Итак, к материалу, собранному нами о ловкости, прибавились две важные характеристические черты. Мы установили, что ловкость всегда обращена на внешний мир и что она всегда и везде экспромтна. Теперь попытаемся проникнуть глубже в ее внутренние свойства и отдать себе отчет в том, ЧТО она делает? ЧТО ею достигается?
Все те многочисленные примеры телесной и ручной ловкости, которые прошли перед нашими глазами в этой книге, говорят прежде всего об одном. Ловкость — это способность справиться с двигательной задачей правильно. Ловкость требуется там, где возникшая перед нами двигательная задача обладает рядом осложнений, но во всех случаях предполагается, что, несмотря на эти осложнения, мы сумеем с ее помощью успешно, правильно решить эту задачу.
Что значит правильное выполнение движения? У этого понятия есть явственные качественная и количественная стороны.
Правильно сделанное движение — это движение, которое действительно приводит к требуемой цели, решает возникшую задачу. Правильное движение — это движение, которое делает то, что нужно.
Такова качественная сторона определения.
Мы не считаем ловким медведя из басни, который вместо того, чтобы гнуть из дерева дуги, ломал их. Мы не назовем ловким того, кто возьмется выпрямить искривленный железный прут и оставит его полным выбоин и вмятин. Мы не наделим этою оценкой и фигуриста на коньках, который, грациозно и смело начав какую‑нибудь фигуру, упадет в середине ее. Наоборот, искусному мастеру право называться ловким в работе дает в наибольшей степени не быстрота, не изящество, не какие‑либо иные свойства его движений, а прежде всего то, что из‑под его рук выходят прекрасно сработанные веши.
Если этого нет, то и никакие другие качества движений ни к чему. Движение правильно тогда, когда оно безукоризненно подходит для решения задачи, как ключ к соответственному замку, легко отпирающий этот замок. Ловкость заключается в том, чтобы уметь к каждому появившемуся перед нами замку скомбинировать безупречно подходящий ключ. Это свойство хорошо выражается словом «адекватность»[53]. У ловкого человека все движения безусловно адекватны вызвавшим их задачам.
Количественная сторона правильности движений выражается в их точности. Мы уже видели, что скудный репертуар движений уровня мышечно‑суставных увязок (В) не допускает для себя мерки точности: в его составе нет и движений, принадлежащих к разряду ловких. Что касается более высоких уровней построения, то невозможно представить себе в них ни одного движения, лишенного точности и меткости, которое при этом было бы ловким. Свойство это — настолько важный элемент ловкости, что целому ряду движений, даже ничем не замечательных по части приспособления к неожиданностям, легко пристает название ловких, если они блестяще точны. Разве вы не наделите эпитетом «ловкий» меткий, точный укол иглой в назначенную точку? Или безошибочно меткий бросок мячом в самый центр цели? Или движение акробата, верно уловившего ту сотую долю секунды, когда ему следует сорваться со своей трапеции, чтобы повиснуть на руках у стремительно несущегося к нему на своей качели партнера? Разве не в точности три четверти всего секрета движений жонглера? Чем другим, как не точностью, поражают движения ловкого фокусника?
Точность движения — это точность его сенсорных коррекций. При выработке нового навыка, по ходу автоматизации, каждая подробность движений постепенно находит себе соответственный уровень, с наиболее подходящими для нее по качеству (адекватными) коррекциями.
Но и в самом фоновом уровне, где данная подробность окончательно оседает, продолжает идти в течение всей тренировки повышение чуткости и точности тех чувствительных устройств, которыми обеспечиваются ее коррекции. У новичка‑велосипедиста вестибулярные органы равновесия только тогда начинают чувствовать крен машины и отзываются на него поправочными сигналами, когда этот крен достигнет уже порядочной величины. Это отражается на внешнем оформлении движения тем, что след машины все время выписывает резкие извилины то вправо, то влево. У опытного велосипедиста чувствительность тех же органов обостряется уже настолько, что он приобретает способность даже на тихом ходу почти не отклоняться от точной прямой. Повышение остроты восприимчивости у органов, несущих проприоцептивную службу, сказывается у бегунов в возрастающей стандартности их последовательных шагов, у прыгунов — в умении все точнее попадать толчковой ногой на планку, у теннисиста и футболиста — во все возрастающей точности управления углом, под которым отражается отбрасываемый ими мяч, и т. д.
