Магистр

 

 

Елка была большая, украшали ее долго. За окнами давно стемнело. Директор наконец сказал де­журным пятиклассникам, что они могут идти домой. Их учительницу он тоже отпустил. Она в глубине души была довольна, однако суховато спросила:

— Как же так? Дети не кончили работу.

— Ничего. Я останусь, и мы кончим. Она не удержалась:

— Простите, директор Яр. Вы и… кто еще?

— Мои ребята.

Учительница поджала губы. То есть она улыбнулась, но мысленно поджала губы. Но даже мысленно она не позволила себе произнести слово «любимчики». Это была пожилая опытная учительница, строгая к другим и к се­бе. Она гордилась тем, что всегда была справедливой. Другой вопрос, что справедливость эта часто была при­чиной ребячьих слез. Зато никто не мог упрекнуть ее в необъективном отношении к людям. Вот и сейчас она одернула себя: «Вовсе не любимчики. Просто давние знакомые директора. Он был дружен с этими детьми, когда еще не работал в школе. (Хотя странно, конечно: как это можно дружить с детьми?) Говорят, они много испытали во время нашествия, спасали друг друга. Естественно, он позволяет им немного больше, чем другим школьни­кам…»

Впрочем, подумала она, директор и другим позволяет бог знает что. Он разрешил девочкам являться на занятия без лиловых форменных фартуков, заявив, что девочки должны быть похожи на девочек, а не на юных послушниц из монастыря кармелиток. (Кстати, необходимо узнать, кто такие кармелитки.)

Он смотрит сквозь пальцы на то, что дети приносят этих ужасных бормотунчиков и пользуются их подсказ­ками на уроках математики.

Когда учитель естествознания не сдержался и закатил болтливому четверокласснику оплеуху, директор Яр са­молично содрал с его форменного сюртука нашивку стар­шего преподавателя и предложил немедленно покинуть школу. И это на глазах учащихся! Конечно, оплеухи— не лучший и даже запрещенный метод. Но все-таки учитель был учитель …

В коридорах теперь на переменах вместо чинных прогулок — беготня, гвалт и хохот младших учеников. На школьном дворе до самого снегопада было то же самое. Эти любим… эти юные друзья директора научили третьеклассников и четвероклассников какой-то дикой игре с мячиками. Мячики надо катать через ямки, а потом куда-то швырять. Причем ямок должно быть пять! Один из директорских мальчишек, сумрачный очкастый подросток с непонятным прозвищем — не то Чила, не то Чира— даже организовал в младших классах соревнования по бросанию мячика в цель. Соревнования были командные. Это вообще не одобряется нынешними правилами, а тут еще каждая команда состояла из пяти человек! Дети, конечно, веселились, а каково педагогам? Никто не спорит, надо бороться с предрассудками, но нельзя же нарушать приличия! Да и что за глупая игра— мячики? Чего с ее помощью добились? Порядка? Хороших оценок? Только того, что любой мальчишка теперь попадает мячом с тридцати шагов в открытую форточку…

Впрочем, эти мысли не очень тревожили наставницу пятиклассников. Они были не новыми и потому привыч­ными. Гораздо больше ее беспокоили семейные дела. Дома больной муж и взрослая дочь, которая успела выйти замуж и развестись, а в короткий период супружеской жизни родила учительнице внучку. Это, конечно, радость, но хлопот от такой радости выше головы. Вот и разры­ваешься между работой, домом и магазинами… Бака­лейная лавка на Южной еще открыта, надо забежать, купить хоть чего-нибудь для новогоднего вечера. Если, конечно, удастся. После нашествия прошло полгода, а в магазинах все еще пусто. Может быть, к празднику подбросят продуктов?.. Праздник! Одно название. Скорее бы уж он миновал. Так хочется думать, что следующий год окажется счастливее минувшего. Кстати, на собрании учителей директор говорил, что так и будет… Он все-таки ничего директор, хотя и с причудами. Не заставляет заниматься лишней писаниной, добился, чтобы все учителя получали дрова, пока в Орехове не восстановят цент­ральное отопление. Говорят, что не боится никакого начальства. Говорят даже… Но это уж не ее дело! Мало ли что говорят в учительской женщины! Главное, что ди­ректор отпустил ее пораньше.

