивилизаций, великий результат этих качеств, представляют собой вершину и высшую цель истории. Все это появилось для того, чтобы объединить человечество, развивалось, сверкало великолепием и обогащалось для того, чтобы ускорить объединение, и ушло в небытие, когда главный этнический принцип окончательно влился в разнородные элементы. Белый принцип, главным образом арийский, распространившийся на земле, не оставил вне сферы своего действия ни одну расу. Таким образом, жизнь человечества приобретает смысл, который полностью укладывается в космический миропорядок. Я уже сравнивал его историю с огромным узорчатым, разноцветным полотном: ее можно также сравнить с цепью гор, отдельные вершины которой представляют собой цивилизации, а геологическое строение этих вершин - это различные союзы, обусловленные многочисленными сочетаниями трех главных групп и их производных элементов. В этом заключается главный результат человеческого труда. Все, что служит цивилизации, входит в сферу деятельности общества, все, что входит в его сферу, развивает общество, все, что его развивает, географически расширяет его, и последним звеном этой цепочки является усиление или подавление черных или финских элементов в массе уже смешанного населения. Будем считать, что конечная цель трудов и страданий, радостей и побед человечества состоит в том, чтобы в один прекрасный день прийти к абсолютному единству. Исходя из этой аксиомы мы будем рассуждать дальше.
В абстрактном смысле белая раса навсегда исчезла с лица земли. Пройдя через эпоху богов, когда она была совершенно чистой, эпоху героев, когда процесс смешения еще не достиг высшей точки, эпоху знати, когда ее качества не были полностью утрачены, белая раса подошла к эпохе окончательного слияния всех принципов в результате смешанных союзов. Отныне она представлена только гибридами, больше всего деградировали те ее представители, которые живут на территории первых смешанных обществ. Что касается масс, которые в Западной Европе и Северной Америке представляют собой последнюю возможную форму культуры, в них еще есть остатки силы, особенно по сравнению, скажем, с жителями Йемена. Однако и это относительное превосходство постепенно исчезает, часть арийской крови, многократно разбавленная, которая еще имеется в нашем обществе и является его единственной опорой, каждый день все больше поглощается.
Когда процесс поглощения завершится, наступит эпоха единства. Белый принцип, потерпев поражение в каждом отдельном человеке, будет составлять по отношению к двум другим пропорцию 1:2, а этого вполне достаточно, чтобы почти полностью парализовать его влияние; еще печальнее то, что слияние - это далеко не результат непосредственного смешения трех главных типов в их чистом виде, а неизбежное следствие бесконечной череды союзов. Это последняя степень посредственности во всех смыслах, физической силы, красоты и интеллектуальных способностей. Каждый из людей будет в равной мере нести в себе это печальное наследие, никто не будет одарен в большей степени, чем другой; точно так же, как на островах Полинезии малайские метисы, в течение многих веков замкнутые в своем кругу, в равной мере представляют собой один и тот же тип, в который никогда не попадала новая кровь, так и все люди на земле будут похожи друга на друга. Все будет одинаково: их рост, черты лица, телосложение. У них будет одинаковая физическая сила, одинаковые инстинкты и способности, и, повторю еще раз, этот общий уровень будет являть собой жалкое зрелище.
Народы, вернее, стада людей, погруженные в спячку, будут влачить бесцельное существование, жующие свою жвачку существа на понтийских болотах. Возможно, они будут считать себя самыми умными, учеными и одаренными из живых существ, которые когда-либо жили на земле. А мы сами разве не убеждены в том, что наша неспособность создать такие же прекрасные памятники, какими мы сегодня любуемся в Египте и Индии, служит доказательством нашего превосходства? Наши потомки без труда найдут аргументы, чтобы выразить свою снисходительность к нам и гордиться своим варварством. Вот на что тратили силы наши предки, скажут они, презрительно показывая пальцем на жалкие развалины наших последних творений. И действительно, они будут для них бесполезны, потому что торжествующая природа вновь будет властвовать на земле, и человек будет не хозяином, но гостем, как и прочие лесные и водные обитатели.
Но и эта ситуация продлится недолго, т. к. побочный результат беспорядочного смешения - уменьшение численности населения. Если бросить взгляд на прошлые времена, становится ясно, что тогда на земле жило гораздо больше представителей нашего вида, чем сегодня. В Китае никогда не было так мало жителей, как в настоящее время; Центральная Азия была похожа на человеческий муравейник. По словам Геродота, в Скифии обитало множество народов, а нынешняя Россия напоминает пустыню. В Германии достаточно жителей, но не меньше их было в III-V вв. н. э., когда она щедро поставляла романскому миру массы воинов вместе с их женами и детьми. Франция и Англия не похожи на пустыню, но и в Галлии, и на Британских островах кипела жизнь в эпоху кимрийских переселений. Испания и Италия насчитывают не более четверти того, что они имели в древности. Греция, Египет, Сирия, Малая Азия, Месопотамия кишели людьми, а городов там было не меньше, чем колючек в поле: сегодня они почти безлюдны; Индия сегодня - это только тень прошлой Индии. Западная Африка, земля, которая вскормила Европу и на которой столько метрополий строили свое благополучие, являет собой грустное зрелище редких палаток кочевников и умирающих городов. Остальные районы этого континента, куда европейцы и мусульмане принесли то, что одни называли прогрессом, а другие истинной верой, пребывают в таком же состоянии; только в глубине Африки, куда еще не проникли чужаки, сохраняется компактное население. Но это не надолго. Что касается Америки, Европа вливает туда остатки крови. То есть она беднеет сама, обогащая другого.
Невозможно подсчитать точное число столетий, которые отделяют нас от момента завершения драмы. Но конец недалек. Арийское семейство, вернее сказать, остатки белого семейства, утратили свою чистоту, когда родился Христос. Если считать, что Земля образовалась за шесть или семь тысячелетий до этого события, этого времени было достаточно для того, чтобы искоренить в зародыше сам принцип общества, и когда этот период завершился, причина упадка уже овладела миром. Поскольку сущность белой расы растворилась в двух низших разновидностях, последние претерпели со ответствующие изменения, которые для желтой расы произошли намного раньше. За восемнадцать истекших веков процесс слияния еще не завершился, хотя были заложены предпосылки его будущих побед. Появились мощные средства воздействия на будущее, и увеличился этнический беспорядок внутри всех обществ, следовательно, приблизился час окончательного объединения. Таким образом, это время не было потрачено зря: будущая история написана. Человеку на земле осталось царить 12-14 тысячелетий, и этот срок можно разделить на два периода: первый уже в прошлом - он был временем молодости, силы, интеллектуального величия человечества; второй, который начался, приведет человечество к вырождению.
Если задержаться на временах, которые предшествуют последнему вздоху нашего вида, и не думать о периоде умирания, после которого безлюдный земной шар продолжит, уже без нас, свое движение в пространстве, я не знаю, будет ли это большим утешением. Тягостно было бы думать о судьбе горстки существ, наших собратьев, лишенных силы, красоты и ума, если бы не мысль о том, что у них останется последнее средство - вера в Бога. Последнее воспоминание о лучших временах.
Религия не обещает нам вечной жизни, а наука учит, что у нас когда-то было начало, и убеждает, что будет и конец. Так что не стоит ни удивляться, ни тревожиться этому непреложному факту. Печальна не мысль о конце - печально сознание того, что мы придем к нему в столь жалком состоянии, и возможно, даже эта участь, уготованная нашим потомкам, оставила бы нас равнодушными, если бы не тайный ужас от того, что судьба уже тянет к нам свои безжалостные руки.