Требования к точности особенно повышаются, разумеется, в предметных навыках — там, где господствует ручная или предметная ловкость. Мы уже видели это на многих примерах. Особенно значителен спрос на точность, и особенно велики возможности удовлетворить этому спросу у верхнего подуровня пространства (С2), которому мы выше уже присвоили название подуровня точности и меткости. Поэтому во всех тех навыках из уровня действий (D), в которых важнейшие, ведущие автоматизмы строятся в этом подуровне точности, высокая марка точности является одним из важнейших условий для признания их ловко выполненными. Сюда относятся многие навыки точного механика, резчика, гравера, хирурга, аптекаря, химика, чертежника, снайпера и других.
Отмеченная нами способность чувствительных органов обострять свою восприимчивость по ходу тренировки навыка имеет очень большое практическое значение. В каждом двигательном навыке точность подвергается и хорошо поддается значительному развитию путем упражнения. Как раз в отношении точности очень ярко проявляется вдобавок явление переноса упражненности, вообще очень свойственное верхнему подуровню пространства (С2). Развивая в себе точность по ряду разнородных навыков, можно планомерно воспитать одну из очень важных предпосылок качества ловкости.
Теперь обратимся к другой черте ловкости, также характеризующей собою то, ЧТО делает ловкость.
Эта черта — быстрота.
Утверждение, что быстрота — обязательное условие для ловкости, звучит как нечто само собою разумеющееся, даже излишнее. Не значит ли это ломиться в открытые двери, требовать, чтобы жар был горячим, а вода — мокрой?
Нет, это не так. Ближайшие строки покажут на реальных примерах, какие здесь требуются уточнения. Пока отметим, что свойство быстроты, так же как и предыдущее, имеет свои количественную и качественную стороны. Начнем с первой.
О быстроте можно говорить двояко: применительно к тому, как что‑либо делается и что именно делается. В первом случае это будет быстрота в поведении, быстрота движений, действий и т. д., во втором — то, что можно назвать быстротою результата. Представим себе человека, который, развивая все доступное ему проворство, переписывает от руки какую‑нибудь брошюру или мастерит одну за другой одинаковые нарезные гайки. Как ни будет он торопиться, он не изготовит за день больше двух брошюр или сотни гаек, а рядом с ним стоит пара машин, которые неторопливыми, спокойными взмахами своих железных челюстей выбрасывают за один час тысячи брошюр и десятки тысяч гаек. Быстрота движений в этом примере на стороне человека, но машина побивает его быстротой результата.
Можно утверждать точно, что для ловкости важнейшей чертой является именно быстрота результата. Можно быть превосходным спринтером и в то же время отнюдь не блистать ловкостью. Конечно, если все прочие условия равны, то быстрота результата будет зависеть у человека и от быстроты его движений, но самой по себе этою быстротой движений много еще не достигнешь.
Есть много вариантов нравоучительной сказки на тему: «Поспешишь — людей насмешишь» или «Тише едешь — дальше будешь». Во всех этих вариантах опрометчивый, излишне торопливый человек в конце концов побеждается своим более методичным и хладнокровным соперником, несмотря на все свое проворство в движениях. Неоспоримая жизненная правда, заключающаяся в этих сказках, ставит, кстати сказать, на очередь один существенный вопрос: почему истинно ловкие движения всегда неторопливы? Почему, наоборот, торопливость, суетливость в движениях всегда свидетельствуют о низком уровне ловкости?