Учительница вышла на школьное крыльцо. Над ним качалась от ветра голая лампочка, но в пяти шагах было уже темно. И вьюжно, было, и холодно. Учительница поежилась: до лавки три квартала. «Не опоздать бы»,— подумала она. И ощутила крайнюю досаду, когда из темноты шагнул заснеженный бородатый человек и сказал:

— Прошу прощения. Не смогли бы вы проводить меня к директору?

 

Бестолковые пятиклассницы порвали елочные бусы. Те­перь Данка сидела на ящике из-под игрушек и надевала блестящие шарики и висюльки на новую капроновую нитку. Алька торчал на трехметровой стремянке. Он развешивал на ветках стеклянные сосульки и звезды из желтой фольги, похожие на подсолнухи. Повесив игрушку, он обязательно спрашивал с высоты:

— Яр, ну как?

— Нормально. Только не загреми,— с беспокойством отзывался Яр и поглядывал на дверцу у сцены. Там была комнатка, в которой ребята готовили гирлянду. Наконец появился Чита. Он сказал:

— Переключатель искрит, надо перепаять. Ничего, это быстро…

Открылась большая дверь, и недовольный голос учи­тельницы произнес в коридоре:

— Директор Яр, к вам пришли.

В зал шагнул человек в барашковой шапке и засне­женном пальто. Бородатый. Борода была светлая, под­стриженная аккуратным квадратом. Пахнуло холодом.

Пахнуло холодом не из открытых дверей, а словно отовсюду. Яру показалось, что кто-то незаметно и быстро вынул из окон двойные стекла. У Данки посыпались с нитки бусины (к счастью, не на пол, а в подол). Сверху, от Альки, упал и глухо лопнул на полу серебристый шар.

— Растяпа. Уже четвертый,— быстро сказала Данка, хотя это был первый разбитый шар.

— Ничего подобного, третий,— отозвался Алька и стал сбивчиво насвистывать.

Яр посмотрел на Читу. Чита коротко зевнул и при­слонился к стене у дверцы. Он стоял в небрежной позе и разглядывал елочную верхушку. Левую ладонь держал за спиной, правую — у брючного кармана. Карман кругло оттопыривался, будто в нем лежало яблоко.

— Прошу прощения, директор Яр,— хрипловато ска­зал в бороду незнакомец.— Я не решился бы на это бесцеремонное вторжение, если бы не крайняя нужда.

— Проходите,— сказал Яр, стараясь задавить в себе тоскливое ожидание беды.— Можете раздеться… Можете даже снять бороду, если она вам мешает. На роль Деда Мороза вы все равно не тянете.

— Не тяну,— согласился гость.— Но борода нату­ральная… насколько это возможно.

Он снял шапку, стряхнул с нее капельки. Размотал шарф. Медленно, по-стариковски, стянул пальто. Вешалки в зале не было, он положил одежду на стулья у входа. Выпрямился. Теперь он был похож на пожилого профес­сора: аккуратная седоватая прическа, отутюженный пид­жак, что-то вроде университетского значка на лацкане. Широкая борода наполовину закрывала темно-малиновый галстук.

Бледноватое лицо «профессора» было добродушным, голубоглазым и вполне живым. Однако и в лице, и в речи его была та излишняя правильность, которая резанула тревогой Яра и ребят. Даже Данку и Альку, хотя они знали тех только по рассказам.

— Где мы можем побеседовать, Ярослав Игоревич? — осведомился «профессор».

— Здесь,— сказал Яр.

