Решительно ничего постыдного, если не считать способа, которым я буду убит.
Конечно, одного этого более чем достаточно, чтобы заклеймить меня в глазах
Верьерских мещан, но с высшей, так сказать, философской, точки зрения -
какое это имеет значение? У меня, впрочем, есть средство оставить после себя
Почтенную память - это швырять в толпу золотые монеты, идя на казнь. И тогда
Память обо мне, связанная с воспоминанием о золоте, будет поистине
лучезарной".
Успокоившись на этом рассуждении, которое через минуту показалось ему
совершенно правильным, Жюльен сказал: "Мне нечего больше делать на земле! -
И заснул крепким сном.
Около десяти часов вечера тюремщик разбудил его: он принес ему ужин.
- Что говорят в Верьере?
- Господин Жюльен, я перед распятием присягал в королевском суде в тот
День, когда меня взяли на эту должность, - я должен молчать.
Он молчал, но не уходил. Это грубое лицемерие рассмешило Жюльена. "Надо
Заставить его подольше подождать этих пяти франков, которые он надеется
получить с меня за свою совесть", - подумал он.
Видя, что ужин подходит к концу, а его даже не пытаются соблазнить,
Тюремщик не выдержал.
- Вот только что разве по дружбе к вам, господин Жюльен, - промолвил он
Притворно сочувственным тоном, - я уж вам скажу, - хоть и говорят, что это
Вредит правосудию, потому как вы сможете воспользоваться этим для своей
Защиты... Но вы, господин Жюльен, вы добрая душа, и вам, конечно, будет
Приятно узнать, что госпожа де Реналь поправляется.
- Как! Она жива? - вне себя воскликнул Жюльен, вскочив из-за стола.
- А вы ничего не знали? - сказал тюремщик с тупым изумлением, которое
Мгновенно сменилось выражением ликующей алчности. - Да уж следовало бы вам,
Сударь, что-нибудь дать хирургу, потому что ведь он по закону и по
справедливости помалкивать должен бы. Ну, а я, сударь, хотел угодить вам:
Сходил к нему, а он мне все и выложил.
- Так, значит, рана не смертельна? - шагнув к нему, нетерпеливо спросил
Жюльен. - Смотри, ты жизнью своей мне за это ответишь.
Тюремщик, исполин саженного роста, струхнул и попятился к двери. Жюльен
Понял, что так он от него ничего не добьется. Он сел и швырнул золотой г-ну
Нуару.
По мере того, как из рассказа этого человека Жюльен убеждался, что рана
Г-жи де Реналь не смертельна, он чувствовал, что самообладание покидает его
И слезы готовы хлынуть у него из глаз.
- Оставьте меня! - отрывисто сказал он.
Тюремщик повиновался. Едва за ним захлопнулась дверь, "Боже великий.
Она жива! - воскликнул Жюльен и бросился на колени, рыдая и заливаясь
Слезами.
В эту неповторимую минуту он был верующим Какое ему было дело до попов
со всем их ханженством и лицемерием? Разве это как-нибудь умаляло для него
сейчас истину и величие образа божьего?
И вот только теперь Жюльен почувствовал раскаяние в совершенном им
Преступлении. По какому-то странному совпадению, которое спасло его от
Отчаяния, он только сейчас вышел из того состояния лихорадочного возбуждения
И полубезумия, в котором он пребывал все время с той самой минуты, как
Выехал из Парижа в Верьер.
Это были благодатные, чистые слезы; он ни на минуту не сомневался в
Том, что будет осужден.
- Значит, она будет жить! - повторял он - Она будет жить, и простит, и
Будет любить меня...
Наутро, уже довольно поздно, его разбудил тюремщик.
- Видно, у вас спокойно на душе, господин Жюльен, - сказал тюремщик. -
Вот уж два раза, как я к вам входил, да только постеснялся будить вас Вот,
пожалуйста, две бутылочки славного винца: это вам посылает господин Малой,
Наш кюре.
- Как! Этот мошенник еще здесь? - сказал Жюльен.
- Да, сударь, - отвечал тюремщик, понижая голос. - Только вы уж не
Говорите так громко, это вам может повредить.
Жюльен рассмеялся.
- В том положении, милый мой, в каком я сейчас оказался, только вы один
можете мне повредить: это если перестанете быть таким участливым и добрым...
