Вагон гасил скорость. Правая рельсовая колея, прибежавшая из неведомых далей, где был город Колыч, плавно сошлась с нашей. Мелькнул столбик с фонарем и рычагом. Защелкало под колесами. Вагон прошел еще метров двадцать и встал, будто уперся в упругую подушку.
Мы соскочили в траву.
После вагонного шума показалось, что кругом тихо-тихо. Только наше дыхание и шепот. Было очень тепло, и по-прежнему пахло полынью. Янка вполголоса сказал:
— Пойдемте к стрелке.
Мы обогнули вагон и по шпалам подошли к фонарю на низком столбике. Фонарь горел неярким желтым светом. Это был жестяной ящик с круглым отверстием, в котором светилось ребристое стекло — как у фары старинного автомобиля. Казалось, за стеклом не лампа, а свечка. А может, так и было.
— Ручная стрелка,— тихо усмехнулся Глеб.— Рычаг для соединения пространства на границе мирозданий… Как я в прошлый раз прозевал этот механизм?
Из-под фонаря торчала метровая рукоять с противовесом. Янка расставил ноги и крепко ухватился за нее. Оглянулся на нас. Его лицо освещал закат, и в глазах блестели светлые точки. Как искорки.
— Переведем стрелку,— сказал он.— Потом проводим Глеба до Колыча. Верно, ребята?
— Подожди,— попросил Глеб.
Он тихонько отодвинул Янку от рычага. Постоял. Потом пошел к вагону. Мы двинулись за ним. Глеб вскочил на площадку под «Сатурном», исчез в «Курятнике», но тут же вышел снова с сумкой на плече. Зачем-то выключил фонарь. Сумерки подступили к нам вплотную, а закат сделался еще ярче. Рельсы засветились. Они были очень прямые и убегали в дальнюю даль. Мы приехали в бесконечность, где соединились параллельные линии от Старогорска и Колыча, а отсюда колея уходила еще дальше. Ну и правильно. Ведь у бесконечности нет ни конца ни края! И может быть, эти две стальные нити потом тоже соединяются в одну? И пойдет сквозь Галактику тонкий сверкающий монорельс…
Я смотрел вдоль убегающей под закат линии, и опять зазвенела в тишине Янкина музыка рельсов. Ее слушали головки высокой травы, которые четко рисовались на желто-розовом горизонте. И казалось, что рельсы сливаются не так уж далеко от нас.
Но куда они бегут? Кто их проложил?
Глеб сказал:
— Вот что, ребята. Не будем трогать стрелку… Если разобраться, что мне делать в Колыче? Наверно, уже и не ждет никто. Пойду-ка я вперед.
Мы молчали.
Пахнущая полынью бесконечность, в которой начали потрескивать кузнечики, обнимала нас. И то, что сказал Глеб, не показалось мне странным.
Янка напряженно спросил:
— Ты решил? Ты ведь хотел домой.
— Я хотел делать свое дело… И сейчас хочу. И вот смотрю — эта дорога. Кто-нибудь знает, что там впереди? Нельзя, братцы, идти назад, когда впереди такая дорога. Потом всю жизнь себе этого не простишь… А может, это и есть главное дело — узнать, куда она ведет. Может, про эту дорогу я напишу свою книжку…
— Если вернешься,— тихо, но жестко сказал Юрка.
— Ну… это уж как получится. Зато не надо метаться и выбирать.
— Что выбирать? — спросил я.
— В Старогорске я думал о Колыче. В Колыче грыз бы локти: зачем ушел из Старогорска… от вас ушел… А теперь все ясно — дорога одна.
Я опять посмотрел вдаль, куда собрался шагать Глеб. Закат бледнел, рельсы угасали. Мне показалось, что на горизонте из-за темных трав встали какие-то тени, будто очертания странного города. Но наверно, это поднимался туман.
Глеб сказал:
— Все нормально, ребята. Одно плохо: надо прощаться с вами…
— Может, еще увидимся,— прошептал я.
— Может быть,— согласился Глеб.— Ну… давайте ваши лапы.
Мы сложили руки в его огромную пятерню. Он сжал их все разом, тряхнул, выпустил. И сразу стал уходить от нас, шагая быстро и широко — не со шпалы на шпалу, а через одну. Длинный, большерукий, сутулый. Хороший такой наш Глеб…
— Глеб, подожди!
Это крикнул Юрка.
Глеб замер шагах в двадцати. Оглянулся.
— Глеб, я с тобой…
Юрка быстро пошел к нему. И мы с Янкой, ничего не понимая, поспешили следом.
— Ты что? — сказал я Юрке.
— Все как надо,— откликнулся он.— Все получается в самый раз.
«Зачем? — чуть не закричал я.— Неужели тебе плохо с нами? Юрка…»
И сказал:
— Дома будет тарарам. Станут искать.
— Не станут. Тетка решит, что я уехал в Нейск. Пока разберутся…
— Но ведь разберутся же!
— К тому времени, может, и я разберусь.
— В чем?
— Да во всех этих пространствах и бесконечностях… Может, там его и найду…
— Кого? — тупо спросил я.
— Отца… Он же наверняка мотается с экипажем в субпространстве. Где же их искать, если не в бесконечности?
«Дурак ты, Юрка,— думал я.— Что ты плетешь? Что ты выдумал?..» Но сказать это «выдумал» я не мог. Не смел. А Янка? Он-то что молчит?
Янка молчал. Я сказал тогда отчаянно:
— Ну с чего ты взял, что он был скадермен?
— Мать же проговорилась: «Кто на Земле может сказать, где он?» А если не на Земле, тогда где?.. Я пойду.
«А как же я? Юрка! Не уходи! Ну ладно, будь с Янкой, не обращай на меня внимания, только останься в Старогорске! Юрка-а!! Если хочешь, снова делай меня человеком! Называй Копейкиным! Только останься…»
Он шагнул ко мне.
— Гель, ты это… В общем, ты на меня не злись…
— Ну зачем ты идешь…— прошептал я.
— Надо,— вздохнул он.
— Ну и убирайся! — крикнул я.
Он молчал. Не сердито, а как виноватый страусенок Антон.
— Черт с тобой,— сказал я.— Все равно через две недели я уеду в Ярксон. К отцу.
Юрка отыскал под курткой и покачал мою повисшую руку, повернулся к Янке:
— Янка, пока… Не забывай, про что говорили, ладно?
— Юр…— нерешительно сказал Глеб.— Я даже не знаю. Я, наверно, не имею права брать тебя…
Юрка коротко засмеялся:
— А ты меня и не берешь. Я сам иду. С тобой рядом… Ну, пошли!
Я сел на теплый рельс и смотрел, как они уходят. Их силуэты уменьшались быстро-быстро. Потом они слились в одну точку. Может быть, там, где слились в одну линию параллельные рельсы. И мы с Янкой остались одни на краю Вселенной, в бесконечности, где все громче трещали ночные кузнечики.