— Но…— «Профессор» посмотрел на ребят.

— Ничего,— сказал Яр.— Они в курсе. Это те, кто был в крепости.

— А! — произнес «профессор» с чисто человеческой ноткой. С уважением и сдержанной грустью.— Это ваши бойцы…

— Да,— сказал Яр. Он шагнул к окну, снял с шах­матного столика коробку с елочной мишурой, придвинул два стула.

— Садитесь.

— Благодарю…— Гость сел, аккуратно поддернув на коленях отглаженные серые брюки.

Стало тихо. Чита смотрел на елочную верхушку. Алька с очень беззаботным видом укреплял на ветке золотистого петуха. Данка вновь собирала бусы.

«Профессор» наконец сказал:

— Я понимаю, что мой визит слегка портит вам предпраздничное настроение…

— Не скрою, портит,— отозвался Яр.— Но еще боль­ше удивляет. Не думал, что после того… инцидента на почтамте кто-то из вас решится на прямой контакт с нами.

Гость задумчиво похлопал по столику узкой ладонью.

— Пришлось, Ярослав Игоревич… А почему бы и нет? Мы же не враги. Нас столкнули роковые обстоятельства, но, если разобраться, нам совершенно нечего делить в этом мире. Мы можем жить, не мешая друг другу и даже помогая…

— Да? — ровным голосом сказал Яр.

— Я понимаю… Были горькие эпизоды, были потери… Но в итоге вы оказались победителями! Ярослав Игоревич! В последнем конфликте вы ликвидировали одного из наших… гм… представителей. Хотя со всех точек зрения он был неуязвим.

— Сам полез,— подал голос Чита.

— Разумеется!— воскликнул «профессор».— Кто же спорит, что ваши действия были логичны и справедливы!

— Мы звали его «Наблюдатель»,— без улыбки сказал Яр.— Погмоему, он был большой дурак.

— Безусловно! — весело согласился «профессор».— Безнадежный болван. Это и понятно, всего единица… Не его жаль, а то, что он так бездарно провалил маневр. А главное, что не успел проинформировать нас, какое оружие вы применили. Казалось, что такого оружия не существует. Увы, оно есть, и нас это до сих пор озада­чивает. Говорю вам это вполне откровенно.

Яр незаметно взглянул на Читу. Чита смотрел на верхушку елки. Но губы у него чуть шевельнулись. Яр с усмешкой спросил:

— А что значит «единица»? Какая-то мера ин­теллекта?

— В известной степени… Если интересно, я могу по­яснить.

Яр сел поудобнее, давая понять, что ему интересно.

— Видите ли, мы во многом отличаемся от гуманоидных цивилизаций, к которым принадлежите вы,— до­брожелательно и чуть печально сказал гость.

— Это заметно,— с ехидцей отозвался Яр. Его то­скливое беспокойство приутихло, и теперь ему было по-на­стоящему любопытно.

— Я имею в виду не мораль и не цели нашей де­ятельности, а чисто физическую сущность,— терпеливо разъяснил «профессор».— Наша осознавшая себя об­щность состоит как бы из атомов разума. Из сгустков энергии мысли… Есть представители, которые, как про­стейшие молекулы, состоят из одного такого атома. А есть молекулы, напоминающие колоссальные скопления… Я, конечно, упрощаю, чтобы объяснить доступ­нее….

— Вы объясняете вполне популярно,— сказал Яр.— А позвольте поинтересоваться: сколько этих самых сгу­стков разума заключено лично в вас?

«Профессор» улыбнулся, как улыбаются взрослые, когда слышат бестактный вопрос ребенка. Но ответил почти без задержки:

— Не вижу смысла скрывать: семьсот двадцать девять.

— Ого,— сказал Яр.

— Чего ж такое неровное число? — высказался на­верху Алька.— Хотя бы до семисот тридцати дотянули…

— Число ровное,— вежливо объяснил «профессор».— Просто у нас другая система, не десятичная.