Думается, что объяснение этому очень простое. При плохой, неумелой, неловкой работе непременно делается много лишних движений. Если стремиться во что бы то ни стало выдерживать высокий темп работы, то ведь надо же успеть уместить в него все это множество лишних движений — вот человеку и приходится волей‑неволей торопиться! Если, наоборот, его работа рациональна и методична, то она хорошо укладывается во времени даже и при большой быстроте результата и не вынуждает ни к какой особой поспешности.
Для уточнения вопроса о быстроте необходимо сделать и другое замечание. Совершенно неверно будет сказать, что ловкости всегда показательна и необходима какая‑то определенная, наивысшая быстрота. Разные виды деятельности доступны нам с очень различными степенями быстроты, а в некоторых случаях и сами диктуют свой тот или иной темп, иногда и медленный. Так, например, есть ряд тонких и точных манипуляций, вроде химического взвешивания, некоторых медицинских процедур и т. д., которые не только необходимо делать медленно, но в которых зачастую вся немалая ловкость исполнения состоит как раз в том, чтобы делать их нежно, плавно и медленно. С другой стороны, есть виды особо точных работ (их иногда называют прецизионными), вроде, например, рабочих операций часовщика над дамскими часиками величиной с горошину, которые невозможно выполнять иначе как медленно. В движениях этого рода по большей части наблюдается даже известная обратная зависимость: при той же процентной степени точности чем они мельче, тем их приходится делать медленнее. Но в этих случаях уже можно прибегнуть к сравнению и сказать, что тот из двух исполнителей, который может при том же качестве сработать быстрее, ловче своего партнера.
Итак, для ловкости необходима и характерна быстрота результата, притом относительная, а не абсолютная.
У быстроты, в том виде, как она проявляет себя в ловкости, есть и своя качественная сторона, хотя она и не бросается сразу в глаза. Ее можно разгруппировать по трем линиям.
Во‑первых, для ловкости требуется быстрота находчивости. Хорошим примером может послужить недавно приводившийся нами случай перелома шеста во время прыжка с ним. Не растеряться от неожиданного затруднения, а изобрести правильный, удачный выход из него в этом и состоит ловкость, но иногда вся соль в том, что найти этот выход надо мгновенно. Было бы мало радости, если бы описанный нами прыгун с шестом придумал свой выход в сальто, уже лежа на земле и потирая ушибленный бок. Очень ярко выступает вся ценность этой быстроты находчивости в фехтовании, где нужно бывает в ничтожную долю секунды скорее почувствовать, нежели понять умом, маневр противника, и в тот же миг суметь включить тот самый контрманевр, который спасает жизнь.
Во‑вторых, можно было бы назвать быстроту решимости. Задача зачастую состоит не только в том, чтобы быстро найти нужный прием. Иногда наши двигательные уровни настолько богаты, что в состоянии предложить не один, а целых три выхода из положения, ни один из которых не хуже других. Но в этом случае чрезмерная находчивость может принести вред вместо пользы, если мы не сумеем сразу и без колебаний выбрать один определенный план действий и последовать ему. Если вспомнить, что речь идет о движениях и о составных частях движений, так что на такой выбор отпускаются считанные мгновения, то все значение быстроты решимости и умения без колебаний остаться при раз принятом решении станет вполне ясным.
Наконец, третья сторона качественной быстроты, потребной для ловкости, — это то, что можно бы назвать «споростью» движений. Это свойство трудно поддается точному определению, но, несомненно, не совпадает по значению со скоростью. Недаром про неловкие движения говорят: «Скоро, да не споро». Но если быстрота уже проявила себя в правильной находчивости, если она обеспечила немедленное принятие двигательного решения, то она обязана дальше обеспечить, чтобы оно и осуществлялось тоже без промедлений. Когда движения легко и плавно переходят одно в другое, когда мышечные импульсы не мешают друг другу и точно согласуются с игрою внешних сил и когда все это совершается в высоком темпе, то мы и говорим, что «работа спорится».