— Тогда еще вопрос,— жестковато произнес Яр.— Как прикажете вас именовать? Чин у вас, очевидно, не рядовой. Не хотелось бы использовать прозвища или местоимения.

Гость кивнул:

— Зовите меня Магистр. Это в какой-то степени будет отражать истину.

— Тогда к делу, Магистр,— сказал Яр.

 

 

Пока они говорили, Чита вынул из кармана мячик. Мячик был синий с белыми полосками. Чита рассеянно играл им: легонько бросал об пол у своих ботинок и ловил на уровне пояса. Удары мячика были негромкие: туп… туп… туп… Особенно слышны они были, когда в разговоре наступала пауза.

— Тогда к делу, Магистр…

Магистр молчал. Собираясь с мыслями, он морщил лоб. Кожа на лбу его была совершенно человечья, не то что на глазированном лице Тота.

Вспомнив про Тота, Яр с усмешкой сказал:

— Надеюсь, вы не собираетесь уговаривать меня вер­нуться на крейсер…

— Упаси господи! С чего вы взяли?

— Тот уговаривал.

— Тогда были иные обстоятельства… К тому же Тот не отличался гибкостью ума, всего двадцать две единицы. Хотя был исполнителен и точен.

— Был? — сказал Яр.

— Да… Его кончину вы тоже можете отнести к числу ваших побед.

— Что же с ним случилось?

Магистр усмехнулся и шевельнул мохнатыми бро­вями.

— Бедняге Тоту запала в мозги ваша идея, что каж­дый человек — это целая галактика. Возможно, для вас это была просто фраза, но он на ней свихнулся. Он не смог опровергнуть эту идею логически, утерял смысл существования и распался… Видите, я от вас ничего не скрываю, Ярослав Игоревич. И от ваших друзей… И я надеюсь на ответную откровенность.

— Гм…— сказал Яр.

— Что «гм»? — спросил Магистр с чисто человечьей досадой.

— Смотря какая откровенность,— объяснил Яр.— Ес­ли вы захотите узнать об оружии, которым грохнули Наблюдателя…

— Да упаси господи! Ярослав Игоревич, я же пони­маю!.. Да и зачем нам это? Мы не собираемся воевать с вами, это во-первых…

— А во-вторых?

— Ну… не сочтите за дерзость, но вы же, наверно, догадываетесь: в случае крайней необходимости мы смо­жем перемешать с космической пылью всю Планету. Вместе со всеми, кто на ней находится, и с вашим оружием…

«Тихо,— сказал себе Яр.— Тихо. Только не горя­чись…»

Он помолчал и сдержанно улыбнулся.

— Вы в чем-то сильны,— сказал он.— А в чем-то очень опрометчивы и наивны. Почему вы решили, что мы дадим вам перемешивать Планету с пылью? Вы же не знаете наших сил и наших возможностей…

«Ну и нахал я! — ахнул он про себя.— Что я могу?»

— Но, Ярослав Игоревич…— снисходительно начал Магистр.

— Что «Ярослав Игоревич»? Ярослав Игоревич уже не тот лопоухий новичок на Планете, каким он был летом. Он больше не уповает на семизарядные пистолеты уста­ревшей системы «викинг». Он уже кое в чем разобрался. И, кстати, успел кое-что посчитать. Ваши фокусы с нашествиями, извержениями и прочими грандиозными мероприятиями повторяются с периодичностью в двенадцать-тринадцать лет. Чтобы сделать очередную гадость, вам надо сперва подкопить энергии. А чтобы размолоть Планету — тем более. Да и размалывать ее — себе до­роже. Что будет с вашими базами, с производством гипсовых манекенчиков? Один вокзал на побережье чего стоит! Не так ли, Магистр?

Магистр нерешительно мигал, и смотреть на это было приятно.

«Вот сейчас я его неплохо зацепил,— подумал Яр.— Но все же нельзя так. Пока нельзя…»

Магистр сказал без особой уверенности:

— Вы же не знаете… У нас есть другие способы.

Яр коротко зевнул. Кажется, это получилось нарочито, но Магистр не заметил. Яр заговорил опять:

— Не будем путать друг друга. Способы есть и у вас, и у нас. Но может быть, перейдем к вашему делу?

— Я этого и хочу!— обрадовался Магистр. Потом замялся, оглянулся на Читу.— Простите… Не мог бы мальчик перестать стукать мячиком? Меня это отвлекает.

— Мальчик, не стучи мячиком,— попросил Яр.— Это нервирует гостя.

— Я больше не буду,— сказал Чита голосом, каким обычно говорил провинившийся Алька.

Алька на стремянке неприлично хихикнул. Данка ко­ротко усмехнулась.

— Итак? — проговорил Яр.

Магистр сказал негромко и торжественно:

— У нас к вам, Ярослав Игоревич, очень большая и очень серьезная просьба. Просьба о помощи.

Сделалось совсем тихо. Даже Данка перестала по­званивать бусами.

— Любопытно,— отозвался наконец Яр.

— Ярослав Игоревич, вы не единственный человек, пришедший на Планету из вашего мира. Много лет здесь живет ваш… одноземлянин. То есть земляк. Так это принято говорить?

— Так,— полушепотом сказал Яр. И удивился, как беспорядочно и глухо застучало сердце. «Ну и что?— сказал он себе.— Что такого? Почему бы и нет?..» Но от волнения заболел затылок и перехватило горло.

Магистр постучал пальцами по столику и наконец сказал:

— Мы очень хотим, чтобы вы с ним встретились.

«Я тоже!— подумал Яр.— Я очень-очень хочу!.. Но конечно, не затем, зачем это надо вам…»

— Какая цель? — не то сказал, не то прокашлял он.

— Цель серьезная. У вашего земляка с давних пор хранится крошечная модель галактики. Она нам очень нужна.

— Ясно,— сказал Яр, хотя почти ничего не было ясно.— Она нужна вам, а ему тоже нужна. И он ее вам не дает. Так? А отобрать не можете…

— Не можем,— согласился Магистр.— По многим причинам… И договориться не можем. Этот человек не­навидит нас гораздо больше, чем вы. Хотя причин у не­го гораздо меньше, чем у вас.

«Что вы знаете о моей ненависти?» — подумал Яр. И вспомнил, как шлепались о пальто невозмутимого Тота пули из «викинга». И как сыпалась крепость. И как плакала на могиле матери Данка…

— Нужны подробности,— сказал Яр.

— Вот подробности. Глеб Сергеевич Вяткин. Появился на Планете около сорока лет назад. Чем занимался до этого и кем был у вас, мы не знаем. Здесь известен под именами Стрелок и Глеб Дикий. В молодости— человек вне закона, нынче малоизвестный писатель. Живет не­далеко от Орехова, в поселке Холмы, на улице Лучников, в доме номер одиннадцать, на втором этаже. Одинок и по характеру нелюдим…

— Почему? Тоскует по Земле? — спросил Яр.

— Не думаю. Насколько известно, он никогда не делал попыток вернуться…

— А что за модель?

— Он очень дорожит ею, хотя практически она ему ни к чему. Видимо, просто память. По некоторым данным, эту модель сделали дети в городе Старогорске. Еще там… у вас. Сделали для игры и потом подарили… Глебу Сергеевичу. Подробностей не знаю.

— Дети сделали, а вы не можете,— сказал Яр.

— А мы не можем. Мы многого не можем из того, что могут ваши дети. В этом причина целого ряда наших несчастий. И ваших, к сожалению, тоже.

— Это верно,— глухо сказал Яр.

Магистр очень натурально по-стариковски вздох­нул.

— Что за модель и зачем она вам? — спросил Яр.

— Ярослав Игоревич… Я могу быть уверен, что све­дения, которые вам сообщу, не будут использованы против нас?

— Не знаю. Вам придется рискнуть.

— Мы рискнем… Ради прекращения вражды и, может быть, ради будущего союза.

— Судя по всему, вам очень нужна модель,— заметил Яр.

— Очень… Дело в том, что это не просто модель. Это… Я не могу подобрать нужного термина. У нас есть понятие, которое можно перевести приблизительно как «зеркальный фактор». Но «зеркальный» — это неточно… Вы не знакомы с теорией близнецов?

— Увы…— произнес Яр.

— Тогда самый простой пример. Два близнеца всегда удивительно похожи. Не только внешне, но и мыслями и чувствами. Бывают случаи: один обожжет палец, а у другого тоже вскакивает на пальце волдырь… Модель, о которой мы говорим, и настоящая наша Галактика— такие вот близнецы. Носители зеркального фактора… Я, кажется, крайне бестолково объясняю.

— Ничего, я улавливаю,— вежливо сказал Яр.

— Собственно, это даже не близнецы, а как бы одно целое, хотя Галактика, по нашим понятиям, колоссальна, а модель— это просто искорка. Ее в просторечии так и зовут— искорка. Но дело не в линейных величинах, здесь вступают в силу иные понятия…

— И, воздействуя на искорку, вы надеетесь изменить что-то в нашей грешной Галактике?

— Вы уловили суть…

— Уловил… Но не уловил, почему я должен стано­виться вашим сообщником? Помогать тем, кто принес Планете столько горя! И уверен, что не только этой планете! Не так ли, Магистр?

Магистр опять побарабанил пальцами по шахматному столику.

— Я понимаю вас… Но никакое развитие, никакая история не обходится без жертв. Их нельзя было избежать. Люди часто гибнут во имя высшей цели…

— Во имя вашей цели наши люди…— Яр кивнул на Данку:— Объясните этой девочке, ради чего во время нашествия погибла ее мать.

— Я приношу свои соболезнования,— тихо сказал Магистр.

Чита стукнул об пол мячиком и спросил:

— От имени всех семисот двадцати девяти единиц интеллекта?

— Да, мальчик,— сказал Магистр.

— Не думаю, что мы договоримся,— сумрачно про­изнес Яр.

— Но почему? Ярослав Игоревич! Если у нас будет модель, мы как раз сможем избавить Планету от нашествий, эпидемий и других нежелательных явлений, которые вызывает эксперимент! Мы будем работать не с Галак­тикой, а только с ее моделью!

— Да! И однажды воткнете в искорку булавку. Ради эксперимента. И в центре Галактики к чертовой бабушке разлетится ядро с тысячами обитаемых миров…

— Ярослав Игоревич… Извините, но нельзя же мыс­лить так примитивно.

Яр устало вздохнул:

— Что поделаешь! У меня всего одна единица ин­теллекта. Она не может понять, почему ради вашей бредовой цели…

— Цель не бредовая,— сухо перебил Магистр.— Вы просто не в состоянии осознать. Мыслящая галактика— это пик развития. Высшее достижение… Это дает нам ощущение вечной жизни и полного удовлетворения. В этом мы видим смысл нашего существования.

— Вы— это вы! — бросил Яр.— А другие видят смысл по-своему.

— Вот именно! Каждый из вас по-своему,— с явной насмешкой отозвался Магистр.— Мы, по крайней мере, знаем, зачем живем. А вы, люди?

— Люди живут для счастья,— сказал Яр.— Вы, Ма­гистр, этого не поймете. Несмотря на семьсот двадцать девять…

— Действительно, не пойму. У вас у каждого свое счастье. Один счастлив, когда женится на любимой де­вушке, другой— когда на вдовушке с хорошим счетом в банке. Третьему достаточно купить мотоцикл, четвертый счастлив благодаря солидной зарплате и красивой даче…

— Есть кое-что и помасштабнее…

— Не спорю. Один считает целью жизни выиграть как можно больше сражений, другой посвятил себя тому, чтобы сражений никогда не было. Третий мечтает открыть неизвестную планету…

«Не в планетах дело,— подумал Яр.— Когда-то мне казалось так же, а теперь знаю — не в них дело. Сча­стье — когда счастливы те, кого любишь. И когда они есть— те, кого ты любишь… Вот этого ты, глиняная дубина, не поймешь никогда».

Но Магистр что-то понял. А может быть, просто уловил мысли Яра.

— Ну, что же,— примирительно сказал он,— каждому свое. Смысл человеческих привязанностей для нас дей­ствительно неясен… Но раз они так сильны, может быть, именно это заставит вас согласиться?

— То есть?— жестко сказал Яр и взглянул на Читу.

Чита оттолкнулся лопатками от стены и стоял к Яру вполоборота, руку с мячиком держал, слегка отведя от бедра.

Магистр сказал негромко и раздельно:

— Ярослав Игоревич, давайте так: вы достанете нам искорку, а мы возвратим вам мальчика.

Стало опять очень тихо. Сверху снова сорвался шарик, но никто не обратил на это внимания. Яр встал и медленно спросил:

— Какого мальчика?

— Ну, того… Вашего приемного сына. Которого звали Игнатик Яр.

Яр молчал.

— Я понимаю,— осторожно сказал Магистр.— Вы ви­дели его могилу. Но он… он не мертв. По крайней мере, в наших силах вернуть его вам целым и невредимым.

Яр молчал.

— Так что же?— тихо, но нетерпеливо спросил Магистр.

Тогда Яр громко сказал:

— Тик!

Дверца у сцены открылась. Игнатик шагнул через порог, на шее у него висели провода с цветными фонариками.

— Яр! Я все перепаял, только надо сменить лам­почку…

— Тик,— сказал Яр,— посиди с нами, мы тут беседу­ем… Итак, я вас слушаю дальше, Магистр…

 

 

С утра была оттепель, но сейчас холод покрыл подтаявшую дорогу крепкой ледяной коркой. Эту корку заметала сухая мелкая метель. Слой снега был еще тонким и непрочным, он срывался под колесами, и стертые шины скользили на ледяных буграх. А во вмятинах, где намело уже порядочно, колеса увязали, и мотор тогда выл с отчаянием угодившего в яму волка.

Старый школьный «козлик» с фанерными дверцами двигался по окраинной дороге к поселку Холмы. Яр вертел баранку, стараясь удержать машину в колеях. Ее кидало. Горела только одна фара, и желтый конус луча потерянно метался над заледенелыми рытвинами. В луче летела справа налево колючая вьюга.

На заднем сиденье мотались, подпрыгивали и валились друг на друга Игнатик и Алька. Алька вдруг засмеялся:

— Как у него отвисла челюсть! Будто у настоящего, у живого! От удивления…

— У кого? — не понял Яр.

— У Магистра! Когда Тик появился…

Яр усмехнулся, вспоминать об этом было приятно. Яр крутнул влево и сказал:

— Хорошо отвисла… Совсем как у меня тогда, в сен­тябре, когда Тик шагнул из соседней комнаты. Хотя, конечно, чувства у меня и у Магистра были разные…

— А вид похожий, я помню,— хихикнул Алька.— Тик, а как это у тебя получилось?

— Отстань. Я тыщу раз рассказывал.

— Ты рассказывал, когда меня прогоняли спать домой, я подробностей не знаю… Они тебя взаперти дер­жали?

— Конечно… А главное— в полусне. Я просто ничего не хотел: ни есть, ни пить, ни думать. Открою глаза, погляжу на потолок и опять сплю. Комната какая-то белая, окно под потолком… Я даже не знал, что три месяца прошло. Они сказали, что Яр улетел, что вас тоже нет, и мне было все равно… А потом ветерки прилетели, принесли снежинки. И тут голос по радио… Ну, ты же сам знаешь!

— Я не совсем знаю… Ты сразу ушел?

— Сперва сделал чучело под одеялом, будто сплю. Не помню уже, из чего сделал. Потом дернул дверь— она заперта. Я тогда говорю: «Сейчас я ее открою. И там Яр и ребята. Обязательно так и будет, потому что…» Ну, я знал, что мы все этого хотим. Дернул дверь и шагнул. Как тогда, в скадер…

Яр сказал

— Одно непонятно, как они тебя не хватились до сегодняшнего дня?

— По-моему, понятно,— отозвался Игнатик.— По­смотрят в щелку, видят — спит человек. Ну и пускай спит, забот меньше.

— С сентября спит…

— Ну и что? Они же меня под гипнозом держали… Ой-ей!

— Ничего себе «ой-ей»! — возмутился Алька.— Сам коленом по затылку меня трахнул, да еще ойкает! Дай-ка я тебя так трахну!..

— Надо было дома сидеть,— сказал Яр.— Сами на­просились, липучки. Захотелось новогодней сказки и при­ключений.

— Сказка-то еще не новогодняя,— падая на Тика, заспорил Алька.— Новый год еще послезавтра. А ты, Яр, не обзывайся липучками, ты же рад, что мы с тобой поехали.

— Ага,— подтвердил Игнатик.

— Нахалы,— сказал Яр, который в самом деле был рад.

— Конечно, с Читой тебе было бы лучше,— само­критично заметил Игнатик.— Он мячики бросает без промаха.

— Нет уж…— пробормотал Яр, пытаясь укротить вздыбившегося «козлика».— Чита остался с Данкой, и правильно сделал. Так спокойнее.

— Кому? — подал голос Алька.

— Данке… И мне…

— Ты боишься, что Магистр сделает какую-нибудь гадость? — спросил Игнатик.

— Не думаю. Это я так…

Яр обманывал. Он боялся. Правда, не столько за оставшихся у него дома Данку и Читу, сколько за не­знакомого Глеба Сергеевича Вяткина. Вдруг Магистр что-то срочно предпримет против обладателя таинственной искорки? Поэтому и решил Яр махнуть в Холмы немед­ленно… Легко сказать «махнуть». На такой-то колы­маге…

Впрочем, колымага все же двигалась, мотор был при­личный. Яр сам перебрал его две недели назад. Другие школы люто завидовали директору Яру — у них никаких автомобилей не было.

— По-моему, Магистр ничего не сделает, он слишком обалдел,— сказал Алька.

— Может быть,— согласился Яр.— Не болтай, не от­влекай меня.

Но Алька заговорил опять:

— А зря ты все-таки не пустил за Магистром Читу.

Яр вспомнил, как растерявшийся, даже обмякший Магистр встал на шатких ногах и пробормотал: «Я… с вашего позволения, навещу вас еще раз. Пока я не готов… к дальнейшему разговору…» Он неловко кивнул, напялил пальто и шапку и шагнул за порог. Бесшумный и гибкий Чита сжал в кармане мячик и двинулся за Магистром. Яр в ласковом голосе, как в тройном слое ваты, спрятал сталь приказа: «Чита, пожалуйста, останься…» Чита ос­тановился. Обтянутая черным свитером спина его зака­менела. «Не надо, Чита»,— сказал Яр. Чита шагнул назад. «Зря»,— тихо проговорил он. «Не зря, Чита. Мы пока про многое не знаем». Чита пожал плечами, стукнул мячиком об пол и молча сел…

Яр опять крутнул руль и вслух повторил:

— Мы пока про многое не знаем…

— Ага,— сказал Алька.— Интересно, из чего у него борода? Врет, что настоящая…